Глава XXIV - На московских просторах

       Пожалуй, пять дней ожидания представляли нечто такое, что и впрямь можно сравнить с адом раскопок. Что касается Бродского, то его акции и здесь продолжали неуклонно расти, так как он сумел не забыть, а расставшись с "гостями", тут же записал, в какой больнице пребывает умирающий Серж. Умирающий ли?.. Вот в чём заключался теперь главный вопрос. Трудно  поверить, что, умирая, можно припомнить некую второстепенную информацию так ясно. Это было поистине причудливое положение, когда требовалось ждать смерти проклятого Сержа, но при этом отсутствовала возможность узнать или понять, когда же, чёрт возьми, это случится. Ивану даже приходили в голову нелепые и не подходящие вовсе к случаю слова вроде "когда же наступит долгожданный момент?" И наконец, всякие сообщения от "знатока жизни" Петра Владимировича могли, пожалуй, тоже оказаться отчасти лишь отголосками и впечатлением.
       Снова приходили на ум некие фантастические истории из мировой литературы. В частности, он припомнил, что некто Джемс, носивший титул владетеля Баллантрэ, герой одноименного романа Стивенсона, воскресал из мёртвых, и даже, кажется, после того, как был зарыт в могилу. Тут же Иван задумался, что почему-то слишком часто возникают подобные странные параллели и не раз он припоминал истории из произведений писателей-романтиков разных веков. Очнувшись же от этих безумных мыслей, он соображал, что речь-то всего-навсего о проклятом Серже.
       В принципе можно было позвонить и самому: как, мол, самочувствие, допустим, дорогого брата или друга Сергея Шепетько? Но это снова требовало весьма большого притворства, а у Вани не было уже сил даже и на такое, хоть ясно, что по телефону притворяться и лукавить несравненно легче, чем при очном разговоре. Но такой разговор был так же неосуществим, как полёт на Луну. И ждать невыносимо, и разузнать путём что-нибудь нельзя. Причём не только потому, что страшно узнать о живучести проклятого Сержа. Фантазировать по поводу того, что случится, если он "очнётся" можно было до бесконечности. Ведь он тогда вполне может сказать, что Иван Вайнштейн нашёл клад и не поделился с государством. И это ещё не самое худшее: можно ведь "поведать" и то, что огромные деньги получены преступным путём. Или вообще сообщить, что дорогой друг Георгий погиб от руки наёмного убийцы, направляемого Иваном Вайнштейном. Рассматривать какие-то версии и готовить ответы – это бесполезная, а потому особо изнуряющая работа.
       Конечно, с мамой можно говорить обо всём, но делиться подобными фантазиями с Альфредой не следует ни в коем случае. Между тем, страхи шли всё дальше и дальше, и для них были совершенно реальные основания. Есть бесспорный факт: безработный математик вдруг покупает царскую квартиру в Москве. А что касается второй, ещё более красивой и большей, то об этом лучше сейчас не думать. "Да и вообще не ясно, о чём мне следует в этом положении думать, – размышлял Иван. – Ведь даже в самые трудные моменты от начала "золотой лихорадки" до настоящего времени судьба наша с мамой зависела не только от внешних обстоятельств, но и от нас самих. А сейчас мы ведь не можем ни умертвить его, ни превратить раз и навсегда в идиота, ни отбить ему память".
Оставалась ещё возможность посоветоваться с Савелием Петровичем. Это, разумеется, совершенно не опасно, но почему-то неловко было после того, как он сам с такой искренностью советовал своему брату устроить новую жизнь, обрушивать на него теперь свои страхи и задавать ему головоломки.
Что же касается умения ждать, выдержки и терпения, о которых без конца и края мы слышим от TV и читаем, то в данном случае это всё бесполезно, а только лишь даёт новый повод для отчаяния. Тем более, что проклятый Серж, пусть как угодно покалеченный, очень молодой. Ждать можно какого-то намеченного срока, исполнения обещаний… Случается, что молодые ждут, когда горячо любимая бабушка сыграет в ящик. Но этот случай был ни на что не похож. Увы, ждать приходилось неведомо какой развязки этого странного и неопределившегося положения.
На третий день ожидания он принял решение в любом случае позвонить Альфреде и Бродскому, хоть связь с ними и не прерывалась в течение этих двух, а точнее уже трёх дней. Альфреде он, честно говоря, не знал, что сказать, но решил любой ценой дать ей понять: до их счастливой безмятежной жизни рукой подать. Сперва обязательно нужно поговорить с Бродским. И разговор оказался довольно интересным.
       – Понимаешь, Ваня, я уверен, что этот тип, точнее, этот мерзавец, никогда уже не поправится и не придёт в себя.
       – Но ведь стоит ему хоть что-то вспомнить…
       – Даже если и вспомнит, то персонал его не станет слушать. Многие люди уже после первого инсульта не могут нормально говорить. А потому что бы они ни говорили, никто их не слушает, а если и слушают, то больше для развлечения…
       – Так у него ведь не инсульт. И достаточно хоть что-то услышать…
Здесь полезно сделать одно пояснение. Уже довольно давно было у них целых три параллельных телефона – в каждой из комнат. Ясно, что ни мать ни сын никогда самовольно не брали трубку, когда другой вёл свою беседу. А не относящиеся к главному делу разговоры, конечно же, велись. Наталья Ильинична иной раз беседовала с прежними подругами, да и Иван тоже имел всё-таки круг знакомств, пусть даже это не друзья в особом понимании, а именно знакомые, которым пришла мысль позвонить. Но сейчас она взяла трубку, и все они втроем без труда нашли соображения для некоего успокоения.
       – Услышать-то можно, но всегда человек, будь то врач, медсестра или сосед по палате, учитывает не только то, что говорится, но и кто говорит.
