Любовь к декадансу. 7. В мастерской

Мастерские располагались в мансардах. Анатолий позвонил раз и два, долго не открывали, наконец на пороге появился седой мужчина, с помятым лицом в майке и трениках, явно недовольный тем, что побеспокоили. Он смотрел исподлобья на незваных гостей, молчал, потом будто проснулся и улыбка стала расплываться от уха до уха.
- Толька! Ты ли это, чертушка?!. Заходи, заходи! Извините за неавантажный вид...
Анатолий и Евгений обнялись, а Лара осторожно протиснулась в прихожую, стараясь не запачкаться, поскольку беспорядок стоял классический. По длинному узкому коридору прошли в комнату. Помещение было большое, светлое, почти пустое, необычность придавал скошенный потолок. Посреди комнаты на мольберте стоял холст, от которого и оторвали хозяина. На картине неизвестного сорта рыба парила в облаках , а внизу красовалось блюдо с селедкой, к которому только сейчас был прилажен окурок.
- Это твое?
- Ну, да. Вот только что нанес последний мазок.
- Что же сие означает?
- Ничего,- как-то сердито ответил Евгений.- Я же не буду стоять у картины и давать пояснения.
 Анатолий понял свою оплошность, действительно, таких вопросов не задают.
- Ну покажи еще что-нибудь.
Евгений поставил еще один холст. На нем был Минотавр в лабиринте. Минотавр был страшен и жалок одновременно.
- Это не автопортрет?- пошутил Анатолий
- Может быть, - опять угрюмо ответил художник.- Как там Питер?
- Город Питер бока повытер. Вот привез будущего искусствоведа знакомиться с неформальной живописью.
- Не знаю, мадам, какая живопись вас интересует, но на подсказки не рассчитывайте.
- Во-первых, не мадам, а мадемуазель, а во-вторых, смени гнев на милость. Я ведь знаю, что у тебя добрейшая душа.
- У нас здесь чаще мадамы бывают. А мы вчера с Веревым приняли лишнего, голова-то и раскалывается, не выдерживает нагрузок. Он все еще спит там, за перегородкой. А я тебе покажу сейчас его автопортрет, вот интересно твое мнение. Он вытащил из стопки холстов один.
  Лара смотрела с любопытством:пестрые точки и пятнышки образовывали закипающие волны,плоскость холста иссечена хаотичными полосами и зигзагами. Вдруг из этой неразберихи показался острый насмешливый взгляд, будто говорил: ищи-ищи. Лара не могла не улыбнуться - Ишь замаскировался, а ведь такого не забудешь, тут характер, идущий поперек... много чего. Интересно, каков он в жизни.
  Будто отвечая на эти мысли, кто-то завозился за перегородкой, послышалось мычание. Евгений крикнул:
-Верев, опохмелиться хочешь?
- А чего ты такой добрый?- прорычали из-за перегородки.
- У нас гости, выходи.
- Да? И дамы? Одеваться обязательно?
- Ну, можешь выйти в простыне, как древний грек.
- Я надену галстук, если найду.
Евгений шепотом сообщил гостям, что один зарубежный коллекционер  подарил ему недавно галстук, и Верев очень гордится им.
  Пока Верев искал галстук, Анатолий достал из рюкзака трапезу, бутылку водки, самый проверенный напиток. Лара предложила что-нибудь приготовить ( без особого желания).
- Вы у нас гостья, сегодня похлопочут мужчины, - проявил галантность Евгений.
Разогреть бифштексы в микроволновке было минутным делом. Вот уже на каком-то подобии стола красовалась тарелка с крупно нарезанными помидорами, перьями зеленого лука, цельными свежими огурчиками. Соорудили даже яичницу. И довольный Евгений крикнул:
-Зверь, иди, пиши натюрморт!
Из-за занавески выплыла любопытная фигура. Пиджак в клетку был надет на черную футболку и дополнялся черными мятыми брюками, но на голой шее красовался дорогой шелковый галстук желтого цвета. Круглое лицо с пронзительными глазами-щелечками говорило о непосильных застольных трудах. Взлохмаченные черные кудри довершали сходство с Сатиром. Анатолий обнялся с Веревым, а Ларе художник церемонно поцеловал руку и первым уселся за стол.
