Сказ о стрелке-радисте Семёне Антипычеве

Торпедоносец «Бостон А-20G» второй час крейсеровал вдоль норвежских берегов, дважды обманным манёвром уйдя от немецких истребителей. Свинцовые волны с седовласыми пенными бурунами тяжело и шумно перекатывались внизу. Рваные низкие тучи то заставляли самолёт спускаться чуть ли не до самой воды, то давали возможность подняться повыше, и тогда заснеженная береговая линия, изрезанная фиордами, казалась сверху гигантской кружевной бахромой. Держа пулемёты на изготовке, Семён напряжённо вглядывался и в серые облака, откуда могли в любой момент вынырнуть «мессеры», и в зыбкую поверхность Баренцева моря. Неужели и сегодня придётся вернуться на базу несолоно хлебавши?

Старший сержант Антипычев служил в авиации шестой год, с первых дней войны на фронте. Много боевых друзей потерял, а самому везло. Это был 106-й боевой вылет опытного стрелка-радиста и 14-й крейсерский в составе экипажа младшего лейтенанта лётчика Евгения Францева и штурмана Павла Галкина.

Его товарищи в прошлом году окончили лётное училище, боевого опыта имели пока мало. Но какие ребята! Соколы! Только летом 43-го их перевели в 9-й минно-торпедный полк, а как быстро они освоили новый американский бомбардировщик, любовно называемый «жучком»! С полуслова понимают друг друга, словно братья-близнецы. Семёну они как родные.

Их первые 12 вылетов на одиночную «охоту» оказались холостыми, хотя пользу принесли: экипаж хорошо изучил норвежское побережье, научился ловко уходить и от фашистских асов, и от огня береговых зениток. Складывалось впечатление, что другие торпедоносцы перетопили все вражеские транспорты. Крейсеруя у берегов Норвегии накануне нового 1944 года, экипаж Францева наконец обнаружил немецкий тральщик, точным курсом пустил торпеду, да судёнышко оказалось слишком мелким, и грозный снаряд прошёл мимо.

Внутренняя интуиция подсказывала Антипычеву, что сегодня вылет принесёт долгожданную удачу. «Никола Угодник, помоги», — про себя невольно помолился Семён. Он хоть и был вполне советским человеком, коммунистом, но веру в душе хранил, конечно, никому не показывая этого. Православные традиции в семье Антипычевых давние и глубокие. Живёт семья в подмосковной деревне Кишкино, близ Николо-Угрешского монастыря. В доме много икон хорошего письма. Двоюродный дед, архимандрит Филофей, подвизался в обители лет тридцать. В глазах внучатого племянника он был героической личностью: в 1-ю мировую ушёл на фронт полковым священником и за отвагу удостоился ордена Святого Георгия 4-й степени. С виду скромная награда – крест белой эмали, с круглой иконкой Победоносца в середине, на георгиевской ленте – неудержимо манила воображение маленького Сёмы, мечтавшего стать настоящим героем. В начале 30-х Филофей доживал век при церкви в Краскове. Иногда по пути в Люберецкий аэроклуб Семён завозил старцу гостинцы от своих родителей... Теперь и у Антипычева была высокая награда: ещё в 1941 году за боевые успехи получил орден Красного Знамени. Однако героем стрелок-радист себя не считал.

Осталась позади самая северная точка Европы – мыс Нордкап. Торпедоносец приближался к острову Инге. Женя набрал высоту. Километрах в пяти Семён первым заметил судно. Подобравшись поближе, друзья поняли, что это рыбацкая шхуна. А близ неё чернел силуэт фашистской субмарины. Словно сонная акула, беспечно нежилась она в своей гавани под прикрытием береговой охраны. Вот цель так цель!
— Потопим!? — услышал Семён вопрос командира.
— Давай, давай, потопим! — прокричали хором стрелок и штурман.

Никого не смутило, что раньше торпедоносцы даже не пытались атаковать подводные лодки. Самолёт лёг на боевой курс. Бешено затявкали береговые зенитки. Не обращая внимания на рвущиеся справа снаряды, Францев подлетел почти вплотную к цели и с высоты метров в тридцать сбросил торпеду. Стремительно помчалась она к начавшей погружение субмарине, оставляя за собой пенящиеся на воде пузыри. Послышался взрыв. Семёну из задней кабины было лучше всех видно взметнувшийся столб огня, дыма и обломков. «Цель поражена!» – доложил он.