       – Совершено верно, Наташа, – заметил Бродский. – Мне кажется, что все понимают: едва ли он придёт в себя… Да и привыкнуть можно за два-три дня к бормотанию. Ему, возможно, и колют что-нибудь…
Никто из собеседников не стал говорить, но казалось, что у каждого мелькнула мысль: чтобы скорее концы отдал. Впрочем, такое было весьма сомнительно.
При всём при этом им было ясно, а Ивану более всех: пока Серж жив – подлинное спокойствие не наступит, а стало быть, и двигаться дальше нельзя. И таким образом, хоть беседа прошла неплохо, но ни эта беседа и ни любая другая не могла решить вопрос. И всё время Ваню не покидала мысль: то, что никто не примет всерьёз Сержа словеса, даже если он поправится, не давало полного успокоения и уверенности. Не могло быть главного: веры в будущее.
Прошло ещё целых два дня, и вдруг произошло то, что он будет вспоминать до самого конца своих дней как одно из главных событий всей жизни. Пусть это сказано велеречиво и не очень уместно, но здесь, как и в других некоторых моментах необыкновенных приключений, соединились удача, истина и справедливость.
А случилось следующее. Когда Бродский в очередной раз позвонил (делал он это не чаще одного раза в день), то услышал сперва вопрос: "А вы кто, собственно, будете? Это важно вообще-то..." Бродский ко всякому своему звонку в больницу мысленно готовился и был "во всеоружии". Мог даже положить трубку, если бы разговор принял слишком уж нежелательный оборот. "Да я вам звонил уже дважды. Я… как бы это сказать?.. Большой друг его родни, которая очень далеко от Москвы живёт…"
       Пётр Владимирович особо надеялся, что никто не попытается соединить разные обстоятельства этой истории, снова что-то припоминать и делать умозаключения.
       Он оказался прав, и не только в том, что Серж не жилец, но и в общей оценке положения. Персоналу больницы недосуг заниматься умозаключениями. А если и станут говорить между собой, то до истины в жизни не доберутся. Милиция тоже не захочет следить без конца за делом, хоть и приметным, но не получившим большой огласки. Немало, в конце концов, есть дел и поинтереснее.
       Когда Бродский услышал слова "умер ваш Шепетько, так что приезжайте…", то опять не растерялся и ответил разумно и очень "по-человечески". "Да я бы приехал, но я ведь никто ему, да и занят… А родне его я позвоню…" Но и здесь Пётр Владимирович не окончил свою разведку, очень хорошо сознавая, как важна для Ивана эта информация. А уж что касается значимости собственной персоны, то так высоко, кажется, он никогда в жизни ещё не парил. Спустя часа полтора он снова позвонил, но на сей раз из автомата. "Если ответит тот же голос, то придётся положить трубку, а если другой, то поговорим в таком же духе", – выстраивал Бродский незатейливый план, который, к счастью, и увенчался полным успехом. Мало того, стало ясно, что Шепетько чего-либо интересного за всё время не сказал, в сознание не приходил и уж теперь точно никогда ничего не скажет.
Есть хорошие способы окончательно понять, что человек мёртв: убедиться, например, что совсем отсутствует пульс, и не руками, а с помощью прибора. Ещё лучше обнаружить, что полностью пропало дыхание, и тому подобное. Но вернее всего, конечно, находясь на похоронах, увидеть лицо покойника и узнать его, а потом наблюдать, как заколачивают крышку и опускают "дорогого товарища" в яму. Можно придумать ещё что-нибудь поинтереснее. Но в любом случае надо находиться рядом. Поэтому у Вани покамест имелось только лишь твёрдое и надёжное сообщение Бродского. Хорошо, пусть вероятность не стопроцентная, но весьма высокая. А потому, как было уже отмечено нами, Иван успокоился и вздохнул наконец с облегчением. Просить Петра Владимировича разузнать, где могила, было бессмысленно, так как Сергей Павлович Шепетько вряд ли удостоится персональной могилы, на которой кто-нибудь нацарапает его имя. В любом случае искать её не только бесполезно, но и весьма глупо.
       Теперь предстояло снова вернуться к прежним делам. Возобновить беседы на разные темы с Альфредой, потом покупка новой квартиры с широким холлом, меблировка… И далее свадьба. Но все эти великие планы теперь не пугали его, а придавали новые силы. Даже если он о чём-нибудь забывал, как то о трудностях с продажей родной квартиры и других подобных печалях, то вспомнив, не расстраивался. Так что пора было вновь отправляться в столицу России, и было теперь где остановиться, а груз золота его не тяготил, так как брусков оставалось совсем мало, а потому пусть полежат пока. Скоро придёт и их черед. И уже теперь никто его не остановит. Так и случилось, о чём мы и поведаем читателям, хоть немало есть среди них и таких, что не слишком ценят счастливый финал.
       Опыт и выдержка были уже настолько велики, а настроение до того повысилось, что добраться до Москвы без золотого, тяжёлого в прямом и в переносном смысле, бруска было теперь лёгкой задачей. А действовать спокойно и без страха – это пусть и не всегда полный залог успеха, но довольно часто помогает в любом деле. Так через несколько дней наш главный герой и Пётр Бродский, волею судьбы ставший его напарником в разных делах на протяжении уже весьма долгого времени, снова спокойно, мирно и по-деловому беседовали. Пётр Владимирович, которому была выделена приличная сумма с оговорками, что это далеко не всё, готов был к новым свершениям. При этом и Пётр Владимирович и Иван Петрович, каждый из них очень хорошо чувствовал, что напарник тоже в хорошей форме.
       – Давайте теперь, Пётр Владимирович, снова разделим наши, так сказать, функции. Я кое-что постараюсь продать, а вы поищите изо всех сил вторую нашу с мамой квартиру.
       – И я, Ваня, готов постараться и помню, каковы ваши требования. И конечно, новая, то есть вторая ваша квартира будет больше, чем та, которую ты, увидевши, принял, припоминаю, за трёхкомнатную.
