Знак трех

      В семь лет Молли кажется, что мальчишки - самый невыносимый народ на свете, и что на Земле они лишь занимают место. Молли видит, как они играют в разбойников, как дерутся, как ссорятся друг с другом и мирятся через минуту, как отнимают друг у друга мяч или игрушку - видит лишь пустую возню, и думает, что Господь их чем-то обделил, а потому она не подходит к ним. Молли кажется, что тронь они ее - она обязательно заразится чем-то смертельным и умрет на месте же если не от заразы, так от стыда и позора точно. "Молли, не ходи к мальчишкам, иначе ты станешь такой же глупой, как они", - всегда говорила ее мать, и Молли верила ей.
      Но все планы рушатся ведь внезапно, так?

- Молли, подай! - кричит ей Джим, соседский мальчик, через забор, и Молли с недоверием окидывает взглядом простой футбольный мяч, что перелетел через ограду. Медлит. Обдумывает.
- Ты там сдохла, что ли? - нетерпеливо фыркает он же, и Молли, воровато оглянувшись и наплевав на мамины нравоучения, хватает мяч и от души бьет по нему ногой, попытавшись перебросить обратно. Однако, не рассчитав силу, Молли, пошатнувшись, падает на траву, а мяч, изменивший свою траекторию еще в полете, летит в другую сторону и оседает на решетке калитки, порвавшись об одно из декоративных копий.
- Да она промазала, Джим, - серьезно говорит Себастьян и присвистывает, окидывая взглядом испорченный мяч. Молли ждет, что ее поругают, накричат на нее и потребуют новый мяч, ведь этот Джим тот еще проныра, а его единственный друг - главный задира округи. Вдвоем-то они точно дали бы ей жару. Но вот Молли уже приготовилась умирать, как Джим совершенно безобидно спрашивает:
- Ты правда никогда не играла?
      Молли мотает головой.

      И хоть Молли и не понимает, с чего бы ему так интересоваться, ее детское наивное сердце подсказывает, что отныне верить ему можно. Что никто из них не причинит ей вреда.
- Себастьян! - воодушевленно орет Джим на всю округу. - Тащи другой мяч, у нас тут подопытная.
      И Себастьян, фыркая и ругаясь на тему того, почему всегда он, плетется домой, тогда как Джим вовсю рассматривает "подопытную" с широченной улыбкой, явно предвкушая веселье.

      Дружба, начавшаяся с падения и порвавшегося мяча - более точного и ироничного описания Молли не может придумать, если даже очень сильно постарается.

***


      В одиннадцать Молли начинает интересоваться мальчиками в более широком плане, ибо среди всех девочек считается, что так "круто". Себастьян и Джим говорят ей, что все это - девчачья ерунда, и что парням это не интересно, но Молли всегда была весьма упертой особой, и потому на День Святого Валентина, когда Миссис Хэридей просит вручить открытку кому-либо из класса, она подходит к Карлу Пауэрсу. Тот смотрит на нее и смеется, рвет клочок цветной бумаги в клочья, а вместе с ней - первую любовь Молли.
      Через неделю, которую Молли проводит в обществе Морана и Мориарти, что успокаивают подругу из последних сил, Карл тонет в бассейне. В Лондоне. Узнав об этом, ни один из парней и бровью не повел, а с Джимом Молли вместе занимается биологией. Молли догадывается почти сразу, и именно тогда понимает - даже сотня подобных Карлов Пауэрсов не заменят ей Джима и Себастьяна. Даже каждого по-отдельности.

      Это договор кровью, и кровь принадлежит одному одиннадцатилетнему глупому мальчишке, который смел посмеяться над чувствами Молли Хупер, за что и поплатился.

***


      В восемнадцать они расстаются. Это их последнее детское лето вместе, они знают, что при следующей встрече будут уже другими людьми, а потому не торопят события. Молли собирается отправляться учиться в госпиталь святого Бартоломью, Джим через два дня отъезжает в Кэмбридж, а Себастьян - в Индию через неделю. В начале он собирался в Афганистан, но Джим отговорил его "от глупейшей затеи, на которую ты только способен, Моран, с твоим-то крошечным мозгом, дорогуша".

