мания..

Гроза Мария

Один из дней
В мире нет одинаковых снежинок и одинаковых людей. Но любому человеку хочется тепла, участия, любви и… шоколада.
(Известная мысль в моём понимании.)


 
 
Не преминула ругнуться в сторону архитекторов, спроектировавших такого монстра: дом вытянут в не- мыслимую букву «зю». Гулкий двор объединяет население хорошей советской деревни: пятнадцать подъездов, шестьсот квартир, в каждой квартире проживает по три- четыре человека. Вот и получилась такая беспокойная, вечно пьяная, орущая автомобильными сигнализациями, деревенька.
Глянула на часы и поняла, что меня удивило. Обычно в это время слышен стон, в котором с трудом можно узнать слова из модной когда-то песенки Профессора Лебединского: «Я убьюююю тебяяя, лодочник!..» Совсем недавно мне показали его. Типичный член нашего ТСЖ (товарищества каких-то там жильцов), который рюмочку мимо рта не пронесёт. Но кураж-то  некий  просматривается. Да это и понятно —столько лет петь одну и ту же песню и лишь первые строчки. Могу только посочувствовать его жене,  если,  конечно,  таковая имеется.
По ногам прошлась Наташка, привлекая к себе моё внимание. Наташка — черная вислоухая шотландская кошка с совершенно круглыми янтарными глазами. Со- четание таких глаз и маленьких прижатых к голове ушей делает её похожей на сову. Ежедневно наблюдая за ней, я поняла: а кошки-то в наше время всеобщей компьютери- зации и нанотехнологий стали другими. По-другому едят. Наташка, например, заданный ей корм достаёт из миски лапкой и аккуратненько так с неё ест. Видела однажды, как она, зажмурившись, потянулась к миске за очередной порцией и тут же вытаращила глаза в удивлении — корма на лапе не оказалось, поскольку миска была   пуста.
Появление  Наташки   в   доме   для   меня символично. Я даже передвинула дату ее рождения на 2 месяца назад и назначила 10  июля.
 
Вислоухой шотландскою кошкой Корм подъеден до самого  донца….
Взгляд во тьму… Что там в доме напротив? Снова свет из чужого   окошка…

Двор затих, как засохший гербарий… Как король в заколдованной сказке, Старый дворник следы заметает
По  невидимой  чьей-то указке…

Из колонок заливисто-хриплый — Этот стон у нас песней зовется… День опять обещает стать битвой. А победой моей обернется ль?..*

C десятого июля начался новый этап моей жизни, пол- ный горечи и обид, но принятый как факт, в котором есть и счастье, и радость и, что самое важное,— надежда.
Память услужливо вернула в детство. Вот я, маленькая девочка, в солнечно-жёлтом платье, с двумя косичками. Ухватилась за две самые родные руки мамы и папы. Пры- гаю. От этой картинки в глазах защипало сладостно, по- тому что опять почувствовала незабываемое чувство полёта и восторга. Эх, как я жалею, что так и не решилась прыгнуть с парашютом в тот день… Один из самых счастливых дней моей жизни, до которого ещё много-много лет.  Но  об  этом  позже…
Красивая и молодая мама, папа и озеро. Всю жизнь я прожила на берегу этого озера. Как будто мощный магнит не отпускает меня от него. Оно и сейчас выглядит вели- чественно.

 

 
   Если,конечно не знать , что сегодня купаться в нём опасно для здоровья. Парадоксы нашего бытия. Озеро стало сточной канавой, но на моё детство его хватило: купались, не вылезали из воды целыми днями. Большой дворовой компанией располагались на нескольких одеялах, каждый со своим нехитрым провиантом, собранным бабушкиными или мамиными руками. Бутылка из тёмного стекла, доверху наполненная квасом, варёная картошка, зелёный лук и булка хлеба кирпичом. И вкуснее этой еды ничего не было! Да уже, вероятно, и не будет. Еда вкуса детства… Конечно, можно сказать, что жилось всем нелегко, но ведь ни тогда, ни сейчас в голову не придёт думать так.
— Сорок один, ем один! — это я кричу ранним утром на крыльце своего подъезда, зажмурившись от солнца и, собственно, даже и не вижу кому. Так положено, потому что в руке у меня кусок хлеба, смоченный водицей и посыпанный сахаром…
А  в ответ:
— Сорок восемь, половину просим! — И ведь подходишь к тому, кто первый успел меня заметить и прокричать эти волшебные слова, и даёшь откусить, и ни капельки не жалко этой вкуснотищи!
Почти каждая семья была многодетная. По нынешним меркам. Трое и четверо детей приходилось на пап, мам и бабушек. А матери-одиночки, как и разводы, были редко- стью. Женщин-одиночек и детей, как мы сейчас говорим, из неполных семей жалели, к ним относились сочувственно. Взрослые вздыхали, кивали и про такую женщину го- ворили:
— Эх, хорошая Лида… но вот судьба у неё не складывается...
Или:
— Сама виновата, зачем пошла в проводницы?.. Проводница в том нашем социуме — это вообще экзотическая профессия .
 
 И женщины, и мужчины работа- ли на заводе-гиганте. Садиков было мало и никто нас не выдёргивал раным-рано из  наших  панцирных кроватей и не тащил за руку по улице в садики-ясли. Я твёрдо могу сказать, что почти все мы, дворовые, получили домашнее воспитание —родители уходили на работу на целый день, а многим приходилось по скользящему графику — с четырёх, в ночь и с утра… Вот, надо же, вспомнила… Для меня это звучит почти что как припев из песни, а куплет —  это
«стан тысяча двести, пуск, формовка, вальцовка и… скоро аванс».
Дети оставались дома с бабушками. У кого их не было,— со старшими братьями и сёстрами. Я без приукрашивания могу сказать: жили одной семьёй, старшие опекали младших, а мы, малышня, безоговорочно подчинялись им.
Летнее утро моего детства...
Выхожу во двор, а народ уже подтянулся, за «козлиным» столом сидит (так называется стол, где мужички рубятся в «козла», то есть, в домино. В это время суток он наш — детворы. К обеду подойдут мужчины. Подойдут те, кому идти работать в ночь, а после пяти — кто уже отработал. Это место можно назвать эпицентром двора — нешуточные страсти кипят за столом: утром мы планируем свои важные дела на день, к вечеру всё чаще раздаются азартные возгласы: «Рыба! Козёл!»
Я-то знаю, что это такое, потому что, так сказать, «мы родом из детства».
Вечером же и женщины подходят к столу, чтобы загнать своих благоверных «на печку». Женщины порой ругались: изредка мужчины распивали пиво, что и вызывало недовольство их половин. Моей мамы никогда не было среди них — отец «козла» не забивал.
 
Мужчины выпивали, но никогда в своём детстве не видела картины, столь привычной сейчас — пьяные за таким же примерно столом, но уже в нашем сегодняшнем дворе, плевки, окурки и  мат.
Два таких разных двора! В одном я жила в самую счастливую пору — в детстве, в другом живу сейчас и никогда не скажу: в   несчастливую…
...А утром это наше место. На столе лежит газета, а на ней лепёшка расплавленного прозрачного и ещё тёплого сахара. Это Витька Сидоров, наш наставник, с утра по- старался:
— Мамка только ушла на работу, я сразу стал плавить сахар... Я ещё «лимонку» добавил,  чувствуете?
Мы  все чувствовали...
...что Витька молодец — такое сам и для нас приготовил!
...что Витька сейчас ещё что-нибудь такое   придумает!
...что Витька никогда не позволит этим… с той поло- вины  двора...  обидеть нас.
...что Витька вечером нам расскажет очередную захватывающую историю, может, из своей жизни, а может из чужой….
...что Витька — наш атаман. Не кумир, нет, а именно атаман!

  А дом, построенный пленными немцами в начале 1950-х, и сейчас стоит в нескольких метрах от озера.
  Меня зовут Мария Гроза. Да, вот такая фамилия, громкая и запоминающаяся. Она мне досталась от моих двух браков. У меня есть убеждение (сама не понимаю, отку- да оно, на чём основано), что женщина дважды должна выйти замуж. Я это  сделала.  Дважды  выходила  замуж за  Максима  Грозу.  И  родила  ему  сына  Кирюшу  и   дочь
 
Лизку-Лизоньку. И прожита между двумя замужествами целая жизнь, с совершенно другим укладом и статусом свободной  и  зрелой женщины...
   На сегодняшний день у меня стойкий приобретённый синдром «покинутого гнезда». Кирилл уехал в Москву, Лизка уехала в млс… Места лишения    свободы.
***
   Моё сегодняшнее начинается молча. А в родительской семье  было  строгое  правило  —  начинать  день  со  слов:
«Доброе утро!» и заканчивать пожеланием «Спокойной ночи». Долгое время я пыталась эту традицию поддерживать, но как-то незаметно она  исчезла.
   Первым делом я включаю телевизор. Под его бормотание готовлю чай и начинаю бормотать сама. Судорожно переключаю каналы, когда начинается сводка криминаль- ных новостей. Но попадаю на точно такой же блок или на рекламу. Мысль движется в привычном русле — ну кому это хочется слушать с утра? И о чем они думают там, на телевидении? Вопросы риторические, но это означает, что я начинаю включаться в привычный ритм. Дальше, по моему собственному расписанию, душ. Уже в ванной слышу, как брякнула входная дверь. Это Максим ушёл на работу, и у меня есть два часа полного одиночества. На лихой маршрутке до своей работы я добираюсь за 20-30 минут. А маршрутки сейчас почти все лихие, да еще с кавказским или азиатским акцентом.
   Водители радостно приветствуют пассажира: «Заходи, даррагой! На следующей остановке выходят — ты сядешь!» Имеется в виду, что скоро будешь ехать сидя. Но на следующей остановке, как правило, никто не вы- ходит, а добавляются ещё один-два горе-пассажира, которым предстоит трястись в этой развалюхе, согнувшись в полупоклоне.
 
   Моё, почти праздное, шатание по квартире прерывает телефонный звонок.  Меня  пугают  воскресные утренние и в любой день ночные звонки, но сегодня будний день, и скорее всего спросят гинекологию. Заполошные дамочки особенно активизируются в понедельник. Что уж у них там происходит в выходные — остается только догады- ваться. Но даже моё богатое воображение не даёт подсказки. Когда-то, во времена добрых и крепких празднований всевозможных событий с ночёвками друг у друга, такие звонки вызывали новую волну веселья: праздник из воскресенья плавно перетекал в понедельник, и наши мужички находили множество причин, чтобы появиться на работе с обеда… Обычно трубку брал Шура Старков и солидным басом подтверждал:
— Да, это гинекология… что у вас случилось?.. Вам обязательно нужно прийти на приём сегодня же! Записывайте, в 12.30… вы записываете??? — не забывал спро- сить строгим голосом,— повторяю, в 12.30! Восьмой кабинет. Да.
    Вот и думай, что могло произойти, чтобы так безоговорочно поверить тому, что в регистратуре гинекологии на приём записывает мужчина… Однажды я  услышала, как подобным образом развлекался мой сыночек Кирюша, пробуя на слух свой ломающийся голос. Весельчак-забавник, конечно, схлопотал  затрещину.

   А Шуры нет уже три года…. И все три года я не хочу в это верить. Все кажется – сейчас услышу суматошный звонок в дверь, пойду открывать, а там Шура, хмельной и веселый, с непременными словами:
— Открывайте шире двери, мы приехали из Твери! И дальше уже за столом:
— На столе капуста, и в доме не пусто!

 
 
   В одну из последних встреч Шура приступил к своему традиционному шоу — чтению стихов Есенина. Рядом сидела моя племянница, что вызвало у него прилив вдох- новения, и я с удивлением отметила, что ему хватает артистизма!

Я любил эту женщину в белом
(рука отводится в сторону),
А теперь я люблю в голубом…
(рука прижата к сердцу).

   Балагур и затейник, на первый взгляд, совершенно легкомысленный тип, стал моим другом со студенческих лет… А ещё он — крёстный моих детей.

   А позвонила Таня Старкова, Сашкина жена.  Уже вдова. Не люблю это слово… Тане приснились крысы, и ей надо знать смысл этого сна, потому что среди своих под- руг я считаюсь чуть ли не профессиональным толкователем снов. Таня сегодня едет смотреть загородный  дом для своей семьи, вот поэтому и позвонила так рано. А то, что я могу понять значение сна, в какой-то мере    правда.
   Всё детство я прожила в одной комнате с бабушкой, и моя детская память цепко ухватила и сохранила разговоры с ней: снится собака — к другу, большая собака — к большому другу, ребёнок — буду сильно   удивляться… А я внесла свои коррективы в эти толкования. Первым делом интересуюсь, какие были ощущения — приятные или нет? Это главное. А Тане приснились две крысы, одна большая, другая маленькая. Большую она прогнала, а маленькую прибила книжкой! Хороший сон. Были какие-то препятствия, но Таня и во сне успешно справилась с ними, как умеет справляться в жизни.
 
   Я часто думаю о том, насколько интуитивно правильно Таня выстроила свою  жизнь  после  Сашки.  Как-то? спустя полтора года, я спросила у неё — стало ли полегче?..  Просто  не  дождалась ответа.
  Таня продала старую квартиру, где они жили и  где жил Саша с самого рождения. Вместе с пацанами больше трёх лет жили на съёмной. И вот совсем недавно   заехала в новенькую, ещё пахнущую лаком и краской, просторную свою.
А сейчас Таня решает новую проблему: нужно перевозить маму из Краснодарского края. Для неё-то и подыскивается дом.
   Звонок прервал и мои мысли. Лизка… Что у неё сей- час там, в зоне? Ага,  по  времени  —  завтрак.  Разрешат ли ей сегодня заниматься на компьютере? Лизка, по её собственному изречению, изучает законы изнутри — на зоне…  Вот  и  пришёл   интерес  к  учёбе.  Но  что     прежде
пришлось пережить нам всем, об этом отдельный разговор...



...Вот сообщение от Светы. Поехала на недельку в другой штат погостить у сына. Со Светой мы вместе учились в институте и нашлись в «одноклассниках» через много лет. Хотя в студенческие годы  мы  просто общались, сейчас нас связывает крепкая дружба, потому что нашлось много то-чек соприкосновения,  хоть  и живёт  Света  в Америке.
   Кирюша написал вечером, когда мой день уже закончился… С ним разница в два часа, поэтому и получается, что читаю его вечерние сообщения. Кирилл почти   всегда меня радует.
 
 Он молодожён и очень успешный молодой человек.
 А вот письмо от нового друга, из Ульяновска, а там вчера взрывались военные склады. Валера ресторатор, сообщил, что взрывом снесло окна…
Мне нравится с ним общаться. Болтаем о многом и  ни о чём: рассказываем о своём городе, об отдыхе, обмениваемся рецептами… Такой простой незатейливый разговор с новым человеком. Когда я почувствовала, что наше общение стало переходить в другие рамки, сработал инстинкт самосохранения. Нет у меня сейчас душевных сил, чтобы вникать в чужие проблемы и реагировать на них. В своей бы голове разложить всё по полочкам и решать. Решать проблемы.
  Самая реальная проблема — это то,  что  в  ближайшем будущем я окажусь в новом для себя статусе — безработной. Наша русско-американская компания, несколько лет успешно двигавшая свою продукцию на региональном уровне, дышит на ладан. За время работы я освоила несколько… не знаю как сказать правильнее… или специальностей, или профессий. Хотя  у нас в России сейчас на всё про всё одна профессия и специальность — мЕнеджер. К этому забугорному слову прибавляются, опять же, иностранные приставки, и вот вам, пожалуйста, перед вами большой начальник — топ- менеджер (таковых в нашей компании нет), а вот тим- менеджеры  имеются.  Это  тоже  начальники.
  Я старший менеджер отдела телемаркетига и за время работы приобрела бесценный жизненный и профессиональный опыт. С тоской думаю о том, что скоро все мои профессиональные достоинства накроются медным тазом.
…Ну, кажется, всё. К работе готова, пора бежать. Терпеть не могу опаздывать и поэтому почти всегда даю себе фору по времени.
 
 Чаще всего выхожу раньше, по- тому что тогда можно пройтись по парку, посидеть на скамейке у фонтана с дельфинчиками, полюбоваться розами. Много-много роз в миллионном городе кажутся мне нереальной картинкой. Ладно бы они росли у нас на каждом углу, так ведь нет. Но не рвут почему-то… Всё встало на свои места, когда увидела неприметного охранника с очень правильно выбранной точкой обзора. Ему виден каждый кусочек парка. Вот тебе, Маруся, и розы. Сиди и любуйся. А заодно и получай эмоциональный настрой на работу.  Хорошо.  Приятный момент.

