Дурак

Чёрта с два бы Колька пошёл к Софронычу, если б не Мокевна. Да кабы Колька не ныл, не жаловался, то и не знал бы никто, что с ним творится. А Мокевна только послушала, сразу сказала: «Это тебе к Софронычу надо. Он точно поможет. А больше никто. Ступай к нему.» Софроныч – это дед один, в соседней деревне живёт. Старый уж, седой весь. Его все бабки в округе знают, травы дед собирает. И с нечистой силой водится. Это так говорят, кто не был у Софроныча. Кто был, тот не рассказывает ничего, только тихонечко улыбается и советует сходить обязательно. Софроныч даже от запоя лечит. Только никто не говорит, как.

Сел Колька на велик и погнал к Софронычу. Едет, а сам думает: «Вот приеду, стесняться не буду, сразу ему расскажу, что и как. Недаром его хвалят, видать, всё может. Я ему, мол, так и так, такая вот у меня болезнь трудная, помоги, дедушка. А он мне, мол, хорошо, что ко мне приехал, тяжкий недуг у тебя, но ты не боись, вылечу, кто, как не я! И пропишет мне травок всяких. И всё тогда наладится. А уж я тогда ничего не пожалею!»

Приехал Колька. Входит в избу. Избушка низенька, надо кланяться, чтоб войти. Почти всякий взрослый человек о притолоку лбом с непривычки бьётся. И Колька тоже. Как треснется! Аж заматерился, мол, так-растак, понаделают дверей низких. Смотрит – дед сидит, явно Софроныч, больше-то нет никого. Чего-то на столе перебирает, в ступку кидает, пестиком толчёт и шепчет. Повернулся дед в Колькину сторону, глазами стрельнул из-под седых бровей, проскрипел:
- Чё надо?
- Здрасьте Вам. Я это, мне это… В общем, лечиться приехал, Вы, говорят, того…
- Лечатся больные, а тебе чё надо?
- Дак и говорю, вот у меня, – Колька закатал рукава, – вот и вот, пятна. Ещё тут и тут, - Колька показал коросты на коленях.
- И чё? Тебе нервы лечить надо, тогда и это пройдёт.
- Как это – нервы?!
- Все болезни от нервов, паря. Один сифилис от бл*дства.
- Как это?
- Так это. Кем работашь?
- А чё? Ну, слесарем на ферме. Чё такого-то?
- Ничё, работа как работа. Нормальная. Не хужей других.
- Где ж нормальная-то?! Каждую смену, считай, то в говне, то в мазуте. А то доярки выпимшие, чё-нибудь да сломают. Транспортёр вон на днях – сутки стоял, шестерню не могли сбить. Чё уж нормального, одни нервы. 
- Нервничашь, значит? Ну и дурак.
- Чё это? Дуракам-то сёравно, а мне нет, я за производство нервничаю.
- Ещё и врёшь. Стало быть, вдвойне дурак.
- Ну, где я соврал-то, где? Весь тут, как на духу!
- То-то и оно, что весь ты тут, передо мной. Я тя наскрозь вижу. Чё пыжишься-то? Кому чё доказать хошь? Мне-то на кой это? За производство он… Нисколь не верю. Не за производство ты, а за себя. Тебя ругают, а ты хорошим хошь быть. Так?
- Нууу… Да, наверно и так. А чё, плохим надо быть?
- А какая разница? Что тебе с того? Ты перед собой не ври. Ежели себе врать не будешь, много чего поймёшь. Только не смочь тебе.
- Почему?
- Потому что дурак. Тебе что блазнится, то тебе и в радость. А того не понимашь, что радость-то вон она – кругом тебя. А ты на всякую мишуру себя тратишь. За дешёвым блеском красоты жизни не видишь.
- Заладил дед – «дурак, дурак…». Ты хоть того, растолкуй сперва, потом ругайся.
- А я и не ругаюсь. Дурак – это состояние ума. Когда ничё не видишь и не понимашь. Когда чё скажут, то и ладно. Смекашь?
- А чё я не понимаю? Шестерёнку вон сколь снимали-ставили, я же ставил, я же понимаю.
- Э, паря… Видать, глубоко в тебе эта дурь сидит. Ладно, – Софроныч ссыпал в глиняный горшок то, что натолок в ступке, – пошли-ко отсель. На волю.