Ликование и чувство исполненного долга охватило весь экипаж. Дали салют из бортовых пушек, быстро зашли на новый круг над тонущей субмариной и сфотографировали её. Вражеские зенитчики по-прежнему лупили справа от торпедоносца.

Взяли обратный курс. Увидев в проливе караван судов, с азартом стали приближаться к нему, чтобы уточнить координаты и передать другим экипажам, хотя там барражировали вражеские истребители. Семён чётко видел их, шедших близко к воде. Дальше над сушей он заметил ещё пару «месссершмиттов» и доложил Францеву. Не взяли бы в клещи! С трудом ушли от погони и домой возвращались в приподнятом настроении. Теперь комдив Кидалинский больше не скажет Евгению пренебрежительно: «Что, Францев, опять ни с чем вернулся?» С чистой совестью можно говорить: «Не всегда немец лезет на глаза, а попадётся — не упустим, товарищ полковник».

Вначале Кидалинский сомневался в победе экипажа и даже в том, что субмарина была фашистской, но снимки всё подтвердили. Торпедирование подводной лодки стало в дивизии сенсацией. Об экипаже Францева появилась заметка в газете «Североморский лётчик», всех троих представили к орденам.

С того памятного дня они успешно топили вражеские транспорты и в группе, и в одиночку. 4 марта в ветреную туманно-снежную погоду вновь отправились на охоту. Залетели подальше – к острову Квалей, где немцы их не ждали. Вынырнули к цели из снежного заряда, заметив вдалеке в рассеивающемся тумане силуэты судов.
— Баржа и два судна, — решил Галкин, но вдруг из «баржи» полыхнул огонь.
— Закамуфлированный эсминец! — определил Францев, подлетев поближе. — Атакую!

Встали на боевой курс, но эсминец начал маневрировать зигзагами и открыл шквальный огонь. Осколки снарядов забарабанили по броне торпедоносца. Зашли на второй круг. При развороте стало ясно: фашистский корабль выводил из гавани две подлодки. Выполняя на малой высоте противозенитный манёвр, Францев выпустил из прицела и эсминец, и первую подводную лодку, зато взял на мушку вторую субмарину, хотя подлодки атаковать командование запретило из опасения потопить свои. Но эти две были точно вражеские.

Торпеда понеслась к цели, а самолёт сильно тряхнуло – попадание в фюзеляж по касательной справа. Взрывом Семёна опрокинуло, оглушило. Поднявшись, он почувствовал резкую боль в правой ноге. Францев взял влево, выровнял машину, вывел её из-под огня за мыс острова и, сделав круг, уже в сумерках сфотографировал с высоты тонущую лодку.

Пока истребителей поблизости не наблюдалось, Семён вскрыл санпакет, отвернул повреждённую часть штанины нового комбинезона, который спас его ногу, и быстро наложил повязку на рану, не переставая контролировать обстановку в воздухе. Переговоры боевых товарищей по связи он слышал, но пока не мог отвечать. Штурман докладывал, что пробита правая мотогондола.
— Антипычев, жив? – обеспокоился Евгений.
— Легко ранен в правую ногу.
— Держись! Перевязывай скорей.
— Уже сделал. Пустяки, командир, царапина.
— Бензин сзади не течёт? Ничего не горит?
— Нет, немного масла разлилось по крылу.

До базы еле дотянули. Оглядев фюзеляж, старший техник-лейтенант Иван Овсянников присвистнул:
— Тут мелких пробоин десятков шесть. На честном слове долетели. О крупной справа и не говорю.
— Я сквозь неё морем всю дорогу любовался, — откликнулся Павел. – Едва не вылетел к Нептуну в объятья.
— Семёну помогите выбраться, он ранен, — обратился к механикам Францев. — И на машине в лазарет его. А мы отдохнём, подкрепимся и придём помогать.

Рана Антипычева вправду оказалась лёгкой, в госпиталь он не лёг и уже 6 марта вылетел на боевое задание. А 8 марта, в день рождения Францева, слаженными действиями их звено потопило вражеский транспорт водоизмещением 8000 тонн. 14 марта удалось вывести из строя корабль поменьше – в 1500 тонн.

В ночь на 2 апреля в Полярном разбушевался буран, но к полчетвёртого утра всё улеглось, и вылет откладывать не стали. Хотя на аэродроме погода была ясной, их предупредили, что над морем ненастье. «Это хорошо. Немцы нас не ждут, а мы придём!» — пошутил Францев.

