Глава XXV и самая длинная. Долгожданное переселени

       Глава XXV и самая длинная.
       Долгожданное переселение, новые страхи и счастливый финал


       Полностью подготовившись в моральном отношении к поездке в Харьков, Иван стал думать об одном странном обстоятельстве. Приближаясь к подлинному финалу приключений и к началу совершенно новой жизни, он вроде бы не стал покамест жить лучше, чем прежде: заметно лучше питаться, одеваться или больше, чем полгода назад, наслаждаться своими успехами и радостями жизни. Но это обстоятельство под вопросом, и едва ли в этом надо сейчас разбираться. Его теперешние усилия, хоть и требовали внимательности, сообразительности и памяти, но мало имели общего с интеллектуальной мощью математика. Он даже подумывал иногда, что может лишиться чудесной профессии, которая имеет великую цену не как средство обогащения, а сама по себе. Но было бы безумием сейчас написать дифференциальное уравнение и решать его или ещё интереснее: вычислить часть объема заданного эллипсоида, которую отсекла от него произвольная плоскость. Правда, ему пришла спасительная мысль, что трудно в тридцать пять, допустим, лет изучать математику или теоретическую физику, но несравненно легче припомнить то, что постиг в счастливые юные годы.
       И в любом случае требовалось немедленно начать хлопотать о скорейшей поездке в Харьков. Он вспомнил (хоть на самом-то деле вовсе и не забывал об этом), что в квартире, где он находится, давненько припрятаны небольшие деньги, кроме выручки от последних продаж. У Бродского всё ещё хранится некоторая сумма их с мамой капиталов, во много раз превышающая то, что находится сейчас здесь. Но в любом случае этого слишком уж недостаточно для покупки новой царской квартиры, той, которую Пётр Владимирович вот-вот подыщет для них, если уже не нашёл. Большая часть украшений оставалась не проданной, имелись и бруски и немалая наличность на двух харьковских квартирах.
       Бог весть в какой уже раз повторялась история с перевозками денег и ценностей. Переводы через Western Union больших сумм казались безумно опасными.
Частенько приходила в голову мысль, что покупка квартиры – явление не настолько редкое, чтобы вызвать такие большие трудности и страхи. Но очень быстро вспоминались все те особенности их положения, которые превращали этот переезд в явление чрезвычайное. Во-первых, они покупали сразу две роскошные и большие квартиры. Во-вторых, они переезжали из провинции, каковую представлял теперь Харьков, в столицу другого государства. А потому дело не выглядело так, что продали, дескать, а потом сколько надо добавили и купили что-нибудь получше и в другом районе. В-третьих, обе их квартиры должны быть в заранее намеченном прекрасном месте и очень близко одна от другой. В-четвёртых, как обычно, имя и фамилия. Можно было легко припомнить ещё два-три обстоятельства, причём не надуманных, а вполне реальных. А потому, хоть в его жизни случилось величайшее чудо, но всё происходит в обычном мире и является делом житейским, требующим знания законов и правил. Не говоря уже о преодолении всевозможных препятствий и крючков.
       Помимо всего прочего, были уже звонки к Наталье Ильиничне от желающих купить их многолетнее жилище, с которым так трудно будет расстаться. Но так как вопрос был многократно и абсолютно твёрдо решён, то она уже начала кое-что упаковывать и продумывать. За этой работой и застал её, пусть случайно, прибывший в Харьков её Ванюша. Обнявшись, мать и сын, как обычно, решили сперва слегка перекусить. При этом они прекрасно понимали, что жалобы на сложности переезда менее всего в данном случае уместны.
       – Знаешь, мама, я прихожу к выводу, что за один раз мы всё, что требуется, перевезти не сумеем. Нас ведь всего пятеро и все люди занятые.
       – Или шесть человек? Мы с тобой, Инга, Альфреда, Савелий и…
       – Наш локомотив Пётр Владимирович Бродский?.. Но он усиленно ищет квартиру для нас, а найдя уже, всегда есть что исследовать. И если его отвлекать на перевозки, то всё дело можно… не то чтобы погубить, но испортить… И придётся начинать сызнова. Ведь требуется не только найти, но убедиться, что продавец является подлинным владельцем, найти адвоката, договориться о сроках.
       – Да, Ваня, это не просто хлопотно, а даже очень тяжело. Но ты же сам говоришь, что хуже всего неопределенность положения, враги, опасности. А мы ведь худшую часть наших… как бы это сказать?.. злоключений… прошли. А теперь, как ты же объясняешь, механическая работа.
       – Но усталость, мама. Она то отпускает, то накатывает снова. Хотя что же это я? Ведь решил я давно: не жаловаться и не стонать…
       – Между прочим, Савелий звонил. Он очень продвинулся в устройстве своих дел, на здоровье совершенно не жалуется и даже предлагал помощь…
       – Это прекрасно. Мы ведь только что установили, что Бродский помочь с перевозками нам не сможет, так же как и с переправкой денег и продажей квартиры. Нет у него времени, да и сил может не хватить. Кроме того, не хотелось бы выглядеть так, что мы без него шагу ступить не можем.
       – И всё-таки мы как никогда близки к цели. А уж поселившись в Москве, начнём планировать и строить совсем новую нашу жизнь, хоть и сейчас неплохо живём.
       – Даст Бог, так всё и будет.
Они ещё долго сидели, пока Иван не спохватился, что надо поторапливаться и отправляться на своё теперешнее место жительства в Харькове.
       Ваня стал всё чаще задумываться о том, что именно переезд, перегон машины, перевозка вещей, с которыми немыслимо расстаться, – всё это отнимает уйму сил и средств. И постепенно склонялся к мысли, что последний срок, то есть 1 июня 2011 года следует перенести на 1 июля. В этом было что-то такое, что напоминало сдачу последнего рубежа. А то обстоятельство, что новый, только лишь предполагаемый, срок знаменовал конец полугодия, мало утешало. И снова являлись всевозможные метафоры, совершенно убийственные, хоть и не без юмора. Вроде таких, как "титанические труды" или "великие цели", что иного историка или писателя весьма бы рассмешило. План последнего отрезка их с мамой пути теперь вырисовывался довольно отчетливо. За две поездки с Савелием надо перевезти всю требуемую сумму. Один из оставшихся пока у него слитков золота подарить брату, которому трудно будет теперь отказаться. Украшения же реализовывать при любой возможности, но преимущественно в Москве. Очень хотелось добиться такого положения, чтобы проданными оказались хотя бы шестьдесят процентов украшений до покупки квартиры.
       Самый последний этап, то есть переезд Альфреды и Натальи Ильиничны и перевозка только что упомянутых нами дорогих сердцу предметов, можно было попозже обдумать. Но выйти за 1 июля просто немыслимо. Было ещё время, а весь накопившийся огромный опыт подсказывал, что некоторые вопросы сейчас, то есть до предстоящей поездки в Москву и операций по покупке квартиры, решать не следовало. Мало того, даже отвлекаться на это нельзя.
       Как всегда, особый интерес представлял вопрос о здоровье Варвары Фёдоровны, но и здесь уже не было смертельно опасности. И всё-таки, помимо телефонных звонков Натальи Ильиничны, Ваня счёл своим долгом потратить почти полный день и съездить, чтобы увидеть положение своими глазами. В конце концов, все люди, какие бы узы их ни связывали, рано или поздно расстаются навсегда.
Философствовать не хотелось, но поездку эту он считал своим долгом. Надо было поговорить, вручить гостинцы и деньги. А главное – поддержать морально того человека, которому они с мамой были обязаны более, чем кому-нибудь другому.
