Вася

               
                Памяти полковника медицинской службы
                Янкина Василия Фёдоровича


               
  Пробираясь по улочкам Питера, Жигули баклажанного цвета умудрялись, каким-то образом, объезжать многочисленные выбоины и не обдавать грязью замученных пешеходов. За рулём сидел полковник медицинской службы, а рядом - не так, чтобы очень  молодая, женщина. Они разговаривали…  о погоде… Но думала она совсем о другом:
- Вот, если бы на торпеде машины стоял стакан, наполненный водой, то он не то, что не свалился бы, а даже бы не расплескался ничуть, - она посмотрела на руки, держащие руль…
Вдруг он, с несвойственным ему, каким-то детским куражом, быстро заговорил:
- Смотри, смотри, вперёд смотри, - он притормозил, глаза его загорелись, и от удовольствия  он, даже, руки потирал.
Из милицейской машины, только что обогнавшей их жигули, выскочило несколько человек в штатском. Они ловко скрутили двоих, надели наручники, запихнули в УАЗик и укатили, случилось это очень быстро, она бы и не заметила ничего, но её больше всего поразила перемена, произошедшая с полковником: он как будто превратился в мальчишку, который поймал преступника или вражеского шпиона. А ведь ему сейчас лет семьдесят…
Познакомились они, когда ей было тридцать, а ему пятьдесят семь. Тринадцать лет пролетело, именно пролетело… А тогда он «вытащил» её, сколько часов стоял за операционным столом она точно не знала, но после рассказывали ей, как его самого откачивали, после сердечного приступа, доктора Академии. А потом, потом многие годы он любил показывать её своим ученикам и рассказывать о ней, вот и сегодня она была «наглядным пособием» для молодых врачей.
- Я и сама знаю, и все говорят, что у Вас золотые руки… Но сегодня наблюдаю, как Вы машину ведёте и понимаю: руками управляет гениальная голова, - сказала она с уважением и прибавила:
- Вы стольких людей к жизни вернули, и каждый день даете людям не призрачную, а самую настоящую надежду на жизнь, а как Вы нашли себя? Как Вы поняли, что Вам, именно, врачом надо стать?
А он в тот момент ещё не вышел из того состояния мальчишества, которое подарила ему сценка поимки преступника, и именно это состояние тогда позволило ему легко и просто переместится во времени в свою бедную послевоенную деревню. И он начал рассказывать…
- Война тогда почти закончилась, отца, как и почти всех деревенских мужиков, убило в той вселенской мясорубке. И вот собрался семейный бабский совет, а члены совета были: мать, бабка и бабка по отцу. Я к тому времени седьмой класс заканчивал. Им бы вцепиться в меня – один я у них остался – надежда и опора, мог бы в колхозе работать или на тракторе выучиться… Но «совет» порешил дать мне образование, вопрос только стоял - какое? В районном центре было два училища: строительное и медицинское. Вот и сидели бабки, да рассуждали: строительное – хорошо и для заработка, и для своего хозяйства, и для колхоза. Но их любимый Васенька, то есть я, хилый по здоровью был, да и они уже старые – вот и порешили: идти мне на фельдшера учиться.
Кое–как собрали одежонку и харчи: хлеб, да картошку… Время такое было – голодное и холодное: я всё время страшно мёрз, даже летом, про зиму уж и не говорю. Во мне всё время жила мечта о солнце, о жарком солнце, чтобы в доме было сухо и тепло, чтобы вышел во двор, а там - сухо и тепло, и куда бы ни пошёл – везде - сухо и тепло…
Учили нас, хоть и недолго, но основательно – знания давали в основном практические и во всех областях медицины, захватили и терапию, и хирургию, и неврологию, и, даже, стоматологию. Смешно сказать, но я был и окулист, и ухо-горло-нос, и акушер, - он засмеялся, как мальчишка.
 И она ясно представила себе худенького белобрысого подростка Васю, который усердно постигал науку, впитывал как губка знания, которыми щедро делились с ним его учителя. Точно так же, как он сейчас делится своим огромным опытом и знаниями,  теперь со своими учениками, правда не детьми, а уже молодыми врачами.
- Ну и что же? Отучились и в деревню вернулись к маме и бабушкам?
- Давай, остановимся и в сквере посидим, - задумавшись, предложил он.
Они присели на скамейку напротив Грузинской Православной Церкви, тихая Старорусская улица и зеленый сквер располагали к дальнейшему разговору.
- Нет, не вернулся я больше в деревню и никогда не увидел больше ни мать, ни бабок своих…
- Как же так, что значит никогда? – У неё даже комок к горлу подступил, от какой-то неисправимости того, что давно уже произошло, а сейчас нечаянно выплыло на  неё совсем из другой - незнакомой ей жизни.
Вася продолжал свой рассказ (Вася – это потому, что она уже не видела в нем пожилого человека, а рядом на скамейке уселся, не видавший никакой другой, кроме деревенской  жизни, юный выпускник медицинского училища -  Вася) :
- В те годы распределение выпускников, даже из мед училищ, было Всесоюзным. Специалисты ценились на вес золота, ехать надо было в Москву, чтобы получить назначение. Поезд стоял на станции 5 минут, мать и бабки провожали меня, в надежде на моё возвращение, но обернулось всё по-другому…, скучно тебе, наверное, слушать про всё это, - он очнулся от воспоминаний и посмотрел на неё.
Перед ней опять сидел полковник медицинской службы, доктор медицинских наук, начальник отделения нейрохирургии….
- Мне очень, очень интересно, - она хотела снова увидеть перед собой просто Васю…
 Полковник словно растворился и опять исчез куда-то, и Вася продолжал:
- Для распределения я прибыл в Народный Комиссариат Здравоохранения…