И ненужные мысли сами собой уходят из головы — это то,  что  мне нужно.

О ф и с
   В офисе вкусно пахнет кофе. С утра все  выстраиваются в очередь к кулеру и к кофейному автомату. Лёша, молодой парень из Москвы, на двери своего кабинета сразу закрепил солидную табличку — БОСС. Мальчик играет в свои игры и это неплохо у него получается. Но кризис прошёлся по всем… С самого начала моё общение с Алексеем Ивановичем приобрело шутливо-прикольный характер. Лёша-то мне в сынки годится, но для него я всё равно — Маша. Мне, наверно в силу жизненного опыта, хочется его поучить уму- разуму, а он всячески этому сопротивляется. Но то, что я у него хожу в доверенных лицах — это известно всем.
   Начинается обычный утренний трёп о различии менталитета и взглядов на жизнь столичного жителя, то есть его, и аборигена, регионала,  то  есть  меня.  Это  словечко — регионал — я подслушала в Москве, откуда совсем недавно вернулась со свадьбы Кирилла и   Кати.
 
— Маша, ты у нас теперь вся пафосная и гламурная, из Москвы вернулась…
Увидел у меня новый шарфик.
— Да, Лёша, приобщилась к столичной жизни.  Но  у нас в центре бомжики среди бела дня на газонах не валяются. А у вас на Арбате — пожалуйста!
— Подумаешь, увидела одного…
— Нет, Лёша, они у вас валом лежат. И на ваших маршрутках написан только номер, а  куда  она  идет?.. На наших — прописаны даже остановки.
— Маша, да ты бы подошла и спросила!
— Спрашивала,   Лёшенька,   только   вы,   москвичи, от иногородних, как чёрт от ладана шарахаетесь…
— А это потому, что вас, приезжих, сразу видно, ходите затравленные.
— Что ж, вы, москвичи, тогда у меня просите десять рублей в ручку положить?
И действительно, я совершенно обалдела,  когда  ко мне в метро подошёл молодой, здоровый парень, прилично одетый и вежливо так  спросил:
— Мадам, не могли бы вы мне дать десять рублей? От изумления не говоря ни слова я отдала десятку.

   Всё! Разминка окончена. Здравствуй, утро рабочее! Го- лова занята, ни одной мысли о Лизе, хотя не проходит и часа, чтоб я о ней не  думала…
В мои обязанности входит собеседование с людьми, которые хотят работать в нашей компании. Раньше я это делала с большим удовольствием, а сейчас — нет. Ещё годик назад у нас, действительно, можно было очень неплохо  зарабатывать…
Вот пришёл парень с железной дороги. Даже с самого управления железной дороги.      
  Мама дорогая!
   А СМИ усиленно вдувает в уши, что кризис закончился и волна сокращений тоже. Ну, не было у меня до сих пор людей с железной дороги! Молодой семейный парень с высшим образованием уже две недели ищет работу. В глазах ожидание и надежда.. Служебные обязанности я отрабатываю честно — рассказываю о компании, о возможном окладе, ну и обо всём   прочем.
   Сколько людей приходит ко мне! От себя парню честно советую поискать другую работу. Хотя могла бы, что называется, развести его и не терять, при этом, своих денег, как только что сделала. Вот и проявился мой региональный менталитет, моё периферийное мышление. Парня и его семью по-человечески   жаль.
  Следующий кандидат в наши работники таких чувств у меня не вызывает. Он всячески скрывает то, что плотно сидит на шее у родителей. Я это поняла через несколько секунд. Ну, пусть попробует поработать у нас, дам я ему возможность побыть самостоятельным. Думаю, хватит его на полдня. И потом полгода может говорить родителям с чистой совестью, что работу   искал.
   Люди очень по-разному ведут себя на таких процедурах.  Почти  все  волнуются.  Кто-то   слушает   меня, не поднимая глаз. Тогда я иду на всякие ухищрения — делаю паузы, неожиданно задаю  вопросы,  чтобы  только увидеть глаза и  удержать взгляд  хоть на  пять секунд и понять, адекватно ли воспринимается информация.            Иногда бывает наоборот. Я устаю от взгляда. Тогда  я  даю  себе  передышку:  кручу  в  руках  ручку или начинаю перекладывать бумаги. Работа требует душевных сил. Человеческое общение — это трудное дело. Иногда из  «пыточной»,  как  я  называю  кабинет для собеседования, а он очень маленький, я выхожу совершенно   разбитая.
 
  В офисе тем временем идёт своя жизнь. Офисная. Всё у нас есть: и интриги, и служебные романы ….
Количественный состав меняется посезонно. Летом увольняются, отдыхают или просто бьют баклуши. А к осени опять сбиваются в стаю. Дилеры, менеджеры, торговые представители — как угодно можно назвать мужскую поло- вину нашего коллектива, но суть и цель у всех одна — работа на результат! Так у нас называется продажа   нашей, в общем-то, недешёвой продукции. И вся работа компании выстроена по американскому образцу. На мой взгляд, очень всё это походит на дебилизм в легкой степени.
  Это своё особое мнение я изо всех сил стараюсь помалкивать. Но бывает, что и не сдерживаюсь… И выходит мне это боком.
  День у дилеров (вот словечко! попахивает наркомафией) начинается с митинга.
Целый час идёт разбор полётов! Кому есть что сказать о предыдущем дне, тот в  теме.
  Целый час в большом демонстрационном зале стоит немыслимый ор и мат. Матерятся все поголовно. А моя душа так и не научилась принимать матерщину. Мне прямо-таки физически становится плохо.
  Сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы не матерились хотя бы в моём присутствии! Однажды я провела показательные выступления. Один из дилеров го- ворил ровно две минуты и с первого матерного слова я начала загибать пальцы и считать вслух. Потом ко мне присоединился Лёшка, тоже из основных матерщинников, потом вслух стали считать остальные. Только Серёга  так и не понял, почему вдруг всем стало весело, пока я не сказала ему, что за две минуты он матерился пятнадцать раз. Митинг заканчивается сатанинскими плясками. Это они   так   разогреваются   перед   работой.   
 
  При всем при этом вся честная компания при костюмах и галстуках. Дресс-код. За нарушение его из зарплаты вычитается штраф в размере пятисот  рублей.
А ещё у нас висит колокол, или как это будет у моряков? А, вот вспомнила,— рында.  Удар  в  рынду  означает — продажа состоялась! Походя бить в колокол строго запрещается. Как-то нашлась пара шутников… Им пришлось выложить из своего кармана те же пятьсот рублей. Вот в такие серьёзные игры играет мальчик   Лёша.
   В первое время организовывались очень шумные и очень пьяные корпоративы, присутствие на которых было строго обязательным. Причину неучастия и неявки надо было обосновать. Для корпоратива не надо было особых поводов — по итогам месяца, день компании,  Новый  год и прочее, прочее.  В офисе, с выездом  на природу, в  сауну, в другой город, поездка на лимузине по городу… И почти всегда с непременным стриптизом. В зависимости от по- вода он мог быть мужским (это считается шикарным подарком на 8-е Марта), ну а чаще всего, женским. Ведь для себя стараются! И заканчивается всё, как обычно,— свальным грехом или его началом. Я во всех этих половецких плясках принимаю живое участие до этого самого момента, до свального греха. Я ухожу по-английски. Я не ханжа. Просто мне хорошо известно, как себя будут чувствовать те, кто поддался алкоголю и завтра будут героями дня. Во всех углах большого офиса их поведение будет с дурными смешками обсуждаться — к гадалке не ходи. Да и никогда я не любила подобных зрелищ! Всё это предсказуемо, скучно и несимпатично. Следующий день после такого события с большой натяжкой можно назвать рабочим. Даже полдня. Но те, кто выездные, те работают. Остальные обсуждают- и пьют воду из  кулера.
  Давно  уже  не  было корпоративов…
 
  Отдел телемаркетинга — это десять-пятнадцать девочек. Так нас называют мальчики нашей компании!. Я здесь самая старшая по возрасту. Работают и восемнадцатилет- ние, и солидные замужние дамы. Все обращаются друг к другу по имени и на «ты». Свободное общение. Для себя я придумала термин «стильная демократия», но мне это нравится.

  Атмосфера в офисе почти всегда лёгкая и непринуждённая и поэтому работается мне с удовольствием. Почти всегда……
  Когда я пришла в компанию, старшим менеджером была Аня Мищенко. Но я это не сразу поняла, а она не поставила меня в известность. И не мудрено — на тот момент Аня не чувствовала себя начальником. Это позже она вошла во вкус, а тогда… ну, показала моё рабочее место, вручила главный рабочий инструмент — холодную базу. Тот, кто работал в подобных компаниях, знает, что это такое. А по-простому, это обзвон потенциальных клиентов по телефону. Весело. Кто на хрен пошлёт, кто к сердцу прижмёт… Чем больше сделаешь звонков, тем больше у тебя появится возможностей в материальном  плане.
  Первые  две  недели я  никого  вокруг   не  замечала. По телефону говорить — это тоже надо уметь! Я и училась. И однажды прислушалась к себе — боже, что я та- кое говорю? Помимо адреса, клиенту надо объяснить, как найти наш офис.
  А говорила я примерно  так:
— Это новое высотное здание. Наверху на  здании часы, и наш вход находится над этими    часами…
  Как говорится, выше крыши нужно было прыгнуть, судя по моим словам. Самое интересное, почти все это слышали, но никто мне об этом не сказал. Наконец-то    на это обратила внимание сердобольная Женька Гущина .
 
 Я учла, но ещё пару раз пригласила пройти над часами. По  инерции.
  Офисная мебель у нас современная и очень хорошо, что столы стоят вдоль стены отдельными кабинками. Это даёт иллюзию уединения. Можно отключиться на некото- рое время от гула, который стоит целый день, подумать и… поплакать. Бывают такие моменты, когда я не могу сдержать слез — это я, конечно, про Лизу…
  Работа предполагает также элементарное знание компьютера. Очень меня поразил тот факт, что девчонки, только что окончившие школу и имеющие дома компьютеры, совершенно его не   знают.
  Максим (в то время мы были в разводе) подарил Кириллу компьютер ещё тогда, когда они редко у кого были дома. К компьютеру было не подойти — Кирюша и Лиза по очереди эксплуатировали его. И всё равно я втискивалась в их плотное расписание со своим «покажите мне это, покажите мне то…» Кирилл злился. Да это и понятно — дома появилось много-много дисков со всякими стрелялками  и  стратегиями.  На  мой  очередной вопрос:
  «А что сейчас делать?» — Кирюша отвечал, что это всё элементарно и всё там написано. И ещё одна трудность: в анкетах в пункте «знание языков» я пишу — базовый немецкий. Была до последнего времени совершенно уверена, что «Sale» — это название бутика, а никак не скидки! А компьютер предполагает знание английского.     Вот с этим у меня вышел напряг.
  Да и как понять нашим детям то, что в школе у нас на уроках труда на картинках показывали железного монстра под названием ЭВМ, а перфокарты мы крутили на спицах. Поэтому компьютер вызывал у меня изумление. А Шурка Старков искренне считал его адской машинкой, и мне   это
 
было понятно, ведь мы заканчивали одно и то же высшее учебное заведение.
  В моём дипломе красуется запись «библиотекарь-библиограф высшей квалификации». Сейчас специальность называется как-то по-другому, но суть-то одна — заканчи- вала я библиотечный факультет. Там и свела меня судьба с моей Иркой и Шурой.    Банальная фраза, но самые банальные истины зачастую оказываются единственно вер- ными — судьба свела нас на всю   жизнь.
  Наше трио сложилось сразу.
  Шура, выдумщик и сказочник, как звала я его, был генератором идей, зачастую шальных. А мы и не сопротивлялись особо, когда он вместо занятий предлагал посмотреть новенький цветной телевизор, который купили его родите- ли. Конечно, это был повод к веселью. В складчину покупалось винишко и после положенных оценок покупки начиналось веселье — с песнями и танцами до прихода родителей. Напротив Шуркиного дома располагалось  общежитие «химиков» — такое понятие бытовало в те времена, довольно-таки   нередкое.   Не  то  что  цветной    телевизор!
  «Химиками» называли условно освобождённых уголовников; их поселяли их в такие общежития под надзор  милиции. Как правило, они трудились на стройках либо на других предприятиях — с вредными условиями труда. Они были обязаны  в определённое  время быть дома — в  общежитии.
  «Химики» скучали и в распахнутые окна наблюдали за жизнью двора. Шура ставил пластинку, открывал свои окна и мы втроем лихо отплясывали цыганочку, а Сашка нам под ноги бросал мелочь. Мы веселились, «химики» тоже,  и  всем  было  хорошо.

 Начала  про   мебель   и   про   «можно поплакать….», а вспомнился Сашка. Да это и  понятно…
 
  У Ани Мищенко всегда на цепочке висела подвеска — головка Нефертити; такие штучки обожают привозить наши люди из Египта. И логин у нее был Nefert. Больше всего Аня любила в рабочее время вести задушевные беседы. Не знаю,  по  какому  принципу  она выбирала себе собеседницу, но это означало одно — ты «попала». Все её разговоры начинались с «горячей» сводки о положении луны, в какой фазе она находится и каким ожидается день. Потом тема плавно переходила на личные  проблемы:  муж  Толян  не  зарабатывает,  дочь боле-
ет,  мама  не  понимает,  с  отцом  в  ссоре…
  Происходило это так: Аня подсаживалась к кому-ни- будь из нас и доверительно, почти шёпотом весь свой бред выкладывала.
  Однажды я услышала, как Аня призналась самой младшей из нас, Настёне, что её любимая героиня — Анжелика, маркиза ангелов Анн и Серж Голон. Настёна это невозмутимо съела, потому что в ухе у неё, обращённом ко мне, торчал наушник от плеера, а я отвернулась, чтобы Аня не увидела моего лица. Но тут у меня в голове щёлкнуло: так вот на кого Аня старается походить! Почти белокурые локоны до плеч, глаза зеленоватого оттенка, плавная речь — бац, и перед нами Анжелика,  маркиза  ангелов!
   Частенько в слушательницы Аня выбирала меня. Мы с ней близки по возрасту, она посчитала это веским доводом и самозабвенно исповедовалась, а я делала вид, что участвую в этом, изредка вставляя в её монолог многозначительные «угу» и «дааа», при этом делая ей знаки, на мой взгляд, очень понятные — мне надо работать! Я начинала энергично черкать в ежедневнике, активно щёлкать мышкой. Аня не останавливалась. Она входила в раж, заводясь от самой  себя.
 
  Вскоре я поняла, что от Мищенко надо держаться по- дальше, потому что она ещё обожала и собирала    слухи:
— Ты не слышала, приехала к Лёше из Москвы его Люда?
— Ты не знаешь, почему Вова такой грустный?
— Что опять произошло у Женьки?

  И Аня увидела во мне человека, претендующего на ее место. Я это почувствовала и честно сказала ей, что ее кресло меня не интересует. Для неё это было кресло с большой буквы, а я видела просто стул. Аня не  поверила и  начала интриговать…
«Я ведь начальник!» — всё чаще и чаще повторяла Мищенко эту фразу с утвердительно-вопросительными интонациями. Как-то случился форс-мажор — некому было проводить собеседование. А народ, который пришёл тру- доустраиваться, уже истомился в холле. Лёша вызвал меня и  спросил-попросил:
— Маш, сможешь подменить Вову ?
— Лёша,— ответила я,— ты же знаешь, я всю жизнь с людьми работаю. Почему бы и нет?
— Ну смотри, я проверю..
   И проверил: попросил провести мастер-класс. Так у меня появилась новая обязанность.
   «Я же начальник, почему не я это делаю?» — с этим во- просом Аня раз в три дня обязательно подходила к Лёшке, а он, посмеиваясь, делился со мной:
— Анна опять  тобой  недовольна,  снова  жаловалась: и почему ты у нас собеседуешь? Почему не она?
    Наша база вскоре исчерпала себя, и работать по ней не было уже смысла, да никто и не работал. Но Алексею Ивановичу Анна Мищенко преподнесла факт, как акт саботажа именно с моей стороны с предложением тут же меня уволить.
 
