Ноктюрн

Тропинка, бегущая среди  белоствольных берез, вывела нас далеко за город, где, как утверждал мой брат Виктор, грибов хоть косой коси. Здесь было много солнечных, поросших травой прогалинок и полянок, вокруг которых толпились молодые деревца. Природа их не баловала, не защищенные от ветров, они выгнули свои тонкие тела, но не утратили завидной красоты. Ветер, как дань, бросал нам  под ноги червонцы листьев. Они пестрым ковром устилали  тропинку, грустно шуршали, наводя на тихие, как осенняя пора, раздумья.
Стояло солнечное бабье лето, на которое  так щедра природа Подмосковья. Вот уже третий день моего пребывания в городе Обнинске  было на редкость солнечно и тепло. Пауки старательно ткали серебряные нити паутинок, которые преграждали проходы  между деревьями, или затейливыми  кружевами висели  на сучьях и ветках. Иногда я не успевал смахнуть рукой паутинку  и она
неприятно прикасалась к лицу. Я, позабыв о грибах, любовался вдовьей хмельной красотой увядания,  вдыхал воздух  настоянный на смолистой коре, травах и истлевающей листве.
— Э-э, так ты и до вечера корзину не насобираешь, — услышал я позади себя голос Виктора. Он заглянул в мою небольшую плетеную корзинку, на дне которой было штуки три подберезовика и два подосиновика. Я развел руками: какой, мол, из меня грибник. Но он, не признав моего юмора, досадливо проговорил:
— Дождем пахнет.
Я поднял голову вверх, где в неоглядной сини плыли , словно крейсеры, тяжелые, набухшие влагой облака. Брат знает лес, как свои пять пальцев. Все эти дни мы пропадали с ним в лесу. Бывало, километров  пятнадцать-двадцать пройдешь за день. На одной малоприметной полянке мне  вдруг повезло, сразу с десяток подберезовиков подвалило. Я убедился, что эти грибы верны своему названию — водят хоровод вокруг берез. А вот подосиновик, тот норовит выбраться на простор. Правда, его легко отыскать по ярко - оранжевой шляпке, выглядывающей из травы.
Я набрал полкорзины, когда в лесу неожиданно потемнело. Потревоженные ветром, зашумели верхушки  берез и сосен. Запахом сопревшей листвы  и хвои потянуло из глубины леса. Коричневые  муравьи суетились у замшелого пня.
Ни разу дождь в лесу не встречал? — спросил,  лукаво улыбаясь, Виктор. — Придется встретить.
Сказал — словно наколдовал. Разом вздохнул лес, и, срывая с берез золотую листву, заговорили капли дождя. Косые струи падали в пожухлую траву. Еще острее стали лесные запахи, потянуло прохладой. Мы спрятались под раскидистой  сосной, но и ее крона слабо защищала от дождя. Холодные капли горохом сыпались сверху. Лес отозвался звуками, трава вокруг берез мигом запятналась листьями. Они глянцевито поблескивали.
— После дождя грибы пойдут, особенно поздние опята, — торжествовал  брат. — Тогда уж  точно с косами будем в лес ходить, на вырубку наведаемся... Гляди, девушка, лесная фея.От березы к березе, приближаясь к нам, бежала длинноногая девушка в белом платье. Издалека она была похожа на цаплю. Во всем девичьем облике было что-то трогательно милое, вызывающее на лице  улыбку. Похоже, к нам бежит,  сказал Виктор, вглядываясь в незнакомку. Метрах в трех от нас девушка остановилась, перевела дух. В правой руке она держала корзинку, а левую  стыдливо прижимала к груди, просвечивающейся сквозь мокрую ткань. Большие глаза ее были встревожены, словно, у дикой косули.
— Заблудилась я, помогите, — с мольбой в голосе произнесла она, перевода взгляд то на Виктора, то на меня, выжидающе.
— Нездешняя? —  спросил брат.
— Да, в гости к дяде приехала. Он в Рябиновом  живет. А я сама в лес пошла, вот и заблудилась. А теперь вот дождь начался …
— В лесу и среди трех сосен немудрено заблудиться, — улыбнулся  Виктор. — Все деревья похожи друг на друга. Тут зоркий глаз нужен. Ладно, так и быть, выручим вас.
Мы не стали пережидать дождь, потому что неизвестно было, когда он прекратится, а смело вышли под его серебряные струи. Узнали имя девушки — Валентина. Через  полчаса, минуя вырубку, пришли на поляну и взору открылось Рябиново — десятка два бревенчатых, крытых тесом изб.
