Из морских глубин

Зимний день клонился к вечеру. Низкое солнце светило ещё достаточно ярко, глубокие синие тени виднелись на искристом снегу там, куда не доставали рыжеющие предзакатные лучи. Росшие возле дороги сосны чуть покачивались, сгибая свои красноватые ветви под тяжестью лежавшего на них снега, и порывы то и дело налетавшего ветра обрушивали белоснежные комья на головы случайных прохожих.

Человек в пальто, порядком уже поношенном и занесенном снегом, проходил мимо кофейни, где стоял радостный людской гул. Из приоткрытых окон доносился сладкий запах горячего шоколада, каких-то специй и сладостей, словом, аромат на углу той улицы стоял такой, каким он и должен быть в зимний предпраздничный вечер. Мужчина в старом пальто остановился и вспоминал…

Много лет назад стоял такой же зимний вечер, когда он, будучи ещё студентом, зашёл в это кафе, не зная, что именно с этого начнётся кошмар в его жизни. Поначалу ничто не предвещало беды – всё складывалось, как обычное знакомство двух приятных молодых людей, и обычная беседа из скуки переросла вскоре в нечто большее. Мария – так звали девушку, - мечтала о поездке по морю и вскоре заразила этой мечтой его, однако сколько несчастья принесло им роковое решение отправиться в такое путешествие.

Воспоминания сменялись в его сознании, перед глазами возникла залитая солнцем палуба океанского лайнера. Густая синева морской глади была спокойна, пассажиры бродили вдоль блестящего красивого борта, и атмосфера в целом стояла весьма мирная. По палубе, наслаждаясь видом моря и обществом друг друга, прогуливались двое молодых людей. Они были в такой поездке впервые.

«Помню, она так радовалась тому, что я сумел, наконец, найти возможность увезти её в долгожданную поездку. Мы гуляли с ней рука об руку, и жизнь казалась мне тогда настоящим счастьем. Если бы я только знал, сколь оно недолговечно и каким кошмаром обернётся вскоре!

Когда день начал клониться к вечеру, моя спутница сказала, что мёрзнет от поднимающегося над морем ветра, и мы решили спуститься в каюту. Мы были на полпути к ней, преодолевая хитросплетение длинных коридоров и лестниц, когда в машинном отделении случился взрыв невероятной мощи. Как потом оказалось, взрывом разнесло большую часть отсека и повредило многие перекрытия. Хуже всего было то, что образовалась течь, отчего корабль стремительно кренился на борт. Корпус судна, хотя он и был рассчитан на куда большие нагрузки, давал всё новые трещины, и вот уже корабль разваливался на части. Разумеется, такое происшествие не могло не напугать нас, равно как и прочих пассажиров. Мы все бежали к выходу, однако замешкались у одной из дверей, которую почему-то заклинило.
В какой-то момент пол коридора под нашими ногами задрожал, до нашего слуха донёсся ужасающий скрип и треск – тогда мы ещё не понимали, что славному судну приходит конец. Одна из трещин, образовавшихся после аварии, расширилась настолько, что корпус судна развалился пополам, в проломы хлынула морская вода, и лайнер был готов вот-вот пойти ко дну. Пассажиры в панике разбегались кто куда, видя, как местами коридоры уже затопляет. Среди этой неразберихи мы оказались в какой-то каюте, где на полу было поменьше воды, и плотно закрыли дверь, стремясь, вероятно, до последнего оттянуть момент собственной смерти.