   Подобных поступков, и не только в отношении меня, на её счету накопилось много. Наконец ей просто было сказано: «Вы уволены!»…
   Я люблю людей, хотя и не раз за это поплатилась. Спокойно отношусь к их слабостям и заморочкам, а ей, при случае, перед Новым годом, сказала: «Начальство обычно не любят, но уважают. А вас я не люблю и не уважаю — и как начальника, и как человека». Она промолчала, а на Новый год всё-таки подарила мне фотоальбом. У меня подарка для неё не   было…
   Да бог с ней, с этой Аней. Время от времени она мне звонит, исправно поздравляет с днём рождения и праздниками…. Вот и недавно позвонила. Видимо, дошёл   слух о невеселых делах компании.
Поменьше бы встречать таких   людей…

   А у Лизки уже должно пройти второе построение…

***
   Есть у нас одна парочка, которая на наших глазах про- ходит все стадии служебного романа. Весь офис это знает и с интересом наблюдает за развитием событий. А парочка сложилась,  должна  сказать  без  лишней  скромности, с моим живым участием.
  Мой офисный дружок, Вовик Соколов, хохотун и большой любитель женского пола, и моя двоюродная сестра Милка — вот составные части   романа.
   У Вовы такое правило — выходить из своего  кабинета и прощаться с коллективом нашего отдела после окончания рабочего дня. Для каждой девочки у него найдётся шуточка-прибауточка, а для Милки — особый взгляд.  И  сегодня  этот  ритуал  был  соблюдён. 
 
  Вова у нас тим-менеджер. Личная жизнь у него  протекает бур- но. Женщина, с которой он живёт, старше его, и они постоянно ссорятся. Даже не зная причины очередной ссоры (а Вовик может изредка посетовать), могу сказать твердо —поводов для ссоры эта женщина даёт хоть отбавляй.
  Милку на работу в компанию притащила я. Она уже несколько лет в разводе. Увлечение у неё одно — она сама. Любит повторять фразу «людям надо помогать». Ну а под словом «люди» имеет ввиду, конечно, себя. Шейпинг, шопинг — это её стихия.      Я это хорошо понимаю, но я ведь сказала — люблю людей, а поэтому мне хочется, чтоб всем кругом было хорошо.
  Милке же очень не хватает стабильности в личной жизни, и когда наша парочка прошла букетно-конфетную стадию, я на правах старшей родственницы поучала её: хочешь замуж — забудь хоть на денёк о себе, приготовь хороший ужин, без своих вегетарианских вывертов, выслушай мужика, вникни в его   проблемы…
  Совсем недавно Вова мне   сказал:
— Я б  женился  на  ней,  но  на  Милу  где  сядешь, там и вокзал… Готовить абсолютно не умеет, проблемы — только  у неё…
  Видимо, отношения у них подошли к    завершению. С Милой мы теперь просто вежливо общаемся, никаких родственных отношений. Очень скучно говорить на одну и ту же тему под названием «Мила». Когда я собираюсь на очередное свидание к Елизавете, у неё не хватает ума передать привет, ну а уж о плитке шоколада и говорить нечего. Вот и получилось очередное разочарование…
  Про мою Лизу в отделе узнали от Милки. Я не делаю особой тайны, но и говорить не люблю на эту тему. Как говорится, знают двое, знает и   свинья.
 
  Когда в очередной раз я отпрашивалась на свидание, Лёша не стал в дурашливом тоне задавать своих обычных вопросов:
— Зачем тебе три дня?
— Что делать будешь? Я поняла — знает…
  И потом он напрямую спросил, как я съездила к дочери. Милка рассказала Наташе, а Наташа поделилась своим «сочувствием» ко мне со всеми…
  А Лёша спросил не просто   так…
  Он помог. Не пустой болтовнёй — взял и отдал мне офисные стулья, кресла канцелярии. И всё это я отвезла в учреждение, где находится Лиза. А называется это гуманитарной помощью, и где-то там, в большой канцелярской книге, в головах начальников и даже в головах Лизиных соседок, нам ставится плюс…    Большой.

Дед
  А сегодня мне нужно ещё навестить отца. Ему скоро исполнится девяносто лет, и вот уже три года мы вместе учимся жить без мамы. Сашу Старкова я последний раз видела на её похоронах, а через две недели не стало и его…  Такой  тяжёлый  период  у меня…
  Отец, или привычнее — Дед, совершенно особенный человек. Где бы я с ним ни появлялась — на улице, в госпитале на другом конце города — обязательно найдутся люди, которые подойдут:
— Здравствуй, Иван Васильевич! Как поживаешь? Начинать жить без мамы было трудно.    Первые полгода он просто молча плакал
  Сидел в кресле, у выключенного  телевизора,  и плакал.
   Я подходила к нему, прижимала к себе, как ребенка,
 
и гладила, гладила… Давно заметила, что в такие моменты жизни не могу найти подходящие слова, а потом поняла, что они и не   нужны.

   Через полгода я ему всё-таки  сказала:
— Пап, каждую ночь перед сном говорю «спокойной ночи, мамочка, спокойной ночи, Лизонька». Я тоже горюю и мне  очень  тяжело,  но  знаю,  что  у  меня  есть ты и что я не сирота, а у тебя есть я. Давай всё-таки будем жить и радоваться каждому  дню.
  Время от времени я зову его жить к  нам.  И Максим был бы рад, а я бы с большим удовольствием   заботилась о нём у себя дома. Хотя ответ мне известен заранее — будет очередной отказ. И я хорошо его понимаю, потому что тоже очень привязана к своему   дому.
  Деда знает почти всё пожилое население нашего микрорайона, потому что он много-много лет ведал кадра- ми на нашем заводе — гиганте черной металлургии. А в конце 50-х годов демобилизовался из армии, из очень непростого её подразделения под названием СМЕРШ. Вот поэтому я с полным правом и говорю, что человек он осо- бенный. Даже и не потому, что за плечами такое прошлое и почти целое столетие, а в силу его    характера.
  А ещё могу назвать его самородком. Ведь никакого образования, кроме высших курсов партийной школы. Существовало такое общество — «Знание». Отец был его лектором и читал лекции в школах, общежитиях... Я и мои дети тоже слушали его лекции, потому что вся моя семья закончила одну и ту же школу. В наших местах так часто бывает — родители и дети, и одна школа на всех. Одним словом — регион… Кирилл и Лиза очень гордятся своим  дедом.
   И всю свою жизнь Дед ищет правду. Раньше это дела- лось так: пишется  письмо на пяти  страницах в ЦК     КПСС
 
на имя Генерального секретаря, в котором он вовсю режет правду-матку и критикует действия правительства. Мама, если успевала, то перехватывала письмо, а если нет, то оно уходило по указанному адресу. Отсюда и многочисленные выговоры и взыскания по партийной линии. Бывало, суть подобного письма высказывалось с высокой трибуны перед высоким собранием. Ну и, понятное дело, побаивались его местные власти: таких смельчаков в округе было немного. Добрый и доверчивый человек в быту. Мама же у нас всегда была главной. Иной раз любила подшутить над отцом, зная, что он искренне переживает за всё, что происходит в стране. При этом она часто впускала в разговор матерные словечки, которых от папы не слышала ни разу.
   Как сейчас, вижу такую картинку: мама читает   газету.
— Вань, пойди сюда! — кричит.— Вот в газете написано, что опять цены повышаются.
  Он хмурится:
— На что? Ответ:
— На стулья венские!
— А ещё на что? Мама с хохотом:
— На х…и деревенские!

 Вот так жили мои родители. Прожили вместе столько, сколько я ещё не живу на этом   свете.
  Лизка у отца любимая внучка (а внуков шестеро и уже пятеро правнуков). Дед очень скучает по ней и мечтает о том, как они пойдут с ней гулять… Лиза часто так делала — сажала родителей в машину и возила их по городу, показывая интересные места. Была ещё у неё добровольная обязанность — набить деду трубку табаком…    Сколько раз он уже говорил:
 
— Эх, когда же Лиза мне набьёт табаком трубку? Я отвечала:
— Потерпи, немножко осталось, и погуляете, и на могилу к маме вдвоём съездите, ты только не болей.
  Я долго скрывала от родителей  свою  беду,  потому что я — мама и хорошо знаю, как это не спать по ночам, думая  о детках.
Маме рассказал о Лизе мой «милый»  братец,  который гораздо старше меня и который всегда любил делиться  с  родителями  проблемами,  особенно  чужими. Вот он-то и  постарался,  просветил  мать.  Ну  что ж, бывает и так. С некоторых пор  я  даже  в  мыслях его называю — «этот человек», потому что только он, можно сказать, откровенно позлорадствовал по поводу Лизы. Жизнь внесла коррективы и в родственные отношения  тоже.
  Мама (она уже смертельно болела) сказала мне  так:
— Дочь, не терзай себя, оставь её в покое, ничего ты не сможешь сделать….
  Я только спросила:
— Мама, а ты б меня бросила?
— Нет.
— Тогда о чём мы говорим? Я её никогда не брошу и я её вытяну.

  У нас по сей день существует субботний ритуал «читушка», так дед называет мерзавчик водки. Делается это всё к обеду. Я накрываю стол. Максим разливает сто грамм фронтовых… Для поколения отца — это и хлеб насущный, и общение. Первая стопка выпивается и почти сразу начинаются воспоминания. И с каждой субботой воспоминания отодвигаются от сегодняшнего дня, уходят всё глубже и  дальше.
 
  Однажды меня осенило — а ведь отец живёт в своем мире, для него уже нет течения времени. Оно остановилось где-то там. Зачастую он не знает, какое сегодня чис- ло, какое время суток, хотя пребывает в полной памяти и здравом уме.
  Подсказку я услышала, когда делала передачу Лизке. Еле-еле пришла на передачу незнакомая бабуля. Она и рассказала, что ей девяносто три года, не ведает какой год, какое число, но знает, что сегодня третья суббота месяца и ей нужно сделать передачу для дочери. Такая вот горькая правда у этой бабули, как впрочем и у меня… Дочь у неё хорошая, но муж всю её жизнь издевался над ней, пырнул ножом и остался на свободе. Она выжила, со временем пришла в себя и зарезала его…

  А совсем недавно мы нарушили привычный порядок. Собирались в Москву на свадьбу, и очень нам хотелось, чтоб Дед передал свой привет Кириллу и Кате. Задумали сделать видеоролик с Дедом в главной роли. Снимали аж три дня!
День первый. Покупаем «читушку», приезжаем, накрываем стол, надеваем на Деда парадный пиджак с орденами и медалями в несколько рядов. Объясняем ему ситуацию, мол, будем тебя сейчас снимать, а ты поздравь молодых. Дед усаживается за стол и первым делом интересуется, вода в рюмке или водка? Всё правильно, мы ведь кино снимаем, а в кино всё бутафорское. И Дед начинает с воодушевлением:
— Дорогие мои! Поздравляю вас… с днём рождения!. Максим останавливает съемку, всё начинается заново:
— Дорогие мои! Поздравляю вас с законным бракосочетанием. Желаю… И приглашаю вас на своё бракосочетание (это он про свой предстоящий юбилей, переволновался Дед)…
 
   И с чувством выполненного долга тянется за   стопкой.
   Так и не получилась наша съёмка в первый  день.
   Посоветовавшись, решили напечатать текст крупными буквами на листе формата  А4.
   День второй. Всё повторяется и вопрос про водку тот же... Напечатанный текст произнесён. Сняли. Дома посмотрели — не понравилось, не видно   Деда.
   День третий. Стол накрыт уже на  кухне.  Перед  речью выпито две стопки водки и уже без всякой бумажки, со словами от души у нас получился замечательный ро- лик. Оценили это и гости на   свадьбе.

  Всякий раз, как я открываю родительскую квартиру своими ключами, с порога  слышу:
— О-о-о, кто ко мне пришел! — радостно приветствует меня Дед.
  И всякий раз я радуюсь, ощущая себя счастливейшей из женщин: меня жив отец, у меня есть муж, у меня двое детей и, надеюсь, скоро будут внуки. В конце концов, у меня есть кошка Наташка. И пусть у меня непростая ситуация с Лизой. А у кого их нет, этих сложных ситуаций? У кого- то муж пъёт горькую и устроил маленький семейный  ад, у кого-то нет мужа или жены, кто-то болеет без конца или мается  без работы…
  А я живая и здоровая. У меня есть силы и терпение. У меня есть  уверенность  в  том,  что  всё  будет  хорошо. И пусть будет всё хорошо у моих родных и    близких.

Вечер
  Вот я и дома. А сразу за дверью начинается ежеднев- ный приятный ритуал — меня встречает Наташка. Она лениво  выползает  с  места  своего  последнего     сончаса,
 
   какое-то время внимает моему приветствию, а потом, как в замедленной съёмке, начинает заваливаться на бок. Нужно непременно погладить пушистое брюшко, потре- пать за ухом… Наташка будет валяться на спине и таращить свои круглые глаза до тех пор, пока не дождётся всех этих манипуляций. Я это проверяла. Всё это повто- ряется с приходом Максима. Такой пустяк, а неизменно улучшает настроение или корректирует  его.

  На сегодняшний вечер особых планов нет. Разве, что по мелочи... А мелочь эта называется подготовка передачи для Лизы. Это даже больше, чем наука, увы, освоенная нами. Руки-то заняты, но от мыслей никуда не денешься… Весь день я старательно убегала от   них.
  В данный момент я леплю пирожки и думаю... Вдруг слышу, Макс (он в это время моет яблоки, тщательно перетирая одно за другим) говорит с каким-то отчаянием:
— Неужели она и после этого не поймёт и не оценит того,  что  мы делаем?..
  Это и мои мысли, озвученные им вслух… В такие моменты мне вспоминаются бессонные ночи, нервные по- трясения, проданная за гроши  машина…
Смысл сказанного в том, что души наши принадлежат только дочери.

  Кстати, несколько слов о науке передач: все  конфеты, к примеру, нужно освободить от фантиков. Положить их в прозрачный пакет. Это независимо от того, лето или зима на дворе. В тридцатиградусную жару мы просто-напросто передали бы большой шоколадный ком, если б не купили для этих целей сумку-холодильник. Шампунь, если дома не перелить в прозрачную пластиковую бутылочку из-под минеральной  воды,  придётся  переливать  в  пакет перед
 
окном приёма передач, хотя тот же кефир или бифидок принимают в натуральном виде, в каком его покупаем. Витамины, которые там-то просто необходимы,— только по назначению врача, как и любые лекарственные препараты. Вот бы я пришла в аптеку с рецептом на витамины… Городской сумасшедшей наверняка посчитали бы. А Лизке надо подать заявку на приём к врачу, дождаться его, под- писать рецепт, если врач сочтёт нужным, позвонить нам (разрешено два звонка в месяц) и ждать передачи… По- нятное дело, мою Лизу туда никто насильно не тащил… Но многого я не могу понять и  принять.
  Вопросы-то возникают невольно. Мы считаем себя цивилизованным обществом или пытаемся создать его видимость?  Вопрос  далеко  не праздный…
  Максим «там» уже приобрёл стойкую репутацию «неудобного» родителя. Пытается что-то доказать и получает один тот же ответ: у нас приказ, хотя на стене тоже висит  приказ  —  для   общего   обозрения   и  назидания, и смысл его совершенно другой: причёсанный и гладкий. Я искренне сочувствую женщинам, которые там ра- ботают. Считаю, что для такой работы нужно иметь просто несгибаемую психику. Беда, страдания, слёзы — видеть это каждый день тяжело неимоверно. Это для меня, для мамы…  Но  ведь  и  они  чьи-то  мамы.  И как-то я видела здесь: мать  уходила  со  смены,  а  сын  пришёл на работу. Встретившись, они нежно поприветствовали друг друга поцелуем. Простые и понятные человеческие отношения. Многие становятся заложниками сложившегося порядка: получили образование, а работать можно только в таких местах, на зоне, теряя здоровье и дожи-
даясь  ранней пенсии.
  Радует моё сердце, что встретились люди, которые достойны уважения. Они ежедневно приходят на    работу
 
за периметр и не стали равнодушными, озлобленными стервами.
   Вот совершенно не обращала внимание на это словечко «периметр», а ведь слышала его в разных песенках… Теперь знаю, что такое периметр… Освободи нас, господи,  от  такого  знания.
  А есть  и  такие,  которым  эта  служба  просто  в  кайф. Я сразу узнаю их. Отказывая, она (сотрудница) пританцовывает, разговаривает  и  громко,  и  весело,  глаза  горят! Я  их  называю  овчарками  и,  мягко  говоря,  не люблю.
  На передачи я больше не езжу, мой внутренний резерв исчерпан. Мне не хватает даже двух дней, чтобы восстановиться. Ездит Максим.