      Они сидят на остывающих камнях в вечерних сумерках, молчат, переваривают. Запоминают друг друга до последних деталей, чтобы ни за что не забыть. Себастьян курит - втягивает скулы, вдыхает глубоко, выпускает через нос, а если настроение игривое - колечками выдыхает дым. Есть в этом моменте что-то абсолютно умиротворяющее, и вместе с тем - опустошающее. Себя и Город, в который ты хочешь влиться, начинаешь понимать только тогда, когда отпустишь людей в нем. Кода нет больше ни любви, ни радости, ни горя, ни ненависти, ни слез, ни улыбок. Когда остается одна звенящая пустота и ничто больше - тишина на сотни тысяч миль вокруг, и ты один в этой густой тишине. Один, барахтающейся в темноте, в которой что-то шевелится. Совсем один на всю чертову вселенную. Только тогда ты понимаешь, что все прочее - чушь.
      И они понимают, ибо больше нет трех. Есть три по один. И на этот раз перестановка значит многое.

***


      Они встречаются ноябрьским вечером через пять лет. Молли обнаруживает промокшего до ниток и истекающего кровью Себастьяна под своей дверью, вскрикивает, но поняв, что паника только усугубит положение, проходит в квартиру и с трудом втаскивает нелегкую тушу друга. Латать Себастьяна для нее - обычный процесс, почти традиция, ведь недаром на нем она еще в детстве отрабатывала свои навыки. Грудь рассечена по диагонали и предплечье также не в лучшем состоянии, но Молли справляется. Рана достаточно глубокая, да и крови Себастьян потерял немало, но Молли знает - он выживет. Всегда выживал. Недаром же она лучшая студентка на потоке.
      Моран приходит в себя и отчаянно пытается на отрубиться вновь, у него горячка, он бредит. Сильное, испещренное многочисленными ранами тело бьет крупная дрожь, Себастьян шипит и дергается, но Молли привязала его к кровати, на периферии сознания понадеявшись, что друг ее не сломает.
      Молли наблюдает за ним, цепким взглядом окидывая все детали нового Себастьяна, понимая, что это его улучшенная версия. Молли смотрит на шрамы, и они ей нравятся. Именно такой Себастьян кажется ей законченным, до жути правильным, шрамы ему идут, оправдывают его натуру. Тигр обрел свои полосы на войне. Как иронично.
      Молли водит пальцами по рубцам на груди, когда Моран хватает ее запястье и больно сжимает, рефлекторно приподнимаясь на локтях. Его глаза распахнуты и мечутся в разные стороны. Шок.

- Тише, Бас, - шепчет Молли вкрадчиво, гладит его по отросшим волосам, целует в висок и лоб, покрытые испариной. Себастьян успокаивается и ослабляет хватку, но Молли не вырывает руку - слишком, наверно, соскучилась по его прикосновениям.

      Через некоторое время Себастьян забывается беспокойным сном, и Молли сидит рядом, держит его за руку, водит пятерней по волосам. Раненого тигра нельзя оставлять одному. Он скоро поправится.
      Моран просыпается через двое суток и, нагло ввалившись в кухню и обняв Молли со спины, требует кофе. От него пахнет ее гелем для душа и чем-то еще терпким. Молли всегда замечала специфичный аромат его тела, но не упоминала вслух. Этот запах обволакивает его, всё и всех, к чему он прикоснется, и это срывает крышу. Этот запах впитывается под кожу, но за пять лет выветрился напрочь, и теперь Молли рада вновь почувствовать его.

