Остаётся надежда...

- Девушка, купите сувенир!

      Лина остановилась, поёживаясь: когда выходили на экскурсию, такого ветра не было. Что поделать: Ладога капризна… Надо было свитер взять, но лето же, жарко было. Зачем, подумалось, лишнюю вещь с собой таскать? Ну да ладно, теплоход рядом, свитер ждёт в каюте – тёплый, мягкий, весёлой жёлтенькой расцветки. С тех пор, как на душе стало тягостно, Лина почему-то стала покупать яркие вещи. В компенсацию что ли?

      - Вот, магнитики. На можжевельнике рисовали, да на нашем диабазе тоже. Ручная работа, у меня тут Китая нету, - не унималась мадам за прилавком. Её можно понять: туристический сезон короток. Уже в сентябре, говорят, на острове будут гулять ураганы, а из десяти теплоходов пять в Ладогу не выпустят: шторм. И волны будут подниматься к самым вершинам скал… Ну, или почти к самым. Шторма Лина никогда не видела, но уж очень красивую картину рисовало воображение: высокие серые скалы, со склонов которых падают навстречу волнам огромные сосны… Полный апокалипсис… и вместо всадника на коне Блед – её, Линина, гибнущая семейная жизнь.

       - А вот, девушка, смотрите – подушечка с можжевельником. Наволочка вручную расписана по шёлку. А запах, запах-то какой! Вс. Зиму вспоминать будете! И полезная: можжевельник-то боль на себя оттягивает.

       Боль… Никакой можжевельник её не оттянет! Как? Ну как он мог?! Ведь говорил же: люблю тебя, хочу быть только с тобой, я сделал свой выбор, мне иного не надо… И она, дурра, поверила: любит! И вдруг: «Позовите, пожалуйста, Сашу». На городской… Глупость какая! Не на мобильник даже – на городской… «Кто это?» - «Это по работе». А глазки забегали… Понятно, что лжёт. И когда он вышел на лестницу покурить, Лина – впервые в жизни – взяла его мобильник: звонки, СМС… «Скучаю без тебя», «Люблю тебя, маленькая», «Когда же мы встретимся, зайчонок?»… Мир вдруг почернел – и умер.

      Первые дни Лина плакала, устраивала истерики, а потом – замерла. В сером мире не хотелось ничего: ни спать, ни есть, ни вообще жить. Саша был рядом, он никуда не делся. Всё так же приходил домой, говорил о какой-то бытовой ерунде, поглощал огромными порциями ужин, который Лина ему готовила, не чувствуя вкуса (и куда в него столько умещается? На вид-то тощ, как Кащей!). Потом укладывался спать в одну с Лииной постель, обнимал её тонкой рукой. Лина отодвигалась к самому краю, отказываясь положить, как раньше, голову ему на плечо. Обижался: «Я же тебя люблю!». А она не могла: тут же вспоминала подсмотренные СМС-ки. Не ей одной он так говорит, не её одну обнимает… Засыпала и просыпалась Лина только с одной мыслью: «За что?!». Она же никогда не изменила мужу – даже мысли такой не приходило. Она исполняла все его капризы. Она готовила его любимые блюда, при этом покупая солидную часть продуктов на свои. Секс у них всегда был изумительный – её, в основном, стараниями. Столь изумительным, что соседи, по слухам, делали ставки: кто первым закричит… Она же всё-всё для него готова была сделать! Так за что же, Господи?! За что?!!!

     В церковь Лина зашла случайно: не то, чтобы захотелось, просто мимо проходила и вспомнила, что давно не ставила свечку бабушке. Запах ладана и воска, свечи, тишина… и тёмные лики, глядящие из золочёных окладов. «А т-ты м-молись, де-девка!» - услышала шёпот сзади. Обернулась: юродивый в кресле-каталке. Страшный. И взгляд такой… пронзительный. Глаз же один при этом смотрит на неё, Лику, а второй – куда-то в пространство. «М-матери м-молись, она вс-сем пом-может. З-заст-тупница!» - и юродивый, ловко управляясь с креслом, уехал «на пост»: милостыню просить. «Ерунда какая!» - фыркнули Лина, но – внезапно для себя – купила свечку, подошла к Казанской и стала молиться, неумело подбирая слова. Из всех молитв она знала разве что «Отче наш», да и то не точно, поэтому просто шептала: «Прошу тебя, Матерь Божия, во имя сына твоего, Иисуса, и любви, что Он в мир нёс, помоги мне, дай мне счастья! Пусть в моей семье всё будет хорошо, пусть мой муж любит меня… Помоги мне, молю тебя!..»

