Старина Янус отдыхает... Глава 5

                Глава пятая
         
                От беды не зарекайся

      Пробуждение мое после той кошмарной  ночи, когда я увидела  останки  Марины, было ужасным. Самое страшное заключалось в том, что я точно не знала, была ли найденная в комнате настоящей Мариной или той, которую я видела в последний  раз. Слишком много произошло в последние дни странных и загадочных событий.  Я  не скидывала со счетов и того, что услышала в саду. И потому вполне допускала, что убитая является настоящей Романовской.

       Пришлось давать следователю объяснения, где я находилась в то время, когда погибла моя хозяйка. Как будто я могла знать, в какое время это случилось. Впрочем, приехавшие  спецы из убойного отдела вскоре прояснили этот вопрос. Получалось, что и Софью Ашотовну и Марину лишили жизни, можно сказать, в одно время. И все стрелки были переведены на меня. Создавалось такое впечатление, что меня сюда пригласили на работу только для того, чтобы потом сделать козлом отпущения в этих преступлениях. Но  если исходить из этого допущения, то получается, что все убийства были спланированы заранее. Однако я никак не могла понять, кому и в чем мешали  несчастные женщины.

        И в таком случае Галина, видимо, в курсе того, что здесь намечалось. Уж больно настойчиво она меня зазывала, лапшу на уши вешала о своей немощи.  А как до дела дошло, оказалось, что все денежные дела у нее под контролем. И с главной хозяйкой она в постоянном контакте. Так что и не хочешь, а мысли сами в голове рождаются о ее причастности к событиям в доме. Но если это правда, ох, не завидую я ей. Предательство ведь не прощается. И всем воздается Богом по делам их.

         Представительный господин из следственного комитета области, Корзенков Виктор Михайлович, как он мне представился, довольно быстро пресек все поползновения местных оперов  свалить  на меня оба убийства. Хоть и было выявлено много моих отпечатков, но ни на одном орудии убийства их не оказалось. Там их вообще не было. Никаких.

        Корзенков с моего разрешения остановился в доме. Так ему, пояснил, было проще работать. Местные спецы только что не стелились перед областным начальником. И он вел себя в соответствии с этим: все подобострастные восхваления воспринимал с царственной благосклонностью. Непонятна мне была и его манера держаться с окружающими. Вроде бы и внимателен, а в то же время не может обойтись без сарказма в общении с кем бы то ни было, независимо от рангов и званий.

        А побывало в доме народу немерено.  Так что, если что и пропало за это время из комнат, уж точно никогда не отыщется.

     Дважды я замечала в коридорах Леню Снежка. Этому-то что здесь понадобилось? Все ищет свою дочь? Странное рвение, если учесть, что никаких родственных чувств он к ней не испытывает.

        В один из моментов, когда удалось остаться  наедине со следователем Аванесовым, напрямую спросила у его, что за нужда у этого Снежка  отираться в доме. Он вроде бы к органам внутренних дел никаким боком не относится…

        -- Это, смотря с какого боку посмотреть. С некоторых позиций очень даже относится, да поймать его нет возможности. Связи в вышестоящих органах мешают. А хотелось бы прищучить… -- тут Аванесов усмехнулся:

       -- Даже Виктор Михайлович, уж на что неподкупен, а тоже ничего поделать не может. Сверху распорядились, чтобы Снежок вошел в число понятых. А теперь его выдворить из дома не можем. И что он ищет, вынюхивает здесь?



         Пока гнал машину по пустынному шоссе, Мечислав не раз проверил, нет ли за ним хвоста. Детвора притихла на заднем сиденье. Дети никогда его особенно не умиляли. Скорее воспринимались как досадная помеха в размеренности семейной жизни. И только сейчас вдруг подумал, а не лишил ли он себя чего-то главного, отказавшись от семьи и рождения своих детей.

      Поглядывая в зеркало заднего вида, Войда думал об Антипкиной. Она никогда его не интересовала. Ни в школьные годы, ни теперь.  В школе ничем не выделялась, терялась там, где можно было дать достойный отпор. Да и запомнилась только тем, что дружила с Танькой Горштейн, и та потом часто о ней вспоминала.

       Была никем, усмехнулся своим мыслям Мечислав, и осталась никем. Обычной замотанной жизнью училкой, такой же безликой и унылой, как и те, что учили его в школьные годы. Он и не вспомнил бы о ней, если бы не дело. И  теперь оказывается, что она, возможно, единственная, кто реально может ему помочь. А для этого надо спрятать этих троих детишек. Они – ключ к решению его вопроса. И он не даст упасть с их голов ни  одному волоску.

       Поплутав по проселкам некоторое время и убедившись, что даже очень опытный хвост точно отсечен, Войда приехал на конспиративную квартиру. Ее он оборудовал на крайний случай и пока не пользовался. Квартира была чистая.

      Девчонка без слов поняла его кивок и торопливо растормошила малышей. Те испуганно заморгали глазенками. Но не проронили ни звука. Молча прошли в дом, окутавший их теплом и ароматом еды. Появившаяся на пороге хозяйка расплылась в улыбке.

        -- Евгения Абрамовна, приглядите за моими племянниками. Их родители приедут позже. А мне некогда с ними возиться, сами знаете, сейчас самая напряженная пора. Не обращайте внимания на их причуды. Они выросли в деревне и с посторонними несколько диковаты. Прошу только о том, чтобы были вовремя накормлены и сами никуда из дома не отлучались. Хватит им и сада. Приедут родители, тогда и будут водить их  на море…

       Это просто здорово, что он в свое время снял этот домик в курортном поселке. Здесь, даже сотня соглядатаев никогда не вычислит этих бедолаг. К тому же хозяйка дома к нему  явно неравнодушна и к его племянникам отнесется со всей душой. Таким образом, вопрос безопасности детей на некоторое время решен.

       Теперь ему предстояло непростое дело вызволения  Антипкиной. Кто-то хорошо постарался, чтобы эта провинциалка влипла в криминальную историю по самые уши. И угораздило же ее попасть в этот гадюшник.  Чем больше Войда думал о ситуации, тем меньше она ему нравилась.

      Кто-то  целенаправленно  втягивал наивную сельскую учительницу в круговорот криминальных разборок. И Войде предстояло выяснить, кому все это выгодно, и каким боком  Антипкина связана со всеми этими одиозными фигурами. И кто дергает за нитки в этом театре марионеток.