В тот же день и именно утром, когда Иван отправился к Варваре Фёдоровне, Наталья Ильинична звонила Савелию Петровичу, и разговор их показал, что можно уверенно глядеть в ближайшее будущее. Трудно вообразить отношения более сердечные при всём том, что их связывали узы, в высшей степени необычные.
Дозвонившись сразу, она на мгновение задумалась о том, как начать беседу, но собеседник на другом конце провода этого даже не заметил.
       – Алло, слушаю вас, – раздался спокойный голос, который она бы в жизни не перепутала ни с каким другим, хоть слышала его не так уж часто, да и услышала впервые совсем недавно.
       – Здравствуй, Савва! Это Наташа. И мне есть что сообщить. Так что нам лучше всего встретиться.
       – Я готов, ты ведь знаешь, Наташа. И думаю почему-то, что звонок твой на сей раз неспроста, хоть мы с тобой и без причины, случается, звоним друг другу.
       – Приезжай тогда сегодня. И Ваня, разумеется, будет, о чём ты, совершенно уверена, уже догадался.
       – Хорошо, Наталья, приеду обязательно часов в семь. Рад буду повидаться и потолковать о чём угодно.
       – Значит, ждём тебя. Прощаюсь до вечера. Кстати, уже сейчас хотелось бы знать, как ты поживаешь и как себя чувствуешь.
       – Да всё так же. Хворать так и не начал до сих пор. Хожу, езжу, тружусь, как и прежде, и очень продвинулся в переустройстве своей жизни.
       – Приятно слышать. И, поверь, вовсе не потому, что нам есть о чём потолковать.
       – Спасибо, Наташенька! Увидимся вечером у вас в квартире.
       – Хорошо. До скорого свидания! Очень ждём!
На этом беседа закончилась, причём каждый понимал, что предстоит интересный разговор, хоть Наталья Ильинична знала твёрдо, о чём именно, а Савелий Петрович мог только догадываться. Наталье Ильиничне теперь надо было сделать небольшие закупки, позвонить непременно сыну, а потом поджидать дорогих гостей. "Как было бы славно, если бы мы просто ходили в гости, а не для того, чтобы решать непрерывно возникающие проблемы, а то и головоломки…"
       Перед тем, как покинуть квартиру, пусть даже на короткое время, она прервала все подобного рода раздумья. Это стало уже привычкой: выходя из дому, проверить всё ли в порядке  не оставлена ли на столе какая-нибудь из чудо-вещиц, которые она иногда рассматривала, вынув из тайника, и наконец сосредоточиться лишь на том, чтобы запереть дверь на оба замка. Богатство не сделало мать и сына расточительными, но заставило быть очень осторожными и внимательными. Учеников она, увы, растеряла, о чём печалилась так же, как её сын, боявшийся потерять любимую профессию. И обо всём этом они могли говорить только друг с другом. Мысль же о том, что придётся непременно купить в Москве пианино, пришла ей сегодня впервые. Но надо было, не мешкая, выйти из квартиры. А по дороге в гастроном, который находится в том же доме, тоже она решила, что не стоит отвлекаться, чтобы быстро покончить с таким простым делом, каким являются покупки. Наталье Ильиничне даже подумалось почему-то, что поход в гастроном остаётся таким же не сложным делом, как и всегда, то есть задолго до богатства, тайников, приключений и всего остального, что теперь творится с ними.
Вернулась она где-то через полчаса или чуть позже, а войдя в квартиру почувствовала большое облегчение, как всегда. Вообще-то пятнадцатиминутные прогулки, а то и подольше, она не собиралась отменять, а случалось ей даже заглянуть в кафе.
       Сейчас можно было отдохнуть и обдумать всё, что следовало: от меню до трудных разговоров. Если Ваня пожалует в гости с Альфредой, то это может несколько удлинить собеседование. Потому что доверительные разговоры легче всего вести втроём, хоть есть люди, которые не разделяют эту точку зрения. Как, например, Мюллер, палач и начальник гестапо, которого в телефильме "Семнадцать мгновений весны" вывели этаким симпатягой, остроумным, хоть и слегка вспыльчивым. Наталья Ильинична, сидя в кресле, предавалась некоторое время разным случайным воспоминаниям и даже чуток вздремнула.
       Быстро проснувшись, она сразу стала думать о сегодняшней вечерней встрече. Тут же она пришла к выводу, что было бы безумием просить сына приехать одному. И в конце концов утвердилась в мысли, что беседа вчетвером пройдёт ничуть не хуже.
       Теперь предстояло заняться подготовкой к приёму гостей, но сперва, само собой, позвонить Ванюше и сообщить, что встреча состоится в семь часов.
Дозвонилась Наталья Ильинична на сей раз не сразу, а это всегда её тревожило. И трудно было отложить звонок и заняться чем-нибудь другим. Наконец короткий разговор всё-таки состоялся, и можно было с легким сердцем ожидать гостей. До семи вечера ещё оставалось много времени, а потому легко было обдумать, как придётся говорить и какие соображения кажутся наиболее разумными.
Все гости явились одновременно, о чём возвестил звонок в дверь.
       – Кто там? – спросила она и тут же услышала ответ сына, чей голос безумно её обрадовал
Когда вошли, то было очень заметно, что у всех хорошее настроение, хоть каждый чувствовал: предстоят серьёзные разговоры. Не те, разумеется, что бывают между деловыми людьми, когда собеседник норовит сложить с себя часть хлопот и побольше урвать. Здесь как раз всё обстояло иначе, потому что каждый хотел облегчить жизнь другим. Обошлись на сей раз без объятий. Спустя небольшое время за стол всё-таки сели и выпили совсем по чуть-чуть. Весьма скоро трапеза была завершена, и когда стол, как у Вани и Натальи Ильиничны издавна заведено, был чист, перешли к делу.
       – Я думаю, что нам теперь надо сосредоточиться на одном-единственном вопросе: как скорее всего перевезти нужные деньги в Москву. А сделать это за одну ездку и страшновато, и сложно, и долго придётся готовиться.
Эти слова Вани все его близкие, каждый из которых знал, сколь много он вынес на своих плечах, встретили с большим пониманием. Но после некоторых весьма коротких колебаний и почти без слов всем стало ясно, что освободить его от поездки невозможно.
       – Знаешь что, Ваня, – сказал вдруг Добродеев, – мне пришла в голову мысль, что деньги и кое-что для продажи в Москве лучше всего перевезти не за один раз… и даже не за два, а за три раза. Правда, срок,  намеченный тобой… это ведь 1 июня.
       – Я всё время думаю, что надо перенести его на месяц…
       – Ты думаешь, Ванюша, этого времени нам хватит? – спросила Альфреда.
       – Но затягивать, не говоря уже о новом переносе, – это слишком уж бьёт по нервам. Всё кажется, что опять придётся переносить. А эти мысли снова травмируют… Да и вообще лучше поскорее начать новую жизнь. Хоть мы с мамой не раз об этом думали и пришли к выводу, что и сейчас у нас полноценная жизнь.
       – Тогда, Ваня, будем считать 1 июля сроком незыблемым, хоть не совсем понятно, сроком чего именно, – сказал Добродеев, желая внести ясность и лучше уразуметь всё положение в целом.
       – Сроком вселения в новые наши квартиры, потому что вообще расписать всю жизнь, по неделям, скажем, невозможно и неинтересно.
       – Понятно. Тогда давайте обдумаем, что можно сделать немедленно. А что касается заказа билетов, то начнём завтра с утра.
