Старина Янус отдыхает... Глава 2

 
                Глава вторая.

                То привидения, то джигиты, то собаки…


      Мечислав Войда  до недавнего времени своей судьбой был доволен. Уже многие годы он работал в одной межгосударственной глубоко законспирированной структуре, осуществлявшей контроль за распространением наркотиков в странах Евросоюза, проживал в городке одного из кантонов Швейцарии. Еженедельно отправлялся в соседнюю Германию на традиционные  встречи с родителями. Последние годы вытеснили из головы горькие воспоминания детства. Жизнь его  давно устоялась и была размеренной и расписанной поминутно на долгие годы вперед.

     И вдруг его головное руководство приняло неожиданное  решение командировать своего представителя с ответственной миссией  в Северо-Кавказский регион России. Выбор пал на Войду не случайно.  Детство свое он провел как раз в этих местах, хорошо знал  обычаи населявших эти края народов. Мечиславу было проще адаптироваться  среди местного населения, что крайне необходимо  для выполнения задания. Поручение  было строжайше засекреченным, касалось выявления источников, путей и поставщиков наркотиков нового поколения, распространявшихся из Кавказского региона через многочисленные родовые связи беженцев, наводнивших в последние годы западные страны Европы.

     Поневоле, даже не желая того, Мечислав вновь окунулся в воспоминания своего далеко не радостного детства.

     Как и любой мальчишка, он мечтал об отце. Но принадлежал к той части детворы, которую презрительно именовали безотцовщиной. Его положение отверженного среди сверстников было еще горше оттого, что не только отца у него не было, пусть даже самого завалящего, пусть беспробудного пьяницы, как у большинства сверстников. Все в понимании окружающих было намного  хуже. Его мать все считали падшей женщиной, приблудившей сына с каким-то  занюханным иностранцем. И одноклассники, едва узнав об этом от родителей, тут же начинали травить пацана.

     Дети вообще жестоки, как бывают жестоки звери. Сострадание, понимание и поддержка  -- все эти чувства возникли только благодаря развитию общества, а потому  проявляются много позже, уже как явления социализации индивидуума в конкретной среде. А могут и не проявиться, если среда обитания ребенка этому не научила.

     В классе, куда пришел учиться маленький Славик, стараниями очень опытной и заслуженной учительницы была разработана и создана особая система взаимоотношений между учащимися. Учительницу за такую систему хвалили и ставили в пример. Хотя ничего нового и революционного она не несла. Такой схемой пользовались еще в Римской империи. И весь смысл заключался в двух словах: разделяй и властвуй.

         Впрочем, в основе своей система предполагала кастовость разных групп детей.  Суть ее была в том, что каждый из учеников стремился в классной иерархии занять более высокое место, продвинуться как можно ближе к лидеру, назначенному учительницей из наиболее предпочтительных детей, чьи родители имели определенный вес в местном обществе.

        Каждый стремился обратить на себя внимание учительницы, завоевать ее расположение, выбиться в лидеры. А лидер всеми силами цеплялся за свой статус. Ему под надзором учительницы и по ее указке удобнее было властвовать, сталкивая более слабых и неугодных учительнице между собой.

        Слабым в этой ситуации оказался Славик. Он изначально был слишком свободолюбивым, слишком независимым. И учительница видела в нем определенную угрозу для своего авторитета и созданной ею  системы управления учащимися класса.

         Неугодного в ее понимании ученика нужно было ставить на место. И было только одно средство.  Славик  очень остро реагировал на любое упоминание об отсутствии  у него отца, мгновенно затевал драку. И бился насмерть за свою честь, за возможность стать таким же, как эти, стравливающие его со сверстниками,  лидеры класса.

          Бывали моменты, когда он ненавидел свою мать, злился на нее,  мысленно бросал ей в лицо обвинения. Он ожесточенно дрался, назло матери приходил домой в изодранной одежде, весь в крови. Пусть видит, как ему плохо. Это она виновата во всем. Пусть чувствует свою вину.

        Славик  возненавидел тех благополучных девчонок и мальчишек, надевших красные галстуки, что-то рассуждавших на пионерских сборах, увещевавших его, укорявших за неподобающее поведение. И всегда подтекстом всех нравоучений стоял вывод: ну что с безотцовщины возьмешь. Нагуляла мать с кем-то под забором.

       В этом негласном делении класса Славик стоял в самом конце. После него была только белобрысая Танька Горштейн, длинная и тощая дылда, которую исподтишка лупили все, кому не лень. Танька  была из городской еврейской  слободки, а в эту школу поступила по великой и слезной просьбе матери, которая работала в амбулатории рядом с трамвайным депо и могла здесь  присматривать за дочерью. Славик тогда был мал и не особо вникал, в чем вина этой Таньки. Вот и учится хорошо, и в музыкальную школу ходит, а в классе  находится на положении изгоя. Потом, много позже, понял.
 
        А тогда он сам всеми силами пытался пробиться наверх. Учеба у него не задалась. Все, что  он ни делал, оценивалось на двойку. Как бы ни старался выучить с помощью матери стихотворение, ему никогда до конца его не давали рассказать. Обязательно учительница, а за нею и наиболее ярые его противники начинали мешать, прерывать, высмеивать. Заканчивалось все, естественно, двойкой. И потом проработкой на совете отряда. Он возненавидел этот кусок красной ткани, который мать каждое утро ему любовно наглаживала. Выйдя из дома, он тут же снимал его с шеи и засовывал в карман.

         Однажды Славик познакомился с ребятами с соседней улицы, которых все вокруг нарекли шпаной,  и понял, что  существуют, оказывается, совсем другие отношения. Там, на улице он, наконец, осознал,  что ничем не хуже других.  Его не попрекали безотцовщиной, он чувствовал себя равным среди равных. И  предложение  старшего товарища по уличной ватаге Сиплого помочь ему кое-что перетащить ночью от магазинного ларька к дому воспринял как высокую степень доверия. Он не был наивным сосунком и сразу понял суть предложенного дела.   Славик   знал, где и почему Сиплый получил такую кликуху.  Тот этого не скрывал, и даже гордился. Старший приятель уже  проходил  по делу об ограблении, но по малолетке оказался только в колонии. Там, говорят, и повредили ему голосовые связки.
 
          Когда мать узнала, что ее сын связался с дурной компанией, она решила, наконец, рассказать парню правду его рождения. Ей надо было сделать это намного раньше, но кто из нас учится на чужих ошибках. Каждый предпочитает совершать свои.

            Валя родилась в самом центре России, в глухой деревушке Смоленской области. Семья была большая, но дружная, работящая. Отец был гончаром, лепил горшки, на потеху детишкам -- свистульки и фигурки людей и животных. То ли был талантлив, то ли  очень удачлив, а, скорее всего, сверх меры работящ.  Изделия его расходились мгновенно, назад с ярмарки никогда ничего не привозил.