      Во-первых, что нужно в доме владельцу местных борделей и по совместительству крышевателю ряда злачных мест  Лене  Снежку. Все эти разговоры о дочери тут не катят. Не такой он любвеобильный папаша, чтобы заботиться о своем потомстве. Что-то ему нужно другое. И надо выяснить, что. Но если Снежок не по своей воле здесь, значит, за его спиной стоит Папа Беня. А это уже другая весовая категория. Наркобарон всего Кавказского побережья на пустяки размениваться не будет.

       И, во-вторых, с какой стороны к этому могут быть причастны те кавказцы из машины? По оперативным данным машина зарегистрирована в Дагестане. Зачем им понадобилось проделать такой путь? Какие дела у них могут быть с учительницей из центральной части страны?

       Ну, и, в-третьих, этот медальон на шее у Антипкиной. Войде он не давал покоя ни на минуту. Конечно, Мечислав вполне допускал версию, рассказанную одноклассницей. Но очень уж подозрительна эта кажущаяся случайность ее появления в этом доме.

       Мечислав с долей сомнения отнесся к рассказу Антипкиной о ее приключениях в Крыму. Но потом, анализируя итоги встречи с Папой Беней, вспомнил одну фразу, брошенную старым бандитом: «Жаль, что нет больше на свете таких, как Гречанка». В тот момент Мечислав, занятый своими мыслями не придал значения этим словам. Только позже, по глубоком размышлении, понял, что и Антипкина и этот бандит вспоминали об одной и той же личности. И значит, одноклассница говорила правду. Потому что допустить то, что эта серая мышка в сговоре со старым бандитом, он просто не мог.

        Ему крайне необходимо выяснить все детали. Потому он всеми силами стремился как можно скорее вернуться в поселок.



        Я проснулась от ощущения нехватки воздуха. И в первый момент не могла понять, что происходит. Такое чувство, что меня привалило тяжелым потолком. Мелькнула мысль: не землетрясение ли. Я тут же ее отринула, потому что в нос ударил смрад нечистого тела, застарелого козьего сала и еще чего-то настолько отвратительного, что у меня начались позывы к рвоте. И в этот момент я услышала резкий шепот-приказ, кто-то невидимый сдавил мой рот грязной рукой, от которой шел неприятный запах. Меня подняли и, перекинув через плечо, как ненужное барахло, куда-то поволокли. Ни видеть, ни крикнуть я не могла. Глаза были чем-то закрыты, а рот залеплен. Я даже не могла понять, в доме я или уже давно за его пределами. Похитители переговаривались отрывистыми фразами на непонятном мне языке.

        Вскоре я почувствовала, что меня вынесли на улицу. Открылась дверца машины, и меня как какую-то вещь кинули вниз на ребристый железный пол, от которого несло бензином и еще чем-то чисто машинным.

       Гортанный голос что-то приказал. В ту же минуту в руку впилось что-то острое и болезненное. И я провалилась в небытие.

       Меня мучили кошмары. Я пыталась бежать, а меня все время ловили. Я бежала, вернее, почти летела через многочисленные заборы, перепрыгивая их с умением, которому  позавидует любой спортсмен. Это ощущение некоторого зависания после очередного прыжка вверх, некоторое головокружение как будто я в невесомости, потом опускание на землю и опять я взвиваюсь в воздух. Мне было необыкновенно хорошо. Я была в эйфории.  Но полной радости от ощущения парения в воздухе я не испытывала. Было что-то такое, что меня беспокоило, мешало полностью отдаться радости парения над землей.

       Вот очередной прыжок вверх, потом мое тело возвращается вниз, приходит в соприкосновение с холодным и жестким полом, я бьюсь головой о какой-то бугор и прихожу в себя окончательно. Пол подо мной в постоянном движении. На голове видимо мешок. От него отвратительно воняет. Хочется пить. Язык стал огромным и шершавым. Он уже не помещается во рту. Хочу сглотнуть, но мне не удается.  Из горла рвется сухой кашель, сотрясая все тело. Но он не приносит облегчения. Внутри, в гортани сухая пустыня. Меня начинает тошнить.

        Это испытание тянется неимоверно долго. Мне уже не хочется ничего. Одна надежда на то, что когда-нибудь все это закончится. Неважно как.

        Я то проваливаюсь в темноту, где нет ничего: ни звуков, ни движений, ни ощущений, то вновь возвращаюсь на этот свет.

       В один из таких моментов понимаю, что машина стоит.  Слышится говор. Я понимаю, о чем говорят. Мои похитители о чем-то беседуют с теми, кто их остановил. Разговор видимо идет давно. Те, что остановили машину, чего-то хотят. Мои похитители посмеиваются, торгуются. Неужели у них все схвачено, и они ничего не боятся? Или нервы такие железные?


         Несколько раз останавливали машину на постах. И всегда мои похитители умели договориться с постовыми. Никто не заглянул в багажник. Не нашлось никого, кто бы проверил, так ли все, как сообщают хозяева машины. Зачем удивляться, что у нас пропадают люди, и никто их не может найти? Вот так же пропаду и я. И никто не узнает, где меня искать. Милиция для порядка примет заявление родственников, будут разосланы ориентировки, мой портрет, возможно, вывесят на доске под словами «Их разыскивает милиция», и все…

        Мне было плохо. Раскалывалась голова, болели все мышцы. Руки, стянутые за спиной, утратили всякую чувствительность. В голове осталась только безмерная пустота. И лишь на самом краю этой бездны, на самом горизонте мельтешила какая-то мыслишка, которую я никак не могла сформулировать. Она, дразня меня, показывала свой хвостик.  А стоило только со скрипом сознанию  сконцентрироваться на нем, попытаться понять, он тут же исчезал. А бездна становилась все обширнее, в ее середине образовался водоворот, и в него затягивалось все, что еще существовало для меня, что мне было дорого, ради чего я жила.  Я плакала, провожая свои воспоминания детства, юности. Они пролетали мимо сознания. Я видела их, но не могла вспомнить. И они уходили, ныряли в водоворот…


       Кто-то резко дернул за руки, чуть не вывернув их из ключиц. Меня поставили на ноги, и я тут же свалилась наземь. С головы сорвали какую-то тряпку или мешок и мне удалось сделать судорожный вдох, чтобы тут же разразиться хриплым кашлем.

       Один из похитителей подхватил меня за предплечье и поволок куда-то. Было не так уж и темно. Я разобрала, что меня подтащили к входу в дом. На пороге стоял какой-то мужчина. Опять недолгие переговоры. Потом меня перехватил другой и, повинуясь приказу, поволок за дом, приговаривая: «Хароший барашка, галава резить будет».

