Сказы деда Савватея. Бяшка или запоздалая мстя

 БЯШКА или ЗАПОЗДАЛАЯ МСТЯ

 - Вот история, мужики, скажу я вам! Поверить в такое трудно, но ведь было,- хитро усмехнулся дед Савватей,- точно вам говорю - было!
 - Так не тяни, сказывай! А то разжёг интерес и молчишь,- шутейно возмущались мужики, сидя в обеденный перерыв на кирпичах, возле стройки.
   Дед Савватей приткнул свой бадик к доскам, сложенным тут же пирамидой для просушки и начал свой сказ...

   Васька Брыксин, мужик сорока восьми лет, местный алкоголик, плёлся вечерней порой до своей избы. Ноги предательски петляли, выкрутасничали, вырисовывая дуги и кренделя. Перед глазами улица подпрыгивала домами, пристройками, заборами. Во рту - будто нагадили, а в голове - взболтыхнули и взбаламутили мозги, но добраться и упасть, главное, на своём дворе - надо!
   Маманю, Лукерью Филимоновну, старушку с железной хваткой и дурным неуживчивым характером, Васька побаивался, проще говоря - млел пред нею, превращаясь в студень, в тряпку отымалку, в безвольную скотину, в чёрт знаешь что непотребное! Она могла и руку поднять, отстегать ремнём расслабленного, пьяного его или веником отходить, всяко бывало. Однако, зная о грядущем наказании, ежедневно сын всё же прикладывался к стакану и чем больше пил, тем храбрее становился. И так каждый раз. Короче, заяц во хмелю, это про него!
   Семейная жизнь у Васьки не сложилась. Которая девка нравилась ему, не угодна была мамане, а ей-то не одна и не приглянулась. Все недостойны Василия были. Так и куковали они вдвоём. Отца своего Васька не помнил. Да и был ли он вообще? Сомнительно! Тётка как-то обронила, что-то про заезжего молодца и ещё, называла Ваську «по пьянке соображённый». Ну так, значит так!
   С грехом пополам доплетясь до дому, перед дверью, как перед прыжком в омут, глубоко вздохнув и резко выдохнув застоялым многодневным перегаром, так, что сам чуть не рухнул от запашка, решительно потянул дверь на себя.
   Маманя, стоя у божницы даже не повернулась в его сторону, а чего оборачиваться-то и так ясно - опять «наклюкался!».
   Васька, воспользовавшись удобным случаем, пока на него не глядели, присел на уголок скамейки у входа, проелозил по ней, прополз задом до ведра, зачерпнул и залпом выпил ковш воды.
 - Похорошело слегонца! - пришла удовлетворённая мысль.
 - Чаво? Мяшок с дярьмом, горить нутро-та, а? - довольно спокойно, но угрожающе, всё так же не поворачиваясь поинтересовалась маманя,- и с кем жа ноне нажралси, разухабистай ты мой?
   Со скамейки послышалось что-то нечленораздельное, какое-то бурчание.
 - Да и то верно,- будто поняв, продолжила Лукерья Филимоновна,- свинья-та вить грязи бесприменно найдёть.
   Потом, подойдя вплотную к сыну, с тем, будто удостовериться в степени его опьянения, и найдя Ваську ещё вполне способным на кое-какие хозяйственные дела, смягчившись голосом, как делала, когда что-то было нужно от него, проговорила:
 - Слухай! Овцы вярнулися сёдни все, окромя ярочки Бяшки. Идей-та её Хвёкла, мамка, забыло. Главно, барашик при ней, а Бяшки - нету. Вот ить горя-та. Ты ба пошёл поискал, пока не дюжа тямно. Повадилися вот на кладбищу шастать. Там штакетины поломатыя, лезуть и жруть траву на могилках, сочнаю. И не одне наши, суседския тож. Надысь их тама Галькя, дявчонка, нашла и наших пригнала заодно.
 - Чаго-та я, маманя, ноня не гожий итить, слабай,- вяло попытался поперечить Васька.
   Глаза Лукерьи Филимоновны блеснули недобрым огоньком, как бы говоря:
 - Похордыбачьси у мене ещё, враз нарвёсси!
   Отказов она не принимала.
 - А и то схожу, пожалуй, чаво уж!- тут же передумал, поднимаясь со скамьи Васька.
