62 из 62. Июльское утро

             Держа на весу ломоть хлеба с маслом, политым голубичным вареньем, Лёшка вышел из дома и зажмурился. Солнце било в глаза. Привыкнув к свету, он осмотрелся. С высокого крыльца была видна вся улица Чапаева.
Город давно проснулся. С реки доносились гудки теплоходов. Дорога пылила под колёсами автомобилей. Сновали по деревянным мосткам пешеходы. И магазины, раскрыв свои двери, караулили озабоченных покупателей.
— Эх, здОровско! — задыхаясь от восторга, произнёс Лёшка. — Лето!
Он потянулся, раскидывая руки, и почувствовал, что по пальцам бежит варенье. И только Лёшка принялся за бутерброд, как из-под крыльца выкатился Рыжик, дворовая собака с большой головой, с короткими лапами и с пушистым хвостом, закрученным на спину.
— Гав! Гав! — радостно лаял пёс, не осмеливаясь подняться на крыльцо.
Тем временем Лёшка слизывал варенье с пальцев и делал вид, что не замечает своего четвероногого друга. Теряя терпение, пёсик поставил передние лапы на первую ступеньку. Всего ступенек было девять.
— Сидеть! — приказал Лёшка, отвлёкшись от бутерброда.
Услышав родной голос, пёс громко взвизгнул и бросился нарезать круги перед крыльцом.
Сердце дрессировщика дрогнуло.
— Знаю я тебя: лизаться будешь, — сходя по ступенькам, проговорил Лёшка. — Не вздумай…
Закончить фразу он не успел. Рыжик подпрыгнул и лизнул его в нос.
— Что такое? — воскликнул Лёшка. — Сидеть!
Пёс не унимался до тех пор, пока Лёшка не кинул ему половину бутерброда.
— На! Жри!
Зубы щёлкнули, хлеб исчез. Присев на корточках, Лёшка чесал у пса за ушами.
— Эх, Рыжик, не берёт тебя дрессировка. А классная овчарка могла бы выйти. На границе вместе служили бы...
Пёс с умным взглядом слушал — голова набок, одно ухо торчком, другое — лопушком вниз.
В эту минуту над их головами с рёвом пролетел гидросамолёт. Мелькнули сигары поплавков и жёлтое брюхо Ан-2. Рыжик в страхе прилип к Лёшкиной ноге.
— Видал, каков? — с восторгом сказал Лёшка. — На посадку идёт. На реку, Рыжик!
Они побежали на дорогу. Лежнёвка на Чапаева пахла щепой, бензином, свинцом и жжёной резиной. В другой раз Лёшка остановился бы здесь, чтобы жадно потягивая носом, вдыхать этот упоительный дорожный запах, но теперь он спешил за самолётом.
Лёшка был в рубашке с кротким рукавом, в шортах и кожаных сандалиях в дырочку, потому на солнце ему было жарко, а в тени холодно. Миновав длинный Зубаревский дом, Лёшка выскочил к гидроаэропорту. Жизнь тут кипела. Хлопали двери на пружинах. Сновали пассажиры с чемоданами, узлами, сумками. Громкоговоритель передавал объявления пополам с музыкой. Обогнув здание, Лёшка выбежал на берег, на самый обрыв. Под ногами расстилалась река.
 Слева — к пристани причаливал белый трамвайчик. Прямо — на воде покачивались Ш-образные плоты, в некоторых из которые стояли гидросамолёты. Справа — по пологому берегу семенили пассажиры с багажом. Тем временем самолёт испугавший Рыжика уже снижался по глиссаде. Пара мгновений, и поплавки Ан-2 коснулись воды. Взметнулись брызги, и два высоких белопенных хвоста потянулись за самолётом. Затем мотор дико взревел, гидросамолёт затормозил, лопасти винта, пролепетав что-то нежное, замерли крестом. Громкоговоритель на здании гидроаэропорта объявил:
— Совершил посадку рейс Тарко-Сале — Салехард.
От самолёта к берегу катилась крутая волна, Лёшка встрепенулся: «А слабо волну поймать?» Он обернулся к Рыжику, гонявшему воробьёв за его спиной.
— Кто первей, Рыжик? — азартно крикнул Лёшка и припустил по лестнице вниз.
Пёс метнулся вдогонку. Короткие лапы не позволяли ему прыгать, как Лёшка, через две ступени, и он нервно лаял, кланяясь каждой ступеньке.
