Ссора

ССОРА
Александра Чернышева

Бабушка всегда жила в нашей семье. Но когда наш папа надумал переехать сначала в Платовку, а потом в деревню Кувай, она наотрез отказалась с нами ехать. И её можно было понять. Там, где мы до этого жили, оставалась ещё одна её дочь Мария, с четырьмя детьми, муж которой не вернулся с войны. Я очень скучала по бабушке и постоянно надоедала маме:
- Мам, отведи меня к бабушке, мам, отведи!
И так изо дня в день. Ей мои приставания в конце концов так надоели, что она решила отвести меня к бабушке.
Мы вышли рано утром. День начинался тихий, тёплый, солнечный. Скворцы на нашей скворечне уже вовсю трудились, носили своим прожорливым птенцам корм. Пыль на просёлочной дороге чуть прохладная, не успела ещё нагреться на солнце. Моим босым ногам было приятно шагать по ней. Дорога не дальняя, всего семь километров. Идти с мамой было интересно. Сначала она рассказала мне о том времени, когда сама была маленькой девчонкой. Потом стала петь песни. Голос у неё был не сильный, но мягкий и задушевный. Песни длинные, не совсем мне понятные. Но я в слова не очень вслушивалась. Мне приятно было просто слышать её голос.
В деревне Малаховке переправились на другую сторону речки по висячему мосту. Мама взяла меня на закорки. Мост под нами раскачивался, скрипел. Я боялась, что сорвусь с маминой спины и упаду в воду. От страха ещё крепче обхватила её руками и ногами, а глаза зажмурила. Но ничего не случилось. Мы благополучно добрались до другого берега и мама поставила меня на землю. Скоро показались дома третьего отделения (так называли затерянную в степях деревушку), где жила наша бабушка. Я вприпрыжку побежала впереди мамы. Бабушка, как увидела меня, всплеснула руками – «а, батюшки». Я с разбега уткнулась ей в грудь, с наслаждением вдыхала такой знакомый, родной запах моей бабушки. А она радостно обнимала меня и целовала. От доброй улыбки лицо её всё посветлело, а вокруг глаз побежали лучики-морщинки.
- Радость то какая! Как же это вы надумали?! – сказала она подошедшей маме.
- Она меня доняла, «веди к бабушке» и всё тут.
Бабушка счастливо засмеялась и ещё крепче прижала меня к себе. Мама побыла недолго. Посидела, попила водички, поговорила с бабушкой чуть-чуть и засобиралась в обратную дорогу.
- Пойду я, мама, - сказала она бабушке, - дел дома, до ночи не переделаешь.
- Иди, иди, дочка, с Богом!
- Через недельку сама за тобой приду или Надю пришлю (Надя – это моя старшая сестра), - сказала мне мама и пошла обратно домой. Бабушка вслед осенила её крестом.
У тёти Маши было четверо детей. Но старший сын, со странным именем Мюда, весной этого 1949 года, умер в возрасте 19 лет. Старшая дочь Валя работала в Новосергиевке, домой приходила редко. Сама тётя Маша с ранней весны до поздней осени жила на полевом стане, где работал поварихой. Сын Володя находился при ней, помогая ей во всём. Дома с бабушкой осталась самая младшая – Ира. Она была на два года старше меня. Если я ещё только осенью должна была пойти в школу, то она уже закончила второй класс. Мы с ней не очень-то дружили, хотя и приходились друг другу двоюродными сёстрами.
Ира прибежала с улицы и с порога:
- Баб, есть хочу.
Но тут увидела меня, сразу насупилась, прошмыгнула мимо, стала торопливо прятать свои нехитрые игрушки. Это чтобы я ими не играла. Бабушка как будто ничего не замечала. А может и правда ничего не замечала? Мало ли у неё других забот? За обедом бабушка накормила нас толчёной картошкой с молоком и ушла куда-то по своим делам.
- Играйте тут, - сказала она, - а то сходите на речку, заодно нарвите полыни на веник.
Тогда, в конце сороковых годов, в каждом доме были полынные веники. Это, чтобы блох гонять. Когда бабушка ушла , я позвала Иру:
- Айда полынь рвать.
- Ещё чего, иди сама, если хочешь. Я дома останусь.