- Мо~олли, я готов слона сожрать, - совершенно грубо, по-хамски говорит Себастьян, и Молли улыбается, ибо только таким она принимает Морана - не умеющего говорит "спасибо", не имеющего понятия о такте или вежливости. Животного Морана, который не поблагодарит за спасение жизни, но без колебаний схватит пулю за тебя. Для Морана умение говорить - лишнее. Он прекрасно обходится без слов.
- Слона не обещаю, но у меня тут совершенно прекрасный омлет, - улыбаясь, говорит она, отпихивая от себя друга. Тот морщится и садится за стол.
- Женщина, мне нужно мясо!
- Бас, двое суток назад ты сам походил на кусок мяса. Заткнись и ешь молча, - Молли ставит перед Мораном сковородку, ибо тот всегда ненавидел есть из тарелки, тем более такие маленькие порции.
- Я скучал по этому, - говорит он, уминая за обе щеки, и кажется таким странно-домашним, каким Молли видела его лишь пару раз, когда им было семнадцадцать.
- Не говори с набитым ртом.

      Молли никогда не требует благодарностей, не просит объяснений, не лезет в душу - она знает, что Моран сам все расскажет, когда будет готов. А также она никогда не ошибается.

***


      Джим заявляется через неделю.

      Молли поворачивает ключ в замочной скважине и входит в квартиру, тут же понимая, что не одна.

- Факт: большинство студентов Кэмбриджа - мудаки и идиоты.

      Джим выходит из тени. Молли не включает свет - ей нравится наблюдать за ним в своем естественном антураже. Ей кажется, что если и есть на свете человек - синоним тьмы, то это определенно Джеймс Мориарти. Он удивительно гармонично сливается с темнотой квартиры, чернотой ночи и лживым светом луны. Он стал старше, но на юношеском лице, из-за которого ему можно было дать пятнадцать, ничего не изменилось. Если возраст Морана можно вычислить по количеству шрамов, то возраст Мориарти - лишь по его стремительно стареющим глазам.

- Рядом с тобой любой будет идиотом, - выдыхает Молли, оборачиваясь. Джим стоит у окна, свет уличных фонарей освещает не его, но детали - явно недешевый костюм, блестящие запонки, зализанные назад волосы. Пугающе-пустой взгляд.
- Не спорю, но Джим Мориарти официально умер три года назад, - он по-змеиному гибко вращает шеей и ходит по квартире, не вынимая рук из карманов. Было глупо надеяться на радостные объятия или теплую встречу - Джим не был способен на нормальные чувства и эмоции. У него своеобразное понимание нормальности, а потому Молли и не надеялась.

- Молли, - он останавливается и собирается мыслями, - я связался с темными людьми и втянул в это Морана.
- Король и его тигр. Для простого патологанатома в этой сказке, как я понимаю, места не найдется? - хмыкает Молли, пытаясь унять волнение. Тон Джима ей не нравится совершенно.
- Молли, это не шутки. Я выстраиваю сеть, и это чертовски опасно. Моран сам подписался, это его осознанный выбор, и я за него не волнуюсь...
- Именно поэтому неделю назад я нашла его у себя умирающего? Из-за того, что тебе не надо за него волноваться? - Молли, сама того не осознавая, все больше повышает голос. - Вот кем ты стал, Джим? Тем, кому все равно даже на тех, с кем ты рос? Вот это - твое понимание идеального будущего? Ты может быть и гений, Джим, но и как большинство студентов Кэмбриджа - мудак и идиот.

- Ты закончила? - холодно интересует он, и Молли кивает. - Теперь слушай внимательно, Хупер. То, кем я стал, мое дело, и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, кем я стал. Себастьяна я привез к тебе лично, потому что больше некому было доверять. И я доверился тебе. И сегодня я пришел к тебе сказать, чтобы ты не искала и не ждала никого из нас. Мы может приходит по-одиночке тогда, когда получится, но никаких контактов. Так будет безопаснее для нас и, что важнее всего, - для тебя. Ясно?
- Выметайся, - холодно отвечает Молли.

      Дверь квартиры закрывается за секунду до того, как о нее разбивается ваза с цветами, что принес Себастьян.
      Молли скатывается по стене и бесшумно плачет. Не на это она надеялась, годами грезя о встрече.
      Не на это.

