Пьяный сон под снегом. Вот, помню, был случай...

     В первой половине пятидесятых годов прошлого века, я учился в институте в городе Новочеркасске. На зимние каникулы ездил в родное село, чтобы навестить маму и отдохнуть немного на родной природе. Тогда были совсем другие времена - зимы были суровые и снежные, а дороги труднопроезжие.
     Вспоминаю один интересный случай из той далёкой и незабываемой поры. Приехал я в январе в родное село на каникулы. Стояла суровая и снежная зима. Каждый день мели метели. Снегу намело много, и он большими сугробами лежал на улицах, возле строений и, вообще, возле любой преграды. Мама тогда жила в старой ещё дедовской хате, занимая одну большую комнату с отдельным выходом. В другой комнате, тоже с отдельным входом, когда-то занимаемой дедом и бабушкой, теперь хранились поленья дров, сено и другая утварь. Здесь была большая русская печь, и пристроенная к ней малая печь с чугунной плитой в две конфорки, называемая в нашем селе грубкой. Мама с моей родной тётей Ириной, жившей рядом с дядей Павлом, последние годы варили на этой плите  самогон из свёклы, выращенной на собственном огороде. Вот и на этот раз на грубке было установлено нехитрое приспособление с кастрюлями и змеевиком. В грубке пылали дубовые поленья; для охлаждения змеевика снег приносили со двора; мама с тётей хлопотали возле грубки, а мы - дядя Павел, Митяй, Мижан и я, впервые принятый на равных в их компанию, - лежали в углу комнаты на сене, и пили первач, закусывая солёными огурчиками и салом. Митяй – это весёлый сельский заводила, гораздый на самые непредвиденные выдумки, бесшабашный и неуёмный во время выпивок. Мижан – колхозный бригадир, небольшого роста, с испещрённым оспой лицом, любитель выпить и потаскаться за сельскими женщинами. Мы пили самогон, вели приятную беседу и незаметно засиделись далеко за полночь. Надо сказать, что Митяй был ещё и сентиментальным человеком, не лишенным человеческих эмоций. Вдруг, он вспомнил о своём отце Антоне крепком сельском старике, любителе выпить и повеселиться. Он, месяц назад, после очередной выпивки, придя, домой, случайно свалился в открытую ляду подвала, находившуюся в больших сенях его хаты, и сломал себе ногу. Теперь он лежал в гипсе дома на печи, коротал, чем мог, своё время, ругая свою жену бабку Марину за оставленную открытой ляду.
     -Мы вот здесь пьём, наслаждаемся, а мой батя сейчас лежит на печи и страдает… - сказал Митяй, и заплакал. – Думаете, он не хочет выпить?
     -Мы вполне тебя поддерживаем, Митя! – сказал заплетающимся голосом Мижан, и добавил. – А что нам мешает пойти сейчас к нему в гости?
     В нашей компании наступило оживление и все, вдруг, захотели пойти и проведать деда Антона. Женщины попытались, было отговорить подвыпивших мужиков, но это было напрасно. Прихватив с собой большую бутылку самогона, наша компания вывалилась из избы, прямо в пасть свирепствующей метели. И мы все пошли по снежной замети, в сторону двора деда Антона, находившегося недалеко на нижней улице села. Стояла глубокая ночь, и в селе все давно уже спали. Электричества тогда в селе не было, и вокруг стояла непроглядная темень, упирающаяся в белую заснеженную поверхность земли. Чтобы сократить расстояние, мужики пошли напрямик через огороды ко двору деда Антона. Снег под ногами проваливался, и мы еле вытаскивали из сугробов обутые в валенки ноги, к тому же ещё постоянно спотыкались о кучи картофельной ботвы, оставшейся на огородах ещё с осени. К дедову двору мы подошли со стороны огорода,прошли через калитку в нехитром заборе, и постучали в дверь хаты. Открыла нам бабка Марина. Увидев нас и сразу поняв, в чём тут дело, она повела нас в хату, засветила керосиновую лампу и проговорила, обращаясь к лежавшему на печи деду, уже проснувшемуся:
     -Просыпайся, старый! Гости к тебе пришли! – и добавила уже тише себе под нос. - Носит их чёрт среди ночи в такую погоду, - пошла, приготовлять какую-нибудь закуску.
     Дед Антон свесил голову с печи, благодарил нас за заботу о нём и рассказывал что-то забавное из своей забубённой жизни. Мы сели за стол. Митяй налил стакан самогона и подал его деду Антону на печь. Тот его залпом выпил и закусил солёным, аппетитно хрустящим, огурчиком. Потом мы ещё выпивали, разговаривали и смеялись до тех пор, пока пришла жена Митяя и увела его домой. Жил он рядом с отцом на собственном дворе. Мы тоже поднялись из-за стола, распрощались с дедом и бабкой и пошли домой по той же дорогое, по которой пришли сюда. Метель ещё больше усилилась, и теперь бросала хлопья снега прямо в наши раскрасневшиеся и разгорячённые лица, так как ветер дул нам навстречу. Дядя Павел матюгался, спотыкаясь о кучи картофельной ботвы, и нырял ногами в глубокий снег. Я был молодой и резвый, выпил гораздо меньше, чем они, потому и шёл более осторожно, и смотрел вокруг себя внимательно.
     Вдруг, дядя Павел сильно споткнулся и упал прямо лицом в сугроб, неимоверно при этом матюгаясь. Я подбежал к нему, чтобы помочь ему встать, но он уже встал и со злобой пинал ногой в кучу ботвы. Неожиданно куча зашевелилась, и стала подавать признаки жизни. Дядя Павел стал ещё больше матюгаться, а я подумал, что начались галлюцинации. Куча встала на четвереньки, что-то, невнятно бормоча и, пытаясь подняться на ноги. Мы узнали Мижана. Оказывается, что его во время нашего посещения деда Антона с нами не было. А мы этого даже не заметили! Не заметил, может быть, я, а Митяй с дядей Павлом, наверное, подумали, что он по пути к деду свернул к жившей недалеко вдове Машке Захаровой, к которой частенько тайком от своей жены наведывался. А получилось совсем по-другому – во время нашего шествия по огородам Мижан свалился в сугроб и уснул. Метель занесла его снегом, и он спал в сугробе всё время, пока мы были у деда Антона. Ему очень повезло, что мы на обратном пути на него наткнулись, иначе бы к утру хмель из него выветрился, и он мог бы замёрзнуть.
     Полузамёрзшего Мижана мы с трудом довели до нашей хаты. Там всё ещё хлопотали у грубки мама и тётя Ирина. Они положили Мижана на сено и долго растирали его лицо и руки снегом и поили самогоном. К утру, он отошёл и, как ничего не бывало, опохмелившись, пошёл к себе домой. Всех нас он попросил, никому о произошедшем с ним случае не рассказывать, потому что он всё же был, хоть и небольшой, но начальник в колхозе.
     Прошло много лет. Нет уже в живых ни Мижана, ни Митяя, ни дяди Павла. Умерла и мама, а через несколько лет после неё, и тётя Ирина. Я теперь могу нарушить данное мною, когда-то слово Мижану, и рассказать об этом случае.