Любовь и смута. Глава 13. ч. 2

В то время, когда Элисена покидала королевскую приемную, её сестра прибыла во дворец. Караульные, дежурившие у ворот, пропустили Альбергу без промедления - письмо аббатисы, адресованное всемилостивой императрице, послужило для графини-инокини  пропуском.

 И вот она здесь, почти у цели. Она знала где сейчас находится её возлюбленный, и душа её рвалась туда же — чтобы, преодолев всевозможные препоны, снова оказаться рядом с мужем, крепко обнять его, разделить страдания, принять смерть вместе с ним.  Но разум призывал оставить мечты об этих бесполезных безумствах, а направить все свои усилия на спасение близкого человека. Поэтому она решительно устремилась  в сторону покоев императрицы — именно от её воли и от её решения зависела сейчас жизнь Лантберта.

Как назло во дворце было ещё многолюднее, чем обычно. Графиня поплотнее надвинула на глаза капюшон своего плаща, чтобы не оказаться случайно узнанной кем-то из придворных, и продолжала легкими, неспешными шагами инокини продвигаться в нужном направлении.

Сенешал Адельхард во главе группы других сановников важно прошествовал мимо неё. Следом за ним прошли секретари императора, другие вельможи… верно, что сегодня собирался большой совет в королевском зале. Альберга с замиранием сердца молила Бога, чтобы ей не повстречать Бернарда, вот уж кто точно мог узнать её  и разрушить все планы — у врагов всегда самый цепкий взгляд. Но его нигде не было. Зато среди других придворных, следовавших мимо неё во всех направлениях, она вдруг заметила учителя принца. Как всегда, Нитхард имел отрешенный вид, он никуда не спешил, как все вокруг, а напротив, неспешно брел по коридору, задумчиво глядя под ноги, словно считая собственные шаги.

«А вот и Божье благословение!» - подумалось Альберге.

- Доброго дня, сеньор Нитхар, - учтиво улыбаясь, произнесла графиня, одновременно вцепившись в предплечье учителя, тем самым лишая его возможности ретироваться.

- Госпожа графиня? - Нитхард не сразу узнал старшую сестру Элисены в инокине с лихорадочно горящими безумным блеском глазами и застывшим выражением горя на лице. - Альберга, вы только что разминулись с вашей...

- Как здоровье монсеньора? - перебила графиня, не слушая его.

- Здоровье монсеньора благополучно, - кивнул учитель и, видя, что она вне себя от горя,   добавил с искренним сочувствием, - я слышал, что ваш муж арестован…

- Нитхард, во имя всего святого, проводите меня к королеве, - попросила графиня, отпустив его руку.

- Пойдемте, я помогу вам, - с готовностью отозвался учитель.

Возле приемной, где сегодня императрица весь день принимала своих подданных,  их встретила все та же камеристка.

- Монахиня из обители святой Агнес, - сказал юноша госпоже Леутгарде, кивнув на Альбергу, - она привезла какие-то важные сведения из своего аббатства.

- Я спрошу, - ответила камеристка, скользнув по новой посетительнице равнодушным взглядом, и исчезла за дверьми приемной.

Вскоре она вернулась и пригласила Альбергу проследовать в зал.

Черное монашеское одеяние графини и накинутый сверху грубый шерстяной плащ резко контрастировали с яркими цветами изобилия шелка, парчи, мехов самой тонкой выделки, блеском диамантов и самоцветов, украшавших наряды придворных дам. Альберга  приблизилась к креслу императрицы, милостиво взиравшей на незнакомку, склонилась в поклоне, и лишь после соблюдения предписанного этикетом приветствия убрала с лица капюшон.

Узнав графиню, Юдифь изменилась в лице. Вместо любезной улыбки на нем отразилась растерянность, которая очень быстро сменилась смешанным выражением ледяной ненависти и презрения.

Придворные дамы, заметив такую метаморфозу, свершившуюся прямо на глазах с их государыней, с удивлением и неприязнью уставились на монахиню, пытаясь понять, чем вызван такой внезапный гнев королевы, а те, кто узнал бывшую приближенную подругу императрицы, устремили на Альбергу, прослывшую при дворе вероломной предательницей,  взгляды, полные самого сокрушительного осуждения.

Бегга первой пришла в себя и чуть ли не с кулаками набросилась на Альбергу:

- Убирайся прочь! Как ты посмела явиться сюда, подлая вражина! - восклицала она, ожидая лишь одобрения королевы, чтобы собственными руками вытолкать графиню из приемной взашей.

- Государыня, хотя бы в память о моей преданной верной службе, умоляю, выслушайте меня! - взмолилась Альберга к Юдифи, перекрикивая ругань пожилой дамы.

