Дедалиада

          Всё-таки птицам в тайных делах доверять нельзя. Вот отправишь голубя с секретным письмом, а вдруг его поймают и всё прочтут? И не только прочтут, но и выводы сделают. Автора в колодки определят, допросят с пристрастием, а то и убьют без всякого разбирательства. И семью негодяя всю порешат. Опять же, сгинет птаха над морем бесследно - останется адресат в неведении. Пройдет неделя, месяц пройдет и станешь гадать - дошло ли письмо, а если дошло, то почему нет ответа?

     А ведь ещё может и сам адресат не ответить, даже если прочтёт…Ничем ведь не обязан Дедалу будущий царь самого славного полиса эллинов, славный герой Тесей.  Это здесь, на Крите, Дедал - почётный зодчий, первый помощник жрецов, обласканный золотом и благодарностями. На родине он по-прежнему изгой, обвиненный в убийстве своего собственного племянника. Аид им судья, вздору поверившим! Впрочем, ведь этому вздору поверил и сам Дедал.  Перед богами, людьми, перед самим собой держал он тогда ответ.  Болезненный ответ, всё в его жизни перевернувший.

     И теперь ответ нужен обязательно. Чтобы не только услышали, но решили - да или нет. Не словом, а делом. Слово - штука хитрая. Особенно царское. Слова могут двигать многотысячные войска, а могут остаться просто сотрясением воздуха. Как его оправдания тогда, перед ареопагом, четверть века назад. Правду он тогда архонтам говорил, но сам жестоко обанывался. Глаза тоже  могут обманывать! Если чья-то злая воля услужливо подсунет ложь под маской правды. Вот уж точно - не верь глазам своим!

     Так было с племянником Талосом и бедной сестрой Поликастой. Здесь, на Крите,  Дедалу случайно открылась ужасная правда. Опоили Талоса и Поликасту каким-то зельем тогда и положили их рядом. Сделавшие это хорошо знали ещё с молодости вспыльчивого Дедала. Это сейчас понятно. А тогда вся хваленая учёность слетела с гордого потомка Метиона. Тут был и выхваченный кинжал, и схваченный за волосы Талос, ничего толком не понимавший и лепетавший какую-то чушь. Тут были крики сестры, хватание за руки в попытке удержать, остановить брата. Были её глаза - полные мольбы, растерянности, ужаса, слез наконец - всего, что редко смешивается в обычной спокойной жизни. И Дедал, он самый, её брат, как зверь рычащий и плюющийся слюной. Он толкал и толкал племянника, толкал сестру, ругаясь, пока Талос вдруг не сорвался через ограду прямо вниз, в обрыв, на камни. На глазах Поликасты... Она бросилась за сыном с диким, нечеловеческим криком...

     Дедал, оглушенный, упал тогда на колени на краю пропасти. Он сам будто обрушился куда-то во мрак, где не было ничего, кроме боли и мозаики каких-то бесполезных фраз, мыслей, образов. Сколько знаний и добра он вложил в Талоса! Как дорога ему была милая сестра! В одночасье всё перевернулось - в груди, в голове, весь мир перевернулся и рассыпался на осколки. Он сидел на коленях и рычал от злости, от бессилия что-либо изменить, от жестокой глупости всего происходящего. Вокруг бестолково суетились слуги, что-то кричали, соседи прибежали...

     Какая-то сволочь ляпнула вдруг, что мастер-де убил талантливого паренька, превзошел, мол он, учителя-то вот мастер его и порешил. Дедал тогда подскочил в ярости, но сильные руки подоспевших стражников держали крепко...Дальше...Дальше опять вспоминаются какие-то лоскуты жизни, наполненные мрачной и гулкой пустотой, в которую настойчиво лезли с глупыми вопросами. Суд был не долгим.

     Отпираться Дедал не собирался. Да, виноват. Да, разозлился. Всякий бы разозлился. Поликасту не трогал. Не хотел. Так вышло. Виноват. Самому плохо! Все плохо, казните и делу конец! И тут встал наместник Великого Миноса. Высокий, темнокожий, единственный безбородый на судилище. Посетовал на нравы, дипломатично намекая на общую проблему, попросил войти в положение бедняги. Напомнил про заслуги уважаемого мастера Дедала, которые признаны не только в Аттике, но и настоящими ценителями прекрасного на сао Крите. Скромно, но веско просил не наказывать строго. И позволить Отцу Добра, Жрецу Истины, Правителю Моря, кайсару Миносу забрать Дедала на воспитание. Гадостно на душе сначала было.