Я вышла на улицу. «Ну и ладно, не хочешь со мной идти и не надо», - с обидой думала я. Спустилась в низинку, где росли кусты зелёной полыни. И забыла зачем пришла. На кустах сидело много красивых жуков, величиной с булавочную головку. Зелёные бархатистые спинки, чёрные лапки. Из-под крыльев проглядывают красные полоски. На солнце жуки сияли и переливались, как перламутровые. Я собирала их и зажимала в кулаке, чтобы не расползлись. Чувствовала, как они там шевелятся и царапают острыми лапками мою ладошку. Скоро у меня в обеих руках было по нескольку жуков. Я побежала домой, забыв про веник.
В сенях нашла маленькую жестяную кружку и высыпала туда жуков. Они лезли по стенкам кружки, норовя перевалить через край. Я прикрыла кружку рукой и вошла в дом. Ира сидела на полу и раскладывала перед собой своих кукол. Куклы были такими же, как у меня. Туловище, руки, ноги, голова – набитые золой старые чулки. Глаза, нос и рот нарисованы химическим карандашом, а вместо волос – конопляная пакля.
- Посмотри, что у меня есть, - я сунула Ире под нос баночку и убрала руку.
Она, как увидела жуков, сразу потеряла интерес к своим куклам.
- Где взяла?
- А не скажу.
- Давай меняться. Ты мне жуков, а я тебе настоящие перья для ручки дам. В школу пойдёшь, все завидовать будут.
Меня такая мена устраивала. Хорошие перья в те времена были редкостью. Я охотно согласилась, тем более, что этих жуков я могу потом набрать сколько захочу. Ира дала мне четыре пёрышка «одиннадцатый» номер. Я спрятала их в кармашек своего платья и чувствовала себя совершенно счастливой.
Прошло три дня. Я от бабушки не отходила ни на шаг. Куда она, туда и я. Мы с ней побывали на другом берегу речки Кувай в деревне Васильевке. Бабушка там лечила одну женщину и та угощала нас мёдом, правда без хлеба. Ходили за мельницу собирать хмель, душистые головки которого кружили голову. Помогала бабушке поливать «капустник». Так она называла свой небольшой огородик, где у неё росла всякая всячина. По вечерам встречали стадо. Бабушка доила корову и поила нас с Ирой парным молоком, которое мы пили прямо из подойника. Поверх молока высокая шапка пены. Мы её сдували и она оседала нам на усы, подбородок и нос.
На четвёртый день бабушку рано утром увезли в деревню Ростошь. За ней приехал на подводе мужчина, весь озабоченный и грустный. Что-то стряслось с его женой. В те времена редко в какой деревне был фельдшер. Бабушка слыла лекарем на всю округу. У неё в сенях на полках всегда стояли банки, баночки и пузырьки с какими-то настоями, мазями и притираниями. Висели пучки сухих трав. Бабушка знала, казалось, все травы. Когда и по какой поре их собирать, как делать настои. Она и мне многое рассказывала, но что я могла тогда запомнить.
Так вот, бабушка уезжала и строго-настрого наказала далеко от дома не ходить. Обещала после обеда вернуться.
Мы с Ирой сидели на дощатом настиле перед входом в дом. Солнышко хорошо нагрело доски, на них приятно было сидеть.
- А давай в пёрышки играть, - предложила вдруг Ира.
- Не-а, не хочу, - ответила я и машинально прижала ладошкой кармашек, где лежали, выменянные у Иры, перья. Ира своих жуков не уберегла. Они уползли в неизвестном направлении. И ей, наверное, очень хотелось вернуть перья назад.
Игра в перья нехитрая. Надо остриём одного пера ударить по основанию другого. Если перо переворачивалось, то ты выиграл, если нет, то проиграл. Я была уверена, что Ира, как старшая, лучше меня играет в эту игру и боялась потерять свои драгоценные перья. Но Ира не отставала:
- Давай поиграем! Знаешь какие у меня пёрышки есть?!
- Какие? – с любопытством спросила я.
Ира вскочила, забежала в дом и тут же вернулась со спичечной коробкой в руках. Открыла её, а там… - на солнце ослепительно сверкнуло целое богатство. Коробка была полным-полна новёхонькими перьями. Тут были «11-й номер», «лягушки», «рондо» и другие, каких я ещё не видела.