       – Главное, что мы поддерживаем друг друга, – заметила Наталья Ильинична, неожиданно уклонившись от темы и давая понять, что есть всё-таки о чём поговорить, кроме поездки. – Мы с Ванюшей и Аллочкой очень понимаем, что богатства распределены… ну, будем говорить, не совсем правильно. И если делить по справедливости, то каждому причитается четверть… – Наталья Ильинична сбилась, чувствуя, что малость заплутала.
       – Это совершенно не справедливо, – заметила Альфреда. – Немыслимо сопоставлять мои, допустим, труды с Ваниными.
       – Мы запутаемся так, – сказал Иван, улыбнувшись. – Но пусть в первом приближении нам с Альфредой причитается половина, маме… ума не приложу… Но тебе, брат, никак не меньше четверти.
       – Это безумие, и мы это не раз обсуждали, – сказал Савелий Петрович без малейших колебаний. – Я без тебя вообще ничего бы не получил, даже если бы отец оставил мне все сокровища.
       – Давайте сейчас это всё не обсуждать,– сказала Наталья Ильинична. – Я даже жалею, что так отвлекла вас от "повестки дня". Но один брусок , помимо тех трёх, твой, Саввушка, при любых условиях. Иначе твоя щедрость будет чрезмерной, а мы ведь должны между собой всё решать очень по-человечески.
       – Будь по-вашему, – ответил Савелий Петрович, улыбнувшись то ли печально то ли смущенно. – Впору подумать мне и об увольнении. А действовать начнём, как уже договорились, прямо сегодня.
Они ещё долго сидели, пока не вспомнили, что разъезжать по городу поздно не безопасно. В конце концов решили по прибытии домой немедленно созвониться. И тогда предстоит спокойная ночь, что и имело место на самом деле. Поскольку, что ни говори, а собирались они очень даже не зря и много чего решили.

––– . –––

       В первых числах июня можно было считать, пусть с натяжкой, что важнейшие вопросы наконец-то решены. Вторая квартира, то есть большая из двух, была куплена на улице Зоологической, в самом расчудесном месте и не далеко от первой. Подземный гараж предстояло ещё купить за отдельные деньги, но это мало смущало. И вопрос был в принципе решён. В квартире было всё, что душе угодно: большая кухонная зона, три санузла, лоджия. Всё, кроме гаража уже оплачено и обошлось примерно в 39 миллионов рублей. Что касается Петра Владимировича Бродского, то совершенно очевидно, что эта покупка как раз и была самым великим деянием его жизни. И завершив всё, что связано с гаражом, он мог рассчитывать на вполне сносную старость, хоть хвори уже полегоньку, но всё настойчивее стучались в дверь.
       Вернемся, однако, в Харьков. Квартира Натальи Ильиничны и Ивана была продана со многими разнообразными устными и письменными договорённостями. Яснее ясного становилось: если, предположим, перевезти в Москву всю мебель, то это отнимет последние силы и потребует новых затрат. А создать в одной из купленных квартир привычную обстановку, словно и не расставались с прежним жилищем, – это всё равно не удастся. Но мебель эта, которая отходила к покупателю за отдельные деньги, должна быть пустой чистой и в отличном состоянии.
       Трудно было заниматься упаковками, и не только потому, что эта работа не из лёгких сама по себе. Страшно вообразить, какие ужасы сулила проверка этого необъятного и бесценного багажа на границе. Никто толком не знал, каким образом сделать официальную заявку на провоз драгоценностей. А хоть бы и имелись подобные документы, то слишком велико было количество уникальных вещей. Вопрос о том, как везти последний из имевшихся брусков тоже оставался открытым. Мы помним, что один из трёх был вручён Савелию Петровичу. Что касается второго, то он был продан им же очень быстро и не в Харькове, что снова пополнило "казну". Если мы об этом немаловажном обстоятельстве в нужном месте не упомянули, то отметим хотя бы здесь прежде, чем продолжим рассказ об одной из последних акций в ходе нескончаемых поездок, продаж, покупок.
       Конечно, среди тех, кто пересекал сейчас границу, были Альфреда Владиславовна Коваленко и Савелий Петрович Добродеев. А вот вопрос, кого же пригласить ещё, казался настолько сложным, что его приходилось неоднократно обсуждать. При этом никакие версии и легенды не могли зачеркнуть то обстоятельство, что среди пересекающих этот рубеж двух братских, но далеко не дружественных стран находится Иван Петрович Вайнштейн.
Они с матерью снова и снова перебирали круг знакомых, которые могли бы способствовать благополучному пересечению этой самой чёртовой границы, которая уже казалась им едва ли не проклятьем, хоть давно решено не поддаваться страхам и унынию.
       Некоторый подсчёт и анализ показывали, что драгоценностей оставалось чуть больше половины. Любопытное обстоятельство заключалось в том, что любой из тех, кого можно было бы позвать на помощь, не представлял из себя подходящую во всех отношениях фигуру. Саша Солошенко был теперь "отрезанный ломоть", как мы отметили гораздо выше. И слава Богу что так, потому что едва ли смог бы он преодолеть обиду, разочарование и даже зависть, если вспомнить все беседы друзей. А зависть – худший из пороков, способный погубить любое дело. Автомобилист и математик Борис Степанович, так же, как и безупречный во всех отношениях Иван Васильевич Емельяненко, не смогут надолго оторваться от служебной деятельности. Не говоря о том, что любому из них по психологическим и всяким прочим причинам, трудно, а точнее, вовсе невозможно объяснить, что творится на самом деле, и пытаться компенсировать потери. В дальнейшем, причём весьма скоро, придётся вернуться в Харьков хотя бы для того, чтобы попрощаться, взять кое-какие бумаги и так далее. Но надо надеяться, что к тому моменту всё, что представляет опасность, отойдёт как бы в область воспоминаний. Разумеется, и тогда нельзя будет поведать бывшим сослуживцам правду…
       Иван Петрович спохватился, что снова, как сплошь и рядом в последнее время с ним случается, слишком уж отвлёкся от насущных и весьма опасных дел. Подумать только! После всего, что было, в самом что ни на есть преддверии счастливой жизни, снова тревоги и страхи… Трудно сказать, а точнее, восстановить в подробностях, как вышли на перевозчиков. Таких предложений великое множество и в газетах, и в Интернете, и на столбах. Но этот окончательный переезд, эта заключительная и очень трудная акция… Всё, увы, было совершенно неотвратимо.
       Водители вообще-то встречаются разные, но на сей раз требовались особые. Хотя, если разобраться, то и особых должно быть не так уж мало, когда чуть ли не всякое дело должно быть построено на взятках, знакомствах, хитрости и ловкости. В сущности, вопрос состоял в том, что перевозчики должны не просто хорошо знать дорогу, таможенные правила и всё прочее в этом роде, а иметь связи и знакомства именно на таможне или, как говорят деляги, "знать, кому заносить". Имея уже большой опыт по части пересечения границы поездом, Иван совершенно не представлял, что такое граница на автомобильном шоссе. Возможно, что лучше всего было бы отправиться снова по железной дороге, перевозя всё, что требуется, в чемоданах и баулах, но были на этот счёт разные соображения. Снова потребовалось бы доставать билеты, учитывать потом в процессе поездки особенности разных соседей в поезде, и оказалось бы даже гораздо сложнее, чем в памятных мучительных прежних путешествиях. Между тем, Иван и Наталья Ильинична менее всего стремилась к разнообразию, новым впечатлениям, тем более – к ужасам.
