Лилии. Глава 34

Окна в замке Эсфирь зажглись во мгле огромными ужасающими янтарями. В них – холод воинственной стали и мутные огни, что не греют.

Артуру сдавило сердце, когда он обнаружил из окна гостиной, что логово её ожило. И вероятно, сам демон тоже пробуждён. Старик пытался себя утешить, отогнать страх доводами, что , возможно, в замок кто-то заселился, не ведая его тайны и того, кто настоящий владелец. Артур пытался, и у него даже получалось, хотя он наверняка знал, что королева не допустит распоряжаться своим, как угодно простым смертным . Он думал, что Грегоры не могут сгинуть, поскольку добро сильнее зла. Всегда. А если нет ?.. О, даже кощунственно так думать! Каких бы ужасов собою не несло будущее, какая бы чёрная лавина не надвигалась бы из недр грядущего, всё равно мир не должен кануть в ночь, пока существует хоть крупица милосердия, человечности, Красоты. Пока есть такие, как его Даниэль.

Как всё сейчас странно, словно ново! Как чарует запах лилий, как ласковы огни свечей... Даже Синдри ведёт себя иначе: он слишком радушен, предложил выпить вместе чаю, как любит его дедушка. Артур согласился, но лесть учуял сразу. Нужно, определённо нужно было старику переключиться на что-то иное, выкарабкаться из пучин своих рассуждений и предположений. Тем более, что на данный момент правды о том, что происходило в замке, он не выявил бы.
А свершалось там следующее.

По велению Вуна съехался «легион» на обещанный праздник в их честь . Но ждало их совершенно иное, хотя на первых парах нельзя было помыслить о подлоге. Подождите… Я написала «помыслить»? В людях, что беспрекословно подчиняются Вуну, это качество будет отсутствовать до тех пор, пока он не скомандует так сделать .
Пока он лишь пригласил их (несколько сот человек) пройти в определённое место, приготовленное для них. Там, в помещении огромнейших площадей были накрыты столы, приготовлены самые изысканные угощения. Посередине - широкая река бархатной дорожки, что ровно стелилась от самих дверей до пустующего трона на возвышенности.
Все шутили, без разбора улыбались друг другу, а Андерс прохаживался непринуждённо меж кукол со стеклянными глазами, заводил приятные разговоры, обменивался рукопожатиями, гладил по голове маленьких детей, которых матери держали на руках. Матери! Если бы кто-то из этих женщин точно знал, что их повзрослевшие чада потом будут противиться личности Андерса, так предпочти бы лучше произвести на свет гнездо ехидн. Или тождественно убили бы их голыми руками, если бы приказал Андерс. А он бы приказал … А пока – он велел веселиться, радоваться, торжествовать. Это же праздник – собрались избранные мужи и жёны человеческие, проповедующие истину , славящие мессию, перечитавшие много раз его книгу. Вокруг всё искрится от счастья, расплывается радугами, озаряется ясным светом. Когда он проникает сквозь стрельчатые окна на улицу , то разверзался янтарными столпами. В них – лёд лезвия , что предательски проскальзывает под ребро , «неверного», и отствет сумрачного пламени…

Вун попросил тишины, встал на возвышенность, на кой располагался и трон, чтоб его было лучше видно. Все поняли, что он хочет произнести речь, посему присмирели, устремив взгляды на него.

Громким , отчётливым и отлично поставленным голосом с добрейшей и милейшей улыбкой он озвучил смертный приговор:

«Братья и сёстры, сегодня наш день! День триумфа и победы над ложью, над притворством религий, что ведут в пропасть. В мракобесии заблуждений, знайте, мы – истина, мы – будущее и свет. Сегодня к вам снизойдёт бог. Вы этого удостоены… »
В толпе послышались  шёпоты. Через короткое время прозвучал скрип петель двустворной огромная двери. Напряжение, буйствовавшее в людских массах заставило каждого затаить дыхание. Люди разошлись по сторонам, оставив прямую дорогу к трону свободной от своего присутствия. Все взгляды – на медленно раскрывающуюся дверь. Бог. Настоящий и видимый. Он вот-вот снизойдёт.

И тут произошло то, что заставило их упасть на колени, а некоторых и склониться ниц, точно некая сила подкосила их тела. Трепетное ожидание завершилось экстатическим преклонением, поскольку возникла Эсфирь, не спеша вошедшая и начавшая своё движение к трону. Появлением своим она заставила толпу в сладострастном исступлении тянуть к себе руки и причитать, заливаясь слезами ужасающего восхищения. Ужасающего своей клокочущей страстностью. Единый взгляд на неё навсегда их ослепил.