         У соседей эта его удачливость вызывала откровенную зависть. А еще то, что никому не показывал месторождение глин, из которых делал такие красивые изделия. Многие хотели бы узнать и секреты его мастерства. Может быть, будь он попроще, приглашай соперников-гончаров к себе в дом, да показывай им свои секреты, ничего бы не случилось.

             Но отец Вали был себе на уме, любил позубоскалить, похохмить, иногда нелицеприятно охарактеризовать не слишком удачливых коллег по гончарному цеху. Когда началась коллективизация, наотрез отказался вступать в артель, заявив во всеуслышание, что кормить дармоедов не собирается. Об этом сообщили куда следует.

          И однажды ночью в дом пришли незнакомые Вале люди. Они переворошили все пожитки, забрали все, что было мало-мальски приличное, выгнали со двора скотину, а отца с матерью и шестью ребятишками погрузили на телегу и повезли в город. Девочке запомнилось, как бежала рядом с телегой соседка Суздалиха и просила отца сказать, где он брал глину. Но тот так ничего и не сообщил. А мать бросила вгорячах, что отольются ей слезы несправедливо оговоренных.

         Валя долго приставала к родителям с вопросами, куда они едут, почему? Отец потерянно молчал. Мать только гладила ее по голове да сглатывала горькие слезы. Потом старший брат ей растолковал, что их семью раскулачили и везут в Сибирь.

       Первые годы жизни на новом месте у девочки были связаны с нескончаемыми утратами. В одночасье сгорел от болезни отец. Мать сразу как-то потухла и превратилась из цветущей, пышущей здоровьем женщины в больную развалину. Умер младший братишка. Вся забота об оставшихся свалилась на  плечи старших брата и сестры.  Началась война. Брат Андрей ушел на фронт, да так и не вернулся.

       Шли годы. Валя взрослела. Закончив семилетку, поступила учиться на штукатура в соседнем городе. Однажды увидела работающих на стройке зеков. Чем-то они выделялись внешне среди всех, кого знала раньше. Подруга объяснила, что это пленные, но не немцы.

       Особенно запомнился один, молоденький,  тощенький с прозрачными ярко-серыми глазами, опушенными густыми ресницами. И он обратил внимание на девушку. Спустя какое-то время они познакомились, подружились, подумывали о женитьбе.

       Ивар был сиротой. Кто его родители, из какой он страны родом, парень не знал. Его воспитывали в фашистском лагере несколько лет, готовя из него солдата вермахта. В этом качестве он был взят в плен. Но почему-то, когда других военнопленных стали возвращать в их страны, Ивара обошли стороной. У него не было доказательств, что он принадлежит той или другой стране. Подозревали, что он сын предателей родины.

          Связать свою судьбу с таким человеком в то время было очень опасно. Но Валя и сама была из раскулаченных, так что ее уже ничто не пугало. Правда, местное начальство не раз промывало ей мозги нравоучениями, угрожало репрессиями, а когда ничего не помогло, вспомнило о Красном Кресте. Его представители выискивали тех из пленных, кто еще не был отправлен в свою страну. Вот они и вывезли Ивара за рубеж. Он  был бы уже и рад остаться в Сибири с Валей. Но не суждено было. 

          Перед отъездом Ивар узнал, что у Вали должен родиться ребенок. Тогда и уговорились, что, если будет сын, Валя назовет его Мечиславом, а фамилия пусть будет Войдовский. Ивар обещал, что сделает все для того, чтобы со временем забрать к себе  Валю с ребенком. Но это только мечтается легко.

        Вскоре Валя поняла, что в городе ее не оставят в покое, пока не затравят, не загонят в могилу. Поговорив со старшей сестрой, она однажды тихо исчезла из города. Для всех было сказано, что едет в деревню к младшим сестрам, а на самом деле,  отправилась в далекий северокавказский город, где по слухам пустила корни одна из сестер матери.

       Она встретила племянницу тепло и понимающе, посоветовала не распространяться о том, чей ребенок, и устроила на стройку.  Рабочие руки всегда нужны. Выправила даже документы.  Фамилию удалось поменять, а вот свидетельство о браке сделать – нет. Потом кто-то прознал про Валин грех. Правда, в том многонациональном котле, в который в послевоенные годы превратился Грозный, это известие не было таким уж ошеломляющим. Но всегда имелась причина при случае осадить ослушницу. И ребенка затюкать, чтоб другим неповадно было или чтоб свои грехи на этом фоне не так выделялись.

         Узнав о судьбе своей матери, мальчик впервые представил, как же  ей,  должно быть, тяжело и одиноко живется.  Ведь она, так же как и он, переживает  несправедливую травлю. И не может понять, за что. Что она сделала такого, почему ее стали считать человеком второго сорта?

       Славик впервые подумал о том, каково все эти годы было  его матери, а тут еще он со своими выкрутасами.  Он пообещал ей, что больше в переделках, связанных с криминалом, участвовать не будет.

            Он теперь знал, кто его отец. И  что расстались мать с отцом не по своей воле.   Но  добиться понимания от сверстников, особенно если они чувствуют силу соперника и больше всего хотят его утопить, не так-то просто. На его рассказ об отце, на уверения в том, что тот их не бросил,  одноклассники не реагировали. Они по-прежнему издевались, насмехались, дразнили, теперь еще кулацким и фашистским выкормышем. Это оскорбляло его. Но доказать, что ничем не хуже всех этих благополучных мальчишек и девчонок, он не мог.

          В ответ на презрение взрослых он отвечал еще большей озлобленностью, агрессией, многочисленными двойками. Мать билась с ним, как могла, но ничего не помогало.

          Славик сдержал слово и с уличной  шпаной больше не общался, но и учиться  дальше не хотел. После восьмого класса  пошел в ПТУ, а потом устроился в депо, где работала мать, водителем трамвая. И считал, что больше ему ничего не светит.

         Когда в городе  стали поговаривать, что некоторые из  жителей еврейской слободки потянулись на историческую родину, Славик вдруг понял, что это тот случай, когда можно вырваться за границу и попытаться найти отца. Мать к тому времени смирилась со своей судьбой и ничего уже не ждала. Но сына отговаривать не стала. Да и зачем. Вдруг ему там будет лучше.

           Прокрутив несколько вариантов, Славик остановился на одном, как самом  для него приемлемом. Одноклассница Танька Горштейн лучше всего подходила для  осуществления его плана.