Снова Иван подметил, что речь Бродского, точность его ответов и даже доброжелательность оказываются на уровне образованного и деятельного человека, а не "простолюдина" или дряхлого старика. Это очень нравилось Ивану и почти что перечёркивало всякие опасения. Он даже решился ещё лучше убедиться, что на истории с Сержем можно поставить наконец-то крест.
       – Не очень приятно радоваться, что кто-то отдал концы, но это ведь был отъявленный негодяй…
       – Это ты снова о Серже? Понимаю тебя, Ваня. Мало того, думаю, что далеко ему до друга Жоржа, но теперь-то никто не стоит на пути у тебя с мамой и Альфредой, да и у меня. Наконец-то путь свободен.
       – Однако есть такие случаи… бывают, точнее, в жизни, когда ушедши с пути и даже оказавшись в могиле, кто-нибудь всё равно мешает.
       – Что-то я не пойму.
       – Ну, предположим, что-нибудь он рассказал или в бреду проболтался, что лучше выражает мою мысль, так как в себя он не приходил. А кто-нибудь запомнил.
       – Нет, не думаю…
       – Я знаете о чём задумываюсь время от времени? Если даже этот Сергей Павлович Шепетько и разговорился и назвал, допустим, моё имя и что-нибудь ещё, что представляет для нас опасность, то кто же станет всё это записывать?.. Кому придёт в голову обращаться куда-то и затевать расследование?.. Как вы полагаете?
       – Для того, чтобы такое произошло, надо ведь, чтобы он, пребывая в больнице, пришёл в сознание… Хотя ты нечто иное хотел сказать?..
       Ваня вдруг подумал, что едва ли стоит вытягивать из Бродского какие-то новые сведения, просить его припомнить всё, включая и интонации тех людей, с которыми Пётр Владимирович беседовал по телефону. Ведь показывая, что страх окончательно не покинул его, Ваня и делу вредил и ещё больше давал как бы Бродскому новых моральных обязательств. Нет, обо всём этом лучше всего теперь было забыть и действовать так, словно никаких Жоржей и Сержей не было и в помине. Легко сказать!
       "Итак, квартира на Большой Грузинской теперь наша с мамой собственность. Бродский понимает всё до тонкостей, если эти тонкости не касаются запредельной психологии, математики, астрономии, элитарной литературы и прочих подобных вещей. Зато в житейских делах он, думаю, даст мне фору, хоть я за последнее время очень много узнал. В любом случае надо поторопиться. Имея три драгоценности, можно совместить полезное с… Хотя так ли уж приятно ездить по столице, рассматривать её, изучать бесчисленные пути-дороги и возить с собой не более одной вещицы?" Он прервал размышление, чувствуя, что оно какое-то не солидное и с изъянами, и уже машинально как бы довёл его до конца. "И всё же так и поступим…"
       Но очень скоро Иван вынужден был принять во внимание, что он не в Харькове, а в столице России. И при всей близости этих городов и многих точках соприкосновения, главная из которых русский язык, между ними, тем не менее, пролегает пропасть. Очень быстро он осознал три вещи. Первое: больше двух поездок в день не сделаешь, причём в темноте ходить по городу даже с одной вещицей – безумие. Стало быть, всего лишь одна поездка, увы… Второе: алчность принимающих, покупающих и прочих деятелей этого типа может оказаться ещё хуже, чем в родном Харькове. И третье: звать Бродского на помощь означает отвлекать его от поисков квартиры и принимать на себя всё новые и новые моральные обязательства перед ним, которые и так велики и непременно поведут к большим финансовым потерям.
       Ясно, что в новой квартире, которая так порадовала Ивана Петровича своим комфортом, площадью и месторасположением, интернета пока что не было. Совершенно очевидно, что компьютера нет, а как это всё устроится в дальнейшем – думать сейчас недосуг. Были у него и другие вдруг возникшие вопросы к себе самому. Например, такой: как случилось, что он ездит без портативного компьютера, тогда как люди невежественные и с неразвитым умом то и дело что-то там ищут.
       В конце концов он пришёл к выводу, что следует заняться этими вопросами у Бродского, посидеть несколько часов и составить огромный список разных пунктов. Конечно, отсутствие бандитов вроде Жоржа и Сержа или каких-нибудь недоброжелателей из числа чиновников, – большое преимущество, но страх сильно продешевить всё-таки мешает.
       Кроме того, всякий откат назад очень портит настроение. Но искать что бы то ни было в гигантском городе без "простейших" средств, каковыми в наши дни служат компьютер, skype, Интернет и так далее, – это безумие. Понятно, что есть в мире весьма образованные чудаки разного возраста, которые обходятся без всего такого. Но они, в отличие от Ивана Вайнштейна, которого судьба сделала и кладоискателем, и продавцом сокровищ, и новоиспечённым москвичом, – они не ищут прекрасных квартир в столице. Новый разговор с Бродским теперь должен быть построен на том, что доверие его к Ивану по самым разным соображениям может быть полным и чуть ли не безграничным. И такой разговор состоялся.

––– . –––

       – Я, Пётр Владимирович, упустил из виду разные обстоятельства. И главное из них то, что в Харькове не позаботился составить список московских скупок, магазинов, приёмных пунктов и всего прочего, что связано с куплей-продажей вещиц и драгметаллов.
       – Понимаю, Ваня, о чём пойдёт речь. У меня, как у всякого обывателя, есть дома компьютер с интернетом.
       – Именно об этом я и хотел поговорить.
       – Приезжай сегодня часа в четыре… Хотя можно и гораздо раньше. Забыл, что Аня будет дома, а уж я… как получится.
       – Очень вам благодарен за услуги ваши, которые разнообразны и многочислены, а за мной не заржавеет, – говорил Ваня, сам не зная какого стиля придерживаться, но менее всего желая показаться неблагодарным.