       Меня кинули в какой-то сарай. Рядом шумно вздыхала корова, а может быть и буйволица, резко пахнуло навозом, парным молоком и еще чем-то неприятным. Я потопталась, приглядываясь. Внизу, почти у моих ног, послышался голос: «Осторожнее, присаживайтесь. Здесь везде одинаково».


        До вечерней дойки еще было время.  Арина  не любила такие свободные от дела минуты. Сразу накатывала тоска. Хотелось бежать, куда глаза глядят. Хотя бежать по большому счету было некуда. Рядом, почти за домом вздымались гряды уступов, потом в дымке облаков проглядывали альпийские долины, где паслись на летних выпасах отары хозяина, а над всем этим нависал величественный хребет Кавказских гор с острым зубом Эльбруса. Вверх дороги не было. И вниз, в предгорья не пробраться. Везде стоят посты, везде у хозяина свои люди.

      Скорее бы Социта пришла. С этой девчонкой-подростком, еще не сформировавшейся, страшненькой в своей перерастающей детскости Арина сдружилась случайно, не планируя ничего.  Просто однажды пожалела девчонку по-доброму, когда той старшая жена хозяина надавала оплеух и пинками погнала в хлев. Доить буйволиц было тяжело и неудобно. Никто из женщин на это не соглашался. Раньше этим занималась одна из пленниц. Она умела договориться с животными, любила их гладить, кормить, даже чистить за ними. Потом за нею пришли и куда-то увели. И выпало ухаживать за скотом Соците.

       Девчонка была одной из дочерей хозяина. Но нелюбимой. Потом, когда они немного сдружились, Социта рассказала Арине, что ее мать не местная. Во время первой войны хозяин взял ее в плен. Думал выкуп получить за нее. Да  только близкая родня женщины погибла, а дальних ее исчезновение не заинтересовало. Так она осталась в высокогорном селе на положении полурабыни, полуприслуги. Когда родилась девочка, назвали ее Социтой. Вроде бы и дочь хозяина, а вроде бы и не нужна.  Пока мать была рядом, девочке жилось неплохо. Но потом мать куда-то отправили. И для Социты начались дни испытаний. Особенно доставалось от старшей жены, которая занималась воспитанием всех детей хозяина.

        Асият, как только прознала, что девчонка боится буйволов, специально стала ее отправлять в хлев. Здесь ее, ревущую от страха, и увидела Арина. Пожалела, хотя ко всем живущим в селе относилась с нескрываемой ненавистью. Да и какие еще чувства можно испытывать к тем, кто живет разбоем и торговлей людьми. В этом селе все знали, чем занимается хозяин дома. Все были кровными родственниками.  И все молчали об этом. Это был их бизнес. С этого они жили, кормили свои семьи, растили детей. Посвящать посторонних в свое дело не собирались. Потому никому из пленников  вырваться из аула не удавалось. Кроме постов хорошими сторожами были даже маленькие дети, которые сразу же докладывали о передвижениях чужих людей.

         Социта напомнила  Арине ее старшенькую. И только представив, что ее Шоколадка может оказаться в таких же условиях, она без всяких предубеждений прониклась к девчонке сочувствием. Помогала доить буйволиц, убирать навоз, носить воду…

         Что-то сегодня девочка задерживается, подумала Арина, поглядывая во двор. Ей очень не понравился заляпанный грязью внедорожник, вползший в ворота и остановившийся   у крыльца. Вышедший из дома один из сыновей хозяина дал распоряжение, и из багажника извлекли скрюченное тело. Арина уж подумала, что труп. Но нет, тело встряхнули и за связанные руки поволокли к сараю. Женщину впихнули внутрь. Она слепо потопталась и стала валиться на пол.

          Арина развязала веревки на руках, помогла завести их из-за спины вперед, начала растирать, чтобы восстановить кровообращение. Все это время она приговаривала: «Вот и хорошо, вот и славно, сейчас все пройдет, станет легче». Женщина выглядела ужасно. Тело сотрясал кашель, дышала она тяжело, после каждого вздоха начинался новый приступ. Лицо посинело. По внешнему облику ей было довольно много лет. Хотя впечатление обманчиво. И все же, Арина знала, что последнее время местные занимались  торговлей только молодыми девушками и детьми. Очень редко, только по заказу, привозили мужчин или стариков. Ну, этих ради выкупа. Видно, и нынешняя была заказной. А то, что не обращали внимания на состояние здоровья, так зачем помогать нечестивцам. Умрет, труп покажут, и все дела.

        Социта появилась, когда незнакомка чуть отдышалась и стала приходить в себя. Арина оставила девочку с новой пленницей, а сама пошла к скотине. Ей нужно было подумать. Чем появление новой рабыни может грозить непосредственно ей. Обычно, она знала, в сарае держали по одному человеку. Остальных отправляли куда-то выше, в альпийские луга. Социта как-то сказала, что там есть что-то вроде фабрики. Хотя какая фабрика, где она расположена?

         Арина давно планировала бежать из аула.  Знала, что придет день, когда будет решена ее судьба. Никто ей не поможет вырваться из этого ада. Надежда только на свои силы. И вот этот час наступил.  Надо поговорить с девочкой. Только она поможет.

       Подоив живность, почистив хлев, Арина вернулась в сарай. Новенькая лежала в углу на соломе. Социта пригорюнилась, о чем-то задумалась.

         -- Вам надо бежать, -- увидев вернувшуюся Арину, прошептала она. –  Я подслушала, они говорили, что тебя должны забрать  завтра или послезавтра. Им нужны коды. А эту, -- девочка кивнула на новенькую, -- кто-то заказал, какой-то большой начальник. Она будет подписывать, а потом ее убьют…  Я приготовлю одежду, помогу вам…

        Девчонка поднялась и тихо выскользнула из сарая. Арина подошла к лежащей, посветила фонариком. Очень уж неприглядна. Синюшное лицо отекло. Дыхание хриплое. Ноги в узлах вздувшихся вен. Куда с такой? Она не выдержит дороги.

      В этот момент глаза лежащей распахнулись.  На мгновение в них вспыхнул какой-то интерес, вроде бы узнавание. Потом женщина взвизгнула и забилась в соломе, в безуспешной попытке уползти.