     Потом потихоньку забылось в делах, улеглось, успокоилось. Даже к чудному наречию местному привык и затейливые титулы царя и царицы, их имена произносил, как полагается. Это по-эллински они Миной да Пасифая. А здесь - кайсар Минойсун и патибху калахиддана, не считая всяких других титулов. Не всякий иноземец сможет без запинки сказать, а то и титул с именем сноровит перепутать. Кайсара эллинам проще звать кесаром, Минойсуна – Повелителя рыб урезать до  Миноя. Патибху калахиддану, или урождённую в Калхиди, эллинам вообще было не выговорить. Правда, кое-что эллины произносить могли и даже родину критской царицы в конце концов наловчились звать Колхидой. Вместо главной критской богини, Великой Матери Ади Мы у эллинов получалось: «Афина».

     Нерождённый на Крите, про себя Дедал звал местных то как проще, то как полагается. И последнее со временем становилось для него всё привычнее. За четверть века остров врос в его жизнь множеством нитей, стал почти родным. Еще десять лет назад он рассмеялся бы в лицо любому доброхоту, предложившему покинуть гостеприимный край. Прежняя жизнь забылась, раны прошлого  заживила радость от работы, от создаваемой собственными руками красоты. От любимой жены, от растущего сына. От знаний, украдкой схватываемых в разговорах с дравиданами - местными учёными людьми.

     Но вновь всколыхнулось старое, когда на каком-то пиру Миной не брякнул страшное. Не в меру выпивший красного родосского вина монарх тогда потрепал своего любимца за плечо и сказал: «Ва-а-арвар ты все-таки, Дедал! Вот ты кто такой! Чисто варвар бородатый, разразиежагром!». Миной изволил вежливо икнуть и продолжал: «Но лучшие скульптуры и картины на всем Крите - твои... вот как такое может быть?!». Тут все за столом притихли - слишком громко вопрос был задан. Некоторые гости уже силились дать хоть какой-то ответ. Зная нрав монарха, Дедал и не пытался этого делать.
 
     Царица Пасифая, укоризненно глянув на затихшую публику, величаво махнула всем рукой - мол, ешьте же, пейте, царю мешать не надо. Все старательно загомонили, пир вошёл в обычное русло, опять привычно рассыпался на множество бесед. Миной, не унимаясь, опять остановил изрядно плававший  взгляд на Дедале: «Всех моих дармоедов переплюнул, собака! Не знаю, не знаю... Знаю, что я умный, а ты дурак! Дуррак и варрварр! ...Но тала-антище, разразиежагром! Я тебя сразу приметил, ещё когда ты своих баловать пытался. Там-пытался, а здесь - расцвё-ел!».

     Довольный собой, монарх еще хлебнул из чаши и продолжил: «Клянусь Посейдоном, если кого боги приметили для славы Крита, то уж только недоумок их волю не исполнит! Дураки ждут подходящего случая. А на Крите, раззразиежагром, дураков нет. Нет случая-сделаем! Сам не хотел, не отпускали тебя, то-сё, а мы рраз - и вот твои сами-то тебя и выгнали, разразиежагром!». Тут он подмигнул озорно и покровительственно хлопнул Дедала по спине. Тот подавился куском сыра. Не сколько от удара, сколько от услышанного. Царица властно положила руку свою на руку мужа и с укоризненно улыбнулась: «Ну полно вам, государь! Уже сказки за столом нам рассказывать начал».

     А с Дедала весь хмель слетел, все вдруг обострилось, стало заметнее, четче, яснее. Царица вот мужа быстро попридержала, слишком быстро. Нет, не хотелось верить в услышанное. А ведь верно, подумалось тогда. Все верно! Ищи, кому выгодно. Ищи и найдешь...Все встало на места. Нашлась правда, через столько лет. Тяжело было виду не показать. Он вежливо улыбнулся царственным особам - всё понимаю, ничего не произошло, пьём, гуляем. После стольких лет придворной жизни научишься и этому.

     Миной успокоительно похлопал по руке хмурую Пасифаю и вновь сфокусировался на мастере: «Ты, Дедал, на меня не обижайся! Я же тебе, разразиежагром, как родному - и кров, и золото, и почет, и Навкарту тебе отдал, из рабынь лучшую, освободил ради тебя...Всё тебе, друг ты мой любезный! Пользуйся, на радость Великому Криту!».

     На следующий день монарх ничего не помнил. А Дедал не забыл. Уже тогда он твёрдо решил отомстить своему благодетелю, а потом удрать, если сможет. Обе задачи были почти не решаемые. Как раз для Дедала. Вот главная награда и цель его жизни. Ещё семья -  Навкрата любимая, Икар, местным именем названный и не менее любимый. Что будет с ними, если он обидчика своего венценосного зарежет? Всякому известно что тогда будет.