В 4.15 вылетели. В знакомых фиордах ничего не обнаружили. Штурман издалека приметил двух «мессеров». Торпедоносец быстро взмыл вверх, скрылся в облаках и, изменив направление, обманул врагов. Решили лететь дальше обычного и возвращаться не морем, а более коротким, хотя и опасным маршрутом – над сушей, где находились вражеские аэродромы и батареи ПВО. Целей нигде не просматривалось. Перед возвращением командир набрал высоту, чтобы обозреть окрестности. И близ острова Арне все трое увидели большой немецкий корабль. Он шёл без сопровождения, не ожидая нападения с воздуха. Фашисты не заметили ни момента атаки, ни хода торпеды. Расчёт штурмана оказался точен. Взметнулся столб чёрного дыма, транспорт начал тонуть. Затвор фотоаппарата автоматически сработал при пуске торпеды. На втором заходе удачно сфотографировали тонущий танкер и повернули домой. Однако без приключений не обошлось.
— С востока два «мессера»! – отрапортовал Семён.
— Уходим!

Нырнув в облака, в очередной раз перехитрили врагов. Торпедоносец спокойно летел над окутанной туманами Норвегией. Вдруг правый мотор затрясло, а левый заглох – кончался керосин, отказала помпа… Лётчику чудом удалось выровнять самолёт, а штурману пришлось всю оставшуюся дорогу вручную качать остатки топлива из бака. Перед линией фронта неожиданно выскочили прямо к немецкому аэродрому. Пара дежурных мессеров быстро взмыла в воздух. Францев взял севернее, затем в облаках изменил направление на восточное и был таков. Всё обошлось: в 9.32 Женя посадил самолёт на своём аэродроме.

Получив заключение по снимкам, полковник Кидалинский тут же доложил начальству о крупном успехе: потоплен трёхтрюмный танкер в 10000 тонн! В 14.30 в часть поступила телефонограмма от командующего ВВС Северного флота генерал-лейтенанта Александра Харитоновича Андреева: «Горячо поздравляю славных гвардейцев с крупным боевым успехом — потоплением транспорта 10000 водоизмещения. Ходатайствую о награждении вас и всего экипажа. Благодарю за проявленную настойчивость, в результате которой достигнута полная возможность фотографирования результатов атаки. Андреев».

Что это за награда, друзья не догадывались. 5 апреля им торжественно вручили ордена за торпедирование подводной лодки в январе. Семён получил орден Отечественной войны 2-й степени, его боевые товарищи — ордена Красного Знамени. 9 апреля 9-й Гвардейский минно-торпедный авиаполк стал Краснознамённым, чему немало способствовал их победный рейд 2 апреля.

Экипаж прославился, о нём много писали фронтовые газеты. Однако никто из ребят и не думал зазнаваться. Латаный-перелатаный торпедоносец Францева списали, и дважды — в конце апреля и в конце мая — троих друзей отправляли в Москву, где на Измайловском аэродроме они получили и опробовали самолёты модификации «Бостон A20-G-30». На денёк Семёна Антипычева отпустили в Кишкино. Приятно было оказаться в родной деревне, пройтись, как в детстве, вдоль ряда знакомых изб. Огорчили несколько разбомблённых домов да обрубок некогда высокой красавицы-колокольни: верхние ярусы снесли, чтобы не служили ориентиром немецким бомбардировщикам. К счастью, в 41-м фашисты не дошли до Кишкино. Семён успел повидаться с родителями и родственниками, посидеть с ними за наскоро собранным столом и даже немного понянчить племянников. Зашёл в школу-семилетку соседней деревни Денисьево, где застал лишь свою старенькую учительницу.

На базе в Полярном их ждало трагическое известие: геройски погиб Женин близкий друг Пётр Гнётов, таранив со своим звеном вражеский транспорт. Очень хотелось отомстить фашистам, но погода долго была нелётная. Однако времени зря не теряли: читали, играли на баяне, пели, обменивались опытом, прокладывали на карте новые боевые маршруты, чинили и налаживали радиоаппаратуру – Семён с юности увлекался радиоделом, до призыва работал на радиозаводе. Боевые товарищи искренне уважали его: серьёзный, надёжный, основательный. Уже сама его высокая статная фигура внушала уверенность, что он не подведёт. Несмотря на немногословность в быту, Семён с энтузиазмом проводил беседы с молодыми однополчанами: сегодня расслабился, нарушил дисциплину, не подготовился как надо — завтра сорвёшь боевое задание, а то и погибнешь. Павел изучал английский и философию. Женя вёл дневник, переписывался с родителями и школьными подругами — Верой Плехановой и Катей Мартазовой. И хотя командир не посвящал Семёна в свои сердечные дела, тот догадывался, что Евгений любит Верочку, однако и влюблённую в него Катюшу не обижает.