       В полудреме я слышала какие-то голоса, шепот. Но они оставались для меня лишь звуками, никак не превращающимися в понятные мне слова. Вот все затихло. Неожиданно  сквозь веки просочился свет. Я открыла глаза и увидела над собой Марину.  Марина была худа и неухожена. Но она была жива. Как же так? Меня обвиняют в ее убийстве, а она вот, сидит здесь. И тут до меня дошло, что я уже на том свете, и меня встречает эта самая Марина. Неужели и она считает, что я ее убийца?

       Я взвизгнула от ужаса. В голове промелькнули мои родные, маленькая Ирка. Что будет с ней без меня? Я попыталась забиться в дальний угол. Это мне плохо удавалось. А Марина протянула руку и стала гладить меня по спине, по голове и говорить что-то успокаивающее. Постепенно я стала вникать в слова, и они показались мне знакомыми.

       -- Вы знаете Марину? Почему вы назвали меня так? – эти слова я уже поняла.

      -- А разве вы не Марина? Кто же вы тогда? И где я? Почему я здесь? – мой голос был хриплым, дышать было тяжеловато. Скорее всего, астма разыгралась. До сих пор мне с ней удавалось справляться. Но в сарае много гнилья. Возможно, оно спровоцировало приступ. Судя по обстановке, помочь мне здесь некому. Хотя бы узнать, где я оказалась.

      -- Откуда вы знаете Марину? –  женщина в лохмотьях с участием склонилась надо мной. Отвечать на мои вопросы она и не подумала.

       -- Я работала в ее доме управляющей. Вернее числилась. Меня там держали, чтобы свалить потом все убийства. Марина умерла. – Я передернула плечами от озноба, который волной охватил меня, как только в памяти возникло окровавленное тело молодой хозяйки. – Ей перерезали горло.

       Моя собеседница заметно разволновалась:

       -- Вы знаете, кто это сделал?

       -- Откуда? Местные оперативники сразу все свалили на меня, чтобы поскорее отделаться. Но разве я смогу такое? Двоих сразу. Бедная Софья Ашотовна…  Ее-то за что?  Чем могла помешать старая слабая женщина?

       При этих словах моя собеседница словно лишилась разума. Она сгребла на груди у меня остатки майки и стала с остервенением трясти:

       -- Кто это сделал? Где дети? Их забрали?

      Голова моя от тряски моталась из стороны в сторону. И я отстраненно подумала, как бы она не отвалилась ненароком. Потом  попыталась оторвать от майки ее руки. Наконец  это удалось. Встряска на меня подействовала явно благотворно. По крайней мере, я стала рассуждать здраво:

       -- Прекратите сейчас же. Вы видите, я и так еле дышу. Я отвечу на все ваши вопросы, а вы потом расскажете мне, кто вы и где мы находимся. Отвечаю на ваши вопросы: кто убил Марину и Софью Ашотовну, я не знаю. Все свалили на меня. Хотя и они в это не верят. Просто так легче решить вопрос. Дети, -- тут я на мгновение запнулась, решая, говорить ей или нет, -- дети находятся в надежном месте.  Мой знакомый их вывез из дома и перепрятал…

      -- Он честный человек? Ему можно доверять? На кону  такие деньги. Не соблазнится ли он легкой поживой?

       -- Он… -- я в последний момент прикусила язык, решив не сообщать, что Мечислав участковый.  – Он будет беречь детей, потому что я обещала ему сообщить те сведения, которые стоят гораздо больше, чем ему могут предложить за детей. А теперь ответьте на мои вопросы. Кто вы, если не Марина?

       -- Я ее сестра-близнец Арина. Наши родители были, по всему видать, большие оригиналы.  Даже разводясь, устроили из этого шоу.


         Родители были большими оригиналами. Оба из  высокопоставленных семей. Оба  уверенные в своей значительности и неповторимости. Оба считающие, что только он или она являются поставщиками всех благ. И как-то не задумывались, что все доставшееся им, появилось благодаря родителям.  Дедушка и бабушка девочек по отцовской линии были руководящими работниками областного уровня. Это давало определенные блага, огромную власть и явное почитание со стороны нижестоящих. Бабушка по материнской линии была директором универмага, что также расценивалось очень высоко.

       Родители девочек окончили престижные вузы и поженились не то, что по любви, скорее по уровню престижности  родителей. И те и другие считали партии достойными. Детям ни в чем не отказывали. Они имели все, что только могли пожелать в тот период повального дефицита. Пока обычные граждане месяцами стояли в очереди за простейшими благами цивилизации, произведенными на местных заводах, молодые получали все сразу и импортного производства.

       Любили ли они друг друга? Арина часто задавалась этим вопросом. В конце концов, пришла к выводу, что вряд ли. Но престижность положения родителей обоих устраивала. Когда родились двойняшки, их нарекли Арина и Марина. Почему так, родители объяснить не могли. Захотелось, и все.

      Первые годы были благополучными. Потом бабушку-директора универмага обвинили во взятках, в раздаче дефицитных товаров близкой родне и знакомым и осудили на довольно большой срок. Не помогло родство с первым секретарем обкома партии. Впрочем, и он не усидел на своем месте. Был отправлен с почетом на пенсию, хотя чувствовал в себе силы еще работать. Понимал, что чем-то не угодил вышестоящему руководству. Оказавшись не у дел, дед быстро состарился и превратился в ужасного брюзгу.

       Этот период стал настоящим испытанием для родителей девочек. Они вдруг поняли, что совсем не интересны друг другу. То, ради чего создавали этот брак их родители, лопнуло. Надо было выживать. И выживать друг без друга. На семейном совете было решено все разделить пополам и выкарабкиваться поодиночке. Разделили даже детей.

        Арина всегда любила больше отца. Он был более утонченной, артистической натурой. Обожал живопись, музыку, водил девочек в театр и на концерты, записал в кружок  бального танца, зимой возил на каток. Мать была более приземленной. Ее больше интересовали тряпки, драгоценности, портные и косметические салоны. В этом подражании ей преуспела Марина.
       Было решено, что Марина останется с матерью, а Арина – с отцом. Но у отца были в тот период хорошие перспективы в карьерном росте, и Марина, как более практичная, надавила на сестру, уговорив ту поменяться не только родителями, но и именами. Так Арина осталась с матерью, а Марина – с отцом.

       Отец часто ездил по служебным делам в загранку. Привозил шмотки и удивлялся тому, как его Арина стала обожать наряды и молодежные тусовки. А однажды застукал ее за употреблением травки. Дочь, выкатив наивные глаза, сумела его убедить в том, что она даже и не поняла, что это такое. Мол, все на тусовках курят, вот и она попробовала. И ей не понравилось.

