Пойдём домой

(Рождественский рассказ конца 20го века)

Грязная, серая больница. Тошнотворный запах хлорки. Запах извечной казёнщины и бесприютности, успевший впитаться во все поры за дни моего пребывания в этих стенах.

Не вовремя приключилась со мной эта желтуха. Ох, не вовремя!

Впрочем, болезни никогда во время не бывают. Но, наконец-то всё позади. Сегодня, как раз в канун Рождества, оставляю здешние мрачные стены.

Жаль, что не встретит меня сегодня Она. Моя милая-милая девочка. Знаю, родственники Её были категорически против нашего намерения пожениться, но Она настояла на своём. А я, как раз, угодил сюда. Даже ключи от квартиры не успел Ей передать – осталась у себя дома, как в жерле кипящего вулкана. Знаю, что и на работе у Неё большие неприятности начались – правда, там уже по другим причинам. Не зря же говорится: беда одна не ходит. Всё это и здоровому человеку не под силу. А у Неё давно сердце пошаливает. Когда в последний раз виделись, сильно меня расстроил вид этой болезненной припухлости на Её, всё таком же милом, только ещё более усталом и гораздо более погрустневшем лице. Знаю ещё и о том, что вскоре после моего попадания в инфекционную больницу из-за этой-то самой, злосчастной желтухи, и Она слегла – не выдержало всё-таки сердце, и без того больное.

Тем не менее, что бы там ни было, а сегодня – канун Рождества. А под Рождество, как известно, всегда стоит надеяться на чудо. Тем более, чудеса, собственно говоря, уже начались. Иначе, чем ещё, кроме чуда, можно объяснить мою, более чем неожиданную, выписку из больницы?

…Медленно спускаюсь с больничного крыльца. Сильно кружится голова. Сумка кажется неимоверно тяжёлой, хотя в ней всего лишь несколько пустых банок. Сам удивляюсь, откуда только берутся силы, чтоб идти? За эти дни ужасно похудел и осунулся. Щёки провалились. Лицо сделалось точно восковое. Руки – тоже.

Прошлые дни стояла тёплая погода. Конечно, «тёплая» - по зимним меркам. Однако, нынче с утра подморозило. Всё время спотыкаюсь о комья смёрзшейся грязи. Обхожу лужи, покрывшиеся ледяной коркой – ещё не хватало упасть.

Поднимаюсь вверх, к хлебозаводу – от него ещё пройти пару кварталов до конечной остановки трамвая.

И – вдруг… О, чудо… Это – Она! Вижу издалека. На противоположной стороне улицы. Закутана во всё, во что только можно. Потому меня и не замечает. Окликаю Её по имени и сам бросаюсь навстречу, поражаясь новому, неожиданному приливу сил и энергии.

Стоим и смотрим друг другу в глаза. Не двигаемся. Молчим. Будто в какой-то необъяснимой, мистической зачарованности. Молчим долго-долго. Наконец, с Её губ срывается:

-Как ты меня заметил?

-Не знаю.

-Я так бежала! Так неслась!

Идём медленно, поддерживая друг друга, в сторону трамвайной остановки.

-Я тебе поесть принесла. Готовила вкуснятину праздничную. Для тебя специально. Конечно, с учётом твоей больной печени. А теперь – всё это будет нам обоим, к праздничному столу. Пойдём домой. Ёлочку нарядим. У тебя ж в кладовке есть такая маленькая ёлочка, искусственная. Я же те дни на больничном была. Теперь он закончился. Я на работу позвонила, сказала, что пока всё равно ещё неважно себя чувствую. Там сегодня – хоть так, хоть так – никакой, считай, работы нет. Настроение у всех предпраздничное.

-А дома – как?, - спросил я, наверное – невпопад.

-Нет у меня больше дома. Теперь ты – мой дом. Когда ты меня обнимаешь, то закрываешь от ветра. Это и есть настоящий дом. К тебе-то я и шла…