          Танька только что поступила в местный  пединститут. Но испытывала определенное давление  со стороны однокурсников. Ее не любили.  Студенты ее курса даже не могли сформулировать, за что. То ли за национальность, то ли за умение сразу ухватить суть рассказанной темы, то ли за то, что преподаватели сразу ее выделяли из остальных. И в связи с этим часть сокурсников за ее спиной шипела: «Кто ж своих будет валить. Поналезли в профессора, а теперь только своих отличниками делают».

      Но это неправда. Танька была отличницей потому, что ей предметы нравились. Ей вообще нравилось учиться. И она ходила в библиотеку, читала толстые нудные книги, дополнительно занималась  на кафедре, чтобы уяснить для себя то, что ее в тот момент интересовало.

        Танька была носата, нескладна, тоща как швабра и для мужского пола неприглядна. Предложение Славика жениться и поискать лучшей доли на  исторической родине ее предков приняла с определенным скепсисом, но обещала подумать.

         И тут случилось непредвиденное. Ночью мать Таньки возвращалась с работы, и в темном парке на нее напали несколько подонков. Раны  физические зарубцевались, травмы душевные так и остались кровоточить. Семья решила уехать из страны. Мать и бабушка волновались за Таньку, как она перенесет это решение. Но та поставила их перед фактом, что уедет только, если выйдет  замуж  за Славика. Это был мезальянс. Девочка из приличной семьи, и вдруг это решение выйти замуж за отпетого бандита, у которого, к сожалению, были за душой некоторые темные пятна. Ну и различия в вероисповедании имели место.

          Валентина  сына не отговаривала. Помогла, чем могла, чтобы молодые смогли выехать из страны, написала письмо Ивару.

         Первые годы за границей Славик не любил вспоминать. Трудно пришлось. Особенно ему, не знающему ни одного языка. С Танькой они, как и договаривались, быстро
разбежались. Стали выплывать каждый в одиночку. Вот тут пригодилось письмо матери.


             
         У отца уже была другая семья. И Мечислав долго не мог простить ему этого. Но мать, как любая мудрая женщина,  перед отъездом на многое открыла ему глаза. Объяснила, что люди должны жить семейно, только тогда они остаются людьми, продолжателями рода человеческого. А Ивар и Валя слишком долго жили отдельно. У каждого из них сложилось свое мировоззрение. Соединиться им не суждено.

          Ивар помог сыну на первых порах, поддержал и его стремление учиться.  Прошло время, и Мечислав достиг определенных успехов в работе. А потом распался СССР, в новой стране  произошли радикальные перемены. Можно было свободно выезжать за рубеж. Тогда он и вызвал к себе мать.

        В  последние годы, когда жена отца  с ним развелась и переехала к дочерям,    Ивар  и мать стали чаще встречаться, устраивать еженедельные  семейные обеды, на которых обязательно должен присутствовать Мечислав, и он смирился с таким положением вещей. 
 Беспокоила его одно время судьба Таньки, но потом Мечислав узнал, что семья Горштейнов перебралась  в Австралию, и там у его бывшей жены все наладилось. Она продолжила семейное дело и стала врачом.

 
         …Мечислав был направлен в Краснодарский край в главное управление по борьбе с распространением наркотиков через продуманную, многоходовую операцию. Чтобы не особо светился,  по договору его сразу  откомандировали с  соответствующей легендой в наиболее неблагополучный район приморской части края.

           Работа участкового уполномоченного райотдела милиции Мечислава Войды, а теперь по местной легенде,  Славика Войдовского, вполне устраивала. Одно беспокоило. Предстояло вписаться в местную жизнь так, чтобы не выглядеть белой вороной и не дать повода для сомнений определенным группировкам, в число которых входили и некоторые  работники милиции.

          Мечислав, конечно, не забыл о существовавших в период его детства взятках, бакшишах и разного рода подношениях. Но как-то в рафинированной Западной Европе об этом основательно подзабыл.  Теперь ему предстояло  вновь учиться, как брать дань и не краснеть. Как напирать на тех, кто забывает о своей прямой обязанности своевременно и без напоминаний пополнять его личный бюджет, потому что его  здешняя зарплата составляла сотую часть того, что он получал в Швейцарии. И как на этот мизер можно прожить мужчине, даже не обремененному семьей, он просто не представлял.

          В краевом управлении с ним откровенно побеседовали и ввели в курс дела. Особо неблагополучным в смысле продвижения наркотиков в Европу  представлялся один из поселков на побережье. Там  в свое время скупили участки земли и построили элитное жилье несколько полукриминальных фирм. Точнее, фирмы были строительные, и в принципе работу выполняли вполне нормальную, а вот тайными владельцами их были некие группировки, которые старались не светиться, чтобы не дискредитировать свою собственность и  иметь возможность отмывать криминально присвоенные средства.

          … Славик уже привык, что каждое утро его ждут торговки местного рынка. Они никогда самовольно не уходили по домам и добросовестно сидели под палящим солнцем, ожидая его визита. Однажды он забыл о них и пришел на рынок к вечеру. И все эти селянки так и торчали со своими овощами  за импровизированными столами, боясь отлучиться. С тех пор он проводил обход территорий строго в утреннее время, чтобы не заставлять всех этих местных дам жариться  на полуденном солнце.

          Участковый должен быть в гуще народа. Это Мечиславу было на руку. Примелькается  местному населению. При нем станут свободнее болтать. Глядишь, что-то и прояснится.

        Всех своих окрестных жителей Войда уже знал в лицо. Каждый новый человек сразу брался им на заметку.  В то утро он обратил внимание на даму бальзаковского возраста, гуляющую по рынку. О чем-то она оживленно болтала с местными кумушками. Интересно, интересно, кто это?

         Незнакомка живо напомнила ему строгую педагогичку прежних школьных лет. Надо же, какие ассоциации пришли в голову, подивился  Мечислав, исподволь разглядывая женщину.  Он специально для нее покопался в овощах  торговок, проверяя ее реакцию. Но ничего не последовало. Обычно его забавляло то, как начинали возмущаться при этом немногочисленные отдыхающие из частного сектора. Сами мастера потрепать нервы торговкам, они мгновенно ополчались против участкового, стоило тому высказать какие-либо претензии по поводу свежести овощей, наличия сертификатов или разрешений на право торговли…

        Не проявила незнакомка никакого неудовольствия и при проверке документов. Как-то вела себя очень уж спокойно. А вот Мечислав, увидев в паспорте фамилию, имя и место рождения вдруг почувствовал некоторое волнение. Он, конечно, предполагал, что может возникнуть ситуация, когда он встретит кого-то из своего прошлого. Но надо же, в этом поселке. И кого? Ксюху Антипкину, одноклассницу. Ее он помнил  нескладной, самой высокой в классе, вечно  заботящейся о всяких больных, увечных и ущербных. Вот и с Танькой Горштейн дружила исключительно потому, что с той никто даже за парту не садился.
 