      А однажды сообщила, что решила выйти замуж за Олега Романовского. Он  на их курсе в МГИМО самый перспективный перец. Родители работают в дипкорпусе. Вскоре и сын рванет за пределы этой страны, которая и  ей обрыдла до глубины души.

      Но было одно препятствие. Марина под именем Арины уже  была отмечена в сводках милиции и как путана, и как  начинающая наркоманка. Но терять из-за этого такого перспективного жениха она не собиралась. Потому провела рокировку, надавила на сестру, подстроила так, чтобы сестра понравилась Олегу, и за Романовского вышла замуж дочь, жившая с матерью.

      Марина надеялась, что после свадьбы она опять надавит на сестру, тем более, что повод для шантажа у нее имелся, и добьется своего. Но ничего не получилось. Арина впервые серьезно влюбилась и поняла, что любима. Уступать сестре на этот раз она не хотела. А та в злобе, что сорвались ее расчеты, стала искать, чем же прижать вышедшую из-под контроля Арину.

     Марине на некоторое время пришлось исчезнуть с тусовок, из привычного круга общения. Она не хотела, чтобы ее приятели, в том числе и Олег, знали, что у нее есть сестра-близнец. Это сделать было проще, потому что отец обретался в Москве, а мать вернулась в родные места, откуда начинался их общий подъем.

       Теперь все перепуталось до предела. Арина  несколько лет прожила с Олегом в любви и достатке. Но была в ее жизни  одна тайна, за которую сестра отдала бы все свои богатства. Правда, об этом знали лишь трое: мать, нянька и еще один человек. У каждого были свои мотивы молчать.

       Зная свою сестру, Арина была уверена, что та своего не упустит. Но время шло, а Марина никак себя не проявляла. Олег хотел детей. И они появились. Вначале Светочка, потом Дима. Арина была счастлива. Олег не мог надышаться на супругу. Его в ней устраивало все. Ее мягкий нрав, любовь к нему, к дому, к детям.

       Муж считал, что жена должна иметь свой капитал. Он сразу, еще при оформлении брака, составил договор, по которому, даже если его не станет, на ее счета будут поступать средства от его фирм. И она вправе ими распоряжаться по своему разумению. Это было новым  для нее. Но она приняла все как должное.

         А потом наступил конец ее счастью. Однажды, когда мужа не было дома, в коттедж пробрались люди в масках. Они успели ее схватить, но малышей удалось спасти.

        Вскоре она поняла, что никто ее искать не будет, потому что к  ее похищению приложила руку  родная сестра, таким способом решившая занять ее место. Одного только Марина не смогла от нее добиться: где дети, и как добраться до ее капиталов. Сестра  считала, что поступавшие на счета Арины деньги по праву должны принадлежать ей. Если бы не деньги, не алчность Марины, Арины давно уже не было  в живых. Обычно так долго заложников не держат. Но у сестры не получилось добраться до ее денег. Из-за этого пришлось убрать Олега. О муже Арина глубоко сожалела. Он был хорошим человеком. Но уберечь его ей не удалось. Правда, и Марина ничего с его капиталов не получила.

       Однажды Арине удалось сбежать от охранников. Ее тогда еще держали в городе. Надеялись каким-либо образом развязать ей язык. Она пробралась в дом, надеялась увидеться с мужем. Но куда там, Олег был окружен плотным кольцом соглядатаев. Лишь убедилась, что дети живы и надежно спрятаны. И тут же ее схватили. Не помогли все эти тайники, что в таком обилии нашпигованы в стенах. Да и она утратила осторожность. Ее успела увидеть новая домработница.  Потом она опять усыпила бдительность своих стражей. Очень хотела перевести детей в надежное место. И опять не удалось. После этого ее отправили в горы.



      -- Так, значит, это вы были тогда? А я все не могла понять, как это хозяйка за сутки умудрилась так измениться. Не внешне. Отношением к людям…--  я внимательно вглядывалась в сидевшую рядом женщину. Сейчас ей можно дать и двадцать пять, и пятьдесят. Осунувшаяся, неухоженная, какая-то забитая… Марина и выглядела и  чувствовала себя более уверенной.

       -- Вот значит, где мы с вами встретились, -- Арина покачала головой. -- Знать бы тогда, что найду в вас союзника, может быть все по-другому бы оказалось. А теперь уже ничего не вернуть.

         Наш разговор был прерван появлением Социты. Она вошла в сарай, встала у дверей, сложив на животе руки и опустив голову. Следом вошел молодой мужчина в маленькой шапочке-тюбетейке и меховой безрукавке.

        -- Хозяин велел вам идти в дом,  -- перевела  приказ пришедшего девочка. Она мельком взглянула на Арину и незаметно качнула головой. Я с трудом поднялась на ноги. Что и говорить, годы не красят, а недавняя поездка в багажнике машины здорово подкосила мои силы. Но унижаться от бессилия я не собиралась, потому поползла, прихрамывая за местным аборигеном.

       Впрочем, ему мое  передвижение показалось слишком медленным, потому что я тут же получила для ускорения удар кулаком в спину и по инерции полетела через двор. Удержал меня от падения в грязь еще один кулак, перехвативший меня за майку, и тем самым помешавший моему падению в лужу. Правда, от футболки остались лишь лохмотья.

        -- Все эти русские ****и, -- брезгливо вытерев руку о штаны, произнес тот, что остановил меня, -- что молодые, что старухи. Так и  торопятся перед мужчинами раздеться…

       Откуда-то сверху послышался курлыкающий смешок. Я глянула в том направлении. На крыльце стоял пожилой мужчина в барашковой папахе, национальной рубашке с наборным ремешком. На ногах были мягкие ичиги, надетые на вязаные носки, в которые заправлены брюки. Что-то в его поведении, в одежде мне показалось смутно знакомым.

        Мужчина что-то произнес на своем языке, сопровождающие меня отошли в сторону, приняв позу повиновения.  А он тем временем спустился с крыльца, пренебрежительно бросив:

        --  Принесите халат, не пристало досточтимому Магомед-Али видеть эту старуху в таком виде. Эти русские  погрязли в грехе. Готовы заголяться по любому поводу. Потому их место у ног хозяина, на положении рабынь. Там они поймут всю удачу от того, что им разрешено жить. На большее у них нет прав.