       – Хорошо, договорились. Я бы составил компанию в этих поездках, продажах и так далее совершенно бескорыстно… Но ты же сам говоришь, что более всего нужно позаботиться о второй квартире.
       – Совершенно верно. Ещё раз благодарю и скоро прибуду. Постараюсь не причинять новых хлопот.
       – Договорились, Иван. Похоже, что все наши дела скоро устроятся. Приезжай сегодня в любое время.
       – Спасибо! Скоро буду.
Теперь предстояло думать, как кратчайшим путём попасть в Большой Тишинский переулок. Мысль же о том, что так или иначе он всё время изучает географию Москвы, столичную жизнь со всеми её ловушками и особенностями, – эта мысль, как и все подобные соображения, мало утешала. Ему даже иногда казалось, что снова начинаются столь утомительные и изматывающие откаты. Ведь узнать что-нибудь новое, пусть даже весьма интересное, о хитросплетениях улиц, скверов, станций метро – это вовсе не результат, а всего-навсего новые подготовительные операции, которыми он сыт по горло.
       А время идёт неумолимо, и каждый потерянный день как бы сокращает долгую счастливую жизнь в этом "мегаполисе", о котором столько говорят, пишут, спорят. "Между прочим, не часто услышишь, что кто-то по доброй воле расстался с Москвой, хоть она злая, "слезам не верит", убивает своей дороговизной, бюрократией и даже злокознённостью." Вдруг эти бесполезные раздумья на ходу были прерваны взглядом на табличку, где отчетливо и довольно красиво начертано: Большой Тишинский переулок.
       Вот уж воистину удача! Пусть это мизерное достижение, но ведь большая часть дня ещё впереди. Он припомнил даже силуэты домов и другие особенности городского пейзажа и архитектуры. Раздумывать о том, как человеческий мозг удерживает многие тысячи деталей из давно ушедших лет и из сегодняшней жизни, – вот чем заниматься сейчас не следовало, чтобы не сбиться с пути. Когда Иван на всякий случай на ходу раскрыл сумку, опасаясь ошибиться с номером дома, то ещё яснее вспомнил дорогу и особенности местности.
       Протягивая руку к звонку, он не хотел особенно размышлять о том, как объяснить Анне Сергеевне свой визит. Одно то, что уже доводилось встречаться, очень упрощало все дальнейшие разговоры. Независимо от сомнений, звонил ли Бродский домой специально, было совершенно ясно, что беседа с женой Петра Владимировича не составит трудности. Это казалось очевидным и в ближайшие несколько минут нашло подтверждение.
       – Кто там? – услышал он стандартный вопрос и тут же спокойно ответил, будучи твёрдо уверен, что встретит если даже не радушный приём, то, во всяком случае, полное взаимопонимание.
       – Это Иван Вайнштейн. Если Пётр Владимирович вам не позвонил специально, то вы ведь, Анна Сергеевна, хорошо меня помните…
       – Сейчас, минуточку, – услышал он ответ, и вскоре дверь отворилась.
       – Заходите, пожалуйста, а я слышу телефонный звонок. В любом случае вот вешалка, можете надеть тапочки. Прошу вас…
       Всё складывалось очень хорошо, если забыть о том, что эти незначительные удачи и благоприятная обстановка – всего лишь исправление своих же ошибок и промахов. Он безумно устал от таких мизерных достижений, но всё же большая часть дня ещё не растрачена, а потому можно было надеяться, что этот день принесёт удачу. Пару минут ещё Иван обдумывал, когда лучше всего позвонить в Харьков. И даже показалось ему, что можно позвонить отсюда, оплатив немедленно наличными и с лихвой этот разговор. Тут же подобная идея была отброшена как нелепая. "Говорить с мамой будем, когда хоть одна вещица из трёх будет продана. Вот тогда можно будет из своей квартиры… подумать только из своей московской квартиры…" Он ещё несколько минут размышлял в этом роде, пока переобувался. Мысли его были прерваны вернувшейся Анной Сергеевной.
       – Действительно, Пётр Владимирович позвонил и всё пояснил. Но я думаю, – улыбнулась она, – мы и без этого не запутались бы с вами. Компьютер в вашем распоряжении, а я позабочусь о кофе и бутербродах. Как ни как, а уже двенадцатый час.
       Иван посмотрел на часы, хоть вполне представлял, что уже не рано. "Боже мой, как стремительно проносятся часы, дни… Но в конце концов вся эта моя деятельность, и даже просчёты, ошибки и кувырки – это ведь тоже жизнь. Но все подобные рассуждения, всё, что проносится в голове, – не более чем самоуспокоение и оправдания…"
Так как мысли эти промелькнули очень быстро, то он успел ответить таким образом, что хозяйка не заметила его досады.
       – Спасибо, Анна Сергеевна! Представляете, совсем прочь из головы, что не так-то просто в Москве ориентироваться…
       И тут же он опять не то чтобы споткнулся, но замялся, как бы готовясь перейти к делу. Иван подумал вдруг, что он не имеет ясного представления о том, насколько осведомлена жена Петра Владимировича насчет масштаба всех их операций и о приключениях. Чуть потупившись, он несколько секунд разглядывал тапочки на своих ногах, причём отметил мысленно, что такого рода переобувания в гостях не любил. Всё было готово для его работы, так как у него с собой имелись бумага, карандаши, надёжная авторучка, резинка для исправлений, даже перочинный нож. Хоть всякие графические работы не были его стихией, но всё равно лучше будет, если "намалевать" всё, что он обнаружит. И как чудно, однако, что при такой подготовке он ухитрился пуститься в плавание по безбрежному океану, именуемому Москва, с таким ужасным легкомыслием. Усталость, конечно, может сыграть с любым человеком шутку, но факт остаётся фактом: при всей усталости он пока что не только не расшибся, но вовремя исправляет ошибки. "Так что за дело, Иван Петрович, без промедления, но и без лихорадки!"