- Откуда у тебя столько?
- Выиграла.
«Ну вот, - подумала я, - и мои она тоже хочет выиграть».
- Не-а, не хочу, - ещё крепче прижимая ладошку к карману, снова повторила я.
- Ну и дура!
Ира высыпала перья на доски и они заблестели на солнце, как новые монетки.
- Видишь, какие красивые? Давай сыграем понарошку. А?
Соблазн был слишком велик и я согласилась. Мы играли долго с переменным успехом. Солнце поднялось высоко, стало припекать макушку. У меня разболелась голова.
- Всё, больше играть не буду, - сказала я и потянулась за своими пёрышками. Но Ира накрыла их руками и закричала:
- Не отдам! Не отдам! Моё!
Я стала отдирать её руки от досок, и тогда эта вредная Ирка смахнула мои пёрышки в щель между досок. Я разревелась и бросилась на неё с кулаками, мы подрались. Колотили друг друга кулаками, рвали волосы, царапались и кусались. Ирка, как старшая, стала меня одолевать. И тогда я в отместку ухитрилась загрести ногой и сплавить все Иркины перья в ту же самую щель. Ирка завизжала как поросёнок. Изо всей силы толкнула меня, я грохнулась на землю и расквасила себе нос. Из него хлынула кровь. Я сидела на земле и размазывала по лицу слёзы вперемешку с кровью. А Ирка кричала:
- Уходи! Уходи отсюда! Ты здесь никому не нужна. Бабушка моя, моя!
- Ну и уйду! – в запальчивости закричала я.
- И уходи! Уходи! Пусть тебя в заливе воли слопают!
Я поднялась с земли и побрела вон из деревни. Сердце замирало от страха. А вдруг в заливе правда волки? Когда мы с мамой шли сюда, я даже не заметила, как мы его прошли. Но то с мамой.
Залив – это широкий дол, по дну которого тянулся овраг. Весной дол заливало талой водой, размывало овраг и он с годами становился всё глубже и шире. Одним своим краем он подходил уже к деревенскому кладбищу, грозя обнажить могилы. Ещё когда наша семья жила здесь мы, дети, боялись ходить в залив, потому что наслушались от взрослых всяких страшных и таинственных историй об этом месте.
Я шла по дороге, а в некотором отдалении следом за мной шла Ирка и кричала: «А вот и побоишься идти, а вот и побоишься!». Я не обращала на неё никакого внимания, и это её видно злило, потому что она ещё громче закричала:
- Иди, иди, там тебя уже дезертир в овраге дожидается!
Я быстро миновала маленький овраг, почти сразу за деревней, потом Казачий Яр и подошла к заливу. Дорога круто пошла вниз. Слева от неё, в глубине залива, чёрным провалом зиял овраг. Мне казалось, что в нём притаилось всё зло, какое есть на свете. Я в нерешительности остановилась: «Может вернуться?!». Оглянулась назад. Ирка осталась далеко позади. Прикрыла от солнца глаза ладошкой и смотрит мне вслед. Не знаю, о чём она в тот момент думала. Может жалела о нашей ссоре, может думала, что я побоюсь и сама вернусь назад. Вот тогда бы она поиздевалась надо мной, позлорадствовала бы. «Нет, ни за что не вернусь!». Глубоко вздохнув, я стремглав бросилась вниз по дороге. Так быстро я ещё никогда не бегала. Сердце колотилось где-то у горла, слёзы смахивал с лица ветер, пыль фонтанчиками разлеталась из-под моих босых ног в разные стороны. Я бежала, каждую минуту ожидая, что вот, вот кто-то схватит меня сзади и я умру от страха. На противоположный берег залива взлетела, как птица. Дыхание прерывалось. Я хватала воздух широко открытым ртом. Дрожа всем телом, я осторожно посмотрела назад. Там никого не было. Светило яркое солнышко, зеленела трава, повсюду пестрели полевые цветы, а над головой у меня пел жаворонок.