Они вышли на двор. Софроныч сощурился, глядя на небо.
- Дождь будет. Хорошо!
- Чё ж хорошего-то? Обратно слякоть, сырость.
- Зато травам продых будет. Опять же картошке попить надо, давно не было.
- Ну да, вообще-то, так-то… Надо бы, только не много, чтоб не с перебором.
- Говорю ж – дурак ты. Дождя с перебором не бывает. Потому как природа знает, скока и когда ей лить. Надо ей – неделю будет лить. Не надо – засуха будет.
- Вон ты какую линию гнёшь! Это так думать, то, как ни крути, оно всё хорошо, да? Это, что ли не дурак?
- А рази не так? Не польёт дождь месяц-другой, завоешь-заскулишь! А будет лить долго, то и тут тебе не слава богу. Вот и думай. Что ни день тебе, всё не ая-яй, всё тебе хреново. Потому и говорю – дурак. Жить надо так, чтоб любая былинка радовала, любое время года грело.
- Так это и есть дураки, им что палец покажи, что морковку, всё красота.
- Это не дураки. Это блаженные. То есть счастливые. Дураки те, кто жизнью не доволен. А тем, кому везде хорошо, те блаженные.
- Этак можно договориться до того, что у нас полдеревни дураки. А может и вся деревня. Так, по-твоему, выходит. Так, Софроныч? – Колька ухмыльнулся, считая, что ловко поддел Софроныча.
- А если и так? – Софроныч нисколько не смутился, сделав вид, что не заметил Колькиной хитрости, - если и так, то что? Полдеревни – дураки, и ты с ними? Шуруй! Только ко мне-то ты зачем прёсся?
- Дак Мокевна послала. Сказала, что лечишь ты хворь любую. Я ж показывал тебе.
- А я тебе сразу сказал, что от нервов твои коросты. Перестанешь нервничать, коросты перестанут выползать.
- Этак можно любую болезнь на нервы списать. Язву, например. Или воспаление лёгких. Так?
- Так. К гадалке не ходить.
- А вот сосед мой, Михалыч, на днях по пьяни руку сломал. Это как? Тоже от нервов?
- Само собой. Пьёт-то он с чего?
- Тоска у него. Евоная баба его не понимает. Михалыч из деревяшек разные фигурки вырезает, ребятёшкам раздаёт, а баба евоная говорит, что блажь это и дурость. Вот Михалыч и того, злится и пьёт.  А намедни так залился, что прямо с крыльца и навернулся. Руку сломал, теперь бюллетенит.
- Ну и как, рази не от нервов это? И рука, и пьянка его от нервов. А не нервничал бы, то и не пил бы. И рука бы уцелела.
- Складно ты повернул. А вот, к примеру, я зимой простыл, полмесяца температурил. Это как понимать?
- Тоже нервы. Нервный человек слабнет духом. А от слабого духа слабнет тело. Огонь в его нутре тухнет, с недугами не справляется. Вот и простывает. Или устаёт. Или ещё чего случается. Нешто не понятно?
- Нууу… Так-то да, так-то понятно. Интересно ты, Софроныч, разложил! Ну, ладно, всё от нервов, это я усёк. А как от этих нервов отойти? Как сделать, чтоб не нервничать-то?
- Тут ещё проще. Ты в бога веришь?
- Бога нет, это наши учёные доказали. И Гагарин его в космосе не видел. Не верю я в него. Нет его.
- Ну, нет и нет, что уж теперь, – Софроныч едва заметно улыбнулся. – А во что веришь? В природу-матушку веришь? Веришь, что она всё мудро устроила?
- В природу-то чё не верить, она вокруг нас. И, да, всё, вроде бы, правильно устроено. Не поспоришь.
- Вот! А ты дождику не рад! – Софроныч засмеялся, – вишь, как оно…
- Ну, ладно, Софроныч, доказал. Убедил. Но мне-то щас чего делать? Куда всю эту шелуху с рук и ног девать? Оно ведь ещё и чешется, аж до крови! Нервы – нервами, это понятно, от них всё. Но сёдня как быть?
- На сёдня дам тебе одно средство. Помажешь – пройдёт. Но допрежь настой сделашь. Тоже дам. Вечером запаришь, как скажу. Попьёшь. После коросты свои этим настоем намочишь. Опосля насухо протрёшь и мазью намажешь. Сразу спать ложись.
- Дак чё, без настоя нельзя? Сразу мазать?
- Ты слушай, а не беги вперёд воза. Вот. Три вечера так сделашь. Потом придёшь, дальше смотреть будем.
- Ага, вон чё… Только я вечером смогу, работа же. Это сёдня выходной.
- Ничё, ничё. Как сможешь – приходи. Главно дело, пить не забывай, потом протирать, потом мазать. Всё понял?
- Всё.
- Пошли в избу, дам, что надо.