       Продвигался он очень успешно, сам не заметив, что в принципе уже принял решение не пускаться сегодня в дальние путешествия. Ведь надо было не только составить план скупочных пунктов, но и вернуться не слишком поздно в квартиру, прикупив по дороге провизии. Список составился довольно быстро, что не могло не радовать. И в конце концов, так ли это важно: сегодня начать путешествовать по столице России или сделать это завтра утром? Ведь легче утром, начав нелёгкий обход, добраться до подходящего пункта, чем искать что бы то ни было в темноте. То, что улицы неплохо освещены, конечно, помогает делу, но всё равно вечером даже оживлённые улицы кажутся опасными и враждебными, не говоря уже о пустынных. Поэтому если вообще сегодня не пытаться что-нибудь продать, надо как можно скорее завершить здесь работу и покинуть гостеприимный кров, передав привет и благодарности Петру Владимировичу. О том, чтобы заночевать здесь, не могло быть и речи.
       Бродский, зная, что всё в порядке, видимо, не торопился домой, а Иван среди прочих заминок в процессе работы задумывался и о том, что он скажет, если, предположим, Бродский явится вдруг сию минуту. Могло ведь получиться и так, что встретятся на лестнице или возле подъезда. И хоть такое было маловероятно, но в принципе могло случиться. Впрочем, эти мысли не слишком отвлекали, а потому довольно скоро составился длинный и солидный список скупочных пунктов с совсем кратким описанием их особенностей. Что же касается полноты списка, то стало ясно, что охватить полностью весь этот необозримый материал нет ни возможности ни нужды. Гораздо важнее и интереснее было сделать именно разумный перечень разных пунктов и, пожалуй, начертить, если удастся, схему с пометками о том, как туда добраться. Наконец Иван почувствовал, что у него есть вся необходимая информация. Сверять снова что-нибудь, уточнять и шлифовать было бы и бесполезно и утомительно. А потому, проработав около трех часов, а возможно, даже чуть меньше, он остановился, твёрдо зная, что имеет правильные, хорошо записанные и полезные сведения, включая и схемы. Оставалось только удивляться, как успешно удалось справиться с поставленной задачей.
Прощались, когда за окнами почти что уже стемнело, при этом Анна Сергеевна снова проявила такт и доброжелательность.
       – Знаете, Иван… Петрович… – она улыбнулась. – Представляете, чуть не забыла ваше отчество, но это не страшно… Мы ведь не так часто с вами беседовали, да и встречались-то довольно редко. Но я не о том…
Ивану вдруг померещилось, что почему-то он думал о ней хуже, чем она оказалась на самом деле. Он поторопился ответить ей, но вышло как-то поспешно и не так, как хотелось бы.
       – Вы должно быть хотите сказать, что по Москве ходить вечером опасно. Но в конце концов, риск, я думаю, не велик, прохожих ещё много, и путь я представляю вполне.
       – Да, да, разумеется. Но если пожелаете , то и заночевать у нас можно. Пётр Владимирович с минуты на минуту появится.
       – Огромное спасибо, Анна Сергеевна! Мы ещё до моего отъезда из Москвы, скорее всего, не раз увидимся. А в дальнейшем, конечно же, будем часто встречаться.
       Здесь у него мелькнула мысль, что, вообще говоря, в будущем они с мамой не собираются идти на какое-то особое сближение, а хотели бы остаться просто добрыми знакомыми, которым очень даже есть что вспомнить. Но эти воспоминания будут, да и теперь уже являются, хоть в чём-то очень даже интересными, но не слишком отрадными.
       – Жаль, что вы торопитесь. Но в любом случае рада, что удалось оказать вам эту незначительную услугу. Вы позвоните, когда прибудете домой.
       – Непременно, Анна Сергеевна!
Они ещё обменялись несколькими малозначительными расхожими фразами, типичными при прощаниях, и он покинул квартиру. А оказавшись на улице, довольно скоро Иван сообразил, как кратчайшим путём попасть к себе на Большую Грузинскую.
Хоть квартира была оборудована далеко не полностью, но телефон-то был, не говоря о том, что всегда есть под рукой мобильный. Переступив порог своей квартиры, которая в дальнейшем станет жильём Натальи Ильиничны, Иван сразу же подошёл именно к телефону, но тут он вспомнил, что надо сперва запереть на оба замка. Далее осмотрелся в этом чудесном жилище и испытал большое удовлетворение. Квартира не требовала даже малейшего ремонта. Очень скоро он сообразил, что обустроить по-настоящему квартиру – это труд, расходы, "совещания" и многое другое. Ведь не далее, чем сегодня, он убедился в том, что без компьютера в доме жить не может не только учёный, но и вообще никто, а здесь нет пока даже телевизора и стиральной машины, то есть тех "приборов", без которых не в состоянии обойтись сегодня большая часть населения Земного шара. Но это не беда. Сейчас то ему требуется не телевизор, а телефон. И звонить надо, конечно, не в Харьков, а к Бродскому, независимо от того, вернулся ли тот уже домой или нет.
       Так Иван и поступил, не видя при этом большой разницы между двумя возможными вариантами: придётся говорить с Бродским или с его симпатичной женой. Потратив совсем не много времени, чтобы собраться с мыслями, Иван Петрович спокойно набрал номер. К телефону подошёл Бродский, причём довольно скоро – секунд через пятнадцать.
       – Слушаю вас.
       – Это я, Иван Петрович. Я обещал ведь Анне Сергеевне позвонить, как только окажусь дома.
       – Всё верно. Рад, что у тебя, Ваня, есть теперь дом в Москве, хоть лучше было бы иметь настоящий дом, а не квартиру.
       – Будем надеяться, что когда-нибудь появится и дом.