Основой всей их жизни уже много месяцев была забота о безопасности. И наконец собственную отличную машину, которую Иван успел полюбить и привыкнуть к ней, надо было перегнать в любом случае. При всём при этом так и осталось невыясненым, стоило ли отказываться от услуг железной дороги. Перевозчиков, они же шофёры, оказалось целых четыре при двух всего лишь удлинённых и вместительных машинах, которые более походили на микроавтобусы. Расстояние между городами по прямой на карте составляет около 700 км, а каков истинный путь трудно было судить любому из наших путешественников, включая и опытного Савелия Петровича. Но, во всяком случае, это было не менее тысячи километров, а скорость с учётом каких угодно известных и непредвиденных остановок получалась, надо думать, всего лишь 80 км/час. Так что даже летом управиться в дневное время было практически невозможно.
       За рулём собственной машины сидел далеко не всегда её владелец, а случалось рулить подчас и Савелию и даже кому-нибудь из только что упоминавшихся нами профессионалов. Поездка эта имела лишь одну особенность из многих, которая могла порадовать наших путешественников: она была последней. А что касается дальнейших приездов Ивана Петровича в Харьков, то они были неизбежны, но едва ли обещали большие неприятности.
       Если эта завершающая операция, которая и знаменовала собственно переезд, закончится благополучно, то как раз и будет обозначать конец таких долгих трудов, опасностей, расходов и страхов. И до этого счастливого финала оставались считанные часы. Не хотелось думать о том, что деньги уходят непрерывно и быстро. Приходилось с этим смириться, причём заранее и каждый раз задолго до трат. Бороться же с такой напастью можно было только одним способом: нужна была твёрдая уверенность, что есть весьма солидный, как говорится, неприкосновенный запас. И это, безусловно, являлось большим успокоением.
Были в пути и другие размышления, в частности – вот какое. Всё чаще в процессе этих многомесячных мытарств, несмотря на все бесчисленные достижения, Наталья Ильинична задумывалась о судьбе дочери. А точнее о том, коснётся ли её заметно это самое опостылевшее уже и так трудно достающееся богатство. Вопрос этот они вместе с сыном решили более или менее удовлетворительно. Решение, конечно, пришло не мгновенно и заключалось в следующем: приз дочери и сестре должен быть таков, чтобы это сказалось на её дальнейшей судьбе. А точнее говоря, жизнь её должна заметно измениться к лучшему.
       Здесь тоже были свои особенности положения. Если говорить о муже Инги, то он, будучи фигурой совсем незначительной в нашем повествовании, так и останется у нас "внесценическим персонажем". Но этот родственник Натальи Ильиничны и Ивана всё же упоминался иногда, и здесь стоит пояснить ещё в нескольких словах, что он из себя представлял. Главной особенностью его, имеющей интерес в данном случае, было то, что он даже не старался казаться дружественно настроенным зятем. Хоть он чуть-чуть приподнялся над средним уровнем жизни харьковского люда, но слишком уж не был ровней тёще и шурину. В принципе, породниться может кто угодно, а потому инженеришко или слесарь очень даже может оказаться полноценной роднёй музыкантше и учёному математику. Но в данном случае всё обстояло совсем иначе.
       Не входя в подробности по поводу того, как устроился такой брак, отметим только, что отношения сразу не сложились. Наталья Ильнична и её сын были как бы иного поля ягоды. Даже Инга, которую мать и брат очень любили, по манере, говору и характеру поведения чем-то от них отличалась и довольно заметно. А муж её сразу и навсегда оказался чужим для ближайших родственников своей жены. Не меняло дела и то, что любящая мать не может не заходить в гости. Мало того, случалось Инге с мужем и детьми бывать у матери и брата, но чрезвычайно редко. Так и текла жизнь до той поры, пока Наталья Ильинична и Ваня не ступили на совершенно новую стезю. В самом начале великих перемен, то есть где-то в конце мая или в самых первых числах июня 2010 года (она и сама теперь твёрдо не помнила) Наталья Ильинична пояснила дочери, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Не входя в подробности по поводу того, что творится и что их может ожидать, она высказала довольно простую мысль. Что бы ни стряслось, никто не должен узнавать абсолютно ничего. А уж муж её менее, чем кто угодно, может входить в число посвящённых в тайну.
       Так и обстояло на протяжении этих долгих месяцев – от самого первого результата необыкновенных раскопок. Много было за это время поездок, разговоров, опасений, но что бы ни произошло, Инга, которая и сама не входила… ну, скажем, в первую тройку посвященных лиц, а то, чего доброго, стояла и пониже, если говорить об осведомленности, помнила самое главное. А именно: муж её, как бы ни складывалась их жизнь, не должен решительно ни о чём догадываться. Но скрыть, что мать и брат переселяются в Москву, – это было совершенно невозможно и просто бессмысленно. А потому существовала версия, что досталась якобы квартира по наследству, хоть не миниатюрная, но довольно запущенная. Тем не менее, Москва по сравнению с Харьковом это как бы другая планета, где и уровень жизни, и зарплата, и возможности, и цены несравненно выше. А потому выручка от продажи красивой харьковской квартиры пойдёт на переезд и ремонт. Если бы муж Инги, о котором мы всё ещё продолжаем говорить, затеял расследование, то остался бы без последних денег и без работы, а до сути дела так бы и не добрался. Жена же его, имея теперь скрытый от мужа капитал, могла заметно изменить к лучшему свой образ жизни. Скажем тут же, что в доме у Инги не было ни домостроя ни диктата при всём угрюмом и злом характере супруга. А если бы ему пришла в голову мысль затеять что-нибудь в этом роде, то нашлась бы на него управа. При всём при этом лидерство его всё же чувствовалось.
Итак, великое переселение из прекрасной квартиры стало реальным и бесспорным событием. Перевозчики, на которых по многим соображениям после долгих разговоров и умозаключений можно было положиться, и впрямь не подвели. После пересечения границы Иван чуть было не дал волю фантазии. Но думать о том, что было бы в случае недоброжелательности украинских властей, да и русских, чего доброго, тоже, – это означало разрушать собственное здоровье, то есть свой главнейший и бесценный капитал. А потому весь путь по дорогам Украины Иван, Наталья Ильинична, да и Савелий Петрович, чья выдержка, спокойствие и понятливость, как мы не раз видели, всегда были на высоте, – все они старались прогнать прочь страшные картины. Что же касается путешествия по России, по Подмосковью, да и внутри столицы, то перевозчики и здесь были на высоте, зная все правила и имея идеальные документы.
       Что ни говорите, а старая премудрость "нет худа без добра" так или иначе всегда работает. Не трудно вообразить, что творилось бы, если им после всей усталости и переживаний пришлось бы нести в квартиру горячо любимый огромный шкаф с зеркалом или прекрасное кресло с идеальными массивными кожаными подлокотниками. Да и транспорт понадобился бы совершенно иной, и вся операция в целом… лучше не думать об этом.
       И вот, переезд завершён, а великая "эпопея" всё еще продолжалась. И не так просто сказать, поставлена ли наконец последняя победная точка. Требовались также и некоторые усилия иного рода.

––– . –––

       Несмотря на то, что благополучный финал не только приблизился, а стал явью, до подлинного счастья всё ещё оставалась какая-то дистанция. И эти последние шаги нужно было сделать. Более всего психологический дискомфорт заключался в том, что трудно было бы кому-нибудь, кто задаст вопрос, дать ясный ответ. И вопрос этот был до ужаса простой: откуда взялись деньги на две царские квартиры? Конечно, вокруг было предостаточно разнообразного изобилия, и чудеса московской жизни давно стали притчей во языцех на TV, да и где угодно. Но Ивану и Наталье Ильиничне, прошедшим через бесчисленные переживания, хотелось полного спокойствия и бесспорного конца любым приключениям.