 - Иди мялок, иди родимай,- подбодрила маманя и Васька, вздохнув, сгорбатившись, вышел за дверь.
   Время было вечернее, хоть и лето, но уже изрядно потемнело. Всё из-за туч, которые стайками бродили по небу, грозясь ночным дождём.
   Сунув руки в карманы растянутых, пузырящихся на коленях, порток, Васька медленно, как мог, поплёлся к сельскому погосту.
   Кладбище в селе старинное, с веку девятнадцатого, может даже старше. Но судя по надгробиям, упокоилось тут не одно поколение сельчан, а их отцы, деды, прадеды и прапрадеды, может и ещё раньше кто. Хорошо сохранились купеческие склепы, помпезно, витиевато, согласно времени украшенные надгробия. Могилы священников ещё тысяча восемьсот девяностых годов и начала двадцатого века с памятниками величественными в своей простоте.
   Васька, с ватагой дружков, будучи ещё мальчишкою, бывал на кладбище частенько. То конфетки положенные приходящими родственниками собирали, то смеялись и ёрничали глядя на фотографии покойных:
 - Гля, гля, робя! Купчиха Табуреткина! Нос та у ей, как картоха, а шляпа! Вот хохма - прям абажур! Таку всретишь - мимо не пройдёшь, красивущая мадама!- потешались.
 - А во купец Пронькин! На щеках волосья растуть дыбом! - смеялся Васька, указывая на бакенбарды изображённого на фотографии купца.
   Так они бегали, строили рожи, выпячивали животы, пучили глаза, изображая покойных. Те ж не ответят, чего бояться-то!
 - Бяшка, Бяшка!- ещё на подходе к кладбищу стал звать овечку Васька.
   Он пролез через пролом в штакетнике и принялся прищурившись, оглядываться. Нет! Овечки не наблюдалось! Ветер меж тем крепчал, высокие мощные деревья волновались кронами, тьма быстро сгущалась.
 - Бяшка, гадина такая! Иде ты, скотина? Бяшка!- тщетно взывал Васька и голос его тонул в шуме ветра и шуршании листвы деревьев,- ведь не поверить жа, што не нашёл, решить не ходил вовсе,- с тоской подумал о том, что скажет маманя.
 - Надоть к центру продвигаться. Тама таперя искать,- пришло на ум.
   Взывая, останавливаясь и приглядываясь, боясь разорвать портки о торчащие железные остатки сломанных и обветшавших от времени оград, Васька Брыксин продвигался медленно к центру кладбища.
   Вдруг, ноги его угодили на плиту какого-то надгробия, всё тут же закачалось, заходило ходуном и Васька, не успев даже сообразить что это с ним, полетел, взмахнув руками, в темноту! Он свалился вниз, подняв в воздух облако смрадной пыли. Задом своим, с треском проломив подгнившую древесину, очутился среди затхлого тряпья и костей! С четырёх сторон окружали осклизлые стены красного кирпича, сквозь которые местами проникли корневища деревьев. Они, как щупальца, как скрюченные пальцы старческих сухих рук пронизали всё пространство, цепляясь за одежду случайно попавшей к ним жертвы.
   Что провалился в склеп, Васька понял не сразу, туго соображая своим пропитым умом. А вот когда понял, страх поразил, пригвоздил, лишил возможности двигаться. Васька закашлялся от ядовитой пыли и огляделся по сторонам. Надгробная плита, рухнув со своего, видимо подточенного временем постамента, сползла, скособочась в склеп. В угасающем свете наступающих сумерек Васька, приглядевшись, увидел вычурную надпись:
 - Первой гильдии купчиха Табуреткина Анастасия Филаретовна.(1865-1907гг).
   А привыкнув глазами к полутьме, увидел Васька, как с потускневшей фотографии на него смотрит улыбаясь, дама с абажуром на голове.
 - Вота и встренулись! Вона через сколько годов мстя настигла!- в ужасе подумал Васька, - ведь не куда б та, а к ей провалилси! Таперя дяржися мотри!
   Он пробовал встать, подняться на ноги, но те не слушались, а опереться не на что, кругом трухлявые остатки деревянного гроба. Однако всё же поднялся, слыша под собою треск ломающихся выгнивших, полых костей, путаясь в полуистлевших клочках кружев и ткани.
   Дрожащей рукой попытался достать из кармана коробок спичек. Не сразу получилось, а затем, ломая одну за другой, зажёг всё же и, наклонившись, приблизив лицо, принялся пристально вглядываться, чтобы понять, куда он попал.