***

- И какого черта? - жестко спрашивает Молли, обнаружив свою квартиру вскрытой, а Джима и Себастьяна - в гостиной.

- Шерлок Холмс, - лепечет Мориарти с остро режущим слух ирландским акцентом, перекатывая слова на языке, будто дорогой алкоголь, смакует.
- И? - Молли с трудом удерживается, чтобы не закричать. Девять лет. Девять чертовых лет, в течение которых они виделись чрезвычайно редко для того, чтобы быть друзьями, девять гребаных лет, когда они обрекли ее на одиночество, якобы защищая от опасности. Она бы предпочла одиночество этой ноющей пустоте, но дело было не в безопасности. Дело было в Молли. Если бы кто-то прознал, что у великого Мистера М, всесильного Джима Мориарти есть слабое место, есть дорогой человек - пиши пропало. Джим не смог бы закрыть глаза, если бы шантажировали ей, и ему не хотелось проверять наверняка. Джим знал, что Моран-то из любой передряги выберется, прорвется, протаранит себе путь домой из лап самой смерти. Молли - нет. Вот и весь разговор.

- Не вмешивайся в эту игру, Молли. Она тебе не по зубам, - голос Себастьяна непривычно режет уши, отдаваясь сталью в голове. Молли знает, что пустых слов или тем паче угроз Себастьян не произносит, но это - дело жизни. Они лишили ее друзей, но последний ход - за ней.

- А теперь слушайте меня внимательно. Вы никогда ведь не думали, что я не играю? Что он мне действительно нравится? - Молли закатывает глаза к потолку и наливает себе воды. - Ну конечно, зачем же вам. Я же не умею чувствовать. Я же не могу в кои-то веки сама что-то сделать. Джим, Себ, я вас люблю, но вы невыносимые ублюдки, которые сначала привязали к себе, а потом выкинули, как ненужную игрушку, и мне надоело таковой быть. Девять лет твоей сети, Джим. Девять лет службе Себастьяна. И девять лет моей пустой никчемной жизни, и вы не урвете из нее единственную яркую деталь. Не посмеете. Не позволю. А теперь оба на выход.

      Больше никто не произнес ни слова. Моран и Мориарти знали, что Молли нельзя переубедить, равно как и любого из них. А потому решили действовать окольными путями. Девочка хочет играть - девочка будет играть. Они даже сами подгонят кукол.

      А потом игра внезапно набирает обороты. И Молли понимает, что в какой-то момент этой игры в ход пойдет излюбленная стратегия Джима - гамбит. Пожертвуют пешкой, чтобы быть в плюсе. Шерлок не любит шахматы, но вполне осознанно становится фигурой на доске, втягивая и остальных. Белым ферзем. Майкрофт - король. Джон и Грэг - офицеры.
      Он не понимает одного - Мориарти в этой игре не король и даже не ферзь. Он кукловод. Тот, кого на доске нет. Белый король и белый ферзь могут заманивать его в ловушку сколько угодно - не выйдет. Отличительной чертой этой игры является то, что черного короля попросту нет, а черным ферзем на самом-то деле является Моран, подобный человеку-невидимке - его никто не видел, никто не знает. Его нет. Молли на доске также нет, но по иной причине, нежели короля - она играет за оба цвета. Ее "списали со счетов", как показалось Шерлоку, посчитали неважной.
      Молли была именно той пешкой, которой жертвовали в этой масштабной игре в шахматы.
      Это и был Гамбит.

***

      Молли ждет его. Не объясняет это явление себе никогда, просто слепо верит. Она видела кровь на крыше. Слышала рассказ Джона. Читала газеты, которые соревновались друг с другом в том, кто драматичнее подаст историю. Молли самолично исследовала труп и уверена в том, что это его труп. Но все еще верит в то, что это неправда. Надеется, что весь мир - и она в том числе - ошибается. Иначе не может.
      Молли ждет его. Любого. В дорогом костюме, с неким праздным лоском, ликующим взглядом - ждет. В мятой футболке, язвительного, с усталыми глазами и взлохмаченными глазами - ждет. В лохмотьях, пропитанных кровью, вымазанного в земле, копоти и саже, провонявшего дымом и порохом, злого, с простреленной головой - ждет. Нагого, беззащитного, сломленного - ждет.