         Теперь она Ксения Андреевна. Судя по тому, что фамилию не сменила, замужем не была. Понятно, вся жизнь посвящена заботе о тех, кому еще хуже. Ну-ну. Интересно, зачем это она появилась в поселке? Надо бы с ней пообщаться поближе.

           На следующий день, выбрав маршрут своего обхода так, чтобы можно было встретить бывшую одноклассницу и как бы невзначай с ней поговорить, Мечислав отправился к элитным коттеджам. И стал свидетелем довольно занятной сцены.

          Ксения  бродила вдоль оврага. Скорее всего, ждала кого-то. Мечиславу с нижней улицы было хорошо видно, как рядом с ней остановилась машина.   Видимо, кто-то, кого она ждала, прибыл.

      Но в следующий момент Ксения с резвостью, не характерной для ее возраста, вдруг прыгнула вниз по оврагу, не опасаясь сломать себе шею, и поехала на спине по склону   прямо к тому месту, где стоял Войда. Славик уже раскинул руки, чтобы подхватить «отважную» испытательницу, представляя, во что превратилась ее спина.

      Как вдруг его бывшая одноклассница, прервав вопль, с которым летела по склону вниз, взвизгнула, взглянув на него безумными глазами, и увернувшись от помощи, на скорости понеслась по шоссе вверх.

        Мечислав с интересом понаблюдал, как она преодолевает подъем по шоссе, и решил встретить ее у дома. Ему, привыкшему к походам по горам,  постоянным спортивным занятиям у себя в кантоне, не составило особого труда подняться по тропинке на верхнюю улицу. И  тут из-за поворота с вытаращенными глазами, полностью безумными, разинутым ртом, из которого вырывалось хриплое дыхание, показалась Ксения. Машина, от которой она шарахнулась в первый раз, как раз внизу совершала сложный маневр поворота. Высунувшиеся из окон мужчины с интересом смотрели на бегущую даму. Хотя бегом это передвижение улитки назвать даже с натяжкой нельзя.

         В следующий момент Мечислав увидел, что Ксения падает, и, подхватив ее на плечо, словно мешок, понес к распахнутым воротам. То, что он намеревался сделать не спеша, исподволь, случилось против его воли мгновенно.
               

               
        Я открыла глаза и с некоторым недоумением огляделась. Около  меня суетились Софья Ашотовна и Алла, в кресле расположился участковый Славик.

        -- Детка, ну разве так можно, в ваши-то годы. Беречься надо. Ведь недолго и до беды. Вон, соседка моя так-то утром побежала к автобусу и не добежала. Инсульт. И что вы вздумали пробежку по шоссе устраивать? Хорошо, что рядом  участковый оказался. Первую помощь вам оказал. – При этом  Софья Ашотовна кивнула на Славика.

        -- Что со мной? – я никак не могла взять в толк, о чем говорит старушка. Почему я бежала? Не помню. И куда, тоже.

       Тут в разговор вклинился участковый:

       -- Кто это к вам подъехал на машине? Что они вам говорили? Почему вы прыгнули с обрыва?

        Я с нескрываемым ужасом смотрела на участкового. Все, о чем он говорит, сделала я?  Да, честно говоря, я, если даже и захочу, всего этого не совершу.  Последние годы мой путь ежедневно проходит от дома до автобуса, а от него  до школы. Какие пробежки?  У меня на это и минуты свободной никогда не было. Все основное время занимала работа, а остатки – дети.

          Голова кружилась, в висках стучало. Хотя познания в этом вопросе у меня чисто теоретические, но  показалось, что нынешнее состояние такое, словно я выпила бутылку водки и не закусила. А теперь пожинала плоды своих излишеств. Алла натянула на руку мне манжету тонометра и померила давление. Затем сделала укол. Видимо, не первый.

         -- Сейчас станет получше. Не волнуйтесь, Ксения Андреевна, я окончила курсы медработников, знаю, что делать. Отдыхайте.

         -- Вот-вот. А пока, давайте, с вами пообщаемся, -- опять вмешался участковый. Господи, ну что он пристал. У меня голова раскалывается, а он со своими вопросами. Ну не знаю я, что ответить. Не помню.

        Потом в памяти вдруг словно заслонка открылась. И я увидела  мысленным взором, как ко мне приближаются трое мужчин, и в их глазах читается неприкрытая угроза. Они еще что-то от меня требовали или угрожали…  Не помню.

         -- Вот что, подруга, давай-ка поговорим с тобой.  Ты, я вижу, меня не узнаешь, -- сейчас  участковый мне уже не казался ни смешным, ни нелепым.
 
         -- Да  нет, я вас узнала, вы наш участковый Славик.

        -- Антипкина, ты, видно, не врубаешься. Это я, твой одноклассник Славка Войдовский. Неужели не помнишь? – глаза говорившего смешно сощурились. От уголков их разбежались веселые лучики морщинок. Но в целом мужчина показался мне намного младше  моих ровесников.

         Я не могла поверить, что этот массивный милиционер и есть тот худющий вихрастый Славка, гроза окрестных мальчишек,  похабник, смущающий всех без исключения девчонок. Сколько пролито слез от его нагло-оскорбительных характеристик, непристойных предложений, на которые я никогда не могла дать достойный ответ.

        Господи, и вот он, оказывается, жив и здоров, работает в органах, хотя все окрестные кумушки  тех лет прочили ему самое меньшее колонию и то, что сопьется  еще в ранней молодости. Но  уже сколько наших одноклассников, вполне положительных, не смогли пережить переломные для страны годы, а этот жив и здоров, и чувствует себя, судя по виду, процветающим.

           -- Вячеслав, простите, как вас по батюшке?

           -- Ну, если официально, то я Мечислав, скажем так, Иванович. Только зачем нам эта официальность? Давай уж попросту, как в былые времена…

          Если бы не болела голова, может быть, я бы своему собеседнику напомнила, сколько  неприятностей он доставлял мне в былые годы.  Впрочем, если быть честной, то меня он затрагивал меньше, чем Таньку. А вот Галина  всегда могла с ним найти общий язык. Интересно, она знает, что ее одноклассник здесь работает? Может и не знает, а то бы обязательно сказала.

           -- Извини,  Мечислав, что встретились таким образом. Голова раскалывается. Так хочется поговорить, а сил нет. Ты  с кем-нибудь из одноклассников здесь поддерживаешь отношения?  В соседнем поселке  живет  моя приятельница  Галина Вяземская. Помнишь ее?

       -- Это невысокая, темноволосая такая, задиристая?

       -- Ну, теперь она скорее блондинка. Это она пригласила меня поработать здесь…

       По глазам собеседника я увидела, что он не особо  и стремится вспоминать.  Его в данный момент интересовало что-то другое.