   Яркий вначале огонёк выхватил из сгущающейся темноты череп с пустыми глазницами, выкатившимися на скулы и подсохшими глазами, оскалом разверзнутого вкось рта, с кривыми остатками зубов. На голове черепа кокетливо красовался чепец в рюшах, из под него клочками, как пакля, остатки волос! Спичка прогорела, но Васька лихорадочно зажёг следующую, теперь уже страшась оставаться один на один с владелицей склепа. Следующая спичка осветила провал носа с кое-где присохшими, будто пожухлая бумага, кусочками кожи купчихи. Череп покоился на лентах, бантах и воланах воротника. Жуткое зрелище! Васька поворочал в сухом рту жёстким, как рашпиль языком, отшатнувшись, прижался к стене и тут же почувствовал прикосновения множества корней к телу. Они будто намеревались опутать, притянуть, да так и оставить, навечно жертву!
 - По-мо-ги-тя! Вытащитя мене!- завопил что было сил.
   Там наверху непогода разгулялась во всю силу. Ветер гудел, тучи стремительно плыли по тёмному небу, пока ещё редкие всполохи молнии и отдалённое погромыхивание намекало на то, что дождя не избежать!
 - Вот уж тады-то я вовсе не выберуся отсель! Сырая глина склизкая будить,- наконец, здраво подумал Васька.
   Он, цепляясь за корни, пробовал карабкаться вверх - бесполезно! Что-то повиснув на портках сзади болталось, колотя по ногам. Васька рукой нащупал и отодрал от себя:
 - А! Сухая ветка!- решил он, но пригляделся и покрылся весь потом, с омерзением отшвырнув в сторону. Костлявая рука владелицы склепа, купчихи Табуреткиной! Оторвавшись по локоть, она зацепилась длинными почерневшими ногтями, скрюченными фалангами пальцев, за портки несчастного, повиснув на них!
 - Вот жа пристала, мертвячИна подлая! Не отделаисси прям!
   От безысходности положения Васька всхлипнул.
 - Помогитя! Эй, кто-нибудь!- принялся взывать пленник.
   Вдруг, неожиданно, над краем могилы появилась небольшая голова какого-то существа и, мелькнув только, тут же скрылась!
 - Чёрт! Истинно чёрт!- вскричал Васька.
   Он схватился рукой за мотню порток:
 - Мокрыя! Вона чаво! До ручки, поди дошёл!
   Крик о помощи теперь Васька душил в себе, боясь опять накликать чёрта. Однако голова появилась вновь. Чёрная, жуковая, она склонилась над склепом:
 - Бе-е-е! Бе-е-е! - раздалось сверху.
 - Бяшка! Ты штоль!- в радостном возбуждении с надеждой на спасение, вскрикнул Васька,- Бяшка, Бяшка!
   Зигзаг молнии прочертил небо и в свете всполохов, глаза существа наверху, блеснули - сверкнули недобрым огнём. Зарокотал гром.
 - Бяшка! Бяшка! Бяшка!- грубые, надтреснутые голоса, искажённые непогодой, будто вторили сверху,- Бяшка! Бяшка!
   Обессиленно, безвольно сполз по стене и упал рядом с головой покойной купчихи несчастный, вконец напуганный Васька Брыксин. Он уже не слышал, как разбредясь по кладбищу, снуют мужики, ищут его и ярочку, зовут.
   Маманя руководит ими и, услышав, наконец, идут они на голос Бяшки, стоящей над провалом склепа.
   Когда наклонившаяся Лукерья Филимоновна неожиданно ласково позвала сына:
 - Васенька! Сынок!- несчастный, весь съёжившись, не поверил и в это.
   Мужики вытянули полуживого его из склепа, он всё шептал:
 - Бяшка, Бяшка! - и рыдал в голос, сидя на траве возле провалившейся могилы.

   С того случая, жизнь Васьки Брыксина резко изменилась. Он стал тихий, трезвый и набожный. Ходил с маманей под руку на службу в храм, исповедовался и причащался. Работы по хозяйству выполнял с усердием, рвением и смирением. А спиртного - ни-ни, Боже упаси!
 - Вот какой курьёз может с человеком произойти,- завершил сказ дед Савватей,- вы думали не бывает? А вот случается!