  Слёзы по стёклам, как по накату… Думаю… больно… А стоит ли? Надо! Думаю, надо! И думаю, стоит… Только забыть невозможно всё то,
что так ноет…

  Больно безумно, и больно ужасно, Только всё так бесполезно-напрасно. Мысли, как грозы,
  И грозы, как мысли…

 Люди! Зачем вы, как тучи зависли? Сердце не бьётся у карусели… Умерло сердце у карусели…
Люди заметили, и… обалдели..
   (Стихи Оксаны Пекарской)
  Впереди ещё ужин. Я люблю готовить. Давно разделила для себя всех женщин на две категории: женщина-тряпка и женщина-кастрюля, ну, или там сковородка, как угодно.
 
  Женщина-тряпка тщательно блюдёт чистоту, может даже перемещаться по дому с тряпкой в руках. Есть у меня такой пример — Милка. Она ежедневно моет пол. Если мы пьём чай, и у меня упала крошка, тут же хватается тряпка и начинается возня у меня под носом. Как- то  на  пороге  моего  дома  она  заявила  своему бывшему:
«Дима, обуй тапки, а то у тебя носки чистые». А у меня тут, можно подумать, жуткая антисанитария, потому  что я пол каждый день не  мою!
  Всё, что  положено  делать  для  поддержания чистоты, я делаю. И результат люблю, кто ж не любит порядок? Для меня это осознанная необходимость. Поэтому отношу себя к другой категории: я — кастрюля. В этом образе и фантазия, и вдохновение, и даже азарт! На кухне у меня в ходу слова с ласкательно-уменьшительными суффиксами: вкусный борщик, замечательный салатик, изумительная селёдочка… А ещё я люблю приговаривать-пришепётывать. Максим говорит, что я колдую. Может, так и есть, потому что вкуснота получается почти  всегда.
На ужин же сегодня традиционное греческо-испанское блюдо — мусака. По-русски — это запеканка с картофе- лем, баклажанами, сыром и фаршем. М-м-м-м…    вкусно!
  Ну,  и  просмотр сериала…   Я   хаусоманка,   а Хью Лори — мой любимый актёр. С нетерпением жду очередного сезона. А сегодня последняя серия шестого сезона, и это греет душу, потому что впереди самое тяжёлое время суток  для  меня… Ночь.
 
Гроза Елизавета

10 июля








 
 
   Есть своя прелесть в том, чтобы проходить весь день в халате и в тёплых носках (ноги мёрзнут почти всегда), время от времени отрываясь от книжки, чтобы совершить набег на холодильник и тут же опять вернуться к чтению. Давно у меня не было   такого…
   Вот и теперь я занята мыслями. И бегут они в бешеном темпе. В голове, как в бокале с кока-колой, вскипают пузырьки, и мозг клокочет-клокочет… Вот этого своего состояния я и боюсь больше всего на свете, потому что такое я уже проходила. И очень часто хвалю сама себя за то, что пережила и выжила и что не в психушке после десятого июля.
   Десятое июля… Я его ждала, леденея, замирая, как угодно, но ждала… Что-то должно было  произойти… Лизка тогда уже сидела на системе (пришлось познако- миться со специфическими терминами). Я начала звонить ей с самого  раннего  вечера.  Абонент  был  вне  доступа. В четыре утра она наконец-то позвонила сама. Две минуты разговора по телефону — и горя и боли стало больше. А позвонила она из  милиции…
  Дальше  я  даже  не  могу  восстановить  ход   событий. Я ездила в отделение милиции, разговаривала с оперативником, с которым мы с дочерью были хорошо знакомы: он учился в той же школе, а я там к тому же проработала пятнадцать лет.
Потом опять звонила, звонила, опять ездила в мили- цию с водой и бананами, и просто тупо сидела или шла в Лизкину комнату и, уткнувшись в её подушку, беззвучно плакала.
  Всё усугубилось ещё и тем,  что  Максим сломался. Ушёл от проблем традиционным способом, который называется запой.
  А Лизе было плохо. Очень  плохо…
 
  В этот день состоялся суд, официально — «суд по мере пресечения», и моя девочка все заседание этого суда про- лежала на двух стульях. Тогда я поняла, что так худо ей никогда  ещё  не было...
  Заседание быстро закончилось, Лизе вызвали «скорую» и увезли. Я начала осознавать, что долгие годы дочери не суждено переступить порога нашего дома. Хо- телось одного — лечь и лежать в позе эмбриона, ничего не слышать, не дышать, не говорить. А разговаривать пришлось.  Надо  было  отвечать  на  звонки,  встречаться с адвокатом и «добрыми» людьми… Внезапно позвонила незнакомая женщина  (откуда  у  неё  мой  телефон,  я так и не поняла), предложила помощь и назначила встречу. Я, конечно, была готова ухватиться  за  любую соломинку, выслушать любой совет, потому что оказалась совершенно безграмотна в правовых вопросах, а тем более в уголовных…
  В отделении милиции первый раз я была, когда получала паспорт, а второй, когда давала показания как по- терпевшая, а это — целая история, которая очень сильно отразилась  на  Лизе…
  В конце восьмидесятых нас ограбили жестоко и цинично.
Кирюша уже ушёл на учебу, а нам с Лизой в школу нужно было идти во вторую смену, поэтому, проводив сына, я прилегла рядом с Лизой. Максим, собравшись вы- ходить, открыл входную дверь… и получил удар по голове. В квартиру ворвались маски-шоу с   обрезами.
  Лиза молчала, а я орала не своим голосом. Нас под прицелом повели в ванную, а там уже стоял на коленях Максим, весь в крови… Сколько этот кошмар продолжался я не знаю. Но помню, что в голове билась одна мысль: «Если начнут стрелять, я опрокину Лизку в   ванну
 
и закрою ее собой». Вот так и сидела, приготовившись в любую секунду действовать…
  С того самого дня у Лизы начали трястись руки, она стеснялась ходить в школу. Почему-то ей было стыдно. Она целый год ночевала у дедушки и бабушки, пока мы не переехали в новый  дом.
  Я не могу представить, что творилось в её детской головке, если даже нам, взрослым, было страшно жить. Лизе тогда было десять, а Кириллу двенадцать    лет…
 Максим лёг в больницу с язвой, а меня несколько раз вызывал следователь, выясняя всё новые детали (а я всё меньше и меньше помнила). Дело скоро закрыли, а страх не проходил. Спать я ложилась, поставив рядом с кроватью ружьё, потому что мы с Кириллом долгих двадцать дней оставались в квартире  одни…
  Вот и всё моё знакомство с милицией. Осталось ощущение полной их бесполезности и ненужности. Надоело смотреть на замотанного следователя с совершенно иско- рёженной психикой, недалёкого и неумного, выслушивать его жалобы на жизнь, и я перестала туда ходить по их звонкам-приглашениям, чтобы опознать очередного подо- зреваемого. Хотя и собака взяла след. Бандюки впопыхах оставили сумку, которую приготовили для награбленного добра. След вёл в тот самый дом, у озера. Явная зацепка на мой обывательский  взгляд…
  Не люблю я этих милицейских. Они не защитили мою дочь, не смогли или не захотели найти отморозков, которые держали её под дулом обреза, а вот наказать… Дочь наказали по полной программе. Закон что дышло.. Это я поняла. Стопудовая следовательша, вся в рюшечках, оборочках и кудряшках, повернула следствие  так, как ей этого хотелось. Я вообще-то не  употребляю  таких  слов,  как  аптекарша,  библиотекарша,  профессорша.
 
  В литературном русском языке их нет. В их звучании мне слышится что-то обидное, презрительное. Но её я так и назвала — следовательша. Ей  подходит.
Невзлюбила она Лизу с первой встречи. Я это почувствовала сразу, словно читала её мысли: «Ну что, мамаша, получила доченьку-уголовницу? А надо было воспитывать… Надо было смотреть…» Это её хамовато-презрительное отношение к себе я ощутила в полной мере. Или у неё уже душа замылилась на человеческую беду? Да, вроде, не старая ещё. Но моё горе её, похоже, только раздражало. А я благодарна ей, а главное, Создателю за то,  что Лиза моя жива и  здорова,  за  то,  что  могу  дотронуться до её руки, щеки, обнять её раз в три месяца, и ещё что на кладбище хожу только на одну семейную могилу — на мамину. А самое главное, я уверена, что больше в нашей
жизни никогда не будет  наркотиков…
  Скептики могут усмехнуться. Разрешаю. Это ваше право. А у меня есть вера и этим я жива.
  Теперь о «добрых людях»… Тем вечером, десятого, по- звонила незнакомая женщина… Иномарка подъехала прямо к подъезду. Про себя я подумала: «На этот раз “скорая” не задержалась в пути». В машине две женщины полтора часа рассказывали мне о своей деятельности — за хорошие деньги они могут вытащить кого хочешь из любых переделок, ведь в милиции тоже люди (оказывается!!!) работают. Очень они удивились, когда услышали от меня, что я хочу, чтоб моя дочь прошла через эту мясорубку. Тут в ход пошли страшилки о тяжёлой жизни в местах заключения и особенно в женских колониях, а она, мол, у меня девочка домашняя, неприспособленная и вряд ли выйдет живой и здоровой… Ну каково мне это было слушать? Воображение моё сразу пришло «на помощь». А тётеньки нежно так затрону- ли вопрос о вознаграждении милицейских товарищей и их
 
собственной деятельности. Я открыто сказала. что денег у нас нет (а они проявили удивительную осведомлённость о материальном положении моей семьи), и их интерес к моей персоне тут же угас. Прощание было скомканным. Обещали позвонить. Звонка я не дождалась,  конечно.
   А позже узнала, что в прокуратуре лежит много за- явлений на этих добровольных помощниц. Люди  верили и отдавали им свои последние сбережения. Для нашего общества это обычное явление — наживаться на бедах и горе. Я совершенно точно могу сказать, что каких-то два-три десятка лет тому назад такого не было. Не было наркотиков, не было всеобщего равнодушия. Что с нами случилось, люди?

  Ночью, без дневной суеты, снова думаю  о  том,  что еще можно купить для передачи Лизе, чтобы    уложиться в эти чёртовы двадцать килограммов. Порошок, мыло, шампунь, зубная паста — это всё уже куплено — и два килограмма минус. Это я так считаю своих слонов, чтобы заснуть.. В оставшиеся восемнадцать надо запихнуть консервы на месяц, колбасу, сыр, лапшу, обязательно лимоны и чеснок, четыре яблока, четыре банана (овощи так же — поштучно). Уже проверено на опыте — будет пятнадцать- семнадцать килограммов. Ещё надо умудриться засунуть печенье, конфеты и пищу домашнего приготовления. Хотя последние месяцы и её запретили по очередному приказу. Это лишнее — раз в месяц получать из дома несколько кусочков курицы с  картошкой…
  Арифметика нехитрая, но нам так и не даётся. Всякий раз приходится ещё дома что-то убирать, и всё равно ещё раз убираем в комнате  передач.
Такая арифметика и есть мой способ выживания — мысли  сбавляют  свой  темп.  Это  подсознание   приходит
 
мне на помощь. Я считаю банки,  килограммы,  лишь бы, в который раз, уйти от этого общечеловеческого вопроса: «Почему это случилось со мной? Что я не так сделала? В чём моя вина?» Уверена, не одна я маюсь ночами  подобными  вопросами...
   Лиза… Моя  Лиза…  Раньше  она  обычно  начинала свой день с песенки. Пела в ванной, пела, собирая учебники. Сначала — в школу, потом — в институт. Я иногда пришикивала на неё, уж слишком звонко и громко её пение звучало ранним утром. Вокруг неё всегда было полно друзей и подруг. Мальчишки из класса часто при- ходили к нам домой после уроков и пели. Очень красиво, чисто и многоголосо. Как-то раз я, раньше вернушись с работы,  застала  такую  картину:  они  все вместе, с дочкой во главе, самозабвенно, с криками и воплями, раскатывали на компьютерном кресле по всей квартире. А ещё моя Лизка — леворучка. Очень странно по на- чалу было видеть, как она пишет левой рукой, да ещё определённым образом вывернув карандаш. Я где-то прочитала, что по теории Ломброзо  леворукость нередко встречается у сумасшедших, преступников, и, наконец, у гениев. Это ещё одна моя попытка найти ответ…. Как ни крути, а это страшное слово «преступник» вошло в мою
жизнь,  не  спросив разрешения.
  А маме и Шуре,  наверное,  тоже  известно  это. Там, на небесах….
Внучка и крестница. Теперь тебе, Лиза, здесь, на земле нашей, нести ответственность за крёстного. Тебе назначено, потому что ближе тебя и Кирилла к нему никого нет. Лиза об этом   знает.
  Моя особая гордость в том, что дочь и сын между собой очень дружны. Лиза в детстве никогда не играла в куклы, она играла игрушками Кирилла. Связь между братом
 
и сестрой осталась до сих пор. Больше всего Лиза боялась встречи с ним в тех местах, где сейчас она находит- ся: «Ты, мама, меня простишь и поймёшь. А вот простит ли Кирилл?» Сын прилетел из Москвы, и встреча состоялась. Кирилл понял.   И, кажется,простил. Это было уже после десятого июля.
   До десятого июля…
  Сын поступил в институт, Лиза перешла в десятый класс.
У Кирилла появилось много новых друзей и впечатлений. В его группе оказался парень, который ходил на занятия с охраной. Но через две недели он перестал по- сещать институт, и ребята о нём  забыли.
  Через два года в этот же институт и на тот же факультет поступила Лиза, и по какому-то роковому стечению обстоятельств в её группе оказался тот самый парень, Иван Третьяков. Его папа — проректор этого вуза, и в центре города стоит их роскошный дом — бывший детский  сад.
  Как оказалось, эти два года Иван лечился от наркотической зависимости и приходил в себя. Никто этого особо и не скрывал. И я хорошо понимаю родителей Ивана, которые всё делали для того, чтобы вернуть сына в нормальную  жизнь.    Теперь понимаю…
   Они присмотрелись к ребятам в группе, благо дело, папа имел такую возможность, и изо всех сил стали окружать Ивана детьми из нормальных семей. Это не я при- думала, это их выражение: «дети из нормальных семей». Тогда же было положено начало совместным выездам в их загородный дом — с катанием на снегоходах и с дол- гими задушевными беседами, смысл которых заключался в том, что студенческая дружба — это на всю жизнь, и в том, что надо друг другу помогать… Вот так и началась их страшная «помощь» моей семье.
 
   А мне бы насторожиться. Но сердце  молчало… Потому что не было у меня опыта общения с наркозависимыми и их окружением, не было!!! От всей души хочу сказать всем тем, кто читает эти строчки: «Люди, бегите подальше от таких встреч! Это параллельный мир —  страшный и незнакомый. Пусть для вас он останется непознанным.» А пока до первого укола моей дочери еще далеко… Впереди и студенческая вольница моих детей, и мой раз- вод, и знакомство Лизы с Юлей, и первая любовь моего сына, и поездка дочери в Америку. Всё это бережно хранится в моих памяти и душе. Так же бережно храню я один из счастливейших дней в моей жизни. И ничего ведь особенного тогда не произошло — просто Лизка прыгнула с парашютом. Но мне, видимо, запомнилось само ощу- щение счастья, которое просто парило в воздухе вокруг
нас весь этот день. Счастливый   день.