-Я не хочу так умереть, - Мария заплакала и в страхе прижалась ко мне. На какой-то миг повисло тяжкое молчание, нарушаемое лишь всхлипами и скрипом переборок. Я не мог лгать ей, что всё будет хорошо, только ради того, чтобы утешить, хотя мне и кажется порой, что следовало бы так поступить. Бежать отсюда было некуда, я в отчаянии пытался придумать хоть какой-то способ спасти наши жизни, но всё бестолку – разве что узкое отверстие иллюминатора могло бы позволить нам протиснуться наружу. Я уцепился за эту мысль и, бродя по щиколотку в воде, стал искать предмет, которым мог бы разбить стекло. Как назло, ничего не попадалось под руку, и я готов был уже открыть дверь в коридор в надежде продолжить поиски, как вдруг взгляд мой вновь упал на иллюминатор. Это случилось как раз в тот момент, когда волны сомкнулись над стеклом. В каком-то оцепенении мы оба смотрели, как стремительно увеличивался слой воды над нами, а опомнившись, с удвоенной страхом силой принялись искать путь к спасению. Ситуацию осложняло также и отсутствие освещения: разумеется, электрические системы давно вышли из строя. Меж тем вода за иллюминатором темнела настолько быстро, что мы, казалось, летели на дно с невероятной скоростью; вскоре уже невозможно было различить ничего за стеклом, и ни единого лучика света не пробивалось в нашу каюту – всё погрузилось во мрак. К охватившему нас отчаянию примешивался ужас, липкими и холодными щупальцами обвивший душу. Что-то особенно обеспокоило меня в этот момент, однако я не сразу сумел понять, в чём именно заключалась проблема. Как оказалось позже, меня потрясла резко наступившая тишина, давившая и звоном отдававшаяся в ушах – я не слышал больше ни единого всхлипа моей подруги по несчастью. На мой негромкий зов она не откликнулась ни единым звуком, и это повергло меня в отчаяние. Осторожно ступая по колено во всё прибывавшей ледяной воде, я ощупью двинулся вдоль стены каюты, надеясь приблизиться к той её части, где, как мне казалось, я видел Марию в последний раз. Спустя какое-то время я замер на месте, гадая, в каком направлении мне продолжить свой путь и как поступать далее, и в то же время увидел, что не ошибся в своих перемещениях. К моему изумлению, я снова мог различать очертания предметов, хотя и весьма смутно. Вопреки всем моим представлениям, с дальнейшим погружением темнота не надвигалась, но, напротив, даже уступала место странному свечению. Обернувшись, я увидел темнеющий на фоне иллюминатора женский профиль, неподвижный и безмолвный, чуть тронутый бледным, еле заметным голубоватым отблеском, исходившим из-за стекла. Эта картина выглядела списанной с полотна кошмаров, и непреодолимый, неясный страх, коий я всеми силами старался отогнать от себя, захлестывал меня всё новыми волнами. Ещё больший ужас охватил меня в ту минуту, когда я подошёл к моей спутнице и тронул её за плечо, но она осталась столь же неподвижной, будто бы на её месте стояла кукла в человеческий рост. Взгляд её был прикован к иллюминатору, словно неведомая сила морских глубин влекла к себе. Признаться, я ощущал нечто подобное, однако решил не придавать этому особого значения, тем более что странное чувство  необходимости как можно скорее покинуть это место и присоединиться к чему-то, зовущему меня из морских глубин, было не слишком сильно. Однако куда больший эффект, по видимому, производило такое ощущение на мою спутницу, вынужденную вместе со мной пребывать в этом подводном заточении – бездна моря неотвратимо манила, притягивала её к себе. На следующее моё движение, призванное всё же обратить на себя какое-то внимание, она отреагировала весьма бурно – со вскриком отшатнулась, прижимаясь к холодному стеклу, и в отчаянии замолотила по нему руками.
-Я должна уйти отсюда, уйти! – она почти визжала, находясь в состоянии, близком к истерике. Казалось, весь ужас нашего положения лишил её рассудка, и она принялась кидаться на стекло иллюминатора, в кровь разбивая руки и с каждым ударом всё отчаяннее стараясь пробить последнюю преграду, отделявшую нас от гибели в толще морской воды. Когда я силой попытался оттащить  её от иллюминатора, то был отброшен назад столь мощным движением, на которое я доселе не считал способным хрупкую девушку. Пока я приходил в себя, особо сильный удар разбил стекло, в каюту, и  так  к тому времени полузатопленную, хлынула вода, а Мария принялась рваться наружу через узкое отверстие, совершенно не обращая внимания на осколки стекла; те впивались в её тело и глубоко ранили его, кровь смешивалась с морской водой. Оставляя лоскуты кожи на торчащих зубах осколков, она выскользнула в таящую неизведанные силы темную воду в тот самый миг, когда последние пузыри воздуха покинули каюту. Едва успев набрать в легкие побольше воздуха, я последовал за ней, молясь о том, чтобы нам хватило сил выбраться на поверхность. Один из оставшихся в проёме иллюминатора фрагментов стекла впился мне в плечо, и я охнул от боли, глядя, как стремительно уплывают вверх серебристые пузырьки драгоценного воздуха. Что-то светлое мелькнуло в поле бокового зрения, и присмотревшись, я увидел стремительно удаляющееся пятно её платья. Сомнений в направлении быть не могло – Мария уходила в глубину, приближаясь к клубившейся там тьме, вновь приходившей на место голубоватого сияния. Одного взгляда на неё хватило, чтобы панический, животный страх захватил всё моё существо, этот страх погнал меня наверх, заставляя забыть обо всём, кроме желания выжить во что бы то ни стало. Я не думал более ни о людях, которым не суждено было выбраться из тонущего лайнера, ни об опасностях резкого всплытия с большой глубины, ни о том кошмаре морских глубин, что лишил воли Марию, увлекая её во тьму холодных вод, - все мои действия были подчинены лишь инстинкту, движимому животным, непреодолимым и всеобъемлющим страхом. Очень скоро всё моё тело пронзила резкая боль  лопающихся сосудов. В глазах потемнело, но желание жить заставляло меня почти механически грести вверх до тех пор, пока сознание не покинуло меня окончательно.