    Через полгода после пира, где правда открылась Дедалу, была закончена статуя царевны Федры. Когда умиленные венценосные особы осведомились, что он хочет за такое чудо, Дедал скромно испросил разрешения отправиться в небольшое, недолгое путешествие. Вместе с семьей - свет им показать, людей посмотреть в критских колониях. Куда? А вот как раз собирается караван сорокавёсельных судракаров - в  Сиракузы. Там красиво и очень интересно, говорят.

     «Прости, Дедал, - скорбно покачал тогда головой Миной, - но боюсь, что убьют тебя по дороге, а то и семью вместе с тобой. Завистников на свете развелось-тьма. Не пущу, дорогой, так и знай. И чем тебе Крит не угодил, самое прекрасное место в этом мире?». А Пасифая добавила: «Дравиданы и даже жрицы тебя привечают, Дедал. Многое тебе открыли, стал ты им почти вровень. А дравиданов мы бережем. Вся сила Крита в их искусстве. Ты знаешь». Что же, все верно она сказала. Особенно про знания, что Дедалу переданы или про которые, самые тайные, он догадывался. Про лабрисы, ритуальные топоры сдвоенные, равным которым нет во всем мире. Про тайны владения молниями и накопления их в сосудах специальных. Про бронзовых латников ранга-тараксов, с помощью молниевых машин и метательных горшков-огневиков стерегущих остров денно и нощно... Много чего есть и врагам Крита знать не полагается. Не подкопаешься к благодетелям. Так сорвалась попытка спасти семью и освободить себе руки для главного дела.

    Навкрата умерла пять лет назад, так и не дождалась настоящей свободы, бедняжка. Сын Икар подрос, стал лучшим помощником, даже мастером. Стало ясно, что судьба пленника уготована и ему. Больше планы свои откладывать было нельзя.

   Дедал много раздумывал, как соединить две, даже три задачи - спасти Икара, наказать Миноса, спастись самому. План выстраивался в голове постепенно, долго, трудно. И вот однажды отдельные штрихи сложились в четкую картину. Все возможно, если очень захотеть! Можно, можно Миноя наказать и даже не просто спастись, но достичь новой славы!  Вдруг объявишийся в Афинах Тесей, наследник Эгея, как нельзя кстати. Своими геройствами пусть он и дальше вызывает уважение архонтов. Сиянием славы героя он вполне может объединить демы, фратрии, целые племена эллинов. Пусть объединяет-сначала Афины, потом всех. Поможет ему Дедал,  поможет Икар. Если только Дедала простят, приговор старый отменят. Тогда истинное могущество придет вместе с Дедалом и его сыном. Только их знания станут основой по-настоящему главных побед и заставят в уважении склониться всех сомневавшихся и врагов, а затем бросить вызов самому Криту и прочим великим державам...А там Икар, потомок басилевса Метиона, может быть, получит шанс подобно кайсару Крита стать кесаром - царём царей эллинов. Но про это никому, даже сыну говорить не стоит, а тем более - Тесею, наследнику афинского полиса.

     На Крите, считал Дедал, счастье его сына будет всегда ограничено. Только на материке, где копится и пока глухо ворчит на беспечного хозяина моря новая сила, будущее его открыто настежь. Тесей, славный герой, бесстрашный и энергичный - он сможет помочь, если предложить. Дедалу было что ему предложить.  И новый подвиг, слава о котором повергнет всех в трепет и останется в веках, а потом - настоящее, не призрачное, могущество. Только в ответ - увезти Дедала и его сына и защитить их от разозленных критян. А уж Дедал их разозлит, не без помощи Тесея и своего ума. Только бы выжить после всего, что предстоит. Если не Дедалу, то обязательно его сыну.

     Пятнадцать лет назад Дедал искренне сочувствовал Миною. Царь Крита потерял своего первенца и главного наследника – Индрагая. Эллины его называли немого по-своему -  Андрогеем. Пятнадцать лет назад, в месяц гекатомбион, Дедал был в числе свиты наследника. Тот был направлен царственными супругами с очередным посольством в Аттику. Предполагалось участие первого наследника и первого атлета Крита в панафинейских играх. Атлетом Андрогей был знатным, тут ничего специально для его авторитета делать не приходилось. Слава удалого Андрогея давно гремела за пределами метрополии. Его появление и гарантированная победа, конечно, лишний раз подтвердят славу и могущество Крита.  Тем более, что предполагалось поразить варваров упрощенной, открытой для иноземцев версией битвы с быком.