        Ух, ты, черт! Вот уж не думала, что этот местный князек уже и под оправдание работорговли подвел религиозно-идеологическую базу.  И костерит меня за то, что с меня содрали одежду, как будто это было сделано не по его приказу.  Видно, ждет реакции. Наверное, не в первый раз проводит нравоучительные беседы. Но я не предоставлю ему удовольствия своим возмущением. Оно ничего не даст мне.

      Подошедшая женщина накинула мне на плечи нечистый халат, сунула в руки платок. Пробормотала что-то по-своему. Находившиеся во дворе парни загоготали. Социта мгновенно покраснела. Значит, произнесла какую-то гадость. Доставила удовольствие зрителям этого спектакля.

       «Князек» в папахе, встретивший меня на крыльце, махнув головой в сторону двери, приказал:

      -- Иди.

      Я поднялась по крутым ступеням, каждую секунду ожидая удара в спину. Но все обошлось. За второй дверью находилась большая квадратная комната, убранная на восточный лад. На низкой софе, опираясь на красивую палку, восседал благообразный старик с белой окладистой бородой, в маленькой бархатной шапочке ручной работы и, видимо, очень дорогой.

Рядом с ним возвышалась на диване его папаха из дорогого каракуля редкой расцветки.

        Он поднял на меня свои выцветшие глаза под мохнатыми седыми бровями.  Ожидал, видимо, вопросов или претензий. Но мне было не до того.  За спиной старика во всю стену висел бордовый ковер с восточным рисунком, увешанный старинным оружием. Ковер из моих детских снов, ковер, которого я боялась больше всего на свете. Ковер, который мне являлся в бреду во время болезни. Он всегда меня о чем-то предупреждал, что-то напоминал. Я думала, что это плод моего воображения. Значит, он существует в реальности. Но не могла же  я заранее предвидеть, что окажусь здесь и  в таком качестве?

        Узнала я и старика. Он очень сдал, обрюзг, но это был наш сосед по улице из моего детства дядя Магомед-Али. Тот, о котором вспоминала когда-то Олимпиада Георгиевна, царство ей небесное. И, значит, встретивший меня на крыльце мужчина мой одноклассник  Ахмед.

     Я зыркнула в его сторону.  Ну, точно. Как и тогда, в детстве, стоит в подобострастной позе, в ожидании распоряжения старшего. Меня еще в те годы поражали его двуличие и подлость. То, как он мог ехать в общественном транспорте, развалившись на сиденьях, не уступая места никому из старших, нагло посмеиваясь над старушками или стариками с медалями на груди. И как преображался, стоило только войти в салон какому-нибудь горцу в дорогой папахе. Тут он сразу же вскакивал, принимал позу подчинения и негромко приглашал старика присесть. Тот гордо озирал пассажиров, вот, мол, какая наша молодежь учтивая, и чинно усаживался, благосклонно благодаря за услугу.

      Ахмед  и учился так, чтобы себя не утруждать. Мог сподличать с одноклассниками, стравить их между собой, забраться в учительскую и переправить оценки, обвинить учителя в том, что тот его обижает по национальному признаку. Что ж, учеба подлости ему пошла впрок. Вырос в великого подлеца. Да и как еще можно охарактеризовать торговца живым товаром? Но вот дядя Магомед-Али?  Как он оказался замешан в это неблаговидное дело?  Мне он казался всегда очень честным, твердым в решении спорных вопросов и в отношениях между соседями нашей многонациональной улицы.

       Старик давно уже сверлил меня взглядом из-под нависших бровей. Чего-то ждал.  Но я, после перенесенных тягот и разговора с Ариной, не была готова к каким бы то ни было беседам. А впадать в истерику бессмысленно.
 
        Наконец он прервал молчание, что-то гортанно приказал. Вездесущий Ахмед подтолкнул меня ближе к старику и ретировался к дверям. Опять принял стойку повиновения. Вот это у него всегда получалось отлично.

       Старец впился в меня глазами, словно хотел взглядом проглотить. Неужели он меня узнал? Вряд ли. Последний раз мы виделись, когда мне было лет десять.  Магомед-Али тогда приобрел новый дом на окраине города, в Старой Сунже. А тот, что находился на нашей улице, занял его брат. Впрочем, пусть глядит. Лишь бы мне плохо не было. А я пока подумаю, чем же мне так страшен этот ковер? Да и точно ли он похож на тот, из моих кошмаров? Жаль, что когда прихожу в себя, я забываю, что меня в этом ковре ужасает.

       -- Что это у тебя на шее? – проскрипел старческий голос. На этот раз он уже не прибегал к услугам Ахмета в качестве переводчика. – Подай мне.

         Я непонимающе посмотрела на него. Что его заинтересовало? Потом вспомнила, что на мне разорванная майка, а под ней золотой крестик. Но снять его не отважилась. Магомед-Али понял мои колебания и что-то приказал Ахмету. Тот живо подскочил ко мне и сдернул с шеи все, что там висело. Я с тоской проводила глазами мои обереги. Что там ни говори, но они меня здорово выручали в последнее время. Так что лишиться их я бы не хотела.

       Старик с презрением отбросил в сторону цепочку с крестиком, оставив в руках  кругляшок кулона. И как это он быстро освободил его от крестика? Я, как ни пыталась, ничего сделать не могла.

        -- Кто тебе дал этот пароль? – старик уже с любопытством смотрел на меня.

       -- Никто, я сама нашла, когда отдыхала на даче в Крыму у тети Липы.

      -- Не лги. Этот опознавательный знак принадлежит Олимпиаде Стефаниди. И просто так она его никому никогда не отдаст. Ты стащила его у нее? Знаешь, что воровство это один из смертных грехов?

       -- Ну, после тех грехов, которые здесь видела я, этот не так уж и велик. К тому же, если вы не знаете, могу сообщить, что Олимпиада Георгиевна погибла в прошлом году. Ее убили. Я жила в ее доме, так что взяла этот кулон с разрешения ее сына.

       Старик оперся на набалдашник своей полированной палки. На мгновение задумался.

       -- Хорошо. У нас будет еще разговор. Иди. – Он махнул Ахмеду, тот вывел меня из дома и перепоручил своим подручным. Те, видимо, были не в курсе нашего со стариком разговора, потому что, схватив меня за шиворот, поволокли в сарай.

       Арина   не находила себе места. Эта женщина знает, где спрятаны ее дети. Это все, что ей надо. Ради кого она живет на этом свете. Был еще Олег. Он ее по-настоящему любил. Но его больше нет. И теперь она никому не нужна, кроме детей. Она бы давно избавилась от всех этих накоплений, за которыми охотилась сестра, а теперь и ее подельники. Но ведь они не отстанут от нее. Как только получат все деньги, сразу же уничтожат и ее, и  детей. Господи, только бы они не добрались до них.