       – Больше всего, мамочка, меня радует, что у наших квартир наилучшие замки и всё, что мы привезли, надёжно этими замками защищено. Но знаешь… как бы это сказать?..
       – Догадываюсь, Ванюша, о чём ты. Мы с тобой много-много раз говорили, что живём полноценной жизнью. У нас и средства есть, чтобы долгие-долгие годы бедность не распростёрла над нами свои чёрные крыла. Но ты ведь боишься людского любопытства… "Пытливость ума" доищется, что есть и другая квартира. Свалились, дескать, невесть откуда, да ещё и Вайнштейны…
       – И имя причудливое. А ответ дать довольно трудно. То обстоятельство, что никто ничего спрашивать не собирается, всё-таки не даёт полного успокоения. Те люди, что имеют жильё поинтереснее нашего (а таких немало здесь, пусть даже процент их среди всего московского люда ничтожен), знают что отвечать… хоть их и впрямь в жизни не спросят.
       – Если, Ваня, использовать твой лексикон, то мы должны соорудить некие укрепления, которые невозможно разрушить.
       – Правильно, и в основе должны лежать, конечно, показания абсолютно надёжных людей. Вот только неясно: показания какого рода и о чём именно.
       – Трудно строить оборону, когда неизвестно, от кого защищаться… Да и надо ли вообще защищаться?
       – Будем считать, что у нас есть свидетели (или точнее, будут в случае необходимости), которые покажут в любом суде… господи, о каком суде речь-то идёт?.. что мы чисты во всех отношениях перед законом… Будь-то законы украинские или российские.
       – Согласна. И каждый наш друг должен иметь ясное представление о том, что говорить именно ему, если его спросят или позовут в суд.
       – Хорошо. Давай тогда составим этот список. Двое уже есть, причём трудно найти более надёжных свидетелей. Пётр Владимирович под дулом пистолета не станет разрушать наше будущее, а с ним и свою судьбу, благополучие в старости, здоровье… да и совесть тоже.
       – Очень верная мысль. Следующий Савелий Петрович. Тут всё ясно без слов. Давай теперь подыщем ещё троих, причём самых надёжных, тактичных, скромных и безупречных во всех отношениях. Помнится, ты не раз восхищался человеческими качествами Екатерины … дай Бог памяти… Васильевны.
       – Хорошо, имеем пока троих, но раз уж мы намерены наметить пятерых, то пусть и будет пятеро.
       – Как насчёт Ивана Васильевича Емельяненко?
       – Трудно найти более безупречную фигуру… Однако ещё труднее ввести его в курс дела. И менее всего хотелось бы излагать ему легенды.
       – Да, сплошные загадки. Тогда давай обсудим кандидатуру Валентина Павловича Рубинштейна. Как ты считаешь?
       – У этого прекрасного человека (заметь, без всяких кавычек) слишком хорошая память. И мы его совсем мало знаем…
       – Выходит, что мы всех перебрали. А прочие действующие лица нашей нескончаемой повести тоже не являются идеальными свидетелями. Ну взять хоть родителей Альфреды.
       – Я бы предпочёл иметь с ними прекрасные отношения, часто видеться, но не делать даже малейшего намёка на какую-то авантюру. А причудливые стороны нашей жизни за последний год с небольшим – это бесспорный факт. Довольно и того, что мы с Альфредой с грехом пополам нашли способ успокоить их, когда встал вопрос о переезде в Москву.
       – А как насчёт родни нашего Бродского?
       – Свидетели ведь не должны быть родственниками.
       – Разве? Они не должны быть нашими с тобой родственниками, а между собой… О, Господи, совсем прочь из головы, что кого бы мы ни взяли, почти все они так или иначе родня нам.
       – Мы этот вопрос сейчас не решим без консультации юристов. Но чем больше я задумываюсь, тем яснее мне, что в подобном деле дать пояснения более всего могут именно близкие люди. Я имею в виду пояснения в суде, хоть это, конечно, выражение не точное.
       – Это мы уже отметили. Мы, Ванюша, так, можем в трёх соснах заблудиться. Ведь только что говорили, что никакого суда быть не должно.
       Поговорив ещё довольно долго, они пришли к выводу, что всё идёт нормально, точка 1-ое июля ими успешно пройдена, жизнь продолжается, а поездка в братскую республику необходима и непременно состоится. Некоторую неловкость мать и сын испытывали в связи с тем, что эта беседа происходила без Альфреды. А с другой стороны, не должна вся жизнь состоять из совещаний, а Аллочка может и сейчас высказать любые свои соображения. Именно соображения, а не просьбы. Хоть очень близкие люди, случается, просят друг друга о чём-нибудь, но равноправие, конечно, незыблемый принцип.
       Дни шли, и снова возникало то самое положение, когда всё вроде великолепно, но опять появляются проблемы. В частности, он не мог припомнить, как обстоит дело со служебной характеристикой или с рекомендательным письмом с прежнего места работы. Альфреда всё ещё не имела диплома. Обещанные родителям ежемесячные свидания пока не начались, а вместо них происходили частые телефонные разговоры, в которых всё труднее было поддерживать бодрый тон. Именно так обстояло дело, хоть, казалось бы, совсем не видно причин для уныния. Короче говоря, снова требовался очень решительный шаг. Но была ли гарантия, что он будет последним, а далее потечёт счастливая, пусть даже полная трудов, жизнь?..
       Были заказаны билеты в одном вагоне, но в разных купе. Неужели и после свадьбы им придётся путешествовать, соблюдая нелепые правила осторожности? Но сейчас было не до этого, потому что через две недели предстояла поездка, а пока что надо было делать первые попытки найти работу или хотя бы узнавать, что творится на "рынке труда".
       Интерес представлял ещё и такой вопрос: должна ли быть у Альфреды своя машина и каким образом в этом случае покупаются права?
Иван поймал себя на мысли, что с трудом может вообразить какое-нибудь приобретение, сделанное честно. Можно ли представить, что всё в Москве человек получает посредством хитрости и взятки? И если так, то трудно понять, почему столица России столь величественна, а многие улицы (и совсем не только в центре) чисты, нарядны и изобилуют деревьями, газонами и подстриженными аккуратно кустами. Или он, как и многие другие люди, видит то, что хочется видеть?
       Тем временем подоспели билеты. Пора было отправляться в путь. Вышли Аллочка и Ваня из квартиры Натальи Ильиничны, которая, как мы помним, находится на Большой Грузинской, то есть в прекрасном районе. Прощание происходило не только без слёз, но даже весело и легко. Дальнейшие события показали, что для этого были все основания. Но нам ещё предстоит всё-таки прежде, чем проститься с нашими героями, пройти вместе с ними через некоторые треволнения. А пока что Наталья Ильинична обещает посещать их квартиру и соблюдать осторожность. Само собой разумеется, что они будут перезваниваться. И можно надеяться, что очень скоро Иван и Альфреда быстро выполнят все планы и легко расстанутся с родным городом, но ни в коем случае не навсегда и вовсе не собираясь терять свою, как иногда говорится, малую родину.
       Конечно, снимать каждый раз номер в гостинице слишком уж накладно, но Иван-то не собирается приезжать каждый месяц. Что до Альфреды, то трудно придумать лучший подарок для родителей, чем пребывание в их доме. Итак, Иван Петрович снова в гостинице "Харьков", может лицезреть площадь, университет и Госпром. В сквере между гостиницей и высшим военным учебным заведением что-то ещё строится или уже построено. И хоть это всё, вместе взятое, выглядит нарядно и является, пожалуй, одним из лучших мест огромного города, но даже здесь ощущается какое-то уныние. Уникальное здание, именуемое с незапамятных времён "Госпром", говорят, покрывали каждые десять лет или около того тонким слоем штукатурки, но на сей раз, начавши, так, похоже, никогда и не доведут до конца эту работу.