Я сидела на обочине дороги, постепенно успокаиваясь. Самое страшное осталось позади. Дальше передо мною лежало три пути, по которым я могла дойти до дома. Это по висячему мосту перейти речку и дальше через Малаховку. Или пройти Любимовку и перейти за ней речку вброд Или вообще не переходить речку и идти  вдоль неё до самого моста у нашей деревни Кувай. Первые два я сразу отбросила. Через висячий мост мне одной ни за что не перейти. А в Любимовке такие свирепые собаки, что кидаются на всякого чужого, кто проходит мимо.
Я сразу же выбрала третий путь. Он мне показался менее опасным, чем два других. Правда, этот путь был на три километра длиннее, потому что речка петляла то в одну сторону, то в другую, а вместе с ней и дорога. Я шла медленно. Раскалённая дорожная пыль обжигала мне подошвы босых ног. Но вот, наконец, на другой стороне реки показалась деревня Тринадцатое. Осталось идти совсем немного. Очень хотелось пить. Голова как-будто налилась свинцом, перед глазами медленно плыли красные круги, в горле пересохло. Вода была рядом, вот она, целая речка, а спуститься к ней негде – берег слишком крутой. Наконец, я кое-как добрела до моста, медленно спустилась к берегу, из-под которого пробивался маленький родничок. Я припала к нему губами, пила долго, долго и никак не могла напиться. Потом стала плескать ледяную воду на своё разгорячённое лицо.
Во двор своего дома я вошла тихо, еле ноги переставляя от усталости. Мама месила глину в яме. Увидела меня, тут же вылезла из ямы, ноги все в глине. Вижу, что обрадовалась моему приходу. Целует меня, а сама смотрит поверх моей головы.
- А где бабушка? – спрашивает.
- Бабушки нет, я одна пришла.
- Как одна?! – оторопела мама.
- Так, шла, шла, и пришла.
Мама внимательно меня осмотрела и тут только увидела царапины, синяки и ссадины.
- А это у тебя откуда?
- С Иркой подралась.
- По-ня-а-тно-о! – протянула мама, - что опять не поделили?
- Пёрышки.
- Какие ещё пёрышки?! – мама начинала сердиться.
- Ну, пёрышки, которыми пишут.
- Горе ты моё! И в кого ты такая только уродилась? Чуть что – драться. Мальчишка ты что ли?
- А чё? Она сама первая начала.
- А бабушка куда смотрела?
- Её не было дома. Она в Ростошь уехала.
- Господи, что же делать? Она ведь там теперь с ума сходит. Хоть самой беги туда.
Мама замерла в нерешительности. Солнце уже клонилось к вечеру. Куда идти? Ведь надо же ещё назад вернуться. Пока она так раздумывала, во двор почти вбежала запыхавшаяся бабушка. Увидела меня и расплакалась. Крепко обняла и прижала к себе.
- Дитятко моё! Да как же это? Я всю догу бежала, думала сердце разорвётся. Всё высматривала тебя по сторонам, а тебя нет, как нет. Чего только не передумала! Ох, Господи, как ты меня напугала!
Бабушка села на завалинку, не выпуская меня из рук.
- Это что же там Ирка вытворяет? Мыслимое ли дело, девчонка одна на дороге? Мало ли что могло случиться? Пришла вся в синяках и царапинах, живого места на ней нет– мама, позабыв, что только что меня отчитывала, встала на мою сторону.
- И не говори, - сказала бабушка, - сама чуть с ума не сошла. А Ирка получила своё. Я её так хворостиной отходила, что долго будет помнить. Ну, я, пожалуй, пойду. Поздно уже. Добежать бы засветло домой.
- Может переночуете, а утром по холодку легче будет идти.
- Что ты, что ты! Корову надо встретить, подоить. Ирка там одна, ночью забоится.
У меня ревниво ворохнулось  сердце.
- Попить бы мне водички, во рту всё пересохло, - попросила бабушка.
Мама кинулась к ведру с водой, зачерпнула кружку, подала. Бабушка напилась, потуже затянула платок под подбородком, погладила меня по голове, вздохнула тяжело и, не оглядываясь, пошла со двора.
Мы с мамой стояли и смотрели ей в след. Я молча плакала. Мне очень не хотелось, чтобы бабушка уходила.
«Ну почему? – думала я, - почему бабушка живёт там, где эта противная Ирка, а не с нами, не со мной? Ведь я её так люблю!».

Кувай – Орск, 2010 г.