         -- Ксения, почему ты не следишь за здоровьем? Сегодняшняя пробежка для тебя могла закончиться плачевно. Надо заниматься спортом, укреплять организм. Почему вы здесь так наплевательски относитесь к своей жизни?

          Может быть,  задай этот вопрос  кто-нибудь из москвичей, я не обратила бы на него внимания. Но об этом спросил житель приморского поселка, милиционер, который лучше многих других знает, каково  женщине, живущей в сельской местности, успевать не только содержать семью, зарабатывать мизерные копейки на насущные нужды, но еще и выкраивать время на занятия спортом. После работы обычно приползаешь в таком состоянии, что нет сил  даже двигаться, а надо заступать во вторую смену, домашнюю. Потому что дети ждут, когда мать приготовит поесть на вечер и завтра на утро, и надо проверить у них уроки, а все еще хотят и  пообщаться, обсудить кое-какие свои дела. И все это надо выслушать, и решить вопросы, и разрулить ситуацию, возникшую между старшими и младшими. И когда все уже облизаны, обласканы и отправлены спать, надо еще проверить кипу тетрадей, написать план завтрашних занятий. И успеть полистать новую книгу, потому что завтра будет заседание литературного кружка, и хорошо бы быть во всеоружии. Так что на занятия спортом время остается только во сне.

          -- Ксения, я понимаю, тебе это может быть неприятно, но я хотел бы услышать ответ на вопрос, почему ты убегала от тех людей?

        Вот настырный. Что я могу ему сказать, если и сама не знаю, что толкнуло меня бежать от пассажиров той машины. Было в их поведении что-то пугающее, что на подсознательном уровне дало мне команду: спасайся.

        -- Мечислав…

       -- Зови меня, пожалуйста, Славик, я так привык.

       -- Хорошо, Славик, почему ты оказался у дома раньше меня? Ведь ты такой грузный…

         -- Господи, Ксения, какие тебя вопросы волнуют. Спортом я занимаюсь, бегом по пересеченной местности, штангой, борьбой… И потом я не грузный, это у меня наследственность такая. Хочешь, с тобой позанимаюсь?

       -- Да я бы не против. Но, сам понимаешь, не на отдыхе здесь. Завтра приезжают на лето знакомые хозяев, придется поработать, пока все наладится. А ты заходи, когда будешь свободен. Поговорим. Сегодня я что-то не в форме.



          Ночью мне не спалось. Казалось бы, организм получил такую встряску, я должна с ног валиться. Но встреча с бывшим одноклассником перевернула душу. В голову лезли воспоминания детства. И я не переставала удивляться, как получилось, что Славка, бывший у нас в школе записным бандитом, сейчас работает участковым. Если бы он продолжал в том  же духе, что и в школе, то вполне мог уже быть главарем какой-нибудь банды. А если бы пошел по линии правоохранительных органов, то должен быть не меньше как полковником. С его-то амбициями…  А он всего лишь капитан. Что-то мне в нем казалось не так.

      А потом я вспомнила, как  качусь с обрыва, и его раскрытые, как для захвата руки… и мне стало опять не по себе.

       Как же это меня угораздило опять во что-то впутаться? Ведь обещала себе после крымской эпопеи ни во что не влезать. И вот, пожалуйста. Да надо мной просто рок какой-то довлеет. Или кто сглазил. Столько лет жила тихо, спокойно, учила ребятишек и ни о чем таком даже не помышляла. И нате вам, неприятности, как из рога изобилия. И все на меня. И Галина тоже хороша. Куда она меня втравила?

       Впрочем, если откровенно, то, если бы я не возжелала побыть в одиночестве, то и не оказалась бы сейчас здесь.

        Позвонить, что ли, Пете? С ним проконсультироваться? Все ж таки, бывший особист.  Может что присоветует.

      С Петром Онищенко у меня сложились теплые приятельские отношения в прошлом году, когда я со своей дочерью Ирой отдыхала в Крыму. Тогда я тоже влипла в очень темную историю и только благодаря стараниям своего приятеля Алексея и Пети сумела выпутаться из неприятностей. Петя в этом году женился на моей подруге Оксане. Я ездила к ним на бракосочетание и от души порадовалась такому развитию событий. Петька тот человек, которому однажды должно было повезти. И ему повезло. На прощание Петя предупредил, что всегда поможет мне, если потребуется. И я знаю, что свое обещание он выполнит.

        Я глянула на часы.  Уже второй час ночи. В Крыму сейчас все спят. Ладно, позвоню завтра. Заодно у Оксаны узнаю, как там девчонки. Мне не хотелось связываться с Алексеем Лепиловым. Еще подумает, что я его контролирую. Пусть сам занимается с Иркой. Хотя я чертовски скучаю по дочуре. С ней бы у меня времени на эти пустые страхи просто не было. И еще я скучаю по Чейзу. Пес уже вырос, и, наверное, обо мне забыл. Тяжело заводить животных, если нет возможности быть с ними рядом. И почему я не поехала в пансионат к Оксане?  Сейчас бы не страдала от одиночества.

         И тут же внутренний голос мне ядовито прошептал:  сама хотела, вот и получила.

       Может быть, моя беседа с собственным «я» продолжилась и дальше, но тут за дверью прошелестели легкие шаги, скрипнула дверь, раздался тихий шепот.  Сейчас, когда в доме кроме меня есть и другие люди, мысли о привидениях у меня улетучились. Им на смену пришли обязанности. Если я домоправительница, то должна знать, кто это гуляет по дому в такой час.
       Благодаря стараниям Аллы, состояние мое более-менее улучшилось. По крайней мере, голова не кружилась, и сердце не выскакивало в горло. Правда, спина ломила и ощутимо болела, но я хотя бы могла встать с постели. Я побрела к двери и выглянула. В коридоре горел ночник. В его свете я увидела отпрянувшую от двери Софьи Ашотовны женскую фигуру. Она резко  развернулась, темный балахон слетел с головы, и я узнала хозяйку дома. Такую, какой  увидела в первый день.  Это  продолжалось пару секунд. Затем, женщина вновь накинула капюшон и… растворилась в стене.

        Господи, ну что за глупости мне мерещатся. Я торопливо бросилась вслед за ней.   И тут же поняла, почему мне показалось ее исчезновение таким странным.  Рядом со стеной    был проход  на чердак. Как это я про него забыла. Вот по нему и ушла хозяйка. Только что она здесь делает? Она ведь вроде с мужем в загранку укатила?

        Нет, это уже я сплю. И мне все снится.

       Я что, стала лунатиком? Хотя лунатики ведь ничего не помнят. Все, иду в кровать. А то я так до таких кошмаров додумаюсь, что страшно из кровати будет вылезать.