Вот и пологий берег. Швыряя одежду на песок, Лёшка добежал до мостков. взлетел на самолётный плот и прыгнул в воду. Холод обжёг его, как удар кнута. Дыхание пресеклось. Хотелось пробкой выскочить из воды, но Лёшка, широко загребая руками, опускался всё глубже и глубже. В ушах стоял звон. Барабанные перепонки разрывало от боли. Лёгкие требовали воздуха. Наконец Лёшка коснулся рукой дна и поскорей вынырнул.
— Ух!.. Ах!.. Эх!.. — кричал он, хватая ртом воздух.
— Гав, гав! — лаял Рыжик, радуясь, что Лёшка не утонул.
Дотронуться пальцами до дна и зачерпнуть пригоршню песка — было у мальчишек с Мостостроя зыканско, или классно.
Переводя дух, Лёшка откинулся на спину. Волна качнула его. «Поймал-таки! — самодовольно отметил он про себя. — Успел». Рыжик, разлёгшись на плоту, не сводил с Лёшки взгляда.
Тут на плот явился Санька Инусов.
— Как водичка, Лёха?
— Во! — Лёшка поднял большой палец. — Парное молоко!
Санька разделся, бухнулся в воду и выскочил как ошпаренный.
— Шайтан! Ледяная! Утоплю! — закричал он, бросаясь к Лёшке. 
Они гонялись друг за другом, хватая за ноги, за голову, за руки. Рыжик беспокойно лаял. Наконец мальчики с синими губами, с кожей, покрытой мурашками, выбрались на плот.
Пёс сунулся было лизать Лёшку, но тот остановил его коварным вопросом.
— Рыжик, а плавать будешь?
Пёс опрометью кинулся на берег.
— Удрал! Плавать умеет, но не любит. Чудак. Я бы в воде целый век сидел. Скажи, Санька?
— Аг-га, — отозвался Санька, трясясь в ознобе и выкручивая свои длинные чёрные трусы.
Надо было срочно согреться. Тут же стоял зачаленный к плоту самолёт. Загорал без дела на солнце. Оставляя на плоту лужицы от ног, мальчики плюхнулись на нижнее крыло самолёта и тотчас отпрянули.
— Ой-ой-ой!
— Ай-ай-ай!
Крыло раскалилось, как сковородка! Покричав недолго, они снова улеглись на свои тёмные от влаги отпечатки. Мокрым пальцем Лёшка рисовал по перкалю. Тугая ткань отзывалась с протяжным звуком, будто барабан. Влажные узоры быстро высыхали.
— А хорошо, когда лето? — сказал Лёшка.
— Угу, — ответил Санька, часто и глубоко дыша. Было видно, как его рёбра резко проступают на вдохе, растягивая смуглую кожу.
Прошло полчаса, а может, час. Мальчики притихли. Река билась о днище плота и будто причмокивала: «Шлюп, шлюп». Солнечные искры носились по волнам, то сбиваясь в стаю, то прыская в разные стороны.  Лёшка наблюдал за ними, пока в глазах не пошли чёрные круги. Он перевернулся на спину. Теперь над ним было голубое небо и верхнее крыло самолёта. Медленно плыли облака.
— Санька, ты бы мог под водой час просидеть?
— Час? Ну ты дал… Смогу, конечно, если с жабрами.
— Я тоже... Книжку купил в КОГИзе. Название забыл. Рассказы про пацанов. Они придумали сидеть под водой. Присобачили шланг от противогаза к дощечке. Она не тонет, а он на дне сидит и через шланг дышит. ЗдОровско, да?
— Да… — лениво отозвался Санька.
— Хоть бы про нас кто написал. Помнишь, как Слепороду картошку подвесили.
— Ага. А Замараев тебя поджёг, помнишь?
— Ха! Ещё бы! Горел, как олимпийский факел.
Они вспоминали разные случаи из своей длинной жизни, потом замолчали. На душе было светло, покойно и радостно. Волны шептали: «Шлюп, шлюп» — будто убаюкивали. Из громкоговорителя на крутом берегу неслась песня Лидии Клемент:

Долго будет
Карелия сниться
Будет сниться
С этих пор…

И не верилось, что когда-нибудь это кончится. Что не будет ни Лёшки, ни Саньки, ни самолёта, ни Рыжика. И не останется ничего, кроме смутной памяти, более похожей на сон. Как не осталось ничего от тех людей, что жили здесь сто или двести лет назад.