Губительный сон

Тем вечером я был уже готов заснуть, когда моё внимание привлёк резкий звук, доносившийся со стороны окна.

Форточка, приоткрытая на ночь и зафиксированная рейкой, чтобы она не открывалась слишком широко в зимнее время, вдруг начала дергаться, словно кто-то или что-то снаружи тянуло её на себя, изо всех сил стремясь захлопнуть. Признаться, от этого мне стало не по себе, однако я не придал этому должного значения, поскольку мне слишком хотелось спать. Тот факт, что звук вскоре прекратился, уступив место обычному шуму дождя, ещё более успокоил меня, и я решил списать всё на порывы ветра и собственное разыгравшееся воображение. Немного успокоив себя этой мыслью, я погрузился в сон.

Проснувшись той же ночью, я с ужасом обнаружил, что глаза мои были прочно склеены чем-то липким, и открыть их не представлялось никакой возможности. Пальцами снимая слои слизи с собственных век, я лихорадочно гадал о происхождении этого странного вещества. Но, чем больше я стирал с лица эту мерзкую массу, тем больше, казалось, она распространялась по глазам. Наилучшим решением на тот момент мне показалась идея отправиться в ванную и попытаться отмыться от данной субстанции, чьё происхождение не поддавалось пока что логическому объяснению. Попытавшись осуществить задуманное, я тотчас обнаружил, что в отсутствие зрения стало куда труднее перемещаться по квартире, чем я мог это предположить.

Добравшись, наконец, до ванной комнаты, я попробовал смыть со своих век эту слизь, которая к тому времени начала густеть и сохнуть, однако мои попытки не увенчались успехом – вода лишь ещё более размазывала повсюду странное вещество, покрывшее мои веки. В отчаянии я попытался разлепить глаза пальцами, но и это не принесло результата – боль растягиваемой кожи остановила меня от идеи сдирать вещество до победного конца.

Спустя час тщетных попыток избавиться от этой дряни на своём лице я сдался. Не помогала ни вода, ни мыло, ни даже спирт – избавиться от этой штуки оказалось решительно невозможно. Мне было по-настоящему жутко оттого, что я по совершенно необъяснимым причинам за одну ночь лишился столь важного органа чувств.
Тем временем слизь на веках медленно подсыхала, сливаясь на ощупь с кожей, и вскоре уже не представлялось никакой возможности нащупать то место, где когда-то открывались мои глаза. Теперь вся верхняя часть лица на этом месте была затянута ровным слоем кожи, избавиться от которой не было никакого шанса, разве что попытаться разрезать заросшие веки.

Когда эта мысль пришла мне в голову, меня охватил страх, близкий к панике. Воображение услужливо нарисовало мне не один образ развития событий, где дрогнувшая от волнения рука вонзила нож в самый глаз, теперь уже навсегда лишая меня зрения. Никакого другого пути не могло существовать, потому я в отчаянии схватил нож, но какое-то время всё ещё колебался, пересиливая страх. Наконец, воткнул самый кончик в то место, где когда-то находился мой левый глаз. Первые секунды этого действия боль практически не ощущалась, однако когда потребовалось расширить имеющийся разрез, стало куда труднее. Кровь струилась по моему лицу, пальцы стали скользкими и я уже не мог быть уверенным, что удержу нож в критический момент. К тому же руки у меня дрожали, и, боясь повредить глазное яблоко, я отбросил лезвие и начал пальцами разрывать кожу век, молясь о том, чтобы соседи не услышали мой крик. Каким-то шестым чувством я понимал – никто сейчас не может меня видеть, поскольку это приведёт к чему-то непоправимо ужасному. Спустя какое-то время этой муки один глаз был готов. Я кинулся в ванную, чтобы смыть кровь с лица, а затем завершить начатое со вторым глазом. Наконец, всё было кончено: я снова мог видеть. Чувство, охватившее меня при осознании этой мысли, было прекрасно – я только что сам вернул себе зрение, мне не придётся мучиться всю оставшуюся жизнь в темноте под собственными веками.

Пережитые потрясения так вымотали мою нервную систему, что, доведя возвращение себе зрения до конца, я расслабился и  заснул прямо на полу ванной.
Проснувшись через некоторое количество часов, я вновь не сумел открыть глаза.

Они заросли, опять заросли, куда быстрее чем до этого. Меня охватил настоящий ужас, и я бросился вновь нащупывать нож, брошенный мною неподалёку. Теперь уже не приходилось бояться повредить глаза, и я лихорадочно кромсал собственную кожу, шипя и нечленораздельно воя от боли.

«В прошлый раз просто прорезанных век оказалось недостаточно, - мелькнула мысль у меня в голове. -Значит, теперь нужно срезать их полностью.»
Острие ножа прошло вокруг каждого из глазных яблок, начисто срезая лохмотья кожи, когда-то бывшие моими веками.

Удовлетворившись результатом, я отбросил лезвие и, слегка пошатываясь, вышел из ванной комнаты.
Теперь ничто не могло закрыть мне обзор, я избавлен от самой возможности хоть на какое-то время закрыть глаза.