    На Крите многие могли удивить чужаков, изящно и непринужденно перемахнув через яростное животное в опасном кульбите. Немногие эллины способны были повторить такое и выжить.  Но ни один эллин не мог убить быка так, как это сделает цесаревич Андрогей. В посольстве, под особой охраной лучших воинов и дравиданов, везли одни из главных символов могущества - молниевые лабрисы. Дедал еще не был допущен к главным тайнам Крита. Но снискавший кое-какое уважение сначала царей,  потом вельмож и наконец, малоразговорчивых жрецов, он  присматривался к их секретам внимательно.

    Дедал не хотел возвращаться в Афины, пусть и на пару декад, но Миной настоял: «Ты уже знаешь наш язык, посему быть тебе сыну моему переводчиком. Твои бывшие варварские соплеменники, толмачи-аттики, с перепугу все слова перепутают и все дело испортят». «К тому же, - добавил он, -  уполномоченному советнику царя самого Крита будет приятно посмотреть на кислые лица своих судей». Конечно, Миною лишний раз показать свою власть было и приятно, и нужно. Появление бывшего изгоя вновь всколыхнет фратрии, вновь посеет раздоры. Конечно, они все могли объединиться в общей ненависти к островной державе, слишком вольно обращавшейся с их устоями. Но для того были особые люди, распускавшие дикие слухи о попытках то одной из фратрий, то другой, то по одной причине, то по другой стать первыми среди равных. Например, что Миной благоволит к потомкам Метиона, а те рады занять место первых архонтов.

   В любом случае эллины по-прежнему будут не склонны к объединению сил. Объединенные варвары - угроза могуществу Крита, не смотря на все его чудеса. Об этом помнил последнюю сотню лет всякий кайсар Крита. Это было ясно и Дедалу. Не хотелось ехать туда, где ждали, словно волки в ночном лесу, воспоминания и где многие будут не рады ему. Но он не мог ослушаться своего царственного покровителя. И чего греха таить - был рад лишний раз побывать на родине, под прикрытием полученной им царской печати, символом принадлежности  к гражданам Крита. Но даже из граждан Крита далеко не каждый мог похвастаться царской печатью. И ни один эллинский архонт такой печати не имел, и никогда иметь не будет.

     Три дня в то время был праздник панафиней, не то что раньше. Великодушные критяне,  хоть и почитали более всего Ади Ма, но допускали удобную для языка варваров трактовку имени богини. Разумеется, при сохранении должного почтения. Варварам не позволялось претендовать на открытое поклонение истинной Ади Ма. Это был почётный удел Великого Крита. Но в конце концов, признание главной богини Крита главной богиней эллинов всех пока устраивало, несмотря на местные вольности с рассказами о её прошлом. Криту не выгодны были конфронтации из-за некоторых расхождений в вопросах религии. Показная неезависимость варваров была очень полезна. Поскольку малые панафинеи проводились каждый год именно в честь Афины эллинской, то в первый же день посольство вежливо принесло ей богатые дары. Надо было уважить дочерей и сыновей Афины - от богов до людей и зверей.  Из вежливости посетили ареопаг, где басилевсы, демархи и прочие архонты или вожди родов также засвидетельствовали свое почтение Криту.

     А потом начались агоны-состязания. В гонках на колесницах, в стрельбе из лука, в кулачном бою и в прыжках Андрогей победил всех эллинов, получив свои призовые амфоры и венки лавра. В дискоболе и поднятии тяжестей победили местные силачи. Тут уж эллины еще больше ревели от восторга. Дедал, захваченный общими страстями, забыл о косых взглядах старых друзей и врагов. Приближалась кульминация праздненств - агон, результатом которого становилось принесение главной жертвы.

     Самое главное зрелище панафиней этого года - тавромахия, или битва и обязательная победа над быком. Андрогей берёг силы, готовясь к своему триумфу. Он коротко поздравил архонов, народ афинский и пообещал им новое зрелище, которое запомнится не на один год. С тем и удалился в окружении воинов-гоплитов личной гвардии, с устрашающими рогатыми шлемами, с чудными для местных, сверкающими щитами-восьмерками. Гоплиты аккуратно, но настойчиво оттесняли любопытных и клином двигались в толпе, позвякивая оружием - длинными, не чета местным, мечами, богатыми кинжалами, удивляя копьями с зазубренными наконечниками и диковинными крепкими латами. Жрецы-дравиданы также шли в их окружении, вслед за цесаревичем.