В середине июня погода наладилась, боевые вылеты возобновились. Старший лейтенант Францев стал замом командира эскадрильи. 28 июня 1944 года полк под прикрытием истребителей вылетел на важное стратегическое задание: требовалось уничтожить транспорты и пристань фашистов в районе Киркинеса. Евгений вёл эскадрилью. На этот раз самолёт нёс две полутонные бомбы. Перед самым бомбометанием к ним неожиданно прорвался «мессер». Он находился уже метрах в 100 и готовился открыть огонь. Антипычев начал было поливать его из пулемётов, но хитрый немец тут же зашёл в мёртвую зону, куда стрелять Семёну мешали конструкции своего самолёта. Истребитель Героя Советского Союза Володи Бурматова вклинился между их «жучком» и «мессером», приняв очередь на себя, и при этом смог удержаться в воздухе! Подоспели наши истребители, и фашист ретировался.

Бомбометание вышло удачным: крупный транспорт потоплен. Другие экипажи сбросили свои «гостинцы» на порт. Вспыхнули пожары на причалах. Семён всё чётко сфотографировал. А Бурматову пришлось у Рыбачьего сесть на воду. Антипычев по указанию штурмана точно передал координаты. Отважного лётчика подобрал наш торпедный катер: спаситель был спасён.

В середине июля Евгений и Павел наконец-то получили отпуска и смогли повидать своих близких. 19 августа 1944 года Францеву и Галкину за боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза. Они находились ещё в отпуске. 29 августа в Москве им торжественно вручили награды. Старшина Антипычев в это время лежал в госпитале в Полярном. По выздоровлении его вызвал комдив Николай Михайлович Кидалинский и, плотно затворив дверь, спросил:
— Не могу понять, чем вызвана задержка с твоим награждением Золотой Звездой. Представляли вас всех троих. У тебя в семье никто не сидел?
— Никак нет, товарищ полковник. В нашей деревне много Антипычевых. Одного из них – Михаила – в 37-м забрали с женой, они не вернулись. Мы с этими Антипычевыми не знались, хотя в деревне говорили, что они наши дальние родственники.
— Ясно. Тёзка твоего отца. Возможно, в этом всё дело. Ну да ничего, разберутся. Отказ не приходил. Подождём.
— Подождём, товарищ комдив. Не за награды воюем – за Родину!
Выходя от Кидалинского, Семён подумал, что его награждению могло помешать и родство с покойным архимандритом Филофеем.

Из Москвы в начале сентября Францев и Галкин вернулись счастливые, воодушевлённые, полные планов. Женя рассказывал о своих встречах в родной Чернушке:
— С Верочкой пришли однажды на опушку к нашим берёзкам: это мы так ещё до войны решили, что одна берёзка — её, а другая – моя. Смотрим, моё деревце кто-то срубил. Верочка расстроилась, а я пошутил: мол, ушла моя берёзка воевать на север, в Заполярье её встречу.
— Повоюем ещё! — бодро отозвался Семён, хотя сердце невольно сжалось от недоброго предчувствия.

Ещё 10 августа Антипычева назначили старшим стрелком-радистом: в экипаже появился второй стрелок — молодой туляк Иван Фомин. В таком составе экипаж совершил несколько вылетов. Семёну при втором стрелке стало легче отправлять радиограммы, фотографировать и отстреливаться. Вскоре на свободной охоте они залетели в Порсангер-фиорд, вдающийся в Скандинавские горы на 80 километров, шириной то 17, то 7-8 километров, с множеством скалистых островков. При низко нависших облаках экипаж с трудом выбрался оттуда, едва не задев крылом скалу. «Вернёмся при облачности не ниже 200 метров», — решил Галкин. 12 сентября 1944 года он неожиданно попал в госпиталь: сильно повредил палец, предстояло удалить часть кости. Вместо опытного штурмана в очередной боевой вылет отправился лейтенант Василий Ефимович Легкодымов, начальник минно-торпедной службы 2-й эскадрильи. Он давно хотел слетать на задание с прославленным экипажем, да всё не представлялось случая.