       Альфреда каждый день в гостях у своего Ванюши, равно как и он бывает у нее и её родителей в знаменитом, но не слишком симпатичном "Доме специалистов". А если он остается один, то частенько обдумывает, как пройдёт его беседа с Иваном Васильевичем Емельяненко. Впрочем, эта проблема не единственная. Родной город цепко держит своего бывшего жителя, но сожалений о содеянном уже нет. И это несмотря на то, что он за долгие годы видел только чистые и довольно нарядные места Харькова. Что касается Заиковки, Москвалёвки, не говоря уже о чудовищных кирпичных зданиях слева от дороги, ведущей на ХТЗ, эти остовы так и стоят. И не многие жители "района заводов" могут припомнить, что там творилось и какие были производства в не столь уж отдалённые времена. Впрочем, как и на дальней Верещаковке и на других запущенных и грязных территориях, бездомных кошек и псов можно было встретить и в этой пустыне.
       Большую часть всех ужасных мест Наталья Ильинична и её сын не только не знали, но, возможно, даже не подозревали об их существовании. Не исключаем, что от кого-нибудь они и слышали об огромности Харькова. Возможно, что увидев всё это, они так же удивились бы, как всякий удивляется при виде, допустим, лунного пейзажа с причудливым рельефом. И хоть сын и мать очень слабо представляли некоторые безобразные окраины, переживания, неизбежные при прощании с родным городам, день ото дня становились слабее и гораздо менее тягостными.
       Когда Иван находился в гостиничном номере, то всё чаще и чаще "конструировал" свои прощальные разговоры с братом Савелием, который давно уже вернулся в Харьков, с Варварой Фёдоровной Андревой и с Иваном Васильевичем Емельяненко. Вдруг его словно током ударило: он отчётливо вспомнил, что через три дня (на четвёртый) его бывшему научному руководителю исполнится 55 лет. Стало быть, ещё оставалось более трёх суток для того, чтобы подготовиться к визиту, купить нужные подарки, вспомнить или найти номер телефона, обдумать всесторонне содержание разговора и ввести в курс дела Альфреду.
       Телефон служебный был, конечно, известен, а вот домашний он подзабыл, но в конце концов оказалось у него всё, что требуется. А потому звонить следовало немедленно, не откладывая ни на минуту. Очень спокойно набрал он номер, зная заранее, что встретит полное понимание, о чём бы ни зашла речь. Так и случилось, что сразу же придало ему новые силы и спокойствие.
       – Здравствуйте, Иван Петрович! Я как раз думал вчера о том, как вы там поживаете.
       – А я вспомнил о том, что у вас юбилей. И представьте, я именно сейчас в Харькове, но мне не хотелось бы, явившись на прежнюю мою службу, отвечать на бесчисленные вопросы.
       – Так вы приходите прямо домой, где и состоятся скромные семейные торжества.
       – С превеликой радостью! Но дело в том, Иван Васильевич… мне об этом ужасно неловко говорить, но я, помимо встречи, поздравлений и беседы, имею ещё одну цель…
       – Знаете, если бы я это услышал от кого-нибудь другого, то не исключаю… как бы это сказать?.. могло бы что-нибудь и померещиться. Но к вам доверие безграничное, а потому ждём вас.
После ещё нескольких слов они твёрдо  решили, что встретятся на скромном праздновании дома, где сослуживцев не будет, а только близкие и друзья.
       – И мы непременно выкроим время, – заметил Емельяненко, – чтобы поговорить о чём угодно совершенно без свидетелей.
       – Заранее вас благодарю, непременно буду… И чуть не забыл сказать, Иван Васильевич… просто невероятно! Я буду не один… в жизни не угадаете…
       – А вдруг угадаю, – рассмеялся Иван Васильевич. – Уж не жениться ли вы надумали?.. Признавайтесь!
       – Проницательность ваша велика, ничего не скажешь. И для меня будет большой радостью познакомить вас с Альфредой.
       – Прекрасно! Решено и это, и я очень рад. Но мы…
       – Правильно, не закончили. Поистине замечательный, хоть и короткий, разговор у нас состоялся. Но вот ещё что…
Они, понятно, ничего не забыли и ещё некоторое время уточняли адрес квартиры. Снова начиналась полоса удач и везения. Распрощавшись, Иван стал рассматривать свои скромные подарки, которые требовалось теперь пополнить.

––– . –––

       Эту бесспорную идею следовало быстро осуществить, то есть предстояли новые, хоть и не слишком обременительные, труды. Пока что имелась великолепная дорогая авторучка с золотым якобы пером, что проверить было бы не так просто, и три баночки чернил красного, синего и зелёного цветов. Кроме того, была куплена записная книжка, очень нарядная в твёрдом переплёте с тиснением на 2012 год. То обстоятельство, что такая вещь оказалась задолго до Нового года, тоже был удивительный случай, пополнивший список счастливых случайностей. Долго пришлось размышлять о том, какого типа дополнительные подарки были бы наиболее подходящими.
       Все соображения строились на основе тех сведений, которыми располагал Иван Вайнштейн. Никогда не бывая у Емельяненко в гостях, Ваня знал, что литературные вкусы его бывшего руководителя довольно естественны, хоть и разнообразны. Какая-то интуиция ему подсказывала, что русская поэзия и проза у Ивана Васильевича дома, скорее всего, представлена многими томами. А потому покупать книги русских старых классиков или поэтические сборники Есенина, Пастернака, Цветаевой, Ахматовой едва ли стоит…
       Мысли Ивана снова пошли кругами, он припомнил свои недавние разнообразные рассуждения о произведениях Жюля Верна, Дюма-отца, Фенимора Купера, Стивенсона. Вспомнил он и о таких чудесных писателях из давно прошедших веков, как Сервантес, Даниель Дефо или Джонатан Свифт. Не помешал бы и Вальтер Скотт…
В конце концов он позвонил Альфреде, и они решили, встретившись, обсудить этот вопрос. Мало того, прогулка по центральной части родного города была очень кстати и сулила несколько приятных часов. Аллочка прихватила вместительную сумку и прибыла к гостинице, где и поджидал её Ваня. Они были отлично одеты, имелись зонтики, путь их лежал, как частенько бывало в не столь уж отдаленные времена, через сад Шевченко и далее вниз по Сумской.
       – Сперва в кафе, Ванюша, или в книжные магазины?
       – В кафе, конечно, хорошо бы, – отвечал он с весёлой улыбкой, – но лучше ведь сперва дело сделать…
       – Согласна вполне. Вот только с тяжким грузом будет уже как бы не до того.
       – Сущие мелочи. Именно с тяжким грузом хорошо отдохнуть, если уж на то пошло. Так отдохнём в кафе…
       – И снова ты прав, Ванечка. А что если, сделав эти столь важные покупки, к тебе в номер заглянуть?