— А вон и дядин дом, обрадовалась она, указывая на крайнюю избу с высоким, отделанным ажурными перилами,  крыльцом. Мы собрались было уходить,  но Валя запротестовала, взяла нас за руки:
— Будьте добры, зайдите, чаем угощу.
Уж очень мило и настойчиво  она нас уговаривала, что отказаться было выше наших сил. К тому же, дождь зачастил, и мы нарядно промокли. Она несказанно обрадовалась, когда прочла в наших глазах согласие. Вся засветилась гибким стройным телом, на щеках появился румянец.
Я огляделся: неподалеку от избы возвышалась копна сена, придавленная с боков березовыми бревнами,  чтобы не разметал ветер. Под  окнами фасада, в желтизне листвы, огнем полыхали гроздья рябины.
—Здрасте ... здрасте, — ответил на наше приветствие коренастый мужчина с добродушным лицом. Потом обернулся к племяннице:
— И где это ты, Валюша - голубушка, пропадала? Мы уж было на  поиски собрались?
— Не сердитесь, дядя,  — она доверчиво прислонилась головой к его плечу. — Я вот грибов насобирала.
Дядя снисходительно улыбнулся, увидев на дне ее корзинки несколько размокших сыроежек.
— Эти добрые люди помогли мне найти дорогу,  пояснила девушка.
Мы познакомились. Мужчину звали Яковом Георгиевичем.
— Что ж вы стоите, заходите в дом, — пригласил он. Мы вошли в горницу, где нас встретила приветливая хозяйка.
— Ой, гости у нас редко бывают... Уж не знаю чем вас и потчевать, — засуетилась она вокруг стола. Вскоре на нем появился пузатый тульский самовар, чашечки с перетертой с сахаром смородиной и душистым малиновым вареньем, настойка из смородины.
Потекла неспешная беседа. Глаза у Якова Георгиевича оживились.
— На жизнь свою я не жалуюсь, — говорил он, набивая трубку табаком. — Ухаживаю за лесом,  плотничаю. За заботу он добром платит. Летом и осенью — земляника, малина,  черника, грибы, зимой — дичь стреляю. Вольготно. Нынче вот племянница приехала. В консерватории  задумала учиться. Здесь ей удобно, у меня есть пианино. Летом купил, пусть, думаю, пацаны к музыке приучаются. У меня ведь их аж четверо. Сам -то я в молодости страсть  как музыку обожал, первым гармонистом на селе был. Музыка, она, я вам скажу, учит лес понимать и любить. Хозяин бросил в угол рта трубку. Потянулся дымок, запахло самосадом. Я пил чай с малиной,  чувствуя, как во всему телу, разливается приятная  теплынь.  Когда Яков Георгиевич приумолк,  из приоткрытой двери до моего слуха донеслись звуки музыки.
— Забавляется, — произнес хозяин, потом окликнул.— Валюша, что ж  ты гостей оставила?
Я жестом остановил его, прошел в комнату. Девушка играла на пианино, ловко перебирая длинными пальцами клавиши. Она успела переодеться в розовое платье. Завидев меня, подняла голову, улыбнулась.
— Вы любите музыку? — спросила девушка, замедляя движение пальцев.
— Да, она духовно обогащает и облагораживает, учит понимать и ценить прекрасное в природе и людях.
— Хотите, я вам сыграю «Ноктюрн» Глинки?
Я утвердительно кивнул головой. Следил за выражением ее одухотворенного лица, вслушиваясь в грустные звуки музыки. Перед моим взором вновь проплывал тронутый позолотой лес, березки, серебряные нити  паутинок. А потом звуки воспроизвели  мелодию  дождя, сквозь который бежала длинноногая девушка с глазами испуганной косули. Она кончила играть, а я все еще стоял, захваченный  волшебством музыки.
— Вы прекрасно играли.
— Спасибо, но до совершенства еще далеко, — ответила девушка смущенно.
Дождь за окном прекратился. Вечерело. Заканчивалось красное бабье лето. Мы,  в знак благодарности за теплый прием оставили собранные грибы, распрощались с хозяевами и вышли на тропинку, ведущую в лес, чтобы до наступления темноты успеть в город. Я оглянулся и увидел Валю. Она стройной березкой стояла на высоком крыльце и махала тонкой рукой и я услышал ее голос :
— До встречи!
Много лет  спустя,  мне довелось присутствовать на одном из концертов. Объявили очередной номер — «Ноктюрн» Глинки. В вышедшей на сцену пианистке я с  неожиданной для себя радостью признал  лесную фею — Валентину. И  вновь ожила в памяти давняя картина, полная грусти и очарования

г. Обнинск