        Наутро я поделилась  своими видениями с Софьей Ашотовной. Старушка посочувствовала мне, посоветовала больше отдыхать. Видения мои приписала переутомлению.

        Под аккомпанемент ее ахов и охов я спустилась вниз и расспросила охранников, не появлялся ли кто на территории коттеджа. Молодые ребята, мне пока не знакомые, заверили, что ночью они никуда не отлучались, в доме никого из  посторонних не было. А если есть какие-то подозрения, можно просмотреть записи видеонаблюдений.

       Вот даже как!  А я и не знала, что в доме камеры стоят. Что ж, это упрощает дело.

       И все же, дом этот какой-то странный. Никто никуда не отлучается, дом передается на пульт охраны, а ночами по комнатам и коридорам передвигаются какие-то личности, установить которые я не могу.

        Пребывая в таком элегически-расслабленном состоянии, я  занялась своими непосредственными обязанностями. Впереди встреча гостей. И надо сделать так, чтобы людям было удобно отдыхать.

       Собаку я заметила случайно. Промелькнула неясная тень под лестницей. Это меня заинтересовало. То ли живое существо, то ли у меня уже галлюцинации из-за вчерашней встряски. Ну и полезла в тот чулан, где хранилось кое-что из старья, до которого руки у обслуги пока не доходили. Стоило мне открыть дверь, как из глубины помещения послышался предупреждающий рык, больше напоминающий раскаты грома, эхом отдающиеся в пустой бочке.
 
       Что за дела в этом доме? То привидения бродят по этажам, то какие-то неидентифицируемые личности, то собаки. И это все в огромном здании, которое сдается на пульт охраны и по заверениям охранников, без их ведома туда ни одна муха не пролетит… Нет, собаку мне надо выманить. Что за новости: в доме, где должны жить постояльцы с детьми, отирается непонятно чья шавка, решившая, что это ее территория.

      Я взяла в кухне  колбасы, накромсала ее на небольшие кусочки и приступила к операции по выдворению псины из дома. Хотя я в темноте и не смогла определить размеры и породу собаки, судя по голосу, пес немаленький.

       Бросив несколько кусочков внутрь чулана и услышав жадное чавканье, следующий  я положила уже на порог. Пес был, видимо, очень голоден. Потому что купился на этот трюк. Увидев неожиданно появившуюся собаку размером с теленка, я мгновенно потеряла дар речи. Это была огромная черная догесса, ужасно худая, ребра обручами выпирали из-под кожи. И кормящая. Это я определила по набухшим и отвисшим соскам. Где она питалась и как оказалась в доме, ума не приложу. Вряд ли кто-то ее добровольно сюда впустил. Уж очень угрожающий у нее вид и… потрепанный. Таких в домах не держат. Но, глядя в ее больные, голодные глаза, я поняла, что никуда ее не выгоню. Пока нет хозяев, собака будет жить здесь. А там уж что бог даст.

       Я вновь пошла в кухню, налила молока, положила овсянку, которую планировала употребить сама, сверху  кинула несколько кусочков колбасы, потому что больше ничего из мясного в холодильнике не нашла, и все это в огромной низкостенной кастрюле отнесла к чулану.  Моему взору предстало довольно-таки щемящее душу зрелище. На ворохе тряпья возлежала собака-мать, тощая, неопрятная, но в богатом ошейнике. А у ее живота, отпихивая друг друга,  возились у сосков несколько щенят. Все разномастные и разнопородные.

       -- Ну, мать, ты и погуляла, -- протянула я, разглядывая многочисленное семейство. Судя по всему, папой у детей был сенбернар.  Я подвинула собаке кастрюлю. На этот раз она приняла меня благосклонно. По крайней мере, не рычала. Она потянулась мордой к еде. Лежа есть было неудобно, догесса торопливо поднялась. А ее отпрыски осыпались к лапам. Теперь я смогла рассмотреть их. Двое в мать черные, один почему-то рыжий, а трое явные сенбернары. Судя по всему, родились два-три дня назад.
 
       В обед, наконец, прибыли наши постояльцы: родители с двумя мальчишками-близнецами. Взрослые, оба, судя по всему, бизнесмены средней руки, решившие провести лето не на благодатных заморских курортах, а в российских пенатах, сразу уточнили, как проехать к морю.

       А что к нему ехать?  Спустились по серпантину шоссе вниз, а там уже выбирайте себе пляж. Но, на мой взгляд, что может быть лучше бассейна. Его садовник как раз вчера еще раз вычистил, и сегодня водное зеркало сверкало в лучах полуденного солнца.
               



        Наш дом наполнился человеческим гамом и смыслом. Мы все теперь знали, что нам делать. Лисовские Артем Аркадьевич и Евангелина Павловна и  близнецы Денис и Аким  оказались людьми непритязательными. Особых претензий к обустройству быта не предъявляли. С утра отправлялись к морю, потом возвращались к обеду. А, перекусив, опять исчезали. У меня оказалось много свободного времени, которое я  подумывала чем-нибудь занять.

       Пете я все же позвонила, но уже не по горячим следам, а спустя некоторое время, и потому вразумительно объяснить, что же меня тогда так напугало,  не смогла. Петр, памятуя о моих приключениях прошлого года,  посоветовал не мудрить, и если вновь что-то случится, звонить ему в любое время. А он в свою очередь переговорит кое с кем из здешних охранных структур, чтобы в случае чего оказали мне помощь.

       Неделя пролетела незаметно. Никакие призраки, джигиты и тому подобные явления меня не донимали. А вот Галина развила бурную деятельность. Она теперь просила давать ей ежедневный отчет о том, что делается в доме. Я никогда в роли управляющей поместьем не была, и все разговоры с ней были для меня ценным подспорьем. Она посоветовала нанять шофера. В гараже стоят две машины, а нам приходится по любому случаю вызывать такси.

       Вскоре Галина прислала молодого мужчину, заверив, что у него самые прекрасные рекомендации. Новый сотрудник ничем особо не выделялся. Не так молод, как показался на первый взгляд, лысоват и несколько хлипок. Но машины мгновенно привел в порядок. Наши постояльцы сразу оценили преимущества своей техники, и у Вити, так отрекомендовался наш водитель, простоев не было. Одно меня удивило. Догесса его невзлюбила. Любое его появление  в ее поле  зрения вызывало взрыв яростного лая.

        Как я и предположила, собака принадлежала хозяйке. Месяца три назад она пропала. Марина долго убивалась, давала объявления, объездила все прибрежные поселки. А потом случилась эта история с детьми, и о собаке как-то забыли. Мне об этом поведала Софья Ашотовна. Она же сообщила, что собаку зовут очень странно, как человека, вроде как Матильда Бригитта Агнесса фон Брауншвейг. Правда, старушка была не уверена, правильно ли воспроизвела полную кличку собаки. Впрочем,  в собачьих документах все обозначено. Собака элитная, привезена была в подарок кем-то из знакомых семьи с кипой документов, подтверждающих ее происхождение и статус. Но такая длинная кличка никого не устраивала, и очень  скоро все стали звать ее просто Мотя.