Эсфирь возложила свою правую руку на подлокотник трона, на пальце её алел перстень с крупным рубином. И все пришедшие поднялись с колен, по приказу Андерса, чтоб поочерёдно подойти и поцеловать ледяной камень, в сердцевине которого вспыхивали кровавые блески… На протяжении всего действа Эсфирь так же горделиво и монолитно восседала на троне без движения, не моргнув нежнейшими веками, а мимо неё всё проносились тени, что трепещущими от волнения устами прикладывались до священного перстня. Так они бесповоротно признавали её своим единственным божеством, вручали Эсфирь права на своё сердце и волю. Среди них были и отец и мать Рейна Авилона.

Дети плакали. Чтоб они не мешали действу, Андерс их увёл в одну из комнат, что запер на ключ. Отцы и матери не противились - им всё равно. Они не слышали, как надрывались их кровинки, не видели, как они тянули свои ручки, крича от страха и беззащитности.

Когда все собравшиеся приняли присягу, то Эсфирь поднялась с места, сея в воцарившейся тишине атласный шелест своего платья, плавно воздвигла длани к толпе, точно дирижируя своим оркестром. Головы томно запрокидывались назад, пальцы сами стягивали одежды, губы тянулись к губам, дыхание разгорячалось. Они готовы были сорвать с себя и кожу, находясь в экстазе блуда. Вскоре пол превратился в живой ковёр из обнажённых тел, сплетавшихся комками змей. Ногти оставляли багровые следы на спинах и бёдрах, зубы с каннибалической жадностью впивались в солёно-горькую кожу. Это месиво из плоти продолжало движение, напоминая склизких червей в падали. Все принадлежали всем, и  все принадлежали единому наслаждению, так как ныне являлись служителями Эсфирь. Они, все они, считали своё состояние высшим счастьем, изливая кровь, изливая семя и пот. Как они низко пали.

Как они низко пали…

Видя это, Андерс понял , что хорошо выполняет свою работу – легион повиновался приказу похоти, как хотела Эсфирь, значит повинуется и во всём другом.
Да, это праздник. Пиршество гибели.

Королева восседала над морем разврата ледяным изваянием, пребывая в глубокой задумчивости. Вун поинтересовался, довольна ли она праздником.

- Праздник ?.. – с отвращением переспросила она. - Для меня изысканная еда не имеет вкуса. Неутомимая пылкость  мужчин стала скучной. Сладострастие дев меня уже не забавляет. Власть? Это слово не томит слух. Мне могут воздвигнуть храм, но слава меня лишь потешает. Меня могут восхвалять на полотнах – но они для меня не имеют цвета. Обо мне могут писать арии – но в этой музыке я не услышу звука, как и в любой другой…

Её голос стал ниже и глуше. Лицо замерло, на губах скользила горечь:

- Но сегодня я видела душу, в которой цветут лилии. Я видела глаза, излучавшие свет моего навсегда потерянного рая. Тот юноша – дитя, крылатый божий пасынок. Перед ним однажды склонятся все земные короли. Он прекрасен!.. Я ненавижу его. И потому жажду, чтоб он стал только моим. Срезать такие цветы, пронзить каблуком их смятые бутоны, разбить отражения неба – не стоило бы это многих прежних утех и забав?

- Так заставьте его Вас желать и любить, - злорадно предложил Андерс, склонившись к ней.

- Я приду к нему вместе со снегом. Мой Кай… - почти шёпотом произнесла Эсфирь, погружаясь в мрачные метели своих грёз.

Сам Даниэль чувствовал нечто странное: точно его кто-то зовёт. Но это не Адели. Тогда кто же ?.. Но дела насущные отгородили от него взбудораживающие и опьяняющие ощущения: они с Рейном подъехали к дому, где Диксы были квартиросъёмщиками. Это старая постройка, что медленно и верно разваливалась, а трещину на одной из внешних стен сегодня утром закрыл плакат с изображением Вуна. Кристиану он, конечно, не понравился, но Скольду пришёлся кстати: из щелей не так дуло.

Причина, по которой Скольд не слышал звонков Даниэля, оказалась очень простой: он спал. Только грохочущие стуки в дверь смогли его поднять на ноги . Они и мёртвого способны были разбудить.

Сначала Скольд подумал, что это Иен, хотя он так себя никогда не ведёт и рано ему ещё возвращаться с работы. Он на цыпочках подкрался к двери в нижнем белье в цвет своих волос, взглянул в глазок и , разумеется, тут же отворил. Он даже зевнуть не успел, как осыпал Авилона вопросами, что с ним на этот раз случилось. Рейн выпалил ему раздражённо пересказ ситуации с распоясанным таксистом точно в таких же подробностях, как и Дани в своё время. Они прошли. Тут же наш герой решил выяснить то единственное, что его очень волновало: не знает ли Скольд, где можно найти Адели.

- К сожалению, нет… Не влюбился ли случаем ты, Велиар? – с громогласным хохотом изумился Скольд, пока Аволон в кухонной раковине, в своеобразном ужасе для чистоплотной домохозяйки, мыл руки в засохшей осыпающейся крови. Он замер и медленно обернулся и переспросил , поглядывая то на Даниэля, то на Скольда: «Велиар?»