                Счастливый день
  Лиза поставила меня в известность о том, что она прыгает с парашютом, что прошла инструктаж и что обратного пути уже нет, за день до прыжка. Я просто пришла в неописуемый ужас, потому что панически боюсь высоты, но… «пацан сказал — пацан  сделал».
   Наступил этот летний денёк, (люблю такие): раннее утро в дымке, чистые улицы, свободные дороги и воздух… с ночи чуть прохладный, но такой свежий и какой- то  благодатный,  что ли…
 Мы вчетвером — я, Лиза, Кирилл и Ксюша Краснова — полетели на «шестёрке» к лётному полю. За рулём — Ки- рилл, я на переднем пассажирском, сзади девчонки. Потихонечку присматриваюсь к Ксюше — одногруппнице сына. Мы видимся всего второй раз, но уж очень часто её
 
имя мелькает в разговорах Кирилла. Да и с Лизкой они уже подружились.
   И вдруг  меня  осенило:  «А  ведь  Кирюха  влюбился(!), и девочка ему взаимностью отвечает… И всё это они, молодые дурачки, пытаются скрыть под взаимными шу- точками и подкалываниями друг друга!» И душенька моя развернулась-встрепенулась, и потеплело на сердце… Бывает же так, что хочется остановить мгновение,— на- столько оно прекрасно. Вот и сейчас, рядом со мной мои красивые дети: Кирилл — высокий сероглазый блондин, Лиза — русоволосая кареглазка, и очень приятная мне девочка Ксюша, в которую мой сын влюблён. И уже оставшийся за плечами тяжёлый развод с Максом, со всеми вытекающими последствиями, кажется не таким ужасающим и тяжёлым.
   Мы часто живем и думаем, что всё ещё там, впереди — лучшее, счастливое, благополучное. И в жизненной суете пропускаем такие дарованные дни, но я его не пропустила, я на него настроилась и цепко ухватилась за его хвост. Вот поэтому моя память так и выдаёт эту зрительную картинку — тренировочный прыжок с десятиметровой вышки на первом поле.
  Героями дня у нас были девчонки, а я и Кирилл — в свите сопровождения. Мы с сыном, как и все ожидающие, удобно расположились на полянке с камерой, термосом и бутербродами, а народ отправился совершать первый прыжок. Мы засняли этот момент и стали спокойненько дожидаться их на  земле.
  С земли эта вышка выглядит вполне безобидно, но я никогда в жизни не стану прыгать с парашютом и никогда не пойму, что толкает людей на подобные подвиги. Мне, конечно, хорошо известно, что это происки адреналина, но ведь у каждого человека имеется своя граница,
 
свой порог для него. Сколько же он судеб сломал и жизней забрал… В погоне за кайфом люди лезут в горы, отправляются в рискованные путешествия, прыгают с высоты. Вот Лизке его тоже не хватило, и сыграл этот пресловутый гормон злую шутку с моей дочерью. А ведь навскидку кажется, что всё так просто… Я полностью согласна с сыном, который как-то сказал, что  попробовал всё, кроме тяжёлых наркотиков, но кайф получает только от работы. И я очень рада, что Кирилл нашёл свою дверь. Есть и другая, в которую можно войти, а выйти очень тяжело, но я всё равно не раз твердила Лизе:
  «Если есть вход, то есть и выход, нужно только очень сильно захотеть его  найти».
  К нашему биваку после прыжка подошла незнакомая девочка с лицом как будто из потустороннего мира. Она отдала мне на хранение ключи от машины, и от неё-то, от первой, я услышала, что вряд ли она сможет спрыгнуть с настоящей высоты.
Потом подошёл парень, знакомый Кирилла, и почти слово в слово повторил слова девушки, предположив, что из самолёта его будут скидывать пинками. Похоже, они все завидуют нам, у нас ведь впереди нет никакого прыжка.
  Прыгнули наконец-то и наши девочки. Кирилл всё это заснял на камеру. Лизка плюхнулась на одеяло, щеки её пунцовели, глаза горели, и слышала она в тот момент толь- ко саму себя, потому что Кирилл сказал: «Да-а, сеструха, что-то с тобой творится, если ты даже от камеры не отворачиваешься»,— ведь Лиза снималась на камеру только продуманно, тогда, когда, по её мнению, она готова была запечатлеться на века.
  Тут весь табор или, скорее, экипаж прыгунов, загомонил, зашевелился, машины резко взяли старт и помчались
 
на лётное поле — неведомо куда для  нас,  зрителей. Мы  чуть-чуть  не потерялись…
На лётном поле всем и стало ясно, что шутки закончились и прыжок с неба — это вам не шухры-мухры. Медкомиссия, формирование экипажей, назначение инструкторов… Всё это отработано по-военному, и будущие парашютисты, почти все, явно затосковали.      Не могу точно сказать, что именно я чувствовала в тот момент — больше за дочь переживала или радовалась за себя,  оттого что никакого парашюта у меня нет и не будет за плечами. Как  оказалось,  многие  из  присутствующих   зна-
комы с работниками аэродрома. К доктору не один раз подходил пьяный в дугу парень и просил разрешения на прыжок. Сначала его по-дружески отговаривали, а по- том, когда он стал толкать деньги, и вовсе пинками проводили с поля. А группа подростков, с мётлами в руках, убирала мусор и наводила порядок. Без слов  понятно, что эти дети на всю оставшуюся жизнь вошли в братство прыгунов, потому что они уже не мыслят себя без дозы адреналина. Хорошо это или плохо? Не знаю. Но считаю, что везде нужна своя золотая середина, правда, идти по жизни чётко в центре очень   сложно.
  Первый экипаж потянулся к самолёту, остальные ожидают очереди за пределами поля и пока внимательно наблюдают за происходящим.
  Вот уже и  посыпались  из  самолёта  фигурки,  и  ветер потащил разноцветные парашюты во  все  стороны. На смотровой вышке возникла какая-то суета — один из инструкторов резко побежал в сторону   леса.
  «Снесло, снесло», —  прошелестело по  сидящему ряду.  Девочки  мои  запереглядывались,  зашептались… Но тут стали подходить первые, уже с полным правом можно  сказать,  парашютисты.  Из  их невразумительных
 
восторгов и бормотания — «свободное падение, кайф и обязательно ещё раз прыгну» — можно было понять толь- ко одно: адреналин в крови  зашкаливает.
  У меня есть любимая фотография — Лиза идёт по лётному полю, на голове шлем, а спортивные штаны спущены до колен.. Это она шла мне навстречу после прыжка и кричала: «Мама, я больше не буду!»
  Кирилл их приземление наблюдал в бинокль:
— Мама, посмотри, как Лизка психует, шлем не может снять…
Я глянула, бинокль приблизил Лизу. Она, то судорожно собирала парашют, то сдёргивала с себя шлем, спортивный костюм… Вот в таком виде я и сфотографировала ее.  Часто  разглядываю  эту  фотографию….
  А Ксюшу тоже отнесло в  лес,  как  выяснилось позже, на целых пять километров вглубь. Кирилл сразу кинулся на поиски и вскоре они вернулись —   обошлось…
Ну а вокруг уже вовсю, что называется, накрывались
«поляны», разливался коньячок и разговоры шли только о прыжке и о свободном падении в нём. И Лиза с Ксюшей уже начали мечтать о затяжном зимнем   прыжке.
Вот  такой  был  у  меня  день.  Почему  он  запомнился?
Да всё просто.
  Волнения, переживания, полное ощущение участия в прыжке вместе с дочерью и, с другой стороны, Кирилл и Ксения, атмосфера их чистого чувства и будущих отношений. И получилась из счастья сплошная химия — выброс эндорфинов.  А  лучше  и  вовсе  не  заниматься  анализом,
потому что день этот состоялся и я его   помню.
  Как-то, недели через две, после работы я готовила ужин и краем уха услышала по телевизору — сегодня утром в Бондино разбился тренировочный самолёт, погибли шесть курсантов и  пилот…
 
  Лизка была дома: когда я заглядывала к ней в комнату, она спала, и я ещё подумала: «Ну сколько можно дрыхнуть?» и тут же пожалела —каникулы ведь. Но с этой новостью  я  побежала  к  ней,  принялась  её   тормошить:
«Лиза, Лиза, какой ужас!..» А Лизка вдруг крепко обхватила меня и, уткнувшись в плечо, зарыдала. И я поняла… Они с Ксюшей сегодня были в    Бондино…
  Я молча вышла из комнаты, мне надо было побыть од- ной... Это останется со мной на всю жизнь.
   Сейчас я уже не заглядываю в почтовый ящик, потому что наша переписка с Лизой как-то затихла, хватает телефонных звонков, да и, видимо, я уже выписалась, ведь первое время писала через день да на шести листах. А Лиза так вообще, не любительница писать — за время учёбы она не написала ни одного сочинения. Писала я (шла у неё на поводу, обычное дело.) и даже на выпускных экзаменах она добросовестно переписала моё. У Лизы хорошо было с математикой. Обычно я слышала такие слова: «Мам, ну помоги, ну у тебя это получается…», при этом состроив страдальческую рожицу. Вот и    помогала.
  В одном из писем я  написала:
«Лиза, мы никогда не должны забывать о том, что бог нас любит, а тебя вообще поцеловал в темечко! Всегда помни второй прыжок! Создатель тебе второй раз по- дарил жизнь. Я тебе хочу рассказать    притчу.
Решил как-то один человек, что у него слишком тяжёлая судьба. И обратился он к Господу Богу с такой просьбой:
— Спаситель, мой крест слишком тяжёл и я не могу его нести. У всех людей, которых я знаю, кресты гораздо легче. Не мог бы ты заменить мой крест на более лёгкий? И сказал Бог: «Хорошо, я приглашаю тебя в моё хранилище крестов — выбери себе тот крест, который  нравится».
 
   Пришёл человек в хранилище и стал подбирать себе новый крест. Он примерял на себя все кресты и все казались ему слишком тяжёлыми и неудобными. Пробуя на тя- жесть кресты, он заметил у самого выхода один, который и показался ему легче других и сказал Господу: «Позволь мне взять этот?» На что Бог ответил: « Так ведь это есть твой собственный крест, который ты оставил в дверях, чтобы примерить остальные».
  У каждого человека свой крест и нужно нести его достойно, не суетясь, не меняя его на другие. Помни, Лиза, и то, что подарки Господа не бесконечны, он тебя уже одарил несоизмеримо, а теперь испытывает. Не подводи, Лиза,  Его  и нас».
   В тот счастливый день я потребовала — чтобы больше никаких прыжков! Девчонки  посмеялись, переглянулись и разговор на этом закончился. До начала учебного года оставалась всего ничего, и это их изрядно подстегнуло. Я думала, что они настраиваются на затяжной зимний прыжок, а они сделали по-своему. Сговорились с каким-то парнем, он отвёз их на лётное поле в Бондино, и они прыгнули первым экипажем.
   А второй разбился у них на глазах... Погибло семь человек, среди них девушка, на попечении которой была бабушка. Решила сделать себе подарок на двадцатилетие, копила деньги…
  А в новостях по телевизору показывали, как у обломков стоит молодая женщина — в самолёте был её муж… Сорокачетырёхлетнего пилота пришло хоронить очень много людей. Опытный летчик, с большим количеством лётных часов.  Осталось  двое  несовершеннолетних детей…
  Об этой трагедии неделю говорили. А Лиза и Ксюша были рядом с ней. Эту неделю я не могла их видеть и не могла говорить с  ними.
 
  Я не могу для себя найти ответ на вопрос — зачем? Ради чего нужно рисковать своей жизнью? Зато я поняла: за всё надо  платить.
           ЛИЗА

  Мама, прости меня… Мама, родная… Знаешь, бескрылой хоть и рождена я, Видно, Господь пару правил нарушил, Взял и вложил мне крылатую   душу…

  Я не мечтала летать, я – хотела… Дали мне крылья – и я - полетела… Мама, прости меня… Мама… Родная… Ветер унес за обочину  Рая…
            (стихи Оксаны Пекарской)
   После первого курса Лиза и Ксюша засобирались в Америку по студенческой программе. Именно тогда, на одной из студенческих тусовок и произошло знакомство Лизы с Юлей Корзик. Когда я впервые увидела новую подругу дочери, то довольно  долго  изучала  её.  Точнее не скажешь, именно изучала. У девочки очень экзотиче- ская, яркая внешность, что и не мудрено, ведь в Юльке, как оказалось, намешано много всякой крови — и болгарской, и цыганской, и ещё какой-то. Яркая  натураль- ная брюнетка, большие карие глаза, носик «а-ля» французский — маленький, аккуратненький, чуть вздёрнутый, и  пухленькие  губки.  Броская  девица.   Очень.
Я уже давно подметила, что как яркие вещи, так и яркие люди как-то очень быстро надоедают. От блеска устают глаза. Удивительное дело, в этой девочке, помимо  крови,  похоже,  было  ещё  много  чего.  Юлька    могла
 
броситься на помощь по первому зову, дежурить ночь в больнице у кровати подруги, жестоко разбившейся в аварии. А могла и просто пройти мимо того, кого посчитала для себя неинтересным, не событием, что ли. Правильно оценить весь этот Юлькин коктейль: равнодушие и участие, практический склад ума и бездумное поведение, ми- микрию — для этого мне понадобилось немало времени. Она и ко мне приехала, когда я свалилась с высокой температурой, одна-одинешенька (Лиза была в Америке, а Кирилл уехал в поездку). У меня был сильный жар, и я металась без сил в полубредовом состоянии, без таблеток, без участия, жалела саму себя... Тут появилась Юлька — и в аптеку сгоняла, и накормила, а самое главное,
нашла  нужные слова…
  А ещё эта девушка всегда была окружена молодыми людьми, которые теряли головы, влюбляясь в неё до одури. А она и сама во все эти новые отношения бросалась с головой, с полной самоотдачей, потому что, как ей казалось, этот очередной раз,— самый-самый последний и настоящий и дальше начнётся красивая и обеспеченная жизнь в роли законной  супруги.
  На момент моего знакомства с Юлькой её молодой человек находился за океаном и играл в престижной хоккейной команде. Она часами разговаривала по телефону со своим
«заинькой, котиком, любимым мальчиком» и прочая, прочая… Любимый котик тут же блиц-переводом высылал материальную помощь на решение Юлькиных проблем. Эти деньги моментально спускались в бутиках. В них она становилась совершенно неадекватной, вмиг превращаясь в одержимую стерву, которую даже с натяжкой миловидной трудно назвать — глаза наливались кровью, с вешалок сметалась одежда, и из отдела в отдел носилась уже не девушка, а фурия …
 
   А как раз в это же время у Юлькиной мамы начались серьезные проблемы со здоровьем,  нужны  были  деньги на лечение, но я совершенно точно знаю, что ни одного доллара из этих переводов не было потрачено на здоровье мамы. У Юли оказалась «одна, но пламенной страсть — беззаветная любовь к деньгам», как говаривал очень уважаемый мною персонаж Ильфа и Петрова, товарищ О. Бендер, в данном случае ещё и отягощённая такой же страстью к тряпкам —  шмоткам.
  Целая вереница молодых людей прошла перед моими глазами и почти во всех отношениях Юля сыграла для них роковую роль. Парни дурели от неё, а Юля быстро остывала, не забывая запустить лапку в их  кошельки.
  Вот такой человек встретился моей   Лизке.
  Лиза наконец вернулась из Америки, а Ксюша осталась там, сначала до зимы, потом до лета и, как оказалось в итоге — на долгие годы. Вот так закончилась первая лю- бовь моего сына. Он ждал возвращения Ксюши год, а потом просто перестал отвечать на её звонки. Мы старались не говорить на эту тему, но я видела, что Кириллу нелегко. И Лиза тоже очень ждала Ксюшу. Она и сейчас говорит, что после всего случившегося смогла бы общаться только с Ксенией, потому что ей стыдно перед всеми
остальными,а перед Ксюшей — нет.
  Почти каждый день я общаюсь с ней в «одноклассниках». Сейчас она воспитывает сына, и с  Кириллом  у них сохранились дружеские отношения. Очень мне не хватает этой девочки. Часто думаю о том, что если бы была она рядом, то не случилось бы всего того, что произошло с Лизкой. Ксюша тоже сказала мне об этом, чувствуя за собой какую-то мифическую вину. Но, как известно, история не терпит сослагательного наклонения. Всё  уже  произошло.
 