Меня невероятно успокаивала сама мысль об этом, ведь такое значило для меня одно: теперь я мог видеть, видеть непрерывно, не боясь закрыть глаза и лишиться оттого зрения. Закрывать глаза было нельзя. Эта омерзительная слизь приходила лишь в те часы, когда я спал, значит, и сон теперь оказался для меня под запретом.

Глаза уже почти не болели, и ничто теперь не отвлекало меня от нормальной жизни. Она действительно оставалась нормальной, если не считать того факта, что я совершенно перестал покидать дом. Небольшой запас продуктов приходилось тратить экономно, однако теперь мне требовалось не так уж много пищи, и я вполне мог прожить так ещё долгое время, не рискуя выходить наружу.

Мне удалось продержаться без сна чуть более трех суток, затем я все же ненадолго заснул, и это стало моей роковой ошибкой. Проклятая слизь распространилась с ужасающей скоростью, заливая теперь не только глаза, но и рот. Черты моего лица почти начисто пропали за жалкие несколько часов сна. Сон теперь стал моим злейшим врагом, с которым я обязан бороться. Сон, сколь угодно короткий, приносит с собой страх и смерть.

Я почти привык находить путь до ванной, не имея зрения. Нож я нашёл уже почти интуитивно, мне не пришлось долго ощупывать пространство вокруг. Теперь меня охватила решимость избавиться от проклятой слизи раз и навсегда. Если на моём лице не будет кожи, нарастать будет нечему. Надо полностью срезать кожу, на которой может расти слизь, но сначала надо освободить глаза. Теперь это дело показалось мне легче, чем в предыдущие разы, и покончив с этим занятием, я принялся за полное избавление.
Слегка отерев лезвие от засохшей крови, я начал подрезать кожу у самого лба, чтобы затем можно было снять лицо, как маску.

От боли сводило скулы и дрожали пальцы, но я должен был закончить. Страх смерти был сильнее страха боли. Процесс шёл медленно, и что-то всё время торопило меня, всё сильнее мне казалось, что я должен резать быстрее. Меня трясло, кровь залила всё лицо и руки. В какой-то момент нож выскользнул из моих рук, и тогда из моей груди вырвался вой ужаса – нельзя было останавливаться ни на секунду. В отчаянии я впился ногтями в свисавшие с лица лохмотья кожи, сдирая и разрывая их. Из ванной я выкатился уже в полуобморочном состоянии, и от полной потери чувств меня удерживал лишь постоянный страх выпасть из этой реальности и стать жертвой кошмарной слизи, намертво сращивающей все кожные покровы моего лица. Удивительно ясной была в сознании лишь мысль о необходимости как можно дольше оттягивать сон, и я, как мог, боролся с усталостью.

На следующий раз я едва успел проснуться вовремя, поскольку зарастать начали также и ноздри. Сама мысль о зарастающей коже, равно как и перспектива задохнуться из-за неё во сне, внушала мне доводящий до безумия ужас, и я, недолго думая, срезал себе нос целиком.

То, что раньше было моим лицом, воспалилось и причиняло боль при каждом движении, но я старался не обращать на это слишком много внимания. Наоборот, я был рад этому источнику неприятных ощущений, ведь боль помогала мне держаться бодрствующим. Боль, которой я всегда боялся, стала теперь верным помощником, избавляющим меня от ужаса снов.
Не до конца сорванные остатки кожи на щеках начали гноиться и источать мерзостный запах, кое-где на лице появлялись глубокие язвы, но это уже не беспокоило меня.

Я не хотел сдаваться, я чувствовал – это значило бы верную смерть.

С последнего раза удавалось держаться без сна уже почти неделю, когда мой организм всё же не выдержал и провалился в сон, ставший последним в моей жизни.
Нехватка воздуха выдернула меня из зыбких сновидений.

Меня охватил ужас, перед вновь заросшими и лишенными зрения глазами крутились неясные пятна.
С трудом разбирая направление, я пополз туда, где, как мне казалось, я мог бы найти нож, но через какое-то время наткнулся на стену и неловко пополз вдоль неё, путаясь в собственных движениях и судорожно пытаясь сделать хоть какой-то вдох через затянувшую ноздри кожу. Теперь каждым моим движением руководил лишь дикий, неконтролируемый страх, я лишь слишком хотел выжить.

Перестав разбирать, где нахожусь, я в отчаянии стал слабеющими руками царапать свое лицо, но так и не смог разорвать кожу. Дышать было больше нечем.
Нельзя было спать, - крутилось в моём умирающем мозгу, пока перед глазами гасли последние бешено метавшиеся пятна.

Сон был кошмарным врагом, которого я не смог победить, он принёс один лишь кошмар в мою жизнь, а теперь готов был забрать и её. Он медленно лишил меня всего - сначала зрения, потом лица, наконец, воздуха. Я должен был бороться, но не смог.

Нельзя было позволять себе заснуть.

Нельзя было спать.

Нельзя.