     Прошёл год. Саша был всегда дома – но дичайшее ощущение одиночества не покидало. Наоборот: становилось всё более и более ярким. Говорить стало не о чем. Совсем. И Лина всё чаще и чаще шла в церковь: молиться. Не помогало…

     На Валаам Лина приехала, отчаявшись совсем. С паломниками побоялась: какая из неё паломница?! Поехала с обычной экскурсией. И теперь, как прилежный турист, усердно крутила головой, поспешая за гидом по лесной тропе: скит Гефсиманский, скит Предтеченский, скит Воскресенский… Названия сливались в один неразличимый поток, не откладываясь в памяти. Вот во имя кого освятили тот хорошенький, деревянный, крашеный голубой краской? Уже и не вспомнить… А прошло всего-то пара часов с момента рассказа. Одно только место врезалось в память: в каком-то из соборов нижний придел, белого камня, без всякого золота – нереальный совершенно. Вроде как, во имя Андрея Первозванного святили. Лина вошла туда – и замерла в таком восхищении, как в детстве, когда мир ещё только познаёшь… И уходить – не хотелось. Никуда. Хотелось остаться здесь одной, упасть на колени перед Ликом Святым, молиться и плакать. Наконец-то хотелось плакать! Так давно не получалось: в груди – камушек, а слёз нет совсем. А тут – вот они, уже пытаются литься… но экскурсовод подгоняла, а пришлось покорно идти дальше. Прыгать через корешки и камушки: ещё необходимо увидеть скит такой, скит сякой, место уединённых молитв Иоанна Дамаскина и ещё что-то… А вечером уже к дому – переполнившись впечатлений, но не набравшись благости.

     - А ещё вот у нас чай есть особый. Из трав лесных, - воробушком чирикала продавщица. Лина решилась: подушечку – да. Магнитик – и не один. Чай – нет, не надо. А ещё… она вдруг замерла: с маленького зеленоватого камня на неё смотрел Он. Мужчина, ради которого можно оставить и мать свою, и отца своего, и прочих родственников. За которым – хоть куда. Хоть на смерть… Когда-то давно Лина уже видела это изображение: в научно-популярном журнале, как иллюстрацию к статье о Туринской Плащанице. Но вот это, сепией, приклеенное на камушек, обрамлённое толстой неровной «бронзовой» линией, с малюсеньким изображением в углу Богоматери – оно было живым. А в журнале – мёртвым.

     - И вот… - прошептала Лина, не показав даже пальцем, что имеет в виду. То ли продавщица была опытная, то ли взгляд покупательницы был очень выразительный, но зеленоватый камушек с ликом Спасителя перекочевал с лотка в мешочек, где уже уютно устроились подушечка и магнитики.

    Продавщица осмотрела свой товар, сделала молниеносное движение загорелой лапкой и протянула на открытой ладони ещё один сувенир: на тонком срезе древесной ветки приклеена – под лак – картинка с Богородицей.

    - Наша это, Валаамская, - сказала в ответ на незаданный вопрос продавщица. – В браке помогает. Вот у меня в прошлом году девушка одна для своей подруги брала. У той уж очень жизнь-то не складывалась. Недавно обе приезжали – с мужьями, ага. Ребёночка подруга ждёт. Ты возьми, так возьми. Бесплатно. Тебе надо. Помогает она, наша-то. Своя-то. Валаамская…

    Вернувшись в каюту, Лина поставила перед собой на столик камушек с Ликом Спасителя.

    - Вот видишь, - сказала вслух. – Всё хреново. И что делать? Как же теперь жить?

    Изображение Валаамской Лина бросила в сумочку – и забыла про неё надолго. Вспомнила только когда меняла летнюю сумку на зимнюю: под пальцами оказался кусочек дерева. «Что за хрень?! Ой!». Неловко как-то получилось, да… Украдкой, чтобы никто не видел, поцеловала иконку – и переложила в кармашек новой сумки. Пусть будет, места много не займёт.

    Счастья не наступало. Наоборот, всё больше и больше становилось понятно: не наступит. Никогда больше. Никогда… Что с того, что Саша всё время рядом, что он вежлив и предупредителен, говорит комплименты? Да, окружающие радуются и завидуют: у вас такая хорошая семья… А Лина, глядя на мужа, понимала: всё – фальшь. И можно прожить с ним всю жизнь – и эта жизнь будет не счастливой. Фальшивой.

   Развязка наступила ближе к лету: вечером на городской телефон позвонили: «Сашу можно? – пропел девичий голосок. – Нет? Это его жена? Ой, я как раз хотела с тобой поговорить. Я – Люба, его подруга. Он обещал сегодня ко мне приехать. Понимаешь, он тебя не любит..,» Лина тихо сползла по стенке, едва сдерживая крик – крик боли, а не наслаждения, как раньше…

   - Вот такая вот фигня, - Лина сосредоточенно изучала острый нос собственной туфельки, а вокруг шумело вечернее кафе. Подруга, сидящая напротив, сочувственно качала головой. Да и что она могла сказать? «Вы были красивой парой?». И так ясно. «Жаль, что так вышло?». Ну, жаль, и что? Обратно-то не вернёшь. А что, и правда, говорят в таких случаях? Когда не просят совета, не рыдают на плече, а просто сухо и довольно спокойно излагают факты. Нужно ли сочувствовать? Или – осуждать неверного мужа? Или – обнять, пусть ощутит, что она не одна?

   - Да не важно всё это, - усмехнулась Лина. – Уже не важно…

   Это был страшный диссонанс: весёлая, открытая, можно сказать – счастливая улыбка (за прошедшие годы Лина хорошо научилась имитировать счастье) – и мёртвые, жестокие глаза.

   - Ладно, домой пора…
   
   В руку, вместе с кошельком, скользнула Валаамская. Лина посмотрела на неё укоризненно: мне-то обещали… а Ты… эх! Выкинуть Тебя – и всё! Размахнулась было – но передумала тут же. Незаметно поднесла к губам: «Прости…» - и бережно опустила в сумочку. Год-то ещё не прошёл. Вдруг впереди и вправду – счастье?.

                14.05.2015