Идея была прекрасной, а вопрос о том, не возникнут ли препятствия, – эта проблема, как чуть выше отмечено, не раз решалась – деньги все двери открывают, а их пока что предостаточно. Стало быть, в путь и как можно скорее. Они шли через сад и обменивались разнообразными репликами, причём все их слова, все мысли кружились вокруг вечного вопроса: стоило ли расставаться с родным городом? Но этот вопрос до такой степени был не нов, что и сказать вроде бы нечего. Да и квартиры в Москве были куплены не какие-нибудь, а "люкс" и в прекрасных местах. "Не продавать же их, чёрт возьми", – подумал Иван, а Альфреда, словно угадавши его мысли сказала:
       – Нет, Ванюша, ничего мы не потеряли, а Харьков как стоял, так и будет стоять, готовый встретить нас с распростёртыми объятиями, пока мы с тобой не разорились. А это случится, даст Бог, не так уж скоро. Впрочем, что-то ты говорил об Украине…
       Поход по магазинам всегда утомляет. В какой отдел ни заглянешь, всегда одно и то же: есть, мол, всё, что хотите, а если непременно нужно именно то-то и то-то, то заходите через пару дней. Пусть не в таких выражениях, но в таком роде надо всегда ожидать ответа. К счастью, у очень целеустремлённых покупателей на сей раз был широкий выбор, так как Ваня составил список подходящих книг. Главный магазин, то есть тот, что напротив Дворца труда, был первый на их пути и наиболее крупный. Спускаться же и путешествовать по улице Полтавский шлях не очень хотелось. Они решили действовать как можно скорее и покупать то, что бесспорно и подходит им, немедленно. А потому прежде всего была куплена поздравительная открытка. Далее без труда нашли пять книг украинских классиков на украинском языке: Франко, Коцюбинский, Шевченко, Грабовский и Нечуй-Левицкий. Странно было сознавать, что книги на единственном государственном языке в независимой стране выглядят как некий диковинный подарок. Но так или иначе покупка была сделана и можно было считать её весьма удачной.
       Рассмотрев далее всё, что имелось на полках и подходило к составленному Иваном заранее списку, они решили, не жалея сил, спуститься всё-таки для очистки совести. Задержались и на мосту, послушали грохот трамваев. Воспоминания здесь были и утомительны и тяжелы, причём могли бы сильно отвлечь от дела. А потому, оказавшись на улице Полтавский шлях и обследовав пару магазинов, они приобрели пятитомник Стивенсона. Поднявшись затем быстро по лестнице и чувствуя изрядную усталость, наши очаровательные герои без малейших колебаний купили две чудесные и красиво оформленные книги Вальтера Скотта.
Когда все покупки оказались в сумке, то у них, кажется, одновременно вырвался вздох облегчения. Путь их теперь лежал снова через Сумскую. А на случай, если начнётся нешуточный дождь, в сумке имелись целлофановые кульки, куда и были заранее уложены их прекрасные покупки. Поистине замечательная предусмотрительность!
       Цены в кафе оказались внушительными, а посетителей всё-таки было не так уж мало, хоть и пустые столики имелись в изобилии. Загадку о том, откуда у молодёжи деньги, когда заводы и всевозможные институты на ладан дышат, менее всего хотелось решать. Расположившись у окна, они спокойно беседовали, разглядывая прохожих и знакомые картины на противоположной стороне Сумской. Тоска о потерянном якобы "харьковском рае" так и не шевельнулась ни у Вани ни у Аллочки.
       – Знаешь, Ванюша… Я вот думаю, что ездить раз в месяц к родителям и утомительно и накладно. Да и опасно одной… Как ты считаешь?
       – Так ты ведь одна только в вагоне. Я тебя провожаю, а родители встречают. А что касается поездок каждый месяц… тут, знаешь… Я, пожалуй, не советчик. Но если уж ты непременно хочешь знать моё мнение, то и полтора месяца слишком малый интервал между поездками…
       – Ладно… Как ты говоришь, жизнь покажет.
       – Есть и другая идея. Родители могут тебя навещать… за наш счёт, разумеется.
       – И в этом тоже, есть, мне кажется, какая-то неловкость.
       – Ломка жизни простой ведь не бывает. Зато мы в Москве, а уж как дальше получится – видно будет.
       – Теперь, Ваня, я иногда задумываюсь, что свадьба в кафе, список гостей, которые почти все будут из Харькова, – всё это новые и новые хлопоты.
       – Да, это трудно. Но не стоит ни о чём жалеть. У нашего с тобой города, как бы мы его ни любили и какой бы ни обладал он в прошлом интеллектуальной и технической мощью, нет будущего. А Москва – великий город, она вечна и, если говорить высоким стилем, несокрушима.
       – А ты никогда не слышал разговоров, что Россию теснят со всех сторон, а Москва ведь не может…
       – Да, Москва не может стоять твёрдо без государства, без всей России. Но если уж порвут на части, то скорее Украину, которая не знает ни своего языка, ни истории, ни культуры. Но мы не можем заходить в такие нескончаемые рассуждения.
       – Особенно сейчас, – улыбнулась Альфреда, видя, что официантка явно приближается к их столику.
       – Слушаю вас, – сказала подошедшая девица вежливо, но без особого радушия.
       – У вас есть шоколадное?
       – Конечно…
       – Тогда мне шоколадное. Двести граммов, – заказала Альфреда. И напиток какой-нибудь кисло-сладкий.
       – И мне то же самое, – подумав не более трех секунд, спокойно произнёс Иван. – А вообще-то, – прибавил он вдруг, обращаясь то ли к Аллочке то ли к официантке, – я бы от бутерброда не отказался…
       – Тут блинная рядом есть, – последовал ответ. – А у нас такое редко бывает. – Хотя, – как бы спохватилась девица, – можно сделать с сыром…
       – А ещё конфет шоколадных с начинкой какой-нибудь граммов двести, – спокойно сказала Аллочка, и на этом все трое вроде бы поставили точку.
Девушка выжидала ещё очень недолго, а когда она закрыла свой блокнот и почти развернулась, Альфреда вдруг сказала:
       – Пусть будет два бутерброда.
       – Хорошо.
Оставшись вдвоем, они были вполне довольны, а беседа приобрела несколько любопытный характер.
       – Надо бы зубы поберечь. У меня уже есть целых две… а то и три пломбы. Забыл даже сколько… представляешь?..
       – А я сроду не бывала у зубного врача, – засмеялась она, радуясь и демонстрируя белые, ровные и чистые зубки. – Ну-ка улыбнись, Ванюша.
Улыбнуться по заказу не так просто, и улыбка в этом случае выходит не очень симпатичная. Но глядя на её искрящиеся глаза, он поневоле улыбнулся и услышал её весёлую реплику:
       – Полный порядок!
       – Зубы, – снова улыбнулся Ваня, – надо ох как беречь! А то ведь московские стоматологи, надо полагать, и не таких, как мы, богачей могут по миру пустить. Однако долго мы с тобой, Альфредочка, путешествуем.
       Спустя ещё пять минут они увидели приближающуюся девицу. Весь заказ разместился на одном подносе. Трапеза их протекала легко и даже весело. Один из бутербродов Альфреда без ножа ухитрилась разделить аккуратно и красиво пополам, давая тем самым понять, что с неё хватит и половины.
После непродолжительной и занятной болтовни Ваня всё-таки не смог удержаться и перешёл к "деловой части".
       – Я ведь говорил тебе, что мы с мамой долго обсуждали, кто и каким образом может подтвердить, что деньги на две царские квартиры у нас… как бы это сказать?.. не краденные.
       – Да, но всё как-то вскользь…
       – Важно то, что на квартиры эти ушла половина … хотя нет, пожалуй, побольше, наших с тобой и с мамой капиталов. И это не такие уж колоссальные деньги по московским меркам. Скорее даже пустяки на фоне всего, что творится. Но легче, что ни говори, живётся, когда прикрыт надёжно со всех сторон и на всякий вопрос… от соседа из подъезда или от прокурора… есть надёжнейший ответ.
       – Интересно, Ваня. И я тебя слушаю.