     Над процессией гордо возвышался главный лабрис и золотой диск Ра над серебряным рогом. Андрогей и жрецы ушли в большой царский шатер, расположившийся недалеко от причала пяти судраккаров. Там они готовились к тайным обрядам, обеспечивающими победу в тавромахии. Туда не пускали посторонних и большую часть свиты. Так что в хвосте процессии неторопливо тянулись менее важные особы посольства под охраной редкой цепочки гоплитов второй кулы.

     Радостно шумевшая толпа не позволяла этой части посольства быстро пробраться к шатру, требуя участия в праздненстве. Вино лилось рекой, по рукам шли куски тёплых пит, роги с вином. Когда Дедал толкался вместе с несколькими критскими послами, среди галдящей публики к нему подступил маленький, скромно одетый человечек с не запоминающейся внешностью и повадками жулика.

- Паллант Панадионик хочет говорить с тобой. У Даклита, сейчас. Знаешь где? – зашептал он удивленному Дедалу. Как человечек просочился сквозь охрану критскую, осталось загадкой.
- Знаю, - смущаясь таинственностью, подтвердил Дедал. - Что хочет Паллант? В ответ маленький человечек улыбнулся, обнажив ряд мелких редких зубов и втянулся в толпу, словно минога.

     Дедал попытался было отстать, но рослый десятник крепко схватил могучей дланью за плечо, не пуская в толпу.

- Куда?  - рявкнул он строго.
- Мне к родственникам бы зайти, - виновато пискнул Дедал.
- С тобой вот он пойдёт, - объявил ему десятник и наконец отпустил уже занемевшее плечо. Дедалу улыбнулся щербатым ртом не менее рослый гоплит. Каждый из этих воинов стоил трёх, а то и пяти эллинских. Дедал знал это совершенно точно. Это если забыть о ранга-тараксах. Те вообще были непобедимыми для целой эллинской сотни, а может, и целого войска. Во всяком случае, корабли зазевавшихся пиратов они могли топить в одиночку. Зная традиции дворца Миноя, Делал не сомневался, что кроме гоплита за ним последует и соглядатай. Но увидеть его будет трудно. А Паллант знал, на что шёл. Кстати, этот Панадионик сильно рискует, разгуливая по Афинам, подумал тогда Дедал. Впрочем, похоже, что Паллант прятался у жуликоватого купца за какую-то мзду. Проплутав по узким улочкам горда, чьи строения после Кносса выглядели как цыплята перед орлом, они вошли в дом Даклита. Где-то на границе зрения мелькнула серая тень соглядатая.

     Ничего ценного или слишком опасного для самого Делала и тем более для Крита, Паллант не сообщил. Все какие-то разговоры вокруг да около, намёки на общую судьбу всех изгоев и узурпаторство афинских архонтов. В конце концов, Дедал прямо спросил - что, собственно, от него нужно. Паллант криво ухмыльнулся и ткнул пальцем на кносскую печать:
- Твоя поддержка и... твои машины для боя. Ты и раньше умел их делать, а теперь, пожалуй, что нет никого учёнее тебя во всей Элладе. Тем более - важный архонт царя Миноса. Это внушает. Будь с нами, с теми, кто почитает законы отцов и не хочет возвышения одних родов над другими. Мы за справедливость. Пусть сыновья Метиона и Панадиона забудут обиды отцов.
- Я не могу быть с вами.  - вежливо отказался Дедал, вспомнив про давно забытые интриги. - У меня семья теперь на Крите, сын вот родился, два годика ему уже.
- Добрый отец..Похвально, конечно...А твои обидчики?
- Меня никто не обижал. Меня просто выгнали. И правильно сделали. Наверное.
- Я вижу, тебе привычно быть холуем Критского царя - недобро осклабился Паллант.
- Это как посмотреть,- философски заключил Дедал. - Прощай же.
- До встречи, - прошипели вслед. - Привет Миною.
- Сам передай, через него вот, - буркнул на выходе Дедал и указал на терпеливо стоящего критского гоплита. Тот как-то особенно нехорошо улыбнулся и звякнул латами.
    И был день последний в панафинеях. Вокруг огороженной арены шумела толпа. Но грянули, все заглушая, длинные серебряные трубы критян, забухали литавры, залились трелями флейты и авлосы, серебристыми руладами подхватили мелодию лиры. Народ притих. К центру арены гордо прошествовал Андрогей. В одной тунике, на груди и на руках - только минимум украшений. В руках он держал самый лучший из виденных когда-либо лабрисов, высотой в семь локтей. Рукоять из сплошного прута орихалка окружало редкое, неизвестное в этих краях дерево нут, инкрустации из каменьев. Дерево рукояти завершало бронзовое навершие. В центре навершия красовалась пика, а ниже и по бокам самое впечатляющее: изукрашенные спиралями и зигзагами молний бронзовые, сверкающие лезвия - крылья взлетающего Ра. Шириной в добрый локоть каждое. И навершие, и лезвия образовывали, если хорошо присмотреться, трезубец. Под стать легендарному трезубцу Посейдона.
      Народ цокал языками, тыкал осторожно пальцами, вздыхал сотнями мужских, женских и детских голосов. В шатре неподалеку, за оградой, собрались дравиданы. Там у них что-то потрескивало, позвякивало, кто-то тихонько затянул мантру. Шатер окружали суровые гоплиты, распугивая любопытствующую ребятню. Андрогей остановился в центре арены, воткнул заостренный низ лабриса в землю и, как только прекратили играть музыканты, в голос запел. На самой высокой, последней ноте отворили загон с быком. Публика дружно ахнула. Приведенный специально из Марафона, там стоял потомок знаменитейших критских быков-говалов. В холке-побольше среднего эллина. Страшный, злой, фыркающий от нетерпения и переполнявшей его могучей, нечеловеческой силы.