      Она прошлась по сараю. Пять шагов в одну сторону, пять – в другую. За тонкой перегородкой шумно вздохнула  корова.

      Что же так долго не возвращается  новая пленница? Какое решение примет хозяин? Если он оставит эту женщину здесь, Арина не успеет выполнить задуманное. А может, ее сразу отправят в горы? Скольких уже так переправили за время ее пребывания? Все благодаря тому, что она умеет ухаживать за животными. Нет. Перед собой не стоит кривить душой. Потому что хозяин ждет платы за нее. Как только ему привезут обещанную сумму, он тут же отдаст ее этим, что были с сестрой.


         Старик остался один в гостевой комнате. Перед ним лежали жалкие украшения этой русской. Впрочем, насколько она русская? Он знал одну тайну, которая с годами его стала тяготить. Не то, чтобы он впал в сентиментальность. Просто не видел смысла и дальше хранить то, чему был непосредственным участником. Магомед-Али давно, еще совсем молодым перестал верить и в бога, и в дьявола. Тогда, когда их выгнали из родного аула и как скот загнали в товарняки и повезли неизвестно куда, он разуверился в боге. Понял, что только своими руками он может создать ту жизнь, которую посчитает достойной себе.

         Банду организовать было не так уж и сложно. Нашлись сильные духом, бесшабашные парни. Труднее было подвести под оправдание проводимых грабежей идеологическую базу. Вот тут и пригодилась религиозная обстановка, сложившаяся в лагерях репрессированных.

        Сегодня он шуганул своего среднего сына Ахмеда, когда тот необдуманно сунул ему в руки сорванное с шеи этой пленной золото. Впрочем, какое там золото, так, слезы. Но этот недоумок должен знать, что ему, приверженцу заветов Аллаха и пророка его  Магомеда, не единожды побывавшему в Мекке, не следует брать в руки предметы культа этих грязных гяуров.

        Старик усмехнулся. Только младшему, засевшему в Москве, пробившемуся в высшие властные структуры страны, он мог откровенно признаться, что для него что крест, что полумесяц, одинаково безразличны. В его жизни было много разного. Так что если верить, что за гранью смерти есть другая жизнь и расплата за земные грехи, то ему лучше туда не попадать.

        Но он был реалистом и считал, что после того, как тело покинет последняя капля жизни, уже ничего не будет. Остается только сожалеть, что молодые годы прошли, что все самое лучшее уже позади. Прошли те дни, когда познакомился с Олимпиадой, когда  втянул ее в свою банду, и она оказалась очень способной ученицей. А потом многому научила и его. А ее система связи…
        Старик взял со стола кулон, заискрившийся голубыми и белыми искрами. Это ее именной опознавательный знак. Он его хорошо изучил. Раньше часто приходилось встречаться, когда налаживали систему транспортировки наркотиков, потом живого товара. Магомед-Али остановился на этих двух направлениях. А она пошла дальше. Как глубоко она вплелась в мировой  криминальный бизнес? В последние годы она уже не была с ним так откровенна, как в былые времена.

        Что там говорил ему этот вертлявый Виталий, назвавшийся ее внуком. Не стоило ему этим хвалиться. Магомед-Али,  единственный из оставшихся в живых, знал, что это не так. Знал, кто  настоящие родственники Олимпиады. Но оповещать об этом раньше времени не стремился. Надо было хорошо подумать, взвесить, что будет выгоднее для него. Во всяком случае, эта сегодняшняя пленница ничего хорошего его бизнесу не даст. А вот Виталий может помочь. Стоит подумать над его предложением. Но торопиться не надо.


       Всю оставшуюся ночь Арина наставляла новую пленницу. Она уже чувствовала, что ей недолго осталось жить в этом продуваемом ветрами сарае, который в последнее время стал казаться ее домом, ее укрытием и надеждой. Но в эту ночь она впервые поняла всю зыбкость своего положения. За ней слишком долго не обращаются. Видимо, не понадобилась. Такие здесь не задерживались. Их отправляли в один путь – наверх, в альпийские луга. Откуда никто не возвращался.

        Ксения появилась в сарае, когда Арина уже отчаялась ее увидеть. Она приняла решение.

        -- Расскажи, как мне найти детей? – потребовала она сразу после того, как  посвятила подругу по несчастью в детали подготовленного побега. Ксения подробно объяснила, как и где найти ее приятеля, что сказать, чтобы он поверил ей  и вернул детей.

         Потом пришла Социта.  Она предупредила, что Арине дальше здесь оставаться опасно. Ее судьба решена. Девчушка подслушала разговор мужчин. Впрочем, они считали ее недалекой тупицей и особо с ней не церемонились. Незавидная судьба ждала и Ксению. Хозяину она была не нужна. Возраст не тот. И заказавший ее похищение  будет только рад ее смерти.  Но ей прежде  надо будет подписать какие-то бумаги.

       Арина с сомнением посмотрела на Ксению. Вряд ли та выдержит поход в горы. Скорее всего, станет тормозом в их побеге. Но она единственная после няни Сони проявила настоящую заботу о детях. Арина просто не могла ее оставить, тем более, зная, что ту здесь ждет скорая смерть.

       -- Ксения, ты идешь с нами. Это не обсуждается. Может быть, нам удастся вырваться.

      -- Вряд ли. Да и  поход по горам это не прогулка в парке. Но за предложение спасибо. Думаю, я буду вам только  мешать. – Ксения сознавала свои возможности и понимала, что вскоре станет обузой для беглянок. Но Арина уже приняла решение.

      -- Не будем об этом говорить. Какова бы ни была наша судьба в дальнейшем, у нас будет оправдание, что мы использовали все возможности.

       Социта заранее принесла в сарай ворох одежды. Арина довольно толково разобралась с предназначением каждой вещи. Натянула штаны, юбку до щиколоток, кофту и меховую безрукавку, повязалась платком, на ноги надела вязаные шерстяные носки и галоши и стала почти неузнаваема. Ксении преобразиться помогла Социта.
       Едва забрезжил рассвет, все три женщины гуськом вышли из сарая и направились вверх, в горы. Если кто и увидел их, то подумал, что идут они по распоряжению хозяина. Пленным нельзя было спускаться вниз.  На пути вверх их никто не задерживал. Тем более, что сопровождала пленниц одна из дочерей хозяина, которая нередко и раньше провожала захваченных в верховья гор.