-Надо поправиться после вчерашнего,- сказал он. А то мы с Дворкиным усугубили, вспоминая всех наших.
Налили и выпили по первой. Верев продолжал:
- Кто лыжи навострил на Запад, а кто здесь в психушке отдыхает. Помнишь Холина, Васю Ситникова?
-Да, подтвердил Евгений,-Пятницкий не только пьет и курит, но и колется.
- Не суди, не от хорошей жизни. Ему два дня есть было нечего, это у тебя счета в заграничных банках.
- Слушай, не начинай, -огрызнулся Евгений.
Лара поняла, что это давний спор, но при гостях они не стали продолжать. Вспомнили, как у Холина умерла жена во время родов, с тех пор он как будто помешался. Потом очередь дошла до пресловутого Эдички Лимонова, он все метался между Штатами и Россией,небезуспешно развивая и прививая свои идеи.
- А ведь раньше шил брюки за двадцать пять рублей, и хорошо шил,- заметил Евгений.- Писал стихи... и на фига ему политика, все равно, кроме себя, никого не любит.
- А многие в Германию подались и прижились ведь, - скептически добавил Верев.
Всем стало ясно, что он в Германии не прижился бы. Анатолий включился в разговор:
- Тут видел картины Рабина. Все тот же барачный стиль, все те же коты, селедка и бараки.
- А что ему писать? Госсовет, что ли? В бараке вырос - барак и пишет. Память детства.
-Кроме бараков, они ничего не хотят видеть в ЭТОЙ стране, как они выражаются.
- Кому она мать, а кому - мачеха,- подвел итог Евгений, а Лара дернула Анатолия за рукав, дескать, не спорь.
 После выпитого всем захотелось на воздух, и творческая троица вылезла через окно на крышу.Лара вылезать не стала, но и её заворожил вид на Москву сверху. Она думала, что в этих седовласых грубоватых людях много детского, непосредственного, от обидчивости до романтики.
  Лара уже знала от Анатолия, что картины многих упомянутых сегодня художников украшают зарубежные коллекции, а у нас их знали только по квартирным выставкам. Она вернулась к своему... Ну и что я увидела для понимания декаданса? Постоянное хождение по грани! Да! Но для чего? Не упав до дна, не поднимешься до высот? Многие падают так, что не могут подняться. А, может, и другое - подхлестывают себя, когда силы на исходе... Обычное дело. И это желание вырваться из страны... Насколько искренне? А потом возвращаются. Как отделить неприятие фальши от обычного пиара и погоней за длинным рублем? Нет, здесь все индивидуально. Так было всегда. Вот ведь Блок остался, когда другие уехали. И Ахматова осталась...Теперь она отыскивала общее между прошлым и настоящим. Искусство - магия - гибель - такая выстроилась цепочка в её сознании.
 Философы тем временем вернулись с крыши, был заварен хороший кофе и стали вспоминать питерских:
- Как там Шагин с компанией?
- Компания почти распалась, хотели их выгнать из мастерских, но сейчас, вроде, утряслось. Сейчас пробиваем создание музея нонконформизма на Пушкинской, 10. Приезжайте, сами увидите.
- Да нашим, московским, легче за границу смотаться, чем к вам. Как говорится, амбиция на амбицию нашла.
  На этом стали прощаться, через час отходил поезд.
  Уже в купе Лара с досадой думала:
"Промолчала весь вечер, как дура. Хорош искусствовед! И тут же поняла, что получила от Анатолия урок, как надо общаться с такими людьми, чтоб они раскрылись. Ну, не буду же я с ними пить! Она взглянула на верхнюю полку и с удивлением подумала, как же ему удалось не опуститься, а для них он свой?
А что я вообще о нем знаю? Даже о Пушкинской, 10 в первый раз услышала. Зациклена только на себе - последовал печальный вывод. Где тебе разобраться в хитросплетениях модерна! Вот Ника умеет чувствовать, тонкий человек, но слишком впечатлительный. Просто нет золотой середины - то бревно бесчувственное, то психушка на горизонте.  Лара уже дремала, когда эти мысли еще проносились в голове.

Продолжение следует.

Картинка - Автопортрет А Зверева