       На эту кличку она  стала откликаться и мне. К сожалению, в доме я ее оставить не могла. Все-таки гости, приехавшие отдохнуть, не должны испытывать дискомфорт. Да и дети ненароком могут сунуться к щенкам. А как себя поведет эта собака, никто не знает.  Поэтому мы с Софьей Ашотовной перевели ее в садовый вольер для сторожевых собак за домиком садовника. Там ее никто не потревожит.

       Мотя оказалась дамой с претензиями. Корм она принимала только из моих рук, остальных просто игнорировала. Мне она позволила перенести своих щенят на новое место, разрешила почистить свою шкуру. Словом, у нас с ней проявилась некоторая обоюдная симпатия. Я в принципе к собакам отношусь доброжелательно. За все прожитые годы у нас всегда во дворе обитали один-два пса, обычно беспородные и мелкие. С крупными я не общалась с тех пор, как овчарка моей подруги Евгении сбила меня с ног. Не то чтобы я не любила их. Как-то не была уверена, что мы друг друга поймем. А вот с Мотей нашли взаимопонимание.



       В среду пришла телеграмма от юридической конторы из Москвы. В лаконичной форме нас извещали, что хозяин дома Олег Игоревич  Романовский сорвался с обрыва и разбился в скалах на юге Франции.

      Стоило ли ехать за тридевять земель, чтобы так нелепо закончить свою жизнь?

           Нас уведомляли, что Марина Романовская перенесла еще один удар  судьбы крайне тяжело и  некоторое время останется в клинике, куда ее привез муж. По этой причине  договор с Лисовскими остается в силе, они могут продолжать свой отдых. А мы, значит, свою работу.

        Софья Ашотовна покачала головой, выслушав это известие, и промолвила:

       -- Вот ведь как бывает. И не ждешь беды, а она рвется в дверь. Несчастливый дом, нет покоя его владельцам…

       Тем же вечером меня опять вызвали к воротам.  У калитки прогуливался под неодобрительными взглядами охраны уже знакомый мне  Леня Снежок. На этот раз он был не пьян. А потому я уже не так боялась разговора с ним. Тем более, как иронически я сама себя успокоила, под бдительным оком охраны. С некоторых пор я стала уважать эту службу. Когда от них зависит твое самочувствие и даже жизнь, поневоле проникнешься  к ним особой симпатией и любовью.

       -- Вы, это, простите мне ту брехню. Пьяный был, не помнил, что болтал. Мне бы это, забрать дочку свою из дома. Я знаю, что она здесь. Маманьке ее, прошмандовке,  теперь не до нее, -- он стоял, чуть склонив голову, поддавая мягкой замшевой сандалетой кусок гравия. Ну, этакий пай-мальчик. А в глазах  то и дело проблескивало что-то звериное. Так волк в вольере, глаза опускает, чтобы ненавистных людишек, пленивших его, не видеть. А сам изредка нет-нет, да и взглянет, чтобы запомнить, с кем придется поквитаться, коли доведется вырваться из западни.

       -- Вас, видимо, неверно информировали. В доме нет детей, кроме близнецов Лисовских. Все остальные люди взрослые. Но среди них тоже нет никого, кто соответствовал бы вашим требованиям.

          -- Значит, не хочешь отдавать? --  Снежок вдруг оскалил ослепительно белые на шоколадном лице зубы и стал еще больше походить на хищника. – Ну-ну, продолжай в том же духе. Только не говори потом, что тебя не предупреждали. А девчонку разыщи и пришли ко мне. Она моя. Я ее отец, и мне решать, что с ней делать. Запомни, что я сказал.

        На этом мой собеседник развернулся и, не попрощавшись, отправился к стоявшей неподалеку роскошной иномарке.

        Ну, надо же? Мнит  себя  невесть кем.  Интересно, как далеко его возможности распространяются в отношении граждан поселка? Блефует он или действительно все может? У кого бы это узнать?

       Подспудно у меня зрела злость на этого напыщенного и самовлюбленного  грубияна. Только подумай, он возжелал, и ты ему вынь да положь его дочку. А где я ее возьму? В доме, при всем моем желании, детей нет, кроме близнецов. А из обслуги самая молодая  -- Аллочка, которой уже за двадцать. Не понимаю, и что он мне голову морочит? Что-то ему нужно, но почему-то не говорит открыто, занимается запугиванием. Ладно, подожду, пока сам все объяснит.

       А дома тем временем разгорелся нешуточный скандал. Близнецы  не смогли найти свою любимую игрушку – танк с пультом управления. Я видела вчера, как они вместе гоняли его по комнатам. Обычно, им покупаются парные игрушки. А этот танк в магазине был в единственном экземпляре.   Родители вначале не хотели его брать, чтобы не провоцировать детей на скандал. Но близнецы так просили, уверяли, что будут играть мирно, и отец пошел на уступку. Купил  танк, но с условием, что игрушка будет считаться принадлежащей ему. А он  станет давать сыновьям играть по очереди. Подозреваю, что сам не прочь был погонять с сыновьями.

        Мальчишки весь вечер были в восторге от этого танка. Я не особо интересуюсь играми для мальчишек, но поняла, что игрушка компьютерная, дорогая, многофункциональная.

         И вот, оказывается, этот танк пропал.  Забрать его никто не мог. Кроме обслуги никого в доме не было. Дети игрушку никуда не выносили. И, однако, она исчезла. Близнецы рыдали, обвиняли друг друга в том,  что брат-соперник специально куда-то спрятал танк.  Алла и Софья Ашотовна облазили все комнаты, но все безрезультатно.

          В конце концов,  Артем Аркадьевич  потребовал от мальчиков прекратить свару, пригрозив, что больше ничего ребятам не купит. А затем, пригласив меня для беседы, посетовал на то, что в доме, оказывается, завелся воришка.

      -- Поймите меня правильно, Ксения Андреевна. Я не мелочен. Но в доме должен быть порядок. У нас в квартире никогда не пропадало ни  малейшей ерунды. А здесь у вас, не хочу говорить напрасно,  но супруга то не досчитается флакона туалетной воды, то крем пропадет, то губная помада исчезнет. Я понимаю, что все это мелочи. Но неприятные. Прошу вас провести инструктаж с прислугой. По-видимому, вы не смогли взять управление домом в твердые руки, вот у вас и пошел разброд… Извините, не собираюсь вас оскорблять, но о случившемся я вынужден сообщить хозяйке дома. Думаю, она сделает правильные выводы.
 
