Истрия имён

ИСТОРИЯ   ИМЁН

В паспорте указано, что я родился в Москве. На самом же деле на свет появился я 4 июля 1929 года в волостном селе Петровское Клинского района. Как и положено, в большом селе этом и больница есть, аптека, и почта, магазин казённый – «казёнка», как местные называли. Земли пахотной вот только маловато. Ещё бы: леса кругом, а деревень полно . Впритык к Петровскому, тоже вдоль Волоколамского тракта, протянулась большая деревня Павельцево; а правее, в версте-двух, сразу три деревни у леса притулились – Негодяево, Теренино, Сметанино. Почему уж так зазорно первую деревню прозвали, только гадать можно. Она большая, а потому бойкий народ, видимо, жил. Большими ватагами молодёжь на кулачные бои выходила, обижала сосеседей. В исторических документах Х1Х века название дано иначе: Нгодяева. И связано с негодными к призыву на военную службу. Вот и прилепилось имя такое. Где тут правда?
Мне во всяком случае пришлось на себе испытать озорство тамошних парней. Семилетним мальчонкой отправился с теренинскими ребятишками в Негодяево. Перебрели крошечную речушку, Малую Сестру, поднялись на крутой берег, тут сразу и край соседней  деревни. Тракторная стация привлекла наше внимание. Парни какое-то магнето чинят. Один из них и попросил нас помочь ему, инструменты подавать. Положил он на траву ключи гаечные друг за другом, велел старшей подружке моей, Наде Каширкиной, дальний ключ нести ему. Та бросилась, схватила ключ – и как вскрикнет!.. А парни ржут. Меня посылают, а я боюсь уже, не иду. «Ну ладно, не надо ключа, раз он кусучий, –  говорит шутник. Ты мне сорви подорожник, что рядом. Руки вытереть надоть». Травы я не боюсь и смело хватаюсь за  лист. Пронзила непонятная резкая боль, я вскрикнул и отскочил под весёлое ржание оболтусов. Они, оказывается, в нужный момент крутанули магнето, электричеством в 20 тысяч вольт нас и шарахало.
При советской власти решили сменить обидное прозвище на благовидное – Тихомирово.  Одним словом, тихое село и мирное. Упёрлось оно в овражек Малой Сестры и, словно перепрыгнув, дало начало крошечной деревеньке с поэтическим названием Теренино – двадцать дворов всего. Избы маленькие в основном, в три оконца всего; два комнату небольшую освещают, третье – кухоньку, что  за русской печкой притулилась. Крыша избёнок дранкой крыта. Сразу видно, небогато жили.
Ну а третья деревня лесного ряда, Сметанино, отстоит от Теренина километрах в двух, пожалуй. Она куда больше и богаче. Там даже плотина на Малой Сестре поставлена, мельница когда-то работала. Потом её забросили, но и в 30-е годы ХХ-го века всё ещё свозили туда молоко с окрестных деревень на тамошний сепаратор для переработки его в сметану. Отсюда и название деревни пошло. Сам помню, как в яме, вырытой в реке, стояли бидоны с молоком из Тихомирова, Теренина, и на телеге вёз их дяденька в Сметанино. А мы, ребятишки теренинские, бежали за телегой и просили кучера прокатить нас. Иногда удавалось проехать немного.
В такой кучности деревень негде было развернуться крестьянну. Вот и приходилось молодому поколению покидать родные места в поисках своей доли. Уходили в текстильный городишко Высоковск, в уездный Клин, а то через знакомых и в Москве устраивались. Так вот прадед мой Михаил, сын Фёдора, по кличке Мальцов и бежал от безземелья в первопрестольную Москву-матушку. В деревнях-то все под кличками, прозвищами числились. Кто-то из предков прадеда двух сыновей имел, рождённых в дни одного святого. Так и получили одинаковые имена. Как их различать? Один ростом поменьше, вот и стали Мальцом кликать. Так и заветвился род Мальцовых. Меня малолетнего обижало, когда дразнить начинали: «Малец-оголец! Малец-оголец!» Вот и прадед не захотел в паспорт по кличке записываться, предпочёл по отцу назвать себя: Фёдоров Михаил Фёдорович. Множество таких переделок было, когда крестьяне в города потянулись.