       – Да, кстати, поиск второй, как ты говоришь, великолепной квартиры идёт полным ходом. Я даже думаю, что в этот твой приезд сумеешь взглянуть.
       – Просто поразительно! Но вы всё-таки торгуйтесь насколько возможно, потому что всякая наша с мамой выгода, это ведь и вас очень коснётся.
Иван уже сам не понимал, какая реплика разумна, а какая сомнительна и может даже повредить.
       – Я, конечно, всё учитываю, включая и то, что нам придётся ещё не раз собраться, чтобы ты или даже вы вместе с мамой взглянули на квартиру. Да и деньги переправить будет не совсем просто.
       – А я отлично помню, где что хранится. Даст Бог, в ближайшие дни наши капиталы чуть-чуть пополнятся.
       – Хорошо, когда бывает между людьми взаимопонимание. Ну ладно, прощаюсь пока, и опять-таки, как ты любишь выражаться, надеюсь, что совсем ненадолго.
       – До свидания, Пётр Владимирович. Анне Сергеевне привет и благодарность за прекрасное гостеприимство.
       – А ты маме передавай привет. И Инге тоже, хоть я и сам ей скоро позвоню.
Телефонный разговор бывает закончить так же трудно, как и прощание, когда расходятся из гостей. Но всё же собеседники распрощались и, похоже, каждый из них остался доволен.

––– . –––

       Снова он порадовался, что список мест скупки и схема – всё это выглядело очень внушительно и могло, безусловно, пригодиться не только сейчас, но и в дальнейшем. Теперь требовалось на следующий день добиться результатов как можно раньше, причём настоящих и убедительных, а не кажущихся. Скоротать время без телевизора довольно трудно, и остаётся только удивляться: как раньше люди жили, узнавали новости?.. Да что там телевидение, если и "лампочка Ильича" не так уж давно сделалась обыденностью, а до того пролетарский писатель постигал премудрости при лучине. Так как мысли эти, как и всякие прочие такого рода, были довольно избитые, то оставалось теперь одно: достать составленные списки и схемы и попытаться наметить как можно лучше завтрашние маршруты.
       Встречались, как он теперь подметил, и забавные вещи. Например, улица Маросейка была обнаружена трижды, но всмотревшись, Иван заметил, что особых противоречий нет, так же, как и накладок. Часа полтора ещё можно позаниматься, составляя мысленно завтрашние маршруты. Далее приготовление ужина, сам ужин, а там глядишь – и вечер закончится. Надо было найти занятие, которое и отвлекло бы от опасений по поводу завтрашних продаж, и успокоило бы, и даже порадовало. Таким делом, как он быстро догадался, мог стать обзор квартиры.
       Просто невероятно, что двухкомнатная чудесная квартира оказалась трёхкомнатной в полном смысле этого слова. Ведь апартаменты помимо комнат как раз и определяют лицо настоящего жилища. А здесь, как он не раз уже думал, второй "коридор" таков, что потягается с холлом в ином отеле. Не размерами, разумеется, а красотой и стилем интерьера. Безусловно, эта квартира превосходила их горячо любимую харьковскую как площадью, так и архитектурным убранством, да и месторасположением в городе. И этот город Москва – не какой-нибудь, а один из лучших в мире. Правда, с этим очень многие готовы спорить, но Иван Петрович, не будучи знатоком, нутром чувствовал, что в Москве они с мамой и с Альфредой не пропадут. Мысли далеко занесли его, стрелка часов двигалась к десяти, а потому остаток вечера можно было с удовольствием провести за чаепитием с грёзами о сладком будущем. Сознавая при этом, что между мечтами и реальностью вовсе не пролегают пропасти, как раньше.
       В одиннадцатом часу он был вполне доволен, а потому с наслаждением вытянулся на просторной кровати, помня о том, что его вещи, состояние дел, планы и ближайшие и дальние, – всё в идеальном порядке. Даже если это в чём-нибудь не соответствовало действительности, то сейчас вовсе не тревожило. И ночь не сулила ничего, кроме спокойствия и отдыха.
       Правда, уже окончательно засыпая, Иван почему-то подумал о том, что было бы, если бы сейчас вдруг раздался звонок в дверь. Слава Богу, ничего такого не могло случиться, а утром он встанет полный сил и энергии, и завтрашний день принесёт удачу. И будет как продвижение к цели, так и общение с близкими… Веки его сомкнулись, дыхание было ровным и глубоким.
       На следующий день всё так и случилось, как Иван надеялся. Не входя в подробности, скажем только, что было совершенно ясно: продажи обязательно состоятся. Вопрос же заключался в том, звонить ли в Харьков немедленно. С одной стороны, если заранее известно, что продать удастся и, скорее всего, не по бросовой цене, то отчего бы не позвонить прямо сейчас? Но некое суеверие подводило его к другому решению: сперва, как и намечал, продать хоть одну вещь, а уж потом позвонить. Это была как бы проблема на пустом месте, но такого рода задачи, которые на каждом шагу встречаются в жизни, тоже бьют по нервам. Вскоре явилось и "соломоново" решение: поговорить дважды. Первый раз следует позвонить немедленно, а уж потом, то есть после удачной первой продажи, сообщить о ней. Расходы на звонки были не так велики, чтобы его тревожить. Мало того, они могли окупиться, если продавать в хорошем настроении, спокойно и уверенно. А потому звонок состоялся ещё до выхода из дому. Этот первый звонок домой был весьма коротким, и финал его казался особо приятным. И в процессе беседы и после он чувствовал, что решение верное. Весь разговор занял, быть может, не более пяти минут, но принёс его участникам, а вернее двум собеседникам, много пользы и много радостных переживаний. Заключительную часть его он запомнил, должно быть, надолго, а самые последние фразы были исполнены оптимизма.
       – Так что, мама, всё складывается как нельзя лучше. А сейчас, узнавши, что и в Харькове всё в полном порядке, я просто окрылён.