   События же в нашей жизни начали разворачиваться с не- бывалой скоростью. Лиза знакомит Юлю и Ивана Третьякова, продолжает учиться, а Ивана на лекциях уже нет. У него с Юлей началась любовь. Родители Ивана знакомятся с мамой Юли, принимают участие в их жизни, отправляют парочку на отдых в Турцию, Юлька поселяется в огромном доме с прислугой и охраной. Лиза, как обычно, учится, общается с друзьями. И в этой обыденности и приходит время первого укола, чего я и не увидела и к своему несчастью пропустила… Оказывается, Ванька так и не отказался от наркотиков,
но это держалось от всех в тайне. К нему присоединилась Юля. Вот так и образуются цепочки, и одним звеном такой цепочки стала моя Лиза. Ей хватило одного укола, чтобы получить зависимость.
   Я задаю себе бесконечные вопросы, на которые так и не могу дать ответа. Очень хорошо помню один весенний вечер... Мы с Лизой пили чай, и она рассказывала про одного знакомого парня, который подсел на иглу:
  —Мама, ты себе не можешь представить, что делают эти наркотики, какие нужны деньги, как страдают близкие рядом с таким человеком. Мама, я никогда в жизни … И другие её слова через несколько лет на той же кухне:
  — Мама, тебе не повезло… у тебя дочь —   наркоманка.
  Кто-то из великих индусов сказал: человек приходит в этот мир один и уходит  один.
   Может быть причина  случившегося  в  одиночестве? Со своей болью, мыслями мы всегда остаемся наедине. Дар умения быть счастливым почти у всех есть в детстве, но лишь немногие умеют сохранить его. Большинство теряет эту чудесную способность уже в юности. Юность максималистична, ей свойственно всё драматизировать, зачастую она тянется ко всему мрачному, что, вероятно, расплата за детскую  радость.
 
   Уже в своем больном  состоянии  Лиза  не  раз  бросала мне  упрёки  в  том,  что  я  больше  люблю  Кирилла. Я  пыталась  ей,  глупышке,  объяснить,  что  моя   любовь к ним не может быть больше-меньше. Она просто разная.
А может быть на фоне Кирилла она всегда чувствовала себя на втором плане? Сыну  с  детства  всё  давалось  как-то  легко.  Рано  начал  говорить,  рано  читать… В школе учился играючи, и если бы не его раздолбайство, то легко бы получил золотую медаль. В сентябре перед началом учебного года (Кирилл перешёл в десятый  класс)  директор  школы  сказала  на педсовете:
— На особом контроле у нас Кирилл. Он, единственный,  идёт  на  медаль  без  всяких  натяжек.
  Но чего нет в Кирилле — это усидчивости, а  для медали надо было ему чуть-чуть посидеть за учебника- ми.  Тем  не  менее  школа  назвала  его  человеком   года: за его победы в  олимпиадах,  в  соревнованиях  по  лёгкой атлетике, за участие в КВН — всё это отметилось таким  почётным  и  престижным  для  школы званием.
Во время его учёбы в институте мне не раз звонила декан и просила повлиять на сына: «быть немного по- серьёзнее, потому что у Кирилла есть хорошее будущее  в  преподавательской деятельности».
  У этой парочки — Лиза плюс Кирилл — всегда был свой особый мир и отношения. Лиза выступала переговорщиком и ответчиком за детские шалости, Лиза не отходила от  постели  больного  Кирилла,  Лиза решала все  щекотливые  вопросы,  Лиза  давала   советы.
Как же всё случилось? Ведь она, в отличии от меня, знала и видела, к чему  приводит  наркомания,  и  всё- таки пошла на этот самый первый укол? Моя умная, красивая,  добрая  и  порядочная  дочь  и…    наркотики?
 
  Пусть это останется с ней, но в её прошлом, а я больше не буду разгадывать загадку: как и  почему?
  Но  теперь  наркоманов  я  вижу  издалека.  На     улице, в транспорте, в магазине, в аптеке. Их  очень  много. Это юноши и девушки. Всякие — симпатичные, хорошо одетые, на машинах, и уже такие, которые занесли ногу над могилой. Мой личный ад научил меня распознавать их с первого взгляда. Это жутко. Я их ненавижу. Я их жалею.
  А Юля поприсутствовала на суде, пару раз передала мне для Лизы передачки — пижамку, крем, шампунь; первые полгода ещё звонила, а потом вовсе исчезла из нашей жизни. Это закономерно и это к   лучшему.
  В моей жизни тоже было расставлено много точек  над
i. Сами собой завершились некоторые многолетние приятельские и даже родственные отношения. Жизнь отбросила от нас шелуху, а я даже особой горечи не испытала, просто  почувствовала облегчение.

                РЕЖИМ
  Женская исправительная колония общего   режима.
Общим режим в женской исправительной колонии можно назвать с большой натяжкой. Он, скорее, строгий. В мужских колониях и послаблений больше, и быт более налажен. Вот вчера видела по местному  телевидению, как обустроены комнаты свидании в мужской колонии с vip-номерами и в разных стилях. Есть даже африканский. В женской ничего такого нет и в   помине.
  В колонии круглый год только холодная вода, летом в жару на третий этаж корпуса она практически не по- ступает. Я знаю, что только в Лизином отряде сто с лиш- ним человек и ещё на этаже «квартирует» отряд. Такое
 
количество людей приходится на четыре унитаза и на четыре умывальника.
  Перемещение по зоне с сопровождающим, «отоваровка» в магазине два раза в месяц, ассортимент продуктов бедный, цены недешёвые.
Строго запрещены маникюрные ножнички, безопасные бритвы, конфеты в кармане, любая косметика, духи, но на зоне всё равно это   есть.
  Нельзя делать друг другу подарки ….
  И ещё очень много чего нельзя. Всё это наказывается штрафным изолятором на две недели — с правом одной прогулки в день.
Тяжелее всего переносится необходимость постоянного контроля себя. Лиза рассказала мне такой случай. Две женщины курили в локальной зоне, одна из них увидела пролетающих птиц и обронила фразу, весь смысл которой в двух словах — была б я птицей… С того дня она носит нашивку определённого цвета на форме, что означает-«готовность к побегу» и, само собой, предполагает  особый контроль.

  Известно, что женская натура гораздо хитрее, злее, изворотливее и я бы сказала, к подлости больше располагает. На зоне подобные качества расцветают в превосход- ной степени: кто первый побежал в штаб, тот и прав. Администрация приветствует стукачество, и никакие мелкие конфликты не разбираются. Прав всегда тот, кто первым донёс — это закон. Закон   зоны.
  Лиза из тюрьмы — так называется следственный изолятор (я этого не знала) — попала на зону в элитный от- ряд. Это значит, что всех гостей, журналистов, телевизионщиков администрация приводит только сюда. Порядок идеальный, нигде ни пылинки, ни соринки,    кровати
 
заправлены строго под определённым углом и, благодаря родственникам, обеспечивается очень хороший внешний антураж. За первые месяцы пребывания Лизы в отряде мы привезли огромный палас требуемой расцветки, утюг, гладильную доску, канцелярию — это только то, что я помню.
  Год для меня прошёл так, что даже не могу найти подходящего слова, чтобы определить моё состояние. Скорее всего, это была прострация. А вот надо же, привыкла…
  Вспоминаю свои слова:
— Это только животное может привыкнуть ко    всему, а человек — нет!
Наивная…    Человек    существо   приспосабливаемое, а вот собаке так и не привыкнуть к нелюбимому хозяину. Так  вот,  про  отряд.  Он   почти   полностью рабочий,  то есть все «сиделицы» ходят на работу либо в столовую, либо на швейную фабрику. Бывает даже отпуск, тогда  от-
пускники задействованы на хозработах.
  На швейной фабрике шьют форму для заключённых, для военных и милицейских, а также огромные палатки для тех же военных и тенты для «газелей». Есть «чёрный» пошив и есть «белый», это когда шьют рубашки и постельное белье. Максимальная зарплата составляет около семисот рублей. Из этих же денег вычисляются коммуналь- ные услуги за  проживание.
  Но работы всё равно не хватает, а работать хотят    все.
«Домашние» — так называют тех, кто не работает, потому что «сидят дома». Они с утра до вечера, с перерывом на хозработы, обязаны прослушивать воспитательные лекции в записи. На деле всё происходит так: в помещении, где стоит телевизор и где проходят лекции, народ валится на пол и тут же засыпает до первого окрика дневальной, сон вполглаза там — привычное   дело.
 
  Совсем недавно Лиза позвонила   :
— Мама, у нас в отряде будет родительский день, но я не знаю, стоит ли тебе   приезжать?
Это она так заботу проявила о моём душевном состоянии, знает о том, что я тяжело переношу все эти свидания. Ну что ж? Я сделала ещё один вклад в свою личную копилку под названием «надежда».

               СВИДАНИЕ
  Родительский день — большое событие в жизни от- ряда. Бывало, его откладывали из-за дисциплинарных нарушений. А мне давно хотелось посмотреть на жизнь зоны изнутри, ведь одно дело —думать и представлять и совсем другое —  увидеть.
Лизин  вопрос  меня,  конечно,  насторожил,  но  то   что я увидела —меня успокоило. Нас, родителей, встретил начальник колонии; он ответил на вопросы  и,  в  общем- то, не сказал ничего  лишнего.  Ну,  ему  эта  дипломатия по званию и по должности положена. Слушала я его, слушала и думала: «Ну, прямо, отец родной». По его словам и передачи-то не нужны — так хорошо на зоне кормят, и всё у  женщин  есть,  они  абсолютно  ни  в  чём не нуждаются. Только вот забыл он сказать —  та  же паста зубная в тюремном магазине стоит раза в полтора дороже…
  В советские времена было много понастроено типовых четырёхэтажек, в которых обычно размещались общежития. Заключённые как раз и живут в таком общежитии: в корпусе несколько отрядов. Отряд разделён на секции по бригадам; секция — это ряд двухярусных   кроватей.
   В отряде есть два холодильника, микроволновка, телевизор,  DVD-плеер.  Мы  передавали  в  отряд     хороший
 
микрофон для караоке. На десять человек полагаются одни нарды. Лиза виртуозно играет, всё пытается меня на свиданиях научить, но я отказываюсь. Мне жаль време- ни на игры. Эх, как бы я хотела залезть к ней в черепную коробку…Конечно, это полный бред. Но всего-навсего на мгновение, чтобы избавиться от своего страха за Лизу.
  Каждый отряд имеет свою локальную зону. Это место огорожено и предназначено оно для сушки белья, для курения.
  Лиза, очевидно, ждала нас и тут же подбежала. Выглядела она хорошо,  и  у  меня  настроение поднялось, я даже пошутила: «Лизка, да тебе всё на пользу — режим, свежий воздух, зарядка…». Посмеялись. Продолжая подшучивать и смеяться, зашли «в дом, где она теперь живёт». Да, Лиза так и говорит: дома посмотрю… разберу… Домом её была казарма. Чистая, бесполая и безликая.
  Никаких безделушек, никаких украшательств, только цветы на окне. Алоэ и колонхоэ заменяют аптеку. Все простуды лечатся с помощью этих  растений.
  А в секции  нас  уже  поджидали.  Девочки накрыли стол на табурете, специально для такого случая сделали торт. И хотя он был всего-навсего из коржей и сгущён- ки, праздник чувствовался. У меня даже настроение поднялось. Атмосфера встречи напомнила наши домашние посиделки. Лиза,  провожая  нас,  не  торопилась  уходить к себе «домой». Потом я оглянулась, и такая тоска меня взяла, когда увидела её издалека, уходящую, такую до мелочей родную, с такой знакомой   походкой…
  По дороге домой я молчала. Молча прожила сутки. Лиза начала работать на кухне в бригаде   бачковых.
  Это те, кто моет бачки-кастрюли и разгружает пятидесятикилограммовые мешки с сахаром, картофелем… Эта работа  на  зоне  считается  самой  тяжёлой,  потому      что
 
физическая нагрузка огромная — не разгибаясь, по три- четыре часа отмывать огромные кастрюли, прерываясь на разгрузку мешков.
  Лиза работала в паре с девочкой, которая отбывала уже второй срок. Первый раз она была «нарядной». И слово хорошее, и работа тоже. Нужно было закрывать наряды на работу. По этому поводу и шутили: была «нарядной», стала «бачковой». Без смеха и шуток жить там невозможно. Эта девочка, без слуха и голоса, любила распевать во всё горло: «прорвёмся, опера-а-а-а-а» именно в их присутствии, делая вид, что не заметила. Она и Лизу подбивала на потеху. Выйдут вместе на построение мелким шагом
гейши. Девчонки давятся от  смеха.
  Почему эта девочка во второй раз оказалась колючей проволокой? По статистике, семьдесят-восемьдесят про- центов отбывших заключение возвращаются обратно. Об этом я сказала Лизе, призналась, что для меня это страшные цифры.
  Лизка очень уверенно  ответила:
— Да, это так, но меня не будет в этих восьмидесяти процентах.Пусть мне будут предлагать миллион долларов, но больше никогда в жизни я не сделаю ни одного укола.
  Немного по-детски наивно. Но я верю. А эта девочка, Лизина напарница, даже не скрывает, что не собирается бросать наркотики. Мать выгнала её из квартиры, жить негде, работы не найти. Придётся вновь идти к старым приятелям… И всё — по   кругу!?
  Вот такой у меня теперь  опыт.
  Бригадир в отряде — второе лицо после завхоза. Она определяет рабочее место. Как правило, это доверенное лицо начальника отряда и ещё, более доверенное,— осо- биста. Некоторые начальники отрядов побаиваются своих
 
бригадиров и завхозов, потому что они «назначенцы» особого отдела. Я знаю случай, когда зэчка «снесла» контролёра,  очень  неплохого  человека,  с должности.
   Мою Лизку бригадир поставила на бачки. Почему-то она решила, что дочь метит на её хлебное место и представляет серьёзную личную угрозу. Назначение называется «получить папку». Очень многие хотят оказаться на виду у начальства, поэтому в ход идут интриги и подсиживания. Всё, как в нашем славном отечестве! На мизерной территории живёт государство в государстве с одинаковым социальным обустройством. Только порок общества заключён в порок зоны. Вот такая тавтология получается.
   За два дня до свидания Лизу определили в хлеборезку и на раздачу, что конечно, значительно облегчило  жизнь.
   Только спустя полгода я смогла обнять и взять Лизу за руку.
Вдвоём с Максом мы затащили наш груз и впервые оказались в зоне.
  Что везти с собой на свидание, можно ли там готовить, какие условия? — ничего этого мы не знали. Двое суток я не выходила из кухни: приготовила любимый борщ и куриный суп, три вида салатов,  курицу,  мясо… вся поклажа тянула килограммов на  сорок.
  Родственники сдают под замок все личные вещи, в том числе и лекарство. Всё и вся подлежит тщательному до- смотру с металлоискателем, продукты прокалываются длинным  шилом.
   Комната свиданий — это десять двухместных маленьких номеров. В номере самое необходимое: две кровати, два стула, зеркало и вешалка. Общая кухня, туалет и душ. Я, конечно, испытывала страх, оказавшись там, но общее впечатление не было тягостным, потому что была радость общения с  дочерью.
 
  Мы не могли наговориться, насмотреться, оторваться друг от друга, а мне хотелось отогреть, накормить свою кровиночку. Впервые за много-много долгих месяцев, я увидела свою прежнюю Лизку. Ясные глаза, белки аж голубые, замечательный цвет лица, а самое главное, она вся здоровая и духом, и телом. Вот уж поистине «не было б счастья,  да  несчастье помогло».
 К народным поговоркам и пословицам у меня особое отношение: если б мы жили с оглядкой на народную мудрость, меньше проблем возникало бы. Но нет же, не нужен нам вековой  опыт.
  Очень много сидит цыганок, и я не открою большой тайны, если скажу, что срок они отбывают за своих мужчин. Пока женщины в тюрьме, те на воле продолжают сбывать наркотики. Придёт время, сядет очередная родственница. Такое впечатление, что и на свидания они приезжают всем табором. Их много. Они шумные. Из кухни практически не выходят, потому что привозят мясо  вёдрами, и всё его надо пережарить. Лиза похвасталась, что понимает цыганский язык, но им не показывает этого: «А то они при мне не будут говорить о  своём».
   Двое суток пролетело незаметно, и наступило время слёз. Не видела, чтоб плакали другие мамы… А для меня начинается новый отсчёт времени —  трёхмесячный.
   Страх за Лизу поселился в душе до конца моих дней. Спустя две недели после первого свидания она   позво-
нила и сообщила, что её перевели в другой отряд — с вы- говором. Выговор — это очень серьёзно, это первое препятствие для условно-досрочного освобождения.    Только через три месяца мы узнали что произошло.
   Бригадир вновь поставила Лизу на мытьё баков, хотя за дочь просили люди — всё было бесполезно. Так проявилось  женское коварство.
 