Софроныч дал Кольке всё, что было нужно, рассказал, как нужно заваривать и пользоваться мазью и отваром, потом проводил до крылечка, напомнив, что нужно прийти через три дня.

Через три дня не получилось, у Кольки было много работы. Он снова появился в воскресенье. Софроныч слегка поморщился, но ворчать не стал. А Колька просто цвёл от радости.
- Здарова, Софроныч! Ты прям волшебник какой-то! Ни пятнышка не осталось, глянь-ка!
- Здаров, здаров. Чё там смотреть-то, так знаю. Не пришёл к назначенному-то? Мог бы и вечером, хоть через силу.
- А чё, сёдня уже поздно? Я вот денег тебе принёс. Сколько надо?
- Богач, куда нам сирым… Убери деньги. Не надо мне.
- Дак как же без денег-то?! Ты же вылечил меня!
- Экий ты скорый! Ну, чисто дурачок! Думашь, коли пятны с тебя сошли, дак и здоров?! А нервы ты свои куда дел? А? То-то и оно. А я тебе говорил – все болезни от нервов. Ничё ты не выздоровел. Это просто я тебе показал, что будет, когда нервы вылечишь. Понял?
- Не-а… То, что пятен нет – понятно, мазь помогла и отвар. А что ещё-то?
- Ты сам себе помог. Как спал-то это время? С людями как?
- А, ведь точно! С работы приду, то, сё, поужинал и спать. Как лёг, так и проснулся, ни снов, ни просыпаний. И утром хорошо так, спокойно. И на работе спокойно. Бабы не ворчат, бригадир не гонит, работа ладится! Чудо просто, Софроныч!
- Ну-к… Ладно, чудо, дак чудо. Ты это чудо сам творить можешь. Каждый день. Без всяких отваров.
- Научи, а? Софроныч, а я уж никаких… всё для тебя сделаю!
- Сделашь, сделашь, – дед улыбнулся, – слушай меня. Как придёшь сёдни домой, сразу баню топи. Паришься?
- Да. А чё, не надо?
- Парься на здоровье. Вот эту травку прям в кипяток брось. После спрысни на камни. И парься от души. Как напаришься, сразу в избу не иди. Охолонь на крылечке. Вижу – куришь. Ежели сильно тянуть будет – покури. Если не потянет, то и не надо. Баловство это. Вот. Посиди, на небушко погляди, вокруг оглядись. Чего услышишь – запоминай, чего увидишь – откладывай в себе. Остынешь как, квасу хлебни в меру, и спать, коли дел нету. Жениться-то, вижу, не успел?
- Нет пока. С матерью живу.
- Ладно. Всё поня;л?
- Понял, Софроныч. А дальше что?
- А дальше – живи. Как тя колупать зачнут, спомни баню, небо, всё, что было в этот вечер. И скажи себе: «Не дурак я, чтоб на дурость радеть!»
- Не дурак я… чтоб… на дурость радеть. Ага, ясно. И чё дальше?
- А дальше сам увидишь. Коли плохо будет – придёшь. А нет, дак и не надо.
- Софроныч, как-то не по-людски это, давай, я тебе хоть чего привезу, что ли… Прямо неловко – ты мне так помог, а я…
- Ты, паря, опять за своё?! Сказал – ступай, вот и ступай. Всему своё время, успеешь ещё. Всё, иди. Недосуг мне с тобой. Станешь умным – придёшь, а пока что – дурак, делай, как я велел.

Колька не стал спорить с дедом, поклонился по-старинному, в пояс, сел на велик и уехал. Домой, баню топить.

Вечером, после бани, сидя на крылечке, Колька и впрямь почувствовал такое умиротворение и радость внутри себя, что показалось чудно, как это он раньше не замечал красоты закатного неба, чириканья воробьёв, свежести воздуха. Грудь наполнило желание делать добрые дела и полное спокойствие ко всему. Так было хорошо, что Колька и про курево позабыл. Посидев ещё немного, он встал, нацедил из кадки холодного квасу, с удовольствием выпил целый ковш и пошёл спать. Уже под одеялом, засыпая, подумал: «А чё, ведь правда, какой дурак-то, а?! Ну и ладно, теперь-то уж по-новому будет. Жить надо! Жить и радоваться…» Колька повернулся на другой бок и засопел, проваливаясь в новую жизнь…