        Я бодро вышагивала за Социтой, замыкала Арина. Я поняла, что она беспокоится обо мне, и решила подстраховать. Но у меня начался эмоциональный подъем. Появилась уверенность, что наше предприятие завершится победой. Чувствовала я себя отлично. Думаю, на несколько километров меня хватит.

       Уходили мы из сарая, когда было еще совсем темно. Но не прошли и получаса, как все вокруг посерело, а потом окрестности заволокло густым как сливки туманом. Удивительно, как девочка могла ориентироваться во всем этом хаосе камней и пропастей, пропитанных туманом, покрытых холодной росой.

        Социта шепотом предупреждала об опасности в виде провала или поворота тропы. Однажды ветер на мгновение разогнал ватное покрывало тумана, и я в двух шагах от себя увидела пропасть, отвесно обрывающийся край скалы, скользкий от влаги. Что было внизу, я так и не увидела, потому что туман опять заполонил все пространство. Социта советовала двигаться вплотную к скале, ощущая ее всем своим телом. Наверное, так будет лучше. Потому что одно представление о том, что рядом, протяни только руку, существует обрыв, приводило меня в ужас.  Арина видимо чувствовала то же самое, потому что ее рука нащупала мою и сжала в паническом наваждении.

        Сколько мы шли, сказать не берусь. В горах, в экстремальном состоянии чувство времени теряется. Помню, что в какой-то момент мы вырвались из объятий тумана. Воздух был холодный настолько, что заломило зубы, как-будто выпила воды из родника.

        Мы вышли из лабиринта скал. Впереди раскинулась небольшая долина, через ее центр тянулась змейка небольшой речки, скорее ручейка, сбегающего с далекого снежного хребта. Здесь ручей звонко перескакивал через насыпи намытой веками гальки, напоминая мне расположенные значительно ниже речки Белку и Джалку. А может быть это одна из них? Те ведь тоже берут начало в верховьях Кавказских гор. Если бы только знать, где мы находимся. Хотя, что это даст?

       В долине, по берегам речушки паслись овцы. Арина сразу насторожилась. Но Социта махнула рукой:

       -- Не бойтесь, здесь пасет отару один пленный. Он еще в первую войну попал в плен. У него память пропала. Очень серьезная была рана на голове. Он не страшный.

       Девочка первой пошла к вышедшему из укрытия человеку. Навстречу сразу кинулись несколько псов. Человек резким окриком остановил их. Псы, порыкивая, вернулись к отаре.

        Мужчина неприветливо оглядел нас, выслушал объяснения Социты, потом кивнул, что понял. За все время он не произнес ни слова. Окрик на собак я не считаю.

       Судя по внешнему облику, досталось ему на войне по полной программе. Через лицо шел шрам, отчего один глаз смотрел чуть в сторону. Рука и нога были покалечены. На нем были обноски с чужого плеча, скрывавшие фигуру, но по виду,  лет ему было немного. Чуть больше тридцати. Где-то мать оплакивает несуществующую могилу сына, а он в плену, не помня ничего, пасет на своих рабовладельцев скот. И думает, что так и должно быть.

       Социта назвала его Исой. Но вряд ли это его настоящее имя.

      Иса проводил нас до конца долины, которая все время поднималась вверх. Впереди опять были скалы. Я поделилась сомнениями с Ариной о том, что уж больно долго не хватились нас в ауле.  Пора уже и о погоне услышать.

      -- Зачем им гнаться по ущельям за нами? – Социта пожала плечами. – Они уже сообщили о нас туда, наверх. Там есть пост. Они нас там будут ждать. Но мы туда не пойдем, -- девочка хитро улыбнулась. – Есть здесь одно местечко. Мне мама показывала. Там пересидим, переждем.



          В ауле действительно была поднята тревога. Вначале, как и рассчитывали беглянки, соглядатаи решили, что по распоряжению Ахмеда его дочь отправилась с пленницами в горы. Потом подняла шум старшая жена хозяина Асият, узнав, что коровы и буйволицы не доены, и в кухне нет молока. Тогда и выяснилось, что женщины покинули дом без разрешения хозяина и должны быть наказаны. Особо буйствовал Ахмед. Еще бы, отец в кои-то веки посетил его дом, и вот такое непослушание. Что о нем подумают люди? Что скажет отец?

      Магомед-Али  молча выслушал сбивчивые объяснения сына. Он давно уже убедился, что этот из его сыновей никогда не станет последователем его дела. Для этого надо иметь жесткий, изворотливый ум и актерское мастерство. Ахмед всегда был предсказуем. Там, где требовалось словчить, ему не было равных, а вот если требовалось притвориться,  тут он ничего не мог поделать, был твердолоб и  шел напролом. Сколько раз ставил отца в неудобное положение. Вот и сейчас, зачем жаловаться, когда надо действовать.

       На память пришла вчерашняя встреча. Олимпиада, вот кто был настоящей лицедейкой. Магомед-Али вначале не принял ее. Считал, что женщины должны следить за очагом и не лезть в мужские дела. Но Олимпиада влезала. Не боялась, что ее поколотят, а то и того хуже, могут прибить.

        Старик потянулся к столу, где вчера оставил кулон, отобранный у пленницы. Неужели она успела переговорить с Олимпиадой? Этот Виталий уверил его, что нет. В таком случае есть смысл попробовать получить хоть часть денег, запрятанных Гречанкой в сейфах  швейцарских банков. Ни к чему об этом знать этому вертлявому. А тот пусть раскручивает дело о наследстве как хочет. Ксению ему выдадут.  Жаль, что его дурак-сын проворонил пленницу в ауле. Но далеко она не уйдет. Некуда идти. На перевале стоят посты, а в верхних долинах они долго не выдержат.

       Тут его размышления прервались. На столе кулона не было.

     Старик крикнул сыну, приказал обыскать комнату, потом дом. Но уже знал, что эту вещицу он не найдет. Ее забрали. Значит, эта пленница не так наивна, как хотела показать. А ведь ввела в заблуждение не только Виталия, Ахмеда, но и его, Магомеда-Али. Увела кулон. Знает его настоящую ценность. Видно, передались кое-какие таланты матери.

      -- Ничего, никуда не денутся. Когда найдут, я сам разберусь…-- старик не любил, когда его мечты не сбывались. А ведь он уже уверился, что, наконец, может добраться до денег, о которых мечтал многие годы…