     Андрогей сделал несколько шагов в сторону от сверкающего на солнце лабриса, поднял руки и радостно закричал. Заметив движение одинокого и слабого человечка, неприятно вопившего и наглого, бык немедленно рванулся вперед. Заревели трубы, забухали литавры. Царевич не сдвинулся с места, даже когда летящая гора уже склонила голову, чтобы принять человечка на могучие, широченные рога. Андрогей этого, конечно, и ждал.  Он резко выбросил вперед руки, схватился за устрашающие пики рогов и был немедленно подброшен вверх и назад. В толпе завизжали, заголосили, заулюлюкали. Андрогей, совершив невероятный кульбит, оказался уже стоявшим впереди быка. Скотина с разбегу натолкнулась между тем на ограду и распугала уйму зрителей. Народ радостно взвыл. Бык, обнаружив, что его слабосильный враг раскланивается перед толпой, яростно бросился к центру арены.

     Снова взвыли, заревели трубы. Все повторилось. Потом еще. Народ, обалдевший от фантастического зрелища, голосил радостно тысячью голосов. Бык не думал останавливаться, собираясь перед очередной атакой. Андрогей спокойно сделал шаг к лабрису и вытащив его, высоко поднял над головой. «У-у-Р-ра-а!» - разом закричали вдруг гоплиты. И все вокруг подхватили их крик, кто как умел. Под эти многоголосые вопли бык снова метнулся к человеку и снова жертва ловко увернулась в самый последний момент. Но быка ждал еще один большой и неприятный сюрприз. Когда его страшные рога уже пронеслись мимо только чуть отступившего в сторону Андрогея, тот бросил вслед, прямо в шею быку, лабрис.

   Ещё не достигнув цели,  чудо-оружие вдруг затрещало, заиграло искрами в спиралях резных, ощетинилось на трезубье мелкими огненными змейками молний и легко вонзилось в животное. Ноги быка моментально подвернулись и он уже мертвым влетел в ограду. Народ притих, не веря своим газам. Огромная туша страшного, могучего зверя бездыханной лежала на арене. Поняв, что бык уже никогда не встанет, публика как-то разом завопила, заулюлюкала, захлопала. Отовсюду неслось радостное «Ура! Андрогай! Ура!». Андрогей подошел к поверженному быку и вытащил лабрис, гордо подняв его над головой двумя руками. Такого народ не видел никогда.
 
   Это был триумф. Критская мощь во всей своей красе. Сила,  имеющая право владычества над миром. Дедал в восхищении смотрел на арену вместе со всеми...Праздновать стали немедленно. На виновника и его спутников обрушилось подлинная слава. Вино лилось рекой, поцелуям прекрасных эллинок не было числа. Цветы, золотые и серебряные монеты, ценные амфоры с оливковым маслом, старым добрым вином, просто рукопожатия самых влиятельных людей, песни, пляски, веселая и бесшабашная кутерьма. Каждый хотел прикоснуться к герою, а если не позволят до него — то до его свиты. Так что досталось всего и всем.

     В самый разгар гуляний прискакал мрачный гонец из Фив. Царь Лай, не прибывший на панафинеи по болезни, все-таки умер прошедшим днем. Наутро выступили нескольким отрядами. Из критского посольства ехало три десятка человек - три колесницы, три повозки с погребальными дарами и слугами,  два десятка воинов личной охраны царевича. Сопровождали их сыновья афинских архонтов, человек десять.