       – Трудно вообразить, Ванюша, лучшее сообщение. Ты после первой продажи снова позвони, только не мне, а Альфреде. А мы с ней постоянно перезваниваемся.
       – Просто великолепный разговор у нас состоялся, и твоя идея позвонить Альфреде особенно хороша.
       – До свидания, родной мой! Будь осторожен "на московских перекрёстках". Впрочем, не мне тебе об этом рассказывать. Прощаюсь ненадолго. Огромных и скорых удач тебе!
       Теперь можно было с лёгким сердцем заняться продажами, что Иван и осуществил без спешки и без страха продешевить, засветиться или переутомиться от безнадежных попыток. Московские скупщики очень чем-то напоминали того харьковчанина, что сидел на Южном вокзале, был большой знаток и разумный человек. Боже, казалось, что вечность прошла… Первая вещь, которую он решил продать, была особая брошь с вмонтированным необыкновенным камнем голубого цвета. Иван на основании своих разнообразных, но поверхностных и бессистемных знаний определил камень как аметист. Хотя бы исходя из того, что похожий камень уже встречался, а стекляшек среди их с мамой наследства от Петра Флавиановича никак не могло быть. Трудно было представить, что какая-нибудь светская львица или жена олигарха отказалась бы носить на лацкане жакета такую "скромную" брошку. Что касается металла, то это скорее всего было червонное золото, о чём свидетельствовали общий вид и вес. Но снова возникала всё та же неразрешимая задача: как оценить совокупную стоимость камня, металла и искусства ювелира. Ведь каждый взгляд на изделие, включая, должно быть, и разглядывание через лупу или даже через всем знакомый прибор, вставляемый в глаз иными приёмщиками, а не только ювелирами, часовщиками и гравёрами, подтвердил бы, надо думать, безупречность работы. Всякие же его реплики по поводу ценности изделия, были бы надуманными. А потому Иван решил ещё раз, насколько возможно, рассмотреть вещь, а далее скромно предложить брошь покупателю, то бишь приёмщику, без особых комментариев.
       Спрятав надёжно в своей квартире, или вернее, в квартире Натальи Ильиничны, две другие драгоценности, он отправился в путь, не забыв, выходя, не только запереть на оба замка, но и проверить перед этим всё ли он в принципе делает правильно и помнит ли, где что теперь хранится. Замки и дверь были таковы, что открыть или взломать едва ли возможно. Так что пора ему наконец-то спокойно двинуться на улицу Маросейка, хоть ясного представления о том, как покороче добраться, он всё-таки не имел. Интуиция и разумный подход к вопросу подсказали, что вернее всего к цели приведёт метрополитен, хоть опытный москвич, знающий центр столицы, возможно, и улыбнулся бы по поводу такого умозаключения. Пропустим, пожалуй, перемещения и размышления Ивана Петрович, а отметим только, что ориентирами его были станции Баррикадная и Китай-город. Мысли его в пути были разнообразны, а среди них и такая довольно простая: изучить Москву досконально в принципе невозможно, но это и не требуется.
Прошло не более ста минут, и вот он уже возле приёмного пункта. Сразу вспомнились харьковские подходы, многие разговоры с мамой, Бродским, Альфредой. И всё же он всё больше утверждался в том, что сколько бы ни говорили об опасностях московской жизни, а преимущества Москвы перед любым городом на Земном шаре для него, Ивана Петровича Вайнштейна, слишком уж очевидны. Но пора было действовать. А потому он зашёл в скупку спокойно и уверенно и, заходя, вспомнил почему-то один принцип, который касается не только продажи драгоценностей. Заключался он в следующем: если первый подход оказался безрезультатным, то дальше все, к кому обращаешься, словно чувствуют что-то, а то и вовсе "рыло воротят".
Человек, сидевший за стойкой, показался ему и опытным и довольно тактичным. Таков же примерно был и другой, который работал в это время с клиентом. Приёмщик при виде вошедшего отложил какую-то безделицу и обратился к Ивану со стандартной простейшей репликой, но довольно приветливо.
       – Слушаю вас.
       – Да вот хочу предложить вам брошь и, знаете ли, делаю это… как бы сказать?..
       – Не от лёгкой жизни? Понимаю вас, но на цену это не может повлиять.
       – Разумеется, – ответил Ваня спокойно, – хоть эта вещь говорит сама за себя. Поглядите, пожалуйста, а уж потом поговорим.
       Человек снова довольно доброжелательно взглянул на сдающего и протянул руку. Ивану почему-то вдруг вспомнился худший из харьковских скупщиков, хоть этот покупатель в некотором смысле представлял прямую противоположность.
Рассматривал брошь он несколько минут, и заметно было, что при всём спокойствии и невозмутимости сразу заинтересовался. Очень внимательно он изучил вещь сперва невооружённым глазом, а далее воспользовался всё тем же прибором, о котором чуть выше мы говорили. Не забыл он и взвесить брошь. Не найдя изъянов, он спокойно спросил.
       – И сколько же вы хотите?
Вопрос этот не застал нашего героя врасплох, но некоторая опасность, что приёмщик откажется иметь с ним дело, всё-таки существовала. Требовались гибкость, выдержка и спокойствие, то есть всё то, что Иван Петрович как бы припас для этого разговора.
       – Мне говорил один знакомый, человек довольно честный, знающий и не бедный, что речь может идти о 15000 долларов…
Здесь можно было ожидать, при всём спокойствии и вежливости обоих торгующихся, какого угодно ответа.
       – Ваш приятель лишку хватил. Я же могу вам предложить 12500 долларов, причём оплатить рублями. Одним словом, 400 тысяч рублей, даже если доллар сегодня чуть дороже, чем 32 рубля.