Юдифь, пораженная таким бесстыдством и такой наглостью, с которой Альберга посмела упомянуть о своей якобы преданности, не могла теперь так просто прогнать предательницу, не высказав все, что она думает по поводу и верности, и преданности бывшей подруги, обернувшихся на деле страшной ложью и самой черной изменой. Ей захотелось у всех на глазах растоптать и уничтожить эту гадину, в назидание остальным.

 Едва лишь королева повела речь с Альбергой, остальные дамы отступили. Также как стражники, готовые, однако, в любой момент арестовать опальную подругу императрицы.

- Что?! Какая наглость! Не могу поверить, что ты осмеливаешься не только явиться сюда, но и, глядя мне в глаза, называть верностью и преданностью свои грязные дела и свое вероломное предательство! Но, как видно, Господь явил чудо, пробудив в тебе совесть, и ты явилась сюда молить меня о справедливой каре за свои преступления?! Что ж, ты правильно поступила, и, клянусь жизнью своего сына, я с преогромнейшим  удовольствием отдам тебя в руки палача!

- Государыня, вы вправе поступить со мной так, как вам то заблагорассудится, моя жизнь в ваших руках! Только могу ли я узнать хотя бы в чем моя вина?! Ибо кроме самой преданной службы (и Бог тому свидетель!), я не вижу за собой других провинностей! - горячо отвечала графиня. Осознание собственной правоты придавало ей смелости, а также силы её словам и убедительности взгляду.

- Презренная! Ты смеешь отрицать свою вину?! Расскажи всем, как ты, притворяясь моей ближайшей подругой, выкрала моего сына из Ахена, чтобы отдать его в руки моих злейших врагов!

Услыхав эти слова королевы, все дамы — как знавшие о предательстве графини Дижонской, так и впервые услыхавшие о том, осуждающе загудели и зашипели меж собой, казалось, они вот-вот вцепятся в графиню и разорвут её в клочья. Стражники ловили взгляд императрицы, чтобы прочесть в нем приказ арестовать злодейку.

- Но это чудовищная ложь! Кто посмел так безбожно обмануть вас, государыня?! - со слезами на глазах воскликнула Альберга, - Если бы я отдала монсеньора в руки врагов, они давно расправились бы с ним! Всё было совсем наоборот! Когда вы доверили мне спрятать монсеньора от врагов, я отвезла его в тайное убежище, где его никто не нашел! Только по этой причине теперь вы имеете счастье вновь видеть монсеньора живым и здоровым!

Эти слова заставили государыню задуматься и усомниться в своем мнении насчет графини, однако не в правилах королевы было так быстро сменять гнев на милость.

- Об этом тайном убежище знала лишь моя сестра, - продолжала свою оправдательную речь графиня, -  и ещё один человек, из числа ваших приближенных, который однажды уже бывал там! - Альберга замолчала, многозначительно посмотрев на императрицу.

«Вы только посмотрите — ко всему, она ещё и осмеливается угрожать?!» -  В королеве боролось упрямое желание, несмотря на все заявления и намеки, все-таки арестовать бывшую подругу и отправить на казнь, и страх, что графиня успеет все же поведать свету ту правду о Юдифь, которую никому не следовало знать, к тому же Альберга говорила о своей невиновности так горячо и убедительно, что королева все больше склонялась к мысли, что действительно заблуждалась на её счет.

- Возможно… - кивнула государыня, после некоторого молчания, - возможно, мы действительно ошибались по поводу твоего участия в этом деле... В таком случае, если ты невиновна, ты можешь возвратиться в монастырь, никто не будет чинить тебе в том препятствий, — вынесла она свой вердикт, надеясь на этом завершить утомительную аудиенцию.

- Но я пришла сюда, чтобы молить вас о милости, государыня! - поспешила воскликнуть Альберга самым умоляющим, жалобным голосом, на который была способна, бросаясь перед императрицей на колени. - Я прошу вас подарить мне драгоценную жизнь близкого мне человека, дороже которого нет для меня никого в целом свете.

Юдифь вздохнула — чего-то такого она и ожидала. Но если Альберга, действительно, спрятала Карла от убийц и спасла его от смерти, то грех будет не отплатить ей добром.

- Ты говоришь о своем отце или брате? - уточнила королева. Жизнь за жизнь: она помилует только одного из родственников графини. Другой все равно поплатится за свои преступления и преступления второго, того, что будет помилован.

- Государыня, я умоляю вас о помиловании для своего мужа, графа Лантберта! - все так  же горячо взмолилась Альберга, протягивая в мольбе к королеве руки и роняя горячие слезы.

Услышав имя своего злейшего врага, Юдифь побледнела. Она была так потрясена, что сначала не могла даже вымолвить ни слова, в величайшем гневе и изумлении уставившись на Альбергу.