Очнулся я уже в больнице, всё ещё слабый после пережитого. Не знаю, каким чудом меня удалось спасти – в газетах писали об этом трагическом происшествии , и, как оказалось, я был единственным человеком, кому удалось выжить – все остальные пропали без всякого следа. Отряды поисково-спасательной службы не нашли ни тел, ни даже обломков корабля.

Первые недели после случившегося я не мог заставить себя вернуться к нормальной жизни. Ужас, поселившийся в моём сознании и пробуждавшийся каждый раз, когда я вспоминал о той роковой поездке, сводил меня с ума. Врачи, разумеется, списывали это на шок от пережитого, однако я твёрдо знал: всё, что я успел увидеть, было невероятной, страшной правдой. Мысль о перспективе провести остаток дней в лечебнице для душевнобольных в случае, если я стану настаивать на своём, не позволяла мне слишком распространяться об увиденном в те роковые минуты, и я вынужден был молчать. Однако такое молчание превратилось в настоящую муку, не дававшую мне покоя. Я вынашивал мысль о том, чтобы уйти из жизни и тем самым покончить с кошмаром раз и навсегда, но мне не хватило духу на такой отчаянный шаг. Я был обречён до конца своих дней жить с мыслью о том, что не сумел спасти Марию от неведомого ужаса морских глубин, непостижного человеку. Сколько раз я задавался вопросом, мог ли я спасти её от такой смерти! И, так или иначе, я вновь и вновь убеждал себя, что мог бы успеть остановить её, когда страх, воплотившийся теперь в кошмар наяву, не остановил бы меня. Как ужасно осознавать, что люди не знают о тех чудовищных тайнах, которые таят в себе глубины морских вод, что существуют там неведомые силы, способные заставить человека добровольно пойти на смерть. Теперь я вынужден жить с этим знанием, не имея возможности поделиться им и облегчить себе муки молчания; я вынужден также жить с памятью о той, которая погибла на неизведанных глубинах, жить, вечно виня себя в её смерти».

Стоял предпраздничный зимний вечер, рыжеющие лучи солнца тепло окрашивали улицы, и прохожие никак не могли понять, отчего плачет стоящий у маленького кафе пожилой мужчина.