- Моя фамилия… - робко отозвался Дани.

Рейн нацелил на него удивлённые чёрные глаза и быстро проговорил:
- Ты… Подожди. Разве? О! Послушай… Я сегодня видел твоего родственника… Не знаю точно, кто он тебе. Синдри. Знаешь Синдри? Так вот, он сегодня встретился с Вуном. Андерс передал ему флакон небольшой… Как я услышал, там яд.
Даниэль странно и беззвучно и страшно усмехнулся и повторил с содроганием:
- Там яд… 

Он даже не попрощался, а выбежал на улицу, нервно завёл машину, с рёвом мотора сорвался с места. Его предчувствие по поводу Артура разрешилось одним только словом «яд». Он мчался очень быстро. На ладони лежало злодеяние, что должно свершиться, и мотив соучастника казался ясным, как божий день.
Может, Синдри не станет сегодня этого делать ? Может, есть возможность обезопасить Артура? Нет, он не должен умереть так от предательской и неблагодарной руки… Не должен!

…Синдри поставил поднос с чаем на столик возле Артура, мягко говоря, попросил Вильгельма им не мешать, приказав рабу куда-нибудь уйти и не путаться под ногами.
 
- Он Вильгельм, - строго сказал Артур , поднося к губам полную горячую чашку.

- Ах да, Вильгельм, - поправился невинно Синдри и повторил движение Артура. Синдри точно знал, что это его собственная чашка с изящной гравировкой его имени и фамилии. Содержимое её не несёт собой смерть. За каждым жестом деда он внимательно следил и трепетал от предвкушения. Фривольно положив ногу на ногу, Синдри немного отпил и как бы невзначай проговорил:
- Знаешь, я верно сделал, что попросил у тебя прощения. Мы же семья в конце-то концов! Я восхищаюсь своим родом и фамилией, ведь целая многовековая династия чистокровных господ – это явление редкое. Я же знаю, у нас есть власть, а она даёт силу и привилегии…
Артура тошнило от этих слов. Только недавно он вылечился от мании величия, а теперь смотрел точно в зеркало своей лихорадки. Но аромат крепкого чая его успокаивал. Скоро должен приехать его Даниэль , единственная отдушина. Он обнимет его, прижмёт к груди. Какое там бьётся дорогое сердце!.. Сердце. Как бы он хотел , чтоб оно не знало боли и скорби утрат. Но ещё более он хотел, чтоб оно не становилось каменным. И Артур верил, что оно не пропадёт. С мыслями этими, вдохновляющими на счастье, он приник к чашке и чуть отпил. Совсем немного, полглотка.
Синдри подсел к нему и на ухо почти прошипел с желчной улыбкой:

- А знаешь, почему я так сильно горжусь Велиарами? Они изобрели совершенный яд, чтобы убивать своих врагов. Ты – мой враг.

На языке чуялось то исключительное послевкусие отравы, от которой нет спасения. Артур взглянул прямо на Синдри, торжественно и безукоризненно колко рассмеявшись:
- А ты не Велиар! Ты никакого отношения к Велиарам не имеешь. Нет в тебе и капли моей крови!

Синрди вскочил и завопил: «Ты врёшь! Ты всё врёшь! Умри, ничтожество!!! Сдохни!»
- Ты получишь по заслугам, не переживай… - непоколебимо спокойно произнёс Артур. Потом по телу его прошлась мелкая судорога, что-то внутри резко сжалось от боли, но он успел поставить чашку на край стола.
Синдри не пожалел яда. Зато он пожалел свои нервы и с брезгливым выражением лица, скривив рот, оставил Артура, которого обуяла агония. Он встал на крыльцо,  чуя, как в его руках его уже хрустят купюры. Реплику старика по поводу его непринадлежности к роду Велиаров он решил забыть. Он думал, так его «враг» пожелал последний раз уколоть его высокое достоинство. Не прошло и пяти минут, как подъехал Даниэль…

Синдри стал свидетелем сцены, как к нему выбегает Вильгельм, пытается с комом у горла что-то сказать, но Дани уже всё понял... Он не успел. Он сбавил темп, молча подошёл к Синдри. Они сцепились в драке, и Вильгельм разнял их быстро, позволив Даниэлю войти в особняк одному.

В гостиной Артур сидел на том месте, как и в первый вечер их знакомства. Так же пылали сотни свечей. Но Артура уже здесь не было.
Даниэль стоял некоторое время на пороге гостиной, слушая безмолвие и улавливая в нём редкие и туманные для его восприятия потрескивания свечей. После он закрыл веки Артура дрожащей рукой, сел возле его ног, положил голову на его колени. «Поговори со мной ещё. Мы с тобой тогда много не договорили и остановились на самом интересном… Дедушка? Я не успел,» - проносилось в мыслях его. От тела начинал исходить совершенно особенный холод, как от слезы горного хрусталя. Даниэль не ощущал, как болезненно он впивался зубами в свои губы.