Честностью и старанием дослужился прадед в Москве, в ювелирном магазине на Таганке купца  Овчинникова, до почётного звания доверенного лица хозяина. Бывало, найдёт оброненный богатыми покупателями рубль или иную монету, хозяину несёт. И когда женился на сироте Марии из недалёкого от Теренина большого села Троицкое, то та всё укоряла мужа: «Ну, что ты, дурак, хозяину несёшь? Купил бы своим гостинца». – «А вдруг это хозяин подбросил, проверяет меня»,– возражает Михаил.
Живя в Москве, родное Теренино не забывал, наведывался. «Здесь пупок мой зарыт! – говорил с чувством». Приезжал дачником. В доме уже никто не жил, только весной старшая дочь Анастасия поселялась в родном доме на лето. Ей прадед мой и дом передал году в 1922-м. Приезжали и другие дочери, их дети. Вот и мама  моя  декретный отпуск в древне проводила, благо и больница в Петровском неподалёку. Так  и родился я на земле прадеда своего.
В редкие свои приезды любил он прогуливаться в лесной полоске из двух-трёх рядов деревьев, что разделяли поля двух деревень – Теренио и Сметанино. Человек религиозный, окрестил это благодатное место, где и грибов и ягод набрать можно, библейским именем – Гефсиманский сад. Христос в таком саду с учениками прогуливался. И что удивительно, в деревне прижилось это название. Только непривычное русскому уху слово деревенские переиначили по-своему: «Гусиманский сад».
Так и пошло. И когда, спустя двадцать лет после расставания с родным домом моей бабушки Насти, посетил я Теренино, от которого едва шесть домов осталось, постоял с грустью около холма, заросшего крапивой – всё, что осталось от нашей избы, – то был поражён, услышав вдруг слова «Гусиманский сад». Это сказала Надя Гордеева, дочка той погорелицы из-под Дятлова, которой продали мы в 1937 году родовой дом свой. Уж очень сложно было добираться из Москвы. Несколько часов на поезде до Клина, спешная выгрузка узлов под станционный навес. Родители удут через пути за депо узнать, когда рабочий поезд-«паровичок», именуемый из-за звонких гудков «Кукукшкой», отправится на Высоковск. Перетаскиваем вещи к нему, в Высоковске тащим их к тракту. Теперь надо идти лошадь искать. На подводе ещё десять километров тащиться.  Теперь даже представить трудно, как жили тогда. А дом наш Надя продала. Куда-то за Воздвиженск увезли гнездо моего раннего детства. «А брёвна ещё крепкие были», – сообщила Надя. Ничего себе утешение.               
  Не менее любопытна история второго моего прадеда, Андрианова Дмитрия Андрианвича. Он из села Колочи Смоленской  губернии (теперь село в Московскую область вошло). Сам-то прадед не покинул родину, а вот шестеро сыновей его ушли от безземелья в Москву, а две дочери – в монастыри.
Один из сыновей и стал дедом моим, женившись на моей бабушке Насте. До женитьбы отслужил он армию. И при демобилизации полковник, обходивший строй, обратил внимание на кряжистого молодца. «Такой богатырь и Андрианов? Записать его Богатырёвым!» – приказал писарю». Вот так Матвей, дедушка мой, и отделился от родни своей. Да и дальше судьба развела с Адриановыми. Ещё на службе приказчиком у купца Косичкина сдружился он с его сыном. Тот жениться собрался на шестнадцатилетней девушке из небогатой семьи. Дед мой помогал молодым встречаться. Как вдруг родители невесты решили, что надёжнее отдать дочь за старшего Косичкина. Такой удар для его сына, что тот ушёл в монастырь на Валаам. Но перед уходом дал Матвею средства на покупку магазина. Таким вот чудом и стал Матвей купцом. И ясновидящий, и старица, к которым обратился дед за советом и благословением, уговаривали не браться не за своё дело. Не послушался и разорился в конце концов. От переживаний тронулся умом и умер в 1912 году в сорокалетнем возрасте.
Вот сколько наименований и переименований встретилось в коротком рассказе о судьбах двух ветвей моих родных. А если копнуть пошире, то и вовсе множество изумительных историй услышишь.
Юрий Ковалевский. 28 августа 2011 года, Клин.