- Да ты в своем ли уме, несчастная?! - закричала королева на графиню, обретя наконец дар речи. - Да знаешь ли ты, что я ночи провожу без сна, оттого, что не могу придумать казнь, достойную  всех злодеяний этого негодяя! Любая из казней, любая из мук кажется мне слишком милосердной для него! Ах, если бы я могла заставить его мучиться вечно! Но я уповаю лишь на то, что все самые страшные мучения ждут его после смерти! – задыхаясь от негодования, Юдифь кивнула стражникам, которые давно ждали этого приказа и сразу устремились к графине, чтобы схватить её и увести из приемной. Но, упредив их действия, графиня стремительно подбежала к трону и, вновь упав на колени, в мольбе вцепилась в край шелковой накидки королевы:

- Умоляю, государыня, помилуйте моего мужа! - заливаясь горькими слезами отчаяния, громко причитала она.

-  Матушка, что вы делаете?! Как вы смеете так обращаться с моими друзьями?!- раздался в приемной детский голос - Карл подошел к Альберге и остановился рядом с ней с возмущением глядя на мать.

 Картина, что предстала перед глазами принца в приемной его матери, поразила ребенка своей вопиющей несправедливостью: Альберга — его друг и доблестный воин (хотя и дама), плакала и молила императрицу, а матушка казалась такой жестокосердной, не внимая её слезам! Нитхард сказал, что Альберге нужна его помощь - теперь Карл и сам видел, что это так.

Юдифь с удивлением уставилась на сына, осмелившегося вдруг так неподобающе дерзить ей, да ещё при подданных, затем нашла глазами учителя, скромно оставшегося у дверей.

- Нитхард! Немедленно уведите монсеньора в его покои! - не скрывая ярости, крикнула она ему через весь зал.

- Мама, я никуда не уйду, - решительно заявил мальчик, совершенно не пасуя перед столь великим гневом своей матери, - вы не имеете права обижать тех людей, которых я одарил титулом своих друзей! - говоря так, он одной рукой уперся в бок, другую положил на рукоять кинжала. По всему было видно, что отступать Карл не собирался.

- Сынок, - увещевательно заговорила с ним Юдифь, пытаясь справиться с гневом и объясниться с ребенком спокойно, - ты не можешь называть графиню своим другом. Дама не может быть другом короля.

- Нет, может! - упрямо возразил Карл. – И вы бы сейчас согласились со мной, если бы видели, как доблестно Альберга сражалась, помогая мне одолеть двух злодеев, напавших на нас в лесу! Они замышляли убить нас с Нитхардом! А Альберга без страха и колебаний сразила их обоих из лука! Хотя если бы вы, матушка, и мне разрешили бы взять с собой мой лук, как я о том просил, то я и сам бы пристрелил этих негодяев! А потом на нас напали разбойники! Знаете, сколько их было?! Нас было четверо, а их – целая толпа, вооруженных до зубов убийц! И мы одолели их! И, между прочим, если сказать по чести, -  это я пристрелил их главаря! Но Альберга тоже сражалась весьма храбро и она достойна быть моим другом!

В зале среди придворных возникло большое оживление, все обсуждали слова мальчика, пытаясь понять, что в них правда, а что детская фантазия. Но как бы там ни было, стало ясно, что графиня действительно спасла монсеньора, рискуя при этом своей собственной жизнью. Из преступницы и вероломной предательницы Альберга мгновенно превратилась в героиню. Юдифь не могла не заметить, как поменялось настроение подданных, по их поведению и взглядам было очевидно, что они ждали от неё теперь справедливой награды для отважной графини. Альберга тоже почувствовала это, она поднялась на ноги, стирая со щек слезы и исподлобья робко поглядывая на государыню. Это была ещё не победа, но шансы уже были весьма велики.

- Но ты даже не понимаешь, о чем просит графиня! – всё пыталась образумить сына королева.

- Матушка, если вы сейчас же не поклянетесь, что исполните просьбу Альберги, я буду знать, что вы не любите ни меня, ни моих друзей! – твердо заключил Карл.

Это был не только её сын, это был будущий император Западной империи. Она могла заставить замолчать, наказать, выгнать своего сына, но она не могла сделать этого с человеком, которому предстояло в скором будущем управлять не только всеми людьми, находящимися здесь, в зале, и которые были свидетелями этой нелепой сцены, но и всей Франкией.

Юдифь чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

- Хорошо, я клянусь! Клянусь Богом,  что исполню просьбу графини! - вынуждена была пообещать она. - Вы довольны, монсеньор?! - с плохо скрываемым раздражением обратилась она к сыну, после чего, в неимоверном душевном смятении, поспешила покинуть приемный зал, однако задержалась возле Нитхарда.

- Вы сами понимаете, что вы натворили?! - проговорила она вполголоса, пытаясь понять кто перед ней — продавшийся врагам предатель или просто недоумок, и если да, то каким образом ему так долго удавалось казаться вполне разумным человеком.

Нитхард виновато молчал — у него было несколько и при том весьма важных причин поступить так, но ни один из этих доводов не послужил бы достаточным оправданием в глазах государыни.

- Вас известят о моем решении, - холодно бросила ему королева.