     Почти перед самой Фиванской равниной, в горном ущелье, на растянувшийся по дороге отряд обрушились камни, а затем — и стрелы. Колесницу с царевичем и бросившимися загораживать его щитами завалило почти сразу. Никакое чудо-оружие не могло спасти от такого удара. Критяне и эллины отбивались, как могли. Сам Дедал был тогда ранен. И только подоспевшая помощь других отрядов спасла немногих оставшихся. Нападавшие  ретировались, подхватив своих убитых и раненых, растворились в горах. Говорят, всадников разбойного вида приметили, скачущими в сторону восточного побережья. Но догнать их не смогли — ушли то ли к пиратам, то ли еще куда делись.

      С черными парусами, неудавшееся посольство возвращалось назад, неся скорбный груз в столицу метрополии Кносс. Нападение на самого наследника Крита случилось на подконтрольной афинскому ареопагу земле. Аттика готовилась к возмездию. И оно наступило. Но прежде в Кноссе разъяренный Миной казнил начальника гвардии, израненного в стычке, пару жрецов и еще троих совершенно невинных людей. Хотел было и Дедала под горячую руку казнить, да отложил на потом. Завершив погребальную церемонию, Миной с женой долго допрашивали всех, особенно Дедала. И про встречу  с Паллантом Дедал честно всё рассказал, без утайки. Искали вместе — кому это выгодно. Афинам? Вроде бы нет, ни к чему им это. Да и царевичей их в стычке много полегло. Больше всех кричал о вине афинян Паллант, осмелившийся даже прибыть в Кносс. Он тоже говорил о своих людях, погибших в схватке при Фивах. Тогда Пасифая отметила, что могут и своих нарочно пожертвовать, лишь бы враги на них не подумали. 

    Не стали исключать и другой вариант. Оставив богатые дары, Паллант срочно ретировался с глаз долой. Ему вслед ушел флот Крита из ста кораблей, с гоплитами, ранга-колесницами, катапультами, зажигательными снарядами и боевыми, не ритуальными лабрисами. Разрушили Мегару, где Паллант царствовал еще недавно. Грозные гоплиты Крита для острастки разрушили заодно и несколько городов афинян, за преступную беспечность. Нескольких архонтов изловили и казнили, но вот сам Паллант найден не был. Возможно, скрывался в бухтах островов Киклиды, у пиратов. Но и после потопления множества разбойничьих судов, после повешения нескольких их предводителей, пираты ничем не могли помочь. На Афины наложили огромный штраф и обязали платить дань — товарами и людьми. Да не простыми только людьми, а про царские рода тоже не забывать. Цари Крита успокоились немного, привыкли к своему горю. Дедал жалел их тогда искренне. С тех пор минуло уже двадцать лет.

    И вот он строит план мести, который направлен против тех, кто когда-то был дорог. Обманку для всех, в том числе Тесея, потому игроки должны сыграть по правилам самого Дедала. Как им самим сыграли когда-то, втемную. Он вызовет Тесея на помощь, но призовут его сами цари Крита. Это будет их первым наказанием. А будет и второе, и третье.

     Дедал, когда понял, что готов, испросил разрешения говорить с царской четой про политику. Это показалось чете интересным. Не каждый день мастер Дедал сует нос в такие дебри. Поэтому он немедленно был принят во дворце, им когда-то отстроенном.

   - Тесей, по донесениям с Аттики, разбил войско Палланта, усомнившегося в его царском происхождении, - как заправский стратег, начал Дедал, когда все расселись. - Тесей совершил кучу подвигов, равным которых не было еще в истории эллинов. Его уважают, за ним и с ним идут. Тесей, сын Эгея, собирает вокруг себя эллинов, превращая их во все более грозную силу. Крит, конечно, выстоит и в этой борьбе, но какой ценой это будет достигнуто?
    - Хм, - удивился Миной. - С каких это пор, тебя, эллина, взволновала проблема объединения твоих варварских соотечественников, позволь спросить?
    - C тех самых пор, как я почувствовал себя на Крите своим, - как можно более искренне ответил Дедал и дотронулся до кносской печати на груди. - Здесь четверть века мой дом, здесь могила моей жены, здесь вырос мой сын. Здесь стоят статуи...
    - Достаточно, - подняла руку Пасифая. - Говори, что ты придумал. А мы послушаем.
   
     Начиналось, пожалуй, самая опасная часть разговора.