        Ситуация оказалась пренеприятнейшая. Гости хозяев, мало того, что оказались недовольны обслуживанием, они косвенным образом обвинили всех, и в том числе меня, в некомпетентности и воровстве. Как ни неприятно было, пришлось собрать всех в кухне и рассказать об инциденте.

      Садовник сразу отпал. Он не только не любит заходить в дом, там ему и делать нечего.  Охранники сегодня не те, что были вчера, с них и спроса нет. Да и сидят они в своей сторожке у ворот. Водителя вчера не было. Остаемся только мы трое. Алла и Софья Ашотовна клятвенно меня заверили, что ничего они не трогали. Выходило так, что жильцы возводили на персонал напраслину. Но от этого нам не легче. Я подвела  Галину. Хороша я буду, если она из-за меня  лишится работы. Насколько я поняла, хозяйка с нами церемониться не станет. И характеристики выдаст такие, что ни Алла, ни Софья Ашотовна больше никуда не смогут устроиться.

       Надо что-то решать. И тут я вспомнила, что охранники ведут видеонаблюдение за  помещениями дома. Вот они-то мне и помогут. Услышав это, Софья Ашотовна страшно испугалась, побледнела и даже, обессилев, опустилась на табурет.

      -- Прошу вас, не надо, деточка. Это я.   Меня бес попутал.  Я брала вещицы и носила домой…

       -- Что вы такое говорите, Софья Ашотовна? Зачем себя оговариваете? Никогда не поверю. Зачем вам эта косметика?  Была бы еще действительно элитная, а то так, ширпотреб, -- удивленно воскликнула Аллочка. – И эта Евангелина Павловна тоже хороша. Будто специально, чтобы нас проверить, везде разбрасывала свои баночки и тюбики. Каждый день я собирала ее хлам и ставила в ванную. Да эти ее принадлежности ломаного гроша не стоят. Она ведь для своего лица другими средствами пользуется. Дорогими, фирменными. Да и потом, зачем вам этот долбанный танк?

          Я тоже не поверила старушке. К чему человеку, переступившему семидесятилетний порог, пачкаться такой ерундой? Скорее, старушка решила таким образом выгородить нас с Аллой. Но этим она нам не поможет. Надо доказать, что мы ничего не брали. Вот и посмотрю диски видеонаблюдения. И узнаю, так ли виновата старая женщина, как хочет нам показать.

        В сторожке сидели опять новые. Сколько же в службе охраны народу, если я  все время на незнакомых натыкаюсь?

        Охранники были явно недовольны моей просьбой. Но все же пошли на уступку, выдали два диска для просмотра.

         Поздним вечером, когда на всех этажах погас свет, и жители дома затихли в своих комнатах, занялась просмотром записей. Такое впечатление, что записывающая аппаратура реагирует только на движение. Вначале в кадрах появлялась только я. Потом стали мелькать мои сотрудницы. А вот и  семья Лисовских. Действительно, Евангелина разбрасывает свои вещи, где ни попадя.  И мальчишки не отстают от нее. Видно, как они устраивают разборки друг с другом, выясняя, чья игрушка пропала. Одного я не увидела: кто забирает вещи. Или этот человек очень хорошо осведомлен о наличии видеокамер, или… никто из людей ничего не трогает.

        Наутро я познакомила с видеозаписями  Артема Аркадьевича, показав, что никто из персонала видеосъемкой не отмечен в преступных деяниях. А чуть позже Алла под лестницей, где мы действительно не додумались посмотреть, обнаружила и злополучный танк. А кое-что из косметики потом нашли в диванах, за ширмой в ванной.  Наш постоялец признал нашу правоту и, собрав персонал, извинился за необоснованные обвинения…
       Но у меня все равно на сердце было тоскливо.

       

          Несколько дней прошли как-то незаметно и уныло. Дважды приходили незнакомые мне люди за информацией, когда будет выставлен на продажу наш особняк. Меня это раздражало. Хозяина еще  не успели похоронить, а его состояние уже начинают делить.

         Потом прикатила его жена, Марина Адамовна. И в доме начался какой-то кавардак. Я все не могла понять: неужели она так тяжело перенесла гибель собственных детей, как об этом говорят, что просто физически не может видеть двойняшек Лисовских. Оба мальчишки, как и все их сверстники, в меру шкодливы, в меру скандальны, но в целом вполне адекватны и послушны. Многие родители пожелали бы иметь таких воспитанных отпрысков. А Марина их просто терпеть не может. Я заметила, как она неожиданно отвесила одному из близнецов увесистую оплеуху, а потом прошипела: попробуй, пожалуйся своему папаше, живо мать с говном смешаю. И мальчишки промолчали. Они вообще затихли, как только появилась хозяйка дома. А потом состоялся неприятный разговор Марины Адамовны с четой Лисовских, переросший в шумную ссору. На следующий день семья Лисовских съехала из дома.

         Непонятным мне было и отношение к Марине  нашей поварихи Софьи Ашотовны. Старая армянка в первый день приезда Марины в самых радужных чувствах кинулась навстречу хозяйке. И была встречена водопадом холодности. Молодая женщина с некоторой гадливостью обошла растерянную старушку, а потом  высказала мне свое неудовольствие в довольно крепких непечатных выражениях, весь смысл которых сводился к тому, что прислуга должна знать свое место, а если я им этого не вдолбила, то грош мне цена.

         Я, откровенно говоря, сама была несколько удивлена такой горячностью в выражении чувств от нашей несколько чопорной и  обычно скупой на выражения чувств  поварихи. Софья Ашотовна сама поняла, какую допустила промашку, потому что стала еще замкнутее, чем была. Иногда я заставала ее задумавшейся над недоочищенными овощами или отрешенно глядящей в окно, где между склонами гор проглядывала синева моря. Чем утешить старушку, я не знала. На все мои попытки она отвечала:

         -- Ничего, ничего, детка, все образуется.

        Но я заметила, что Софья Ашотовна  старалась не попадать на глаза хозяйке, хотя издали нет-нет, да и рассматривала ту, а потом  в сомнении покачивала головой. Меня тоже удивило поведение хозяйки. Я ведь знала, что повариха прежде уже работала в этом доме. Почему же теперь такое пренебрежительное отношение к ней? Не было ли в тот период старой женщиной совершено какого-нибудь проступка, который хозяйка так и не простила? Или гибель детей, а потом и мужа так повлияли на психику молодой женщины, что она все забыла? Непонятным было и поведение хозяйки в отношении семьи Лисовских. Люди сняли коттедж на лето, рассчитывали отдохнуть. А в результате -- испорченный отпуск, зря потраченные деньги и истрепанные нервы.