Играли Бунина

   К нам нечасто приезжают знаменитые музыканты и актеры, совсем редко с целыми спектаклями, как это случилось с «Чайкой» и Смоктуновским… Или с «Виртуозами Москвы»!
   На «Чайку» мы прокрались с подружкой в наш драматический театр через артистический вход. Никогда бы не подумала, что буду способна на такие авантюры. Мы ведь тогда уже не были молоденькими студентками, театральные подвиги которых показывают в кино. Наоборот, мы казались себе такими серьезными матронами, пусть крошечных, но семейств! И вдруг – ловкое проскальзывание под предлогом вручения цветов… и, не пойманные хитрюги, мы в зале! 

   В память об этом теперь лежит у меня в ящике стола программка с птицей-чайкой и автографами Смоктуновского, Невинного, Савиной… Есть на что приятно поглядеть.

   Ну, а на «Виртуозов Москвы» я по-честному выстояла гигантскую очередь в кассу театра.
И перед самым концертом, на который был у меня предусмотрительно куплен второй билет, я помчалась к единственному человеку, который способен был меня понять – Лариной Ленке. Был в этот день ее праздник – маленький семейный юбилей, ситцевая свадьба. Молодой муж с утра приготовил шампанское и розы, а вечером надеялся, что его «ёлочка» наконец-то будет принадлежать семье – ему и маленькой дочке Даринке.

И тут появилась я. С билетом на «Виртуозов». По-хорошему, нужно было остаться с Дашкой и отправить их вдвоем на концерт. Но, во-первых, Ленкин муж ничего не понимает в скрипках, больше того – он просто их тихо ненавидит, а, во-вторых, Ленка должна была исполнить тайную мечту всей моей московской юности – подарить цветы Владимиру Спивакову, в которого когда-то давно, не в этой жизни, я была слегка… или не слегка...влюблена. И даже до того, что писала стихи и ревновала к прекрасной Сати...

   И Ленка поехала со мной. Этот поступок не разбил молодую семью, и, да простит мне Бог, на совести моей осталось только мелкое лиловое пятнышко – кража юбилейного вечера у расстроившегося Ленкиного мужа.

   Зато мечта моя руками Лены была торжественно воплощена, и, мало того, довелось мне услышать и слова благодарности камчатцам, и больше того – пожелание всем нам найти в этой жизни счастье творческого раскрытия наших душ. И долго грели эти слова мое печальное сердце.   

   Но такие счастливые встречи редки. Чаще у нас бывают заезжие гастролеры «больших и малых театров». Но мы идем, идем в надежде на что-то необыкновенное, что иногда сбывается, но это исключительный случай.

   В тот раз, о котором я буду долго помнить, играли Бунина. Два актера, мужчина и женщина в возрасте, поочередно представляли сценки из достаточно известных рассказов великого писателя. Изображали они эти сценки так блистательно плохо, что не оставалось ничего, кроме как лениво похлопать в ладоши - в поощрение, и постараться не уснуть – из вежливости к пересекшим океан приезжим.
Проходило действо в Доме партийного просвещения, потому утешением служил довольно вкусный и недорогой буфет, в который, иначе, как пришедши на спектакль, попасть было невозможно.

Декораций не предполагалось, потому следовало догадываться, где дверь, где окно, где сад. Выходя из двери, играющие делали широкий жест – вот я на воле! Будучи в саду, как-то значимо подергивали носом, будто принюхиваясь к аромату, вероятнее всего, чего-то экзотического. Бордель изображался сдвинутыми стульями, на которые брошены были настоящие простыни и настоящие же подушки.   

Бывает, конечно, такая игра, когда сердце замирает, и никакие декорации не нужны, но эти заезжие гастролеры были не из таковских. Они лениво отрабатывали свою поездку на край света, особо не утруждаясь. Зрители тоже лениво отсиживали свои недорогие билеты, потихоньку начиная собирать вещички, копаясь в сумочках и карманах, готовя номерки и приноравливаясь к выходу, чтобы, вернувшись к позднему домашнему ужину, выкинуть из головы всю эту неуемную болтовню.

   Наконец был объявлен рассказ, где, как известно образованному зрителю, присутствует озеро. Зал оживился, мысленно занявшись предположениями, как это можно будет на сцене изобразить.

   Мне это все напоминало наш институтский «Театр на бревнах», где Марина Мнишек могла вылезти из картонной коробки из-под телевизора «Рубин». Или пятеро действующих лиц, одетых в трико семнадцатого века, вынимали из глубоких штанин пластиковые бутылки с надрезами и, направляя горлышки в первые ряды, сурово кричали:

- Фонтан! Фонтан! Встреча у фонтана!

Обозначая таким образом встречу Гришки-Лжедмитрия и Марины.

То, что произошло, когда играли Бунина, превзошло «Театр на бревнах» в десять раз.

   На сцену вышли все те же, слегка подуставшие актеры, безучастно глянули в зал и завели надоевшую им и нам шарманку. 

   Легкое приглушение света в зале, долженствующее изобразить наступление вечера, несколько оживило публику, выведя ее из сонного созерцания. И в этот момент герой, не переставая болтать, уселся на пол, жестом пригласив подругу последовать его примеру. 

   Героиня послушно уселась напротив возлюбленного, невнимательно слушая и лениво отвечая герою рассказа, видимо скучая и мечтая о ночлеге и ужине в местной гостинице «Аврора». Герой тем временем начал делать плавные движения руками в воздухе, как бы веслами рассекая озерную гладь. Зрители улыбнулись, довольные разгадкой задачи.

   Тут бы актеру и остановиться! И благополучно доиграл бы он, бедолага, свою несчастную роль, но нет! Злая судьба несла его прямо на пороги внезапно выросшей перед ним шумящей Ниагары… И лодка завертелась, и, хлебнув бортами, сверзилась в отчаянно гудящую пропасть. Потому что!

   Потому что, во усиление озерного эффекта, несчастный опустил руки с воображаемыми веслами, поднатужился и издал, надувая губы,  нечленораздельные булькающие звуки:

- Ку-в-в-в-ва-а-а-а-а-а! Ку-в-в-в-в-в-в-аа-а-а!

Что должно было погрузить нас в мнимую реальность болота с его бульканьем и лягушками.

Но неожиданно погрузило в массовую истерику.

Я после никогда не слышала такого отчаянного, обрушившегося, словно лавина, хохота! Смеялись рядами. И, глядя друг на друга, начинали смеяться снова и снова.

Бедные артисты, не ожидавшие такой встречи от невоспитанной, но обычно доброжелательной, истосковавшейся по высокому искусству провинции, растерялись, не зная, плакать им или тоже смеяться.

Пять минут в чопорном зале партийного просвещения, отроду не знавшем такой реакции, волнами ходили непрекращающиеся взрывы смеха, перетекшие потом в овацию. Хлопали, не жалея ладоней, хлопали, вытирая слезы. Хлопали долго и радостно.

Выходили из зала, освеженные смехом, почти счастливые, дождавшиеся этого самого «необыкновенного», редкостного по своей неожиданности исключительного случая, названного потом в просторечии "Играли Бунина".