     - Почему бы не лишить афинян их героя? Почему бы не отомстить им за когда-то безвинно погибшего Индрагая? - с жаром воскликнул Дедал. Он знал их больное место и бил наверняка. Даже имя не стал переделывать на эллинский манер.
- Ты что же, - улыбнулся Миной. - Предлагаешь послать к нему убийц? Думаешь, это никому еще не приходило в голову? Или ты уже давно возомнил себя гением?
 Воспоминания о погибшем сыне всегда приводили монарха в раздражение. И Дедал это знал, но без разумного риска в его предприятии было никак не обойтись.
- Я предлагаю вызывать его для сражения с минос-тавром. То, что использует царь в обряде принесения на самой заре быка-месяца в жертву и солнце-Ра восходит над Критом. А злые силы препятствуют зарождению нового быка-месяца, нарушая мировой порядок...
 - И это ты нам рассказываешь?! - перебила его в изрядном гневе Пасифая. - давай, расскажи еще бредни твоих родичей про то, как символ нового месяца должен родиться и как, мол, царица в этом участвует. Ага, с быком, говорят. Тьфу, мерзость! Ничего не понимают, Минотавра какого-то выдумали,  гадостей говорят кучу. Уже сколько голов слетело! Теперь вот твоя перед нами маячит.
 - Это я к тому,  - поспешил все разъяснить Дедал, пока  что в схватке с человеком в рогатом шлеме быка, подобному восставшему непобедимому Ра, с царским лабрисом никому нет шансов победить.
-  Но ведь и он это знает прекрасно, - раздраженно  заметила Пасифая.
 - Вот поэтому я предлагаю написать письмо от меня. Я пообещаю ему помочь в победе и руку вашей дочери Ириаданы.
- Что?! Не много ли на себя берёшь? - возмутился Миной.
- Я не раскрою ему ни одного секрета из те, что знаю и которых не знаю. - терпеливо разъяснял им Дедал. - Вы сами прочтёте письмо. А про Ариадну, как эллинам привычнее, я для большей надёжности. Мол, не только Минотавра победит, но и сердце дочери Критских царей завоюет, скажем, по традиции полагается просить, чего пожелает. А породнится с царями Крита в Элладе значит многое. И к тому же, прошу Вас не забывать, что он не вернется назад, но никто не сможет сказать, что он убит несправедливо.
-А что?- встал Миной, потирая руки. –Ч то-то во всем этом есть, а, дорогая?
-Пиши письмо, - махнула рукой Пасифая.

    И Дедал написал письмо. Тесей ему, конечно, не поверил сразу. Человечка прислал тайного, переговорить, как с Минотавром бороться. Для соглядатаев-слухачей Дедал скормил версию про зелье и даже пузырёк предложил, на быках в Элладе опробовать. Коснётся капля такого зелья животины — та и с копыт. Вот и победа. И ведь зелье такое было, настоящее. Для верности передавал, чтобы поверил. А от Ариадны, якобы, верёвочку тайную предложил. Для выхода из лабиринта кносского. Над шнурочком тем Миной и Пасифая особенно смеялись. А зря. Шнурочек тот, кабы обыкновенным был - это смешно. Да  только если внутри него проволочка, что молнии может проводить, да встретится эта проволочка с лабрисом минотавра, да молниии те на Минотавра замкнёт-вот будет смех настоящий. Как и сговаривались с царями Крита про то, что перед тавромахией обыщут на предмет пузырька и обмазанный зельем лабрис на другой заменят - про то ничего не сказал. Только листочек с буковками сунул. Как тем шнурочком правильно пользоваться следует.
   
 Тесей поверил. Он был смел, настоящий герой. Прибыл-таки на остров, вопреки отцовым уговорам. Не знал Эгей про главное письмо. Да и не в правилах Тесея было языком трепать, даже перед родными. Вот только когда настоящая победа пришла, не взял Тесей ни Дедала, ни Икара на свой корабль, когда те тайно к нему перебрались в посольство.
- Я, конечно герой, - сыронизировал  Тесей, - но мозги у меня есть. Не готовы еще Афины идти на Крит. Не все эллины объединились, не вся сила собрана, чтобы с Критом в споры вступать. Рано. Извини, Дедал. Если сам сбежишь - укрою так, что не найдет никто. А пока-извини.
Но и Дедал был не промах.
- Пусть так,-сказал он. - Дело это для меня привычное. Это я предусмотрел давно.

     И в тот же день, пока его с сыном по всему острову искали, он над гаванью кносской пролетел. Вместе с сыном. На самоптахах. Вот только одного не учёл Дедал. Когда позади остался проклятый остров и правители его облапошенные, Икар слишком увлёкся и задрал нос самоптаху так, что налетевший ветер его в море сбросил.
      
    С тех пор больше не нужна была Дедалу ни свобода его обретенная, ни знания. Ибо от многих знаний слишком много печали.