       – Нет, знаешь что? Давай лучше я тебе завтра расскажу, как мы с мамой это всё обсуждали. А твоё мнение обо всём, что происходит, значит ровно столько же, сколько моё или мамино.
       – Это не совсем так и даже… опять-таки в твоём стиле, совсем не так.
       – Ладно, оставим это сейчас. Пусть сегодняшний день будет одним из наших счастливых дней и пусть он будет свободным от рассуждений и умозаключений.
       – Хорошо, Ваня.
       – Знаешь, мне даже как-то не по себе было, когда мы с мамой всё это обсуждали без тебя. Одним словом, у нас ещё завтра будет время, да и послезавтра тоже. А уж на следующий день к Ивану Васильевичу.
План пребывания в Харькове вроде бы продвигался успешно, но всё равно полного и безоговорочного спокойствия так и не наступало. За два дня Иван и Альфреда вдоль и поперёк исследовали вопрос, звонили в Москву, сидели на лавочках, зашли даже в миниатюрное кафе в саду Шевченко. Но получалось так, что эти два прекрасных дня оказались не столько блаженством и отдыхом, сколько томительным ожиданием.
       Наконец-то наступил день встречи. Казалось, что и к раскопкам, перевозкам и бесчисленным тяжёлым разговорам он так не готовился и так не нервничал, как в ходе этой подготовки. Хотя он, безусловно, сознавал (стоило только задуматься), что предстоящий разговор не такой уж убийственный по сравнению с теми страхами, через которые довелось пройти.
       Прибытие к Ивану Васильевичу было назначено на 12 часов дня, и в этом тоже чудилось что-то торжественное и даже символическое. Иван Петрович покинул свой номер задолго до одиннадцати, полагая, что сидеть в вестибюле на первом этаже, разглядывая случайных людей, всё-таки лучше, чем томиться в четырёх стенах. Без пяти одиннадцать он, стоя на крыльце гостиницы, увидел приближающуюся Альфреду. Она же, обладая удивительной зоркостью, как только заметила, что он её видит, приветственно помахала рукой. Спустя тридцать секунд он двинулся ей навстречу, а ещё минут через десять они поджидали троллейбус, автобус, а если понадобится, то и такси, на перекрёстке улицы Данилевского и проспекта.
       Ваня уже очень устал от многих удач за пару дней, так как удачи эти ничего не значили по сравнению с предстоящим разговором. Вся его предшествующая долгая работа с Емельяненко, короткие беседы после увольнения, тактичность Ивана Васильевича при любых обстоятельствах и памятный разговор по телефону из милиции, – всё решительно позволяло надеяться. Но слишком уж необычные были обстоятельства.
       Без одной минуты двенадцать он протянул руку к звонку, глядя на свои довольно точные часы, которые, понятно, по приезде на Украину были переведены. Альфреда с улыбкой взирала на эти священнодействия.
       – Заходите, дорогие гости! – очень сердечно говорил Иван Васильевич. – Рад познакомиться, Альфреда…
       – Владиславовна, – подсказала, смутившись, Альфреда и тут же добавила: – лучше без отчества, Иван Васильевич.
       И хозяин и очаровательные гости ни одним лишним словом не испортили этой замечательной встречи. Собрались ещё не все, и было время, чтобы опомниться и осмотреться. Приглашены были действительно самые близкие люди: два сына Ивана Васильевича с жёнами, и ещё две супружеские пары из числа наилучших друзей. Жена Ивана Васильевича, которую тоже Ваня видел впервые, оказалась сдержанной и очень приветливой. Кажется, никогда Иван Вайнштейн не был в столь замечательной компании. Так казалось ему, когда все собрались и сели за стол, накрытый с большим вкусом, хоть и без заморских яств.
       После второго тоста стало ясно, что скромные домашние торжества пройдут легко и весело. Никто не торопился, а старший сын всего лишь раз взглянул на свой баян, понимая, что до танцев дело дойдёт не сию минуту. Жена Ивана Васильевича зачитала три красивых приветственных телеграммы, и гости видели, что это ещё не всё, так как лежали на столе и другие бумаги. Когда все эти краткие тексты были зачитаны, каждый раз сопровождаясь аплодисментами, слово взял сам юбиляр. Рассмотревши ещё раньше внушительные подарки Альфреды и Ивана, он взял их поздравительную открытку. Все насторожились, и чувствовался неподдельный интерес.
       – Вот какое поздравление ещё мною получено. "Горячо поздравляю с юбилеем своего учителя и многолетнего руководителя. Иван Вайнштейн." Не могу не сказать несколько слов. Если Иван Петрович и впрямь считает меня своим наставником, то уж наверняка среди моих учеников и сотрудников не было более оригинальной личности и человека, давшего столько красивых решений.
       Здесь он даже немного смутился, что было заметно. Но младший сын вывел его из затруднения, сказав с улыбкой:
       – Верим, отец, что слова твои очень искренние и бесконечно далеки от случая, описанного в незапамятные времена вашим знаменитым тезкой Иваном Андреевичем.
       Дошло дело и до танцев в другой комнате. Оживленно было в коридоре и в просторной кухне. Но оставалась ещё одна комната, куда хозяин и позвал своего бывшего сотрудника. Дверь, понятно, закрывать не стали, а говорили, если глядеть со стороны, совсем непринуждённо. Объяснять, в чём проблема и откуда страхи, было неловко. Иными словами, опасения, что разговор будет трудный, как бы подтверждались.
       Бывает ведь так, что и близкий друг, и сотрудник, с которым проработали вместе двадцать лет, и даже брат родной говорят что-нибудь вроде "мне нужно подумать хоть немного в спокойной обстановке при всём доверии к тебе".
Предстояли объяснения о том, в чём опасность, с оговорками при этом, что опасности и нет вроде бы вовсе, а вот поди ж ты… Но Иван Васильевич сам пришёл на помощь. В момент, когда его собеседник, желая произнести решающие слова, как бы стал колебаться в нерешительности, стараясь понять, не рассказал ли слишком много, или наоборот, не затемнил ли картину, – именно в этот момент Иван Васильевич спокойно сказал:
       – Не стоит переживать. Обещаю, что как только вы позвоните, я немедленно выслушаю любую вашу версию, запомню или запишу (лучше при встрече) и готов буду подтвердить где угодно. Я ведь говорил, что людей, которым я готов оказать подобную услугу, крайне мало. Да и вы не станете просить о том, что представляет для меня опасность. И, само собой, Борис Степанович будет для вас надёжным свидетелем, о чём я непременно позабочусь.
       – Огромное вам спасибо, от всего сердца! И не сочтите наши подарки чрезмерными. Тут ведь и Альфреда постаралась, узнавши о ваших литературных вкусах. И дай Бог, чтобы ничего не пришлось подтверждать и чтобы виделись мы в дальнейшей жизни почаще, но только не в судах.
       – Так, надо полагать, и будет. Но, поверьте, соглашаюсь я вовсе не поэтому.
       – Ещё раз благодарю вас, – ответил Иван Петрович, после чего они, скрепивши договоренность крепким рукопожатием, вернулись к гостям.
       Прибыли Альфреда и Иван в отель весьма поздно, но без малейших приключений в пути, так как старший сын Ивана Васильевича за двадцать пять минут, включая манёвры, прощания и всё прочее, доставил их куда следует.
Оставшись вдвоём, они переглянулись и одновременно подумали, что поставлена наконец самая последняя точка в их приключениях. Что же касается дальнейшей жизни в 2012  году, то читатель сейчас узнает об этом из эпилога, но, разумеется, без подробностей.