   Но интересно сложилась дальнейшая судьба этой женщины, и я, забегая вперёд, расскажу её    историю.
   Один раз в неделю в меню заключённых появляются яйца. Они хороши тем, что их трудно испортить: всегда вкусно и питательно. А эта «начальница» наворовала яиц целый бачок. Это обнаружилось, и её перевели в отряд, где Лиза была уже старожилкой  с  отличной  репутацией. Уважение сокамерниц она заработала, написав отказ от работы. За это полагался, как минимум, штрафной изолятор. По меркам зоны, такой поступок заслуживает уважения. Только благодаря начальнику отряда, дочь избежала штрафного изолятора. Сказать по-простому, она прикрыла Лизку, поставив ей опоздание, а «не выход на работу». Вот еще один хороший человек встретился в зоне.
  В новом отряде к Лизе некоторое время присматривались. На зоне не принято спрашивать, за что человек мотает срок, но всё и всем известно, и про Лизу тоже знали, за что она оказалась в новом    отряде.
  В фильмах часто показывают зоновских паханов. Нечто подобное есть и у женщин. Как правило, это женщины, которые не имеют представления даже о мобильном телефо- не, потому что позади уже лет восемь-девять срока. Их называют пересиженными, и живут они старыми понятиями блатной романтики и блюдут тюремные законы. Они очень авторитарны, занимают, как правило, бригадирские места, и не дай бог, попасть к ним в немилость: небо покажется с овчинку. Начальники отрядов с лёгкостью отдают им бразды правления, потому что внутренний порядок обеспечивают именно такие сидельцы. Вот и взяла мою Лизку под своё крылышко Галя Медведева, бригадир швейников. За плечами у неё не один штрафной изолятор, срок огромный, но, вроде, собирается домой.
 
  Про один её срок в штрафном изоляторе мне известно. Зона переходила на новую форму одежды, сами же и шили её. Мало того, что видоизменялся фасон формы,— десять человек из бригады умудрились её пошить из материала, предназначенного для офицерского состава. Шу- точка ли, что у Гали Медведевой такая же форма, как у товарища полковника, начальника колонии, была в ходу, пока кто-то не сообщил об этом   особистам.
  Штрафников встречают подарками. Особым шиком считаются надувные шарики и открытки. Они раскладываются на кровати «потерпевшей».
  На зоне своя валюта — «пайка». Лизка передала для Кирилла и Кати свадебную открытку. Её стоимость — две банки сгущенки. За пайку можно купить красивое бельё, часы, белые носочки, которые запрещены, халаты и пижамы. Занимаются «торговлей» этим двое барыг. Одна из них — очень колоритная  фигура.
— Милые дамы, какие есть пожелания, в чём нуждаетесь? Помогу и порадую,— вот такое у неё обращение в ходу.
   Она собирает заказы, а для этого просто нужно иметь либо сигареты, либо ту же сгущёнку, кофе, чай, и набраться немножко терпения. Всё найдётся на   зоне.
Заключённые получают переводы, но настоящих денег они не видят. Лизка как-то вздохнула по этому поводу — давно не держала в руках  денег!
   Особое отношение к детоубийцам. Вокруг них, как правило,  пустота  и злоба.
Я видела одну… Маленькая, тщедушная женщина в очочках. Я мыла посуду на кухне, она что-то готовила. Бывает, что рядом с человеком ощущаешь дискомфорт. Вот и я почувствовала такое. Она мне  была  неприятна без всякой на то причины, мы и словом не перемолвились.
 
   К ней приехала дочь с малышкой-внучкой. Лизина соотрядница, мама двоих ребятишек, рассказала, что эта женщина убила двух детей — четырёх и шести лет, чтобы не оставлять свидетелей вооружённого разбоя… Жутко. За гранью.
   А её дочь не верит, что её мать сделала такое.
Вот зачем нужна пенитенциарная система в любом государстве.
   Только с третьего длительного свидания я стала выходить в холл и общаться с родственниками и Лизкиными сотоварками. Ко мне подходили женщины из разных отрядов и говорили простые слова —  «Лиза  у вас хорошая». Было это неоднократно, и я хорошо понимаю, что эти слова дорогого  стоят.  В  обычной  жизни их даже и сравнить не с чем. Вот смотрю я и  вижу перед собой обыкновенных девушек и женщин. Это общительные, миловидные, вежливые люди. Редко когда увидишь след, оставленный зоной. Это может быть небольшая наколка или, например, отсутствие передних зубов. Зубы там не лечат,  их  только  удаляют.  Ни  разу не слышала матерщины. За любое дружеское проявление,  услугу —  сто  раз  услышишь «спасибо».
  Существует расхожее мнение, что невиновных в местах заключения не бывает. Газеты, телевидение любят прокричать о громких преступлениях и о том наказании, которое несут или не несут высокопоставленные чиновники и олигархи. Другое дело, какие огромные сроки приходится отбывать людям без тугого кошелька и без  связей.
   Очень много исковерканных судеб. Вот одна из них — женщина сидит за убийство мужа, который ломал ей пальцы плоскогубцами, в пьяном угаре избивал детей, разде- тыми выгонял на мороз… Мало ли таких семей в России? Огромное  множество.
 
   Терпение её кончилось. Она нанесла одиннадцать ножевых ранений, помыла пол и легла спать, а потом пошла с повинной и получила девять лет срока и никаких смягчающих обстоятельств, как будто не было издевательств этого изверга, не было состояния аффекта и явки с повинной. Возможно, мои  рассуждения  дилетантские, но уж совершенно точно, у судебной машины промахов предостаточно.
   На свидания ходят только процентов двадцать женщин, они же и передачи получают. Это, можно сказать. элитная часть зоны. Видела как-то телевизионный сюжет о каком-то событии в колонии. Камера пробежала по общей массе. Это впечатляет — одинаково одетые женщины с одинаковыми физиономиями. Выражение лица у всех одно — какая-то тупая скука.
  Основная масса заключённых сидит  на  скудном пайке — еда только в столовой, сигарет  нет.  Вот  почему все хотят работать — это возможность купить чай, си- гареты, конфеты. Есть и другой вариант заработка… Обычное явление в зоне — «помогалка». Есть   помогалка у Лизы: это женщина, которая старше дочери. Я через Лизу передаю ей сигареты, тёплое бельё и другие мелочи. Это плата за её труд в помощь. Она сама подошла к Лизе и  предложила  свои  услуги.  Нет  ничего  зазорного в этом. Главная её ежедневная обязанность — нагреть воду для мытья.
Вопросы гигиены возведены в абсолютную величину. Если женщина не соблюдает гигиены, она уже автоматически переходит на другой уровень. Очень ценятся белые носки, белый цвет вообще. Это признак    чистоты.
   Лиза очень радуется, когда я передаю ей незатейливые резиночки для волос, заколки с мало-мальскими украшениями.  Это  позволяет  ей  каждое  утро  решать   очень
 
«сложный» вопрос: какую заколку нацепить на волосы… Вот так мы шутим.

   Помнится, в прессе обсуждали факт того, что на одного осуждённого питания в день даётся больше, чем средний дневной заработок нищего россиянина. Или  это с продовольственной корзиной сравнивается. Кто спорит, что и на русской воле жить порой нелегко? Но за проволокой — и труднее, и холоднее, и голоднее. Зачастую заключённые складываются своими продуктовыми баулами. «Хлебки» — это те, кто питается вместе. Так легче выживать. Делается запас консервов и других продуктов, планируется их расход.
   Но что я всё о прошлом да настоящем? Хочется хоть на секундочку заглянуть в будущее. Есть надежда, что у неё всё будет хорошо.

   У Лизы скоро подойдет к концу очередная сессия. Дистанционное обучение на юридическом факультете. Мы передали кучу учебников и пособий. По сути, дистанционное обучение — это хорошо организованное самообразование. А как я уже говорила, интерес к учёбе у Лизы возник.
  Это не просто её слова. На свиданиях мы довольно много беседуем и о римском праве, и о нашем современном законодательстве. Конечно, ей никто не позволит (не положено!) заниматься уголовными делами, но отличная работа юридического консультанта её ждет. Дочь примут и без опыта работы и с её прошлым.
  Ради её учёбы мы передали ей компьютер. Однако доступ к нему она имеет несколько раз в неделю; стоит он в штабе, им пользуются и другие.
     Чудны дела твои, Господи! Вот и повстречала я в сегодняшних  новостях  своих  старых  знакомых  в  разделе
 
«Криминальная хроника». Со страницы газеты на меня смотрела «следовательша» в окружении тех самых добровольных «помощниц», предлагавших облегчить участь моей  Лизы.  Ого,  какой поворот?!
  Я начала отстранёно читать статью, потом узрела географическую привязку: дело происходит в нашем районном отделении милиции…
  Снята с должности следователь районного отделения милиции Эвелина Иванова. За сокрытие улик и попытку дать взятку другому должностному лицу на неё заведено уголовное дело. Иванова вела дело подозреваемой Натальи Князевой, за плечами  у  которой  уже  есть  четыре (!) ходки. Это Князева с подругой приезжала ко мне летним вечером — та самая «скорая помощь». Они очень убедительно говорили, что в следственном изоляторе не во всех камерах деревянные полы и горячая вода…   Углы в камерах зимой покрываются изморозью, и много ещё чего, что должно было устрашить меня как мать любимой девочки. Вот откуда такое знание быта заключённых. Князева и её напарница Кира Зуевич подозреваются в мошенничестве в особо крупных  размерах.
 Эти милые дамы за прошедшее время, как я поняла, крепко встали на ноги. У них уже появился  персональный водитель, который фигурирует потерпевшим в деле. Сфера деятельности этих мошенниц весьма широка. Водителю они пообещали двухкомнатную квартиру в центре города. Однокомнатную он продал, а деньги отдал Князевой и Зуевич, после чего они    исчезли.
   Потерпевший рассказывает, что они представлялись успешными бизнесвумен, ездили на новой иномарке, всегда были при деньгах, были вхожи в солидные организации. А следователь Иванова, страдавшая всю жизнь от мужа- тирана да ещё и пьяницы, попала под гипноз   очарования Натальи Князевой .
 
 Они стали жить вместе. О Князевой Иванова отозвалась так: «Натка очень душевный человек, никто, как она, меня в жизни не понимал, и я ни о чём не жалею». Коллеги Ивановой были просто ошеломлены и даже (цитирую) «оскорблены её лесбийскими наклонностями». Как будто это главное, что может  ошеломить…
  Но я по-другому взглянула на Иванову. В то время, когда она была моим и Лизиным врагом, я ничего человеческого в ней не видела, она была следовательшей и  всё. Я почти ненавидела её холодный пронизывающий взгляд. А следовательша оказалась довольно слабой женщиной, скорее несчастной, чем жестокой, женщиной, которой, как и очень многим другим, не хватало любви и   тепла.
  Всем нужно понимание, тепло и участие. Всем  нужен… шоколад, потому что тепла и понимания найти бывает очень трудно, а шоколад — вот он. Своеобразный наркотик удовольствия. Кто-то уплетает его дольками, кто-то — плитками, а кто-то килограммами. Такое происходит замещение любви. А ежели не достаёт любви и нет шоколада?  Что  выберет человек?
 
                ПЕРЕЛОМ

                СБОЙ







 
 
  Депрессия… Ну что ж, не я первая, не я последняя. Она  ожидалась.  Отсутствие  работы,  дед  сломал руку,
предновогоднее свидание с Лизой, Новый год, приезд Кирилла и Кати — и моя   нервная система не   выдержала.
  Природу этого явления я знаю примерно, а точное знание мне и не нужно, потому что, боюсь, начну копаться дальше и обдумывать одно, другое, третье. Понятно, что всё происходит почти на химическом уровне, и сколько ни давай мозгу команду, мол, ну давай, встряхнись, оживай,— всё будет бесполезно. Как ни крути, а это бо- лезнь… Я не лежу целыми днями на диване, но я  и  не могу подойти к компьютеру, я читаю, смотрю фильмы, готовлю трудоёмкие блюда, где нужны пальчиковые движения… Я просто не могу выйти на улицу. Боязнь большого пространства и боязнь возможного общения. Я смотрю на людей с высоты пятого этажа и не хочу видеть их лиц…
  И совсем нет сна. Просто проваливаюсь в забытье под телевизор при горящем свете. Вся моя натура, душа, мозг, тело просятся из этого плена, и я уже начинаю мысленно продолжать путь людей, которых вижу из окна и которые мне видятся снующими муравьями.
  Вот девчонка побежала на остановку. Яркое пятно радует глаз — красный пуховик, высокие каблуки, походка энергичная. Навстречу ей еле ковыляет бабуля… Куда? Зачем? Ага, вижу, что в магазин… Наверное, за хлебушком и творожком, хотя творог сейчас не по пенсионерским  деньгам.  Зима, холодно…
  А вот потянулись служащие налоговой. Какие они все там важные, в этой налоговой. Имела с ними дело, когда регистрировала свою предпринимательскую деятельность — раз по пять гоняют в одну и ту же очередь за всякой бумажкой-справкой. А я бы не хотела быть налоговым работником.
 
  К Богу обратиться? Я не умею.
  Моя первая учительница, а это был авторитет авторитетов, сказала, что Бога нет и на следующий день после Пасхи она строго вопрошала: кто ел крашеные  яйца? И весь класс поднимал руки, стыдливо пряча глаза, а потом мы слушали, что пионерам стыдно есть крашеные яйца (почему нельзя — это я не запомнила), и что мы будем жить при коммунизме… При нём, при коммунизме, из крана будет бежать газировка, а мороженое будет бесплатное… Вот такое моё воспитание, и детское сознание всерьёз воспринимало весь этот бред и запомнило на всю жизнь.
  Я верю… в веру. А в церкви я вижу вездесущего золотого тельца. Мне не нравится, что сразу после службы добровольные помощницы спешат убрать свечи, которые поставили прихожане. Убрать, чтобы они поменьше сгорели, чтобы было больше сырья для новых свеч, которые делаются тут же, в церкви. А я ставлю эту свечу, говорю слова, которые у меня на душе, и думаю, что моя свечечка будет гореть долго-долго… Но набожная бабуля торопится к ней, к моей свечечке, чтобы задуть пламя.
  Мне не нравится, что любые священные  действия, будь то отпевание, освящение, имеют твёрдую цену. Разве можно купить чудо за деньги? Разве церковь не должна  жить   на  добровольные  взносы прихожан?
  У меня есть ответы на эти вопросы, и поэтому я очень редко  бываю  в церкви.