15 сентября 1944 года в 5.10 вылетели, но в 6.25 вернулись: в воздухе сорвало стабилизатор торпеды. Обидно! В 15.15 снова вылетели с другой торпедой. Погода стояла ясная. Пролетели в коварный Порсангер-фиорд, с ходу атаковали шедший к причалу караван, невзирая на шквальный огонь береговой охраны. В 17.20 Антипычев радировал: «Порсангер-фиорд. Атаковал транспорт». Увидев, что цель поражена, сфотографировал её. И тут из-за горы появилось звено мессеров. Пока Иван отстреливался, Семён спешно послал радиограмму: «Транспорт затонул. Возвращаюсь».

Стремясь уйти, Евгений вёл самолёт низко, едва не касаясь острых скал. Угощая снарядами вражеские истребители, стрелки не подпускали их близко. Из Порсангер-фиорда взяли правее и вроде оторвались от «мессеров». Францев хотел миновать Тана-фиорд, однако из-за мыса Нордкин самолёт выскочил прямо к двум немецким тральщикам-миноискателям. Те мигом открыли плотный ураганный огонь, будто ждали советский торпедоносец.

Взрыв! Машину сильно тряхнуло, она загорелась и начала падать в море. Ещё взрыв! Резкая невыносимая боль пронзила всё тело Семёна. Обмякнув, он только успел шепнуть: «Господи, помилуй». И потерял сознание…

Вдруг он ощутил неземную лёгкость и увидел свой охваченный пламенем торпедоносец со стороны. Странно, но вот кабина стрелков, развороченная снарядами, и два тела в ней. Вот Евгений – весь в крови. Он тщетно пытается повернуть неуправляемую машину, чтобы таранить тральщик. Самолёт скрылся в свинцовой пучине, и Семён понял, что он сам и весь экипаж погибли. Вспомнив о Павле, он тут же очутился возле него. Штурман сидел в госпитале у телефона и взволнованно говорил в трубку:
— Значит, последняя радиограмма полчаса назад… Так и знал, что они без меня заберутся в Порсангер-фиорд. Держите в курсе.
Встревоженный Галкин побрёл в палату. «Живи долго, Паша, за всех нас живи!» — прощаясь, беззвучно пожелал другу Семён, понимая, что тот не услышит его.

Потом он очутился в Прибалтике рядом с другим своим другом. Командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии полковник Василий Сталин пояснял подчинённым боевое задание на завтра. Строгое волевое лицо. Чёткие, конкретные распоряжения… Теперь Василий мало походил на компанейского лейтенанта, с которым Семён ходил в увольнительные до войны, когда они вместе служили на Люберецком аэродроме.

В следующее мгновенье Семён был уже в Кишкино. Мать собирала на стол, отец тихо молился у икон. После мысленного прощания с родными Семёна неудержимо потянуло вверх, он стал подниматься всё выше,  последний раз с грустью глядя на родные места: деревни, посёлок, заводы, ленту Москвы-реки, бывший монастырь.

В синеве появилась знакомая статная фигура архимандрита Филарета — не в чёрной монашеской рясе, а в светозарной белой. Осенив внучатого племянника крестом, тот взял его за руку, и они вместе полетели по тёмному тоннелю, не обращая внимания на тщетно угрожавшие им безобразные существа, к сияющему в конце Божественному свету —  заре вечной жизни.

 

    * * *



Спустя полвека в газете «Люберецкая правда» появилась заметка:
«Разыскивая для Книги памяти сведения о жителях Люберецкого района, погибших в годы Великой Отечественной войны, мы получили из Центрального архива Министерства обороны РФ справку, которая не могла не взволновать. …Семён Михайлович Антипычев, 1917 года рождения, уроженец деревни Кишкино Ухтомского района Московской области, призван на военную службу Ухтомским райвоенкоматом. Служил во 2-й эскадрилье 9-го гвардейского минно-торпедного полка Северного флота. Стрелок-радист. Гвардии старшина. Погиб в бою 15 сентября 1944 года в Баренцевом море. Герой Советского Союза…»


Документальная версия событий здесь: http://www.proza.ru/2015/03/15/24