Иван, не желая испортить дело ни упорством ни слишком поспешным согласием, а также помня, что придётся почти наверняка показать документ, сделал на всякий случай паузу на короткое якобы размышление. Всё это время он, понятное дело, не спускал глаз с брошки. Повременив чуть больше минуты, он сказал:
       – Хорошо, я согласен, хоть рубль – вещь… ну, не слишком устойчивая, что ли…
       – Так вы должны позаботиться о своих деньгах. А пока хотелось бы переписать ваши самые общие данные.
Рассмотрев паспорт, приемщик не смог в полной мере скрыть удивление, но тем не менее сделка состоялась. Пересчёт денег по известной нам системе занял немало времени, после чего требовалось разложить их по карманам в целлофановых кульках. Прощание было вежливым, и наконец Иван покинул скупку, откуда предстоял путь домой.
       Вернулся в квартиру он, как легко догадаться, не мгновенно, а потому новая поездка не могла состояться ни в коем случае, о чём, впрочем, он знал заранее.
       Всё, что было спрятано в квартире, оказалось на месте, да иначе и быть не могло. Требовалось теперь перекусить, после чего звонить Альфреде.
Разговор был, безусловно, сердечный, и Ваня заверил Аллочку, что довольно скоро увидятся, а далее расставаться будут всё реже. Беседовали довольно долго, чувствуя, как легко на душе, потому что мало было поводов для опасений. Поскольку он рассказал всё именно так, как обстояло на самом деле, то у нее не могло возникнуть сомнений. Он же твёрдо знал, что продав ещё две вещи, поедет в Харьков. Планы были ясными, а о том, что понадобится ещё много усилий, прощаний, объяснений, не говоря уже о многочисленных хлопотах и встречах в Харькове, – об этом сейчас думать не стоило. Главное, что не возникало теперь непреодолимых препятствий. А мысли о том, что новая жизнь уже как бы началась, казались очень разумными. Забегая вперёд, скажем, что именно так и развивались события в дальнейшем. Одно дело – трудности и усталость, а совсем другое – опасности и угрозы. Даже если выручка от трёх вещей, из которых одна уже продана, будет заметно меньше, чем 40000 долларов, то уж точно не меньше 35-ти тысяч.
       Больше в этот вечер ни разговоров ни каких-нибудь запутанных переживаний не было. Он почему-то был уверен, что скоро выйдет, как говорится, на широкую столбовую дорогу. И хоть оборот речи не нов, а скорее даже является литературным бледным штампом, всё же в данном случае это было очень близко к действительности. Можно было теперь попить чайку на сон грядущий, а дальше видно будет… Среди прочего он думал и о том, что многие мечтают или даже сумели перебраться в Москву, хоть далеко не каждый способен устроить здесь счастливую жизнь свою и своих близких.
       Идея после скромной трапезы малость погулять очень ему понравилась. Независимо от того, стемнело уже или нет, не мешало побродить около часа, изучая окрестности, запоминая близлежащие переулки и перекрёстки, но не удаляясь слишком от дома. Прогуливаясь по окрестностям, он снова стал сопоставлять свои возможности с некоторым среднестатистическим жителем Москвы, будь то коренной москвич, прибывший на заработки таджик или залётный гастролёр. И пришёл к выводу, что он и его близкие стоят несравненно выше среднего. Вся эта бодрость и оптимизм не лишали его ни внимательности ни осторожности.
В Бродском Ваня теперь вполне уверен по разным причинам. В принципе, мало вероятно, что человек шестидесяти трех лет отроду вдруг потеряет дееспособность или, наоборот, проявит излишнюю активность и пожелает поживиться за счёт людей, которые слишком уж ему не чужие. Таким образом, всё шло нормально. В специальном отдыхе Иван не нуждался и в ближайшие какие-нибудь три дня он избавится от двух оставшихся драгоценностей. Затем станет хлопотать о билете в Харьков, что не составит, скорее всего, большого труда.
       В течение трёх дней две оставшиеся вещи были проданы, а деньги надёжно спрятаны. Но уезжать, не поговорив с Петром Владимировичем, совершенно немыслимо. Такой разговор состоялся, хоть и не при встрече, а по телефону. И впервые Иван услышал, что есть изумительная квартира на Зоологической улице.
       – Понимаете, Пётр Владимирович, в чём дело? Так же молниеносно купить, как мы приобрели эту квартиру, где я сейчас нахожусь, мы не сможем.
       – Но он ведь и не продаёт молниеносно, хоть ждать долгие месяцы, как мне показалось, не собирается.
       – Знаете что?.. Мы из Харькова позвоним. И можете не сомневаться, что всякое разумное предложение будет нами принято. Не жалейте времени и сил. Наши интересы очень даже теперь совпадают.
       – И всё-таки как быть, если он захочет продать очень скоро?
       – Не совсем ясно, что означает "скоро", "очень скоро" и все подобные выражения. Идеально было бы через месяц вселиться. Но это возможно при самом благоприятном стечении обстоятельств. Разумеется, если действовать так, как будто от этого переселения зависит жизнь, то можно и раньше.
       – И всё-таки что сказать, если станет торопить?
       – Мне сию минуту трудно решить, что именно вам сказать. Но я хочу вас заверить в том, что мы непременно переедем в Москву в ближайшее время. Кроме того, мы можем согласиться не глядя, после вашего звонка и подробного рассказа о квартире. И это еще не всё. Даже если у вас есть хоть крупица недоверия… нет, это слишком сильно сказано, а вернее будет сказать "хоть малейшее сомнение на мой счёт", то уж мама не допустит, чтобы ваши интересы пострадали… или были хоть самую малость ущемлены.
       – Я всё это давно знаю, чувствую, понимаю. А потому ищу изо всех сил. Ждите звонков. И хочу тут же уточнить: не только ищу, но уже, кажется, нашёл.
После ещё нескольких прощальных слов и обоюдных приветов, разговор их закончился, и каждый из них понимал, как они близки к цели.