  Нужно выходить из дома — это я хорошо понимаю. Первый, второй и третий раз я вышла с Максимом. Неуютно и дискомфорт. Выходить нужно без помощи Максима, это я тоже хорошо  понимаю.  Поэтому  опять засела  за  компьютер  —  посмотрела,  что  делается  на рынке
 
труда. Картина печальная и хорошо мне известная. Изменения есть если только в худшую сторону, но своё резюме я разместила… И дождалась звонка из Москвы. Предложили нетрудную и непыльную временную работу в ночь. Делать ревизию с помощью сканера в одном из отделов большого торгового комплекса. Это был выход для меня в полном смысле и я сразу согласилась.
  Ревизию делала московская компания, и поэтому прилетела из Москвы на одну ночь замотанная, уставшая девица-менеджер. Как-то сразу стало понятно, что вся наша группа из шести человек, в том числе и две мои хорошие подруги, которых я пригласила, для Ирины-менеджера — просто рабочие лошадки. Сначала это вызвало удивление, ну а потом, когда она отказала в посещении туалета, стало смешно… Со смехом поставили её  на  место.  Усталость  навалилась  где-то часа в два ночи. А до этого надо было осваивать орехокол, как я сразу окрестила допотопный и тяжеленный сканер. Ирина не могла скрыть раздражение, ей надо было успеть на утренний самолёт, и она стала всё чаще делать колкие замечания своим московским говорком и всё поторапливала-поторапливала… В отделе повисло натянутое молчание.     Ну, я и не выдержала, вечно меня несёт, сказала ей о том, что как-то неправильно она с нами разговаривает, и это нам не нравится. Обстановка и поведение  Ирины  сразу  переменилось.  Понятно было с первого взгляда, что  она  такая  же  рабочая  лошадка, но  ведь  приехала     «с  самой  с  Москвы».  После  работы, в пять утра, собрались кружком и стали хохотать, как сумасшедшие, вспоминая, как только что отработали. Так я и вышла из  депрессии.
  Макс… Ушёл на работу, а на меня навалились думы- воспоминания, хотя уже не было в них прежнего    накала,
 
но тяжесть груза прошлой памяти ещё давила, и я не могла от неё спрятаться. Да и  люблю прятаться, уходить в свой маленький домик-раковину. По знаку зодиака я Рак, хотя и не слушаю астрологические прогнозы (одно и то же для миллионов раков!  Как  это  возможно?), но то, что планеты оказывают влияние на личность, в  этом что-то есть.
  Опять вспомнилось, как заселялись в новый дом — нашу обыкновенную десятиэтажку с «карманом» на две квартиры. В соседях оказалась молодая семья с маленькой дочкой — Гоша и Даша Кистайкины с  Олеськой. Гоша работал на заводе, а Даша занималась воспитанием Олеси, которую Гоша уводил утром рано в детский сад, и вела домашнее хозяйство; воспитание приходилось  на  вечерние часы.
  Молодые и приятные люди, и меня такое соседство очень даже порадовало: радушные, веселые, незанудливые. Повторюсь, я люблю людей, получаю удовольствие от новых встреч и интересного общения. Если  б  я знала… Если  б  я  вспомнила  эти  слова:  выбирай  соседей, а уж  потом —  дом!
   Но тогда жизнь представляла собой сплошные приятные хлопоты —это и ремонт квартиры, и покупка мебели, и многочисленные встречи с друзьями. Как-то так повелось, что все наши друзья перезнакомились с Кистайкиными. А мы всегда присутствовали на их семейных торжествах. Такая дружба продолжалась года два.   Даша с Олесей практически все вечера стала проводить у нас, ну а мне просто было некогда развлекать её — дети требовали внимания, а неотложные домашние дела, как у любой работающей женщины, всегда были планировались на вечернее время. Так что развлечением  Дашеньки  занимался  Макс.   Они   разговаривали,
 
шутили и смеялись, а я просто наблюдала это со стороны и не понимала, как можно быть  такой  назойливой и бесцеремонной.Cтали раздражать её излишняя шумливость, смех, скорее похожий на ржание, дешёвая артистичность.
   Однажды я услышала (слышимость у нас через стены превосходная) громкие рыдания, которые раздавались из их  квартиры.  Я  импульсивно  постучала  в  их  дверь и увидела такую картину: Даша кулём сползает по косяку, причитая, а рядом стоит её маменька, и обе в голос рыдают. Оказывается, умерла какая-то дальняя родственница, которая жила где-то в Молдавии и которую они не видели, ну лет этак пятнадцать. Осталось впечатление дешёвой мизансцены, которую они разыгрывали перед собой, а накал страстей усилился с моим приходом.
   Так  бы  всё  и  тянулось,  если  б   я просто-напросто не сказала твёрдо: ситуация мне не нравится, у  нас своя семья,  у  неё  есть  своя.  Люди  —  результат жизни, а в ней всегда должно быть равновесие. Мужчина и женщина, добро и зло, жизнь и смерть, красота и уродство, любовь и ненависть, взлёты и падения, победы и поражения.   Потери   и  находки.
  Не увидела я тогда никакого результата  и  не  пняла сути момента. А  ведь  всё  было  просто  и  лежало буквально на поверхности. Макс вошёл в период пресловутого среднего   возраста.   Что   уж   происходит с мужиками в это время? — мне не дано понять. Я не сторонница этих психологических вывертов-объяснений: мужчина по природе охотник, и мужской кризис среднего возраста… и так далее. Вот под такие базы и подводятся неблаговидные  поступки  и  предательства, и находится  им  понимание  и сочувствие.
 
            
  …Моё видение мира отличается  от среднеженской: есть мораль, она была, она есть и она будет. Конечно, человек имеет право на  ошибку…
   Любовь и ненависть разделяет тонкая линия. Любовь освобождает душу, но одновременно способна перекрыть ей кислород. Я продвигалась по этой туго натянутой проволоке с грацией… слона, и голова склоняла меня в сторону ненависти, а сердце боялось уйти от любви. Это была напряжённая работа, меня всё время раскачивало из стороны в сторону. Но такая уж я есть.
   Наши отношения с Максом стали меняться, исчезла душевность и доверие с моей стороны, потому что  все мои разговоры в попытке понять, что происходит, наты- кались на глухую стену. Вот тогда я запаниковала, а как известно, страх — плохой попутчик. Я стала мнительна и подозрительна, но разобраться в ситуации не   могла.
   Но подошёл очередной отпуск. До сих пор мы отдыха- ли вместе, все вчетвером, но теперь вдруг Макс нашёл вескую причину, чтобы отправить меня с детьми на отдых, а самому… Нет, он тоже был в отпуске, но предложил отдохнуть друг от друга. Как ни странно, я не удивилась этому, потому что к этому времени уже перестала спрашивать, где ты задержался, с кем был, куда летишь?
  Соседка тоже готовилась к отпуску, хотя это меня не удивляло: лето — пора отпусков,— думала я, а сейчас удивляюсь: как можно было быть такой слепой и наивной? А всё потому, что доверяла Максиму безоговорочно, и не было у меня до некоторого времени никаких поводов волноваться… И как было не доверять? Мы с Максимом  знакомы  с детства, мы одноклассники. Очень редки сейчас такие браки…
  Даша уехала в отпуск за сутки до отъезда Макса и за двое суток  — до моего отъезда с детьми.   Я  поинтересовалась
 
у Гоши, где Даша? Он толком и ответить не смог: то ли на местных озёрах, то ли по «Золотому кольцу» укатила. Но   без дочери…
   …Вчера мне приснился сон, вернее два. Первый увёл меня в прошлое, а второй — показал будущее. Тут нужно сказать о том, что предшествовало первому сну. Мне так надоело состояние тревоги и маяты, что не только голова, но и руки мучались поиском работы. Но для начала надо было обрести спокойствие. Вот я и решила аквариум поставить, чтобы бесконечная живая картинка плавающих рыбок успокаивала.    В детстве аквариум у меня был, но как его содержать, я не помнила, ведь тогда были родители. Почитала в Интернете и подумала, что небольшой аквариум мне будет по силам.  Нашли место для него. Сидим с Наташкой и  смотрим,  смотрим…  Ей  тоже по нраву это было. Вода и жизнь, действительно, понятия вечные, завораживающие и любопытные.
  Вот мне и приснился аквариум, а ещё Даша, и, самое главное, я ощутила в себе своё прежнее настроение. Мне стало хорошо-хорошо, я словно летала по квартире не понятно в каких хлопотах, и вдруг, пролетая мимо Макса, поймала его недобрый взгляд. «Чему ты радуешься?» — словно говорил он. «Так же всё хорошо!» — ска- зала я. «Куда ты дела мой паспорт?» «Зачем он мне? Ищи там, куда положил!» И я сама пошла смотреть…» Его паспорт лежал на полке сверху, я, не зная почему, кинула паспорт в Максима. Он отмахнулся и задел рукой аквариум, и стеклянная ваза с рыбками будто бы в замедленной видеосъёмке свалилась на пол. Наши рыбки задёргались, хватая жабрами воздух, Максим на коленях их собирает… Сон, он и есть сон: как говорится, чтобы это значило?
  А значило это вот что. Вечером, когда я стала чистить аквариум,  его  тонкое  стекло  лопнуло…  Вот  и  не     верь
 
после этого в вещие сны! И закралась мысль, что зря я до сих пор больше доверяла разуму, а не чувствам,— может, тогда меньше было бы ошибок и потерь. Зачем нагру- жать голову, чтобы разгадывать загадки, если, возможно, сердце  уже  всё знает?
  Наш первый с Максимом раздельный отпуск закончился разводом, потому что всё прояснилось. Если сказать, что я испытала шок, то этих слов будет мало. Казалось, что всё рухнуло, и надо начинать жизнь заново, а как — я тогда не знала. Не знаю и теперь. Пожалуй, я просто доверилась судьбе.
  А во втором моём сне я дождалась Лизку. Она вернулась домой. Активная, весёлая, но почему-то в той одежде, в которой я вижу её последнее время, и это меня  во сне  встревожило. Но наша встреча была полна радостных эмоций. Мы долго стояли,вцепившись в друг друга, целовались и плакали. А потом, опять же — во сне, события сжались, пробежали  или  проскользили ,  как  мгновения, и вот уже Лиза просит разрешения покататься на машине, встретиться с одноклассниками. Разве мы могли отказать? А потом потянулись минуты и часы: мы опять ждали Лизу. Я ходила от окна к окну, под разным ракурсом смотрела на улицу, на дорогу, на мчащиеся потоки автомашин, ожидая. что ёкнет сердце, и я узнаю нашу. Я вышла на улицу, чтобы быть ближе к   дороге…
   Сон был таким ярким, что все мои переживания воспринимались совершенно реально. И вдруг стала понятной причина моей тревоги: очень скоро я буду считать минуты, когда Лиза не будет рядом со мной. Сон показал мне страх, который предстоит перебороть. Только не хватало, чтобы Лиза увидела, как я чего-то боюсь. Она должно чув- ствовать и получать со всех сторон уверенность и доверие. Тогда ей легче будет адаптироваться к нормальной  жизни.
 
  Если страх — предупреждение, то нежелательный ход событий можно исправить. Может, как раз и нужно побороть этот страх, просто поверить в счастливый исход.   Недавно мне пришлось пережить несколько трудных минут. Вот уж когда сердце убежала в пятки! Я подходила к своему подъезду и краем глаза увидела, что с другой стороны к двери подходит парень… с топором в руках. Что было делать? Светило солнце, двор жил своей жизнью… Вроде рядом, но уже недоступно далеко! Никто не услышит, если закричать, потому что перекричать     надо
все шумы дня.
   Сколько уже слышала и читала: чувствуете опасность, лучше переждите, не рискуйте — бережёного бог бережёт! Мы вошли в подъезд вместе, я была словно в гипнозе. Мелькнула мысль: я сейчас войду в лифт, а он пойдёт пешком… На ватных ногах дождалась кабины и вошла первой. Страх парализовал меня всю — волю, движения… Вот и во сне про Лизу я пережила почти такой же ужас.
В кабине лифта я из последних сил взглянула парню в глаза, намеренно игнорируя топор, и, как мне кажется, вполне нормальным голосом сказала:
— Мне на пятый, а вам на какой этаж? Ответил, что ему выше. Я прокашлялась:
— Ты… это… с топором бы не разгуливал… зачем людей пугаешь?
Мы вместе засмеялись, и огромная гора сползла с моих плеч.
Сон тоже закончился хорошо. Лиза приехала, из машины вышел Женька Игнатьев (просто знакомый парень, которого я не видела лет десять), сказал какие-то слова, что, мол, всё нормально и что он приглашает Лизку в какой-то новый свой проект, они будут работать в одной упряжке.
 
  Сон обогнал жизнь! Мы вместе с Максом всё ещё ждём нашу дочь. Мы снова вместе, потому что общее горе нас помирило. Нечасто так бывает, но это мой случай. Кто бы мог подумать, что я со смехом скажу    ему:
— Блин,опять эта Кистайкина всю ночь снилась! Макс:
— Ну, видать, запала! Я:
— Да уж…
   Я простила его. Мне иногда хочется забыть это время, как страшный сон, но не получается да и не получится никогда. И это к лучшему. Для меня. Я нашла себя, как сейчас принято говорить, полюбила себя. Мне очень не нравится это выражение, но каких-то других слов я пока не могу найти. Знаю одно, мне хорошо с собой, в моей душе лад.
  Свободное время само собой исчезло: я начала рисовать. На стекле. Перелопатила кучу литературы, взяла мастер-классы, и у меня получилось! Я просто влюбилась в стекло: оно живое, оно передаёт эмоции. Теперь моя жизнь прочно с ним связана.   Сначала нарисовала на пробу, показала в Интернете то, что получилось, и появились ценители.
   И тогда я предложила свои работы хозяину магазинчика, где продаются разные вещицы, сделанные своими руками. Уже первые мои работы купили, и они очень здо- рово вписались в интерьер нового   кафе.
…Я съездила на последнее свидание с Лизой.
  У нас давно уже свой отсчёт времени — на свидания, на передачи.
А вскоре произошли большие изменения. Ещё на первом свидании Лиза показала мне строчку в уголовном кодексе,  пропечатанную  мелким  шрифтом.  Суть  её  в том,
 
что в женских исправительных учреждениях передачи разрешены в любой день месяца, и принимаются не толь- ко от родителей, но от любого человека… За всё время мы только два раза не смогли сделать передачу по графику, не вписались в него. Таня Старкова    предложила:
— Давайте я отвезу передачу.
— У тебя не примут, ты не вписана в личное дело.
…Я не знаю, что там произошло, но кто-то всё-таки ткнул носом начальство в эту строчку. По телефону Лиза ничего не стала рассказывать, но думаю, что это сделал какой-то правозащитник, потому что родители просто по- боялись бы доказывать свою правоту. Не открою большого секрета, если скажу, что комната свиданий, она же — окно приёма передач — это сытная и денежная кормушка для работников учреждения. Мы хорошо знаем, кто берёт деньги за свои услуги и сколько эти услуги стоят, а кто ничего не берёт. Интересно, а знают ли там, что мы знаем? Думаю, что питают   иллюзии…

            ...МАНИЯ
 На своём личном опыте я поняла, что такое игромания. Это зависимость и очень серьезная. Хотя играю я во вполне безобидную и даже красивую сетевую игру —«Лю- бимую ферму». У неё о-о-очень много приверженцев не только в России. Люди разного возраста, женщины, муж- чины, девушки и юноши, дети… Из России, Германии, Украины…
   В свой очередной приезд Кирилл увидел меня за компьютером ночью, а утром я ему рассказала, как «подсела» на игру. Он не удивился, сказал только, что знает   людей, у которых семьи разрушились из-за игр. Ну не таких, конечно, как моя безобидная   фермочка…
 
   …Игра игрой, а  понять  своего  соседа  по  ферме  мне не составляет труда. Совершенно незнакомый мне чело- век, мой сосед  по  ферме,  разводит  одних  только  рыб. И всё. Картинка жуткая. Зачем он играет?  А играет  он для того, чтоб проходить уровни, зарабатывать   золотые и бриллианты (такая валюта в ходу на нашей ферме). Такой  он  и  по  жизни,  скорее  всего.
  Есть среди игроков люди другого рода. У кого-то на участке ровные ряды цветов, деревьев, животных. У них полный орднунг и только орднунг: прямые линии и пря- мые углы и скука для меня    несусветная.
  У других полная тарабарщина и невнятность. А я люблю новшевства и украшательства. На моей ферме есть  русский   уголок,  созданный  моими  трудами. Здесь у меня всегда кутёж и кураж. В уголке стоит разноцветный пряничный домик, рядом с которым растут берёзы, ели, облепиха. Чувствуете, чем пахнет? Ну, конечно, русским духом, потому что тут же у меня вечно пьяный колобок шатается под берёзой, два медведя играют на балалайке, телега с бутылками под елью и бочонок с вином, а рядом течёт ручей. Идея моего «русского дома», можно сказать,— это наша национальная идея: поработал,  читай,  вскопал,  посадил,  собрал  и...  гуляй,   Вася!
   Кроме русского уголка, есть уголок мечтателя. Всё логично: после бурных гуляний захочется и на звёзды посмотреть, а для этого есть даже телескоп и гамачок рядом…
   Вот такая игра! Она отнимает у меня много времени, занимает мысли и здорово успокаивает мои    нервы.
 О моём увлечении знают многие. Неловкость я всё- таки испытываю, ведь не по статусу игра! Но я защищаюсь самоиронией и, торопясь домой, со смехом оправ- дываюсь, что пора идти-бежать, а то капуста засохнет…
 
   Ещё увереннее я стала, когда уговорила присоединиться к игре подругу. Она — учитель английского языка. Через неделю она позвонила и предупредила, что при встрече меня побьёт. А ещё через месяц я стала получать от неё эсэмэски из Турции с одним вопросом: как там ферма? Потому что я под её именем и паролем (святая святых!) пахала на её угодьях.
   Мания в переводе с древне-греческого языка  означает страсть, безумие, влечение. Логическая цепочка моего «безумного влечения» такова: меня заинтересовали, я попробовала, не хотела, но попробовала ещё раз… и я — в игре. Понятно, что этот механизм везде одинаков, действует во всех маниях.
  У моей Лизки мания пострашнее. Я видела её ломки, я давала ей деньги и вместе с ней ездила за дозой. Мои глаза видели дочь, сидящую на перилах балкона пятого этажа. Я  уговаривала  её  пройти  лечение,  ещё  и  ещё… Я знаю, что она тоже помнит об этом. Иногда ночью шепчу:
— Мама, я её  вытащу!