      Даже мертвым он кажется ей живей ее самой.

      Молли ждет его. Их - обоих, потому что и верный снайпер исчез из поля зрения. Молли ждет в мелочах. Варит жасминовый чай, хоть и предпочитает кофе. Готовит на три порции. Собирает волосы в хвост и не пользуется помадой, потому что он однажды как-то обмолвился: "Так ты выглядишь менее сентиментально".
      Молли ждет его. Ждет хотя бы намек на него, хотя бы ниточку. Она готова ко всему - и что ей придется много ходить и бежать, распутывая клубок, забавляя его; и что надо будет хорошенько поработать мозгами и не преступить закон, уподобляясь ему; и что придется просить помощи, потакая ему. Она не готова только к тому, что не придется делать ни-че-го. Не готова верить в это.
      Молли ждет его. До истерик, до нервных срывов, до последних крупиц самообладания - ждет. Ждет скучающего голоса в трубке, который назовет ее сопливой идиоткой, ждет издевающейся СМСки с текстом вроде: "С жилетом или без?", ждет сверкающего пустого и пугающего взгляда, сканирующего ее из тени. Ждет фальшиво надменных движений, тихого вкрадчивого шепота с пленяющим ирландским акцентом, что тает на губах, перескоков на фальцет, угроз. Хоть чего-то.

      Молли ждет мертвеца и его личную верную Смерть.
      Никогда и ничего в жизни не вызывали у Молли такой едкой и ядовитой ухмылки.

***


      Они возвращается в январе, он приходит с новым годом новым человеком. Вроде все тот же подонок в костюме, но Молли - патологоанатом, ее не провести. Вот так выходит неловко - он стоит на крыше Бартса, сунув руки в карманы, смотри скучающе-отчаянно, кусает губы. Молли всматривается в его глаза и видит слишком много для него. Для бездны пустоты его глаз эмоции - наркотик. Для него самого - слабость. Молли иногда задумывается, почему она ведется только на психопатов, но более чем красноречивый взгляд Джима служит ей ответом.
      Как и Джон, она не бежит от войны, она гонится за войной. В самом-то деле, скучно ведь бывает не только гениям-консультантам, но и вполне обыденным патологоанатомам.

      Рядом с ним сидит Моран, докуривает уже третью сигарету до фильтра, глубоко затягивается, выдыхает, по привычке, через нос. Курение Морана в их странных отношениях на троих - константа, единственная из существующих. Сколько бы раз Джим не умирал, сколько бы раз Молли не становилось тошно от того, что она творит, сколько бы раз Себастьян не исчезал на месяцы - курение Морана - фиксированная точка во времени и пространстве. Года идут, планеты слетают с орбит, звезды взрываются, черные дыры сливаются, вселенные умирают - Моран курит. Дым его сигарет стал для них всех более, чем просто привычным фоном, символом или чем-то еще - дым пропитал их полностью, въелся под кожу, связал клятвой одной на троих вместе с тем злополучным мячом.

      Вместе. Всегда.

- Вы опоздали, парни, - говорит Молли, и голос ее почти не дрожит, но они чувствуют, что она сейчас расплачется. Ни с кем другим Молли этого себе бы не позволила - слишком много чести - но им можно. Они не осмеют, не погонят прочь, как это было когда-то давно. Они поймут. Поймут, потому что заплакали бы сами, умей это хоть один из них. Мальчики не плачут. Молли не уверена на счет всех, но про своих - очень даже.

      Молли знает - сейчас дышать станет легче. Даже лондонский дождь теперь будет не так уныл, коли под этим небом вместе с ней они - ее мальчики. Вот оба, целые, невредимые, живые, черт возьми. Рядом с ней. Провонявшие дымом. Вместе. Всегда.
      Восточный ветер принес хорошие вести.

      Молли улыбается и садится на парапет.