В большом зале за столом сидел какой-то чиновник, а за его спиной, раскинувшись по всей ширине и высоте стены, висела огромная и подробная карта Союза Советских Социалистических Республик. От страха и волнения у меня тряслись ноги и руки. Чиновник, чисто формально, спросил меня о моих пожеланиях, но я так замёрз: я мёрз всё время, как тот замороженный мальчик из сказки Андерсона, и я сказал, что хочу туда, где тепло и светит солнце. Чиновник подошёл ко мне приобнял за плечи и рассмеялся. Затем он взял огромную указку и ткнул в какой-то населённый пункт на территории Туркменистана, я испугался такой дали и замотал головой… Он расхохотался и распределил меня в далёкое Молдавское село… Только, когда я вышел на улицу, я вспомнил о матери и бабках…, но всё уже было решено, и я направился  по железной дороге в тёплую Молдавию к месту назначения. Вот так и пустился мальчик Вася в абсолютно самостоятельное плавание по жизни, -  полковник улыбнулся какой-то внутренней улыбкой, посмотрел на неё внимательно и продолжал свой рассказ:
- Ты даже представить себе не можешь, как встретили меня жители той деревни. Для них я был – Бог, нет, я был куда выше самого Бога. Они молились, просили, но Бог мог дать, а мог и не дать. А я был фельдшер, а занимал должность главного врача больницы. В свои неполные семнадцать лет я был самым уважаемым человеком в округе. Меня поселили в богатой хате и дали в пользование лучшие виноградники. Двух девчат дали в моё распоряжение – для помощи – одну, как медсестру, другую, как нянечку. И потянулись больные. Лечил я всё, не отказывал никому, да и как откажешь – идти людям было больше некуда. Я принимал роды, промывал серные пробки и гнойные глаза, лечил трофические язвы,  драл зубы. Всё, что мне дали в училище, пригодилось мне в работе, то, что я не знал - доучивал на месте и практиковал. Я смело брался за всё и люди мне доверяли. В знак благодарности они несли разнообразную снедь: яйца, сало, пироги, несмотря на то, что время было ещё голодное, для меня они находили угощение. Мне всё это было не съесть, и в прихожей  всегда было, чем поживиться голодным и пришедшим издалека. Виноградники я отдал в пользование хозяевам, они были счастливы и для меня специально делали вино. Да много ли мне было надо тогда? У меня было довольно всего: и денег, и продуктов, и работы, и искреннего уважения. Я прослыл самым выгодным женихом во всей округе. Спасло меня то, что мне ещё не было восемнадцати лет.
Он весело расхохотался - воспоминания о Васе-женихе его сильно позабавили. А она старалась представить худенького Васю-жениха, глядя на, сильно округлившуюся, фигуру полковника. Он был очень маленького роста, почти лысый и сейчас был похож на колобка.
 Воспоминания о солнечной послевоенной Молдавии, так и остались в его жизни самыми теплыми, яркими, наполненными любовью и искренней  благодарностью простых людей.
- Молдавия - Рай на Земле, если не была – поезжай! Не пожалеешь! Всю жизнь я хотел вернуться туда, но не случилось. Когда мне стукнуло восемнадцать – пришла повестка в армию. Председатель колхоза хлопотал об отсрочке, но уже через год в армию провожали меня всей деревней…
- И что же, после армии не вернулись?
- Война в Северной Корее: после рая да в ад… Почему – я? Не знаю… Воевали, в основном, зенитчики и летчики, еще  военные советники были, ну и наши военврачи, конечно. Я тоже - по медицинской части: мои навыки  в оказании помощи раненым были вскоре замечены и после войны мне дали направление на учебу в Военно-Медицинскую Академию в Ленинграде…, жизнь крутила мной, и я, как будто без проявления собственной воли, двигался вперёд и вперёд…
- А как же бабий совет? Что же они всё ждали и ждали? – Она спрашивала в надежде услышать рассказ о том, как гордились его мать и бабки своим Васенькой, как они встретились, и какое это им было счастье.
Но ничего этого не случилось. Полковник погрустнел, осунулся и сказал:
- Сначала мать померла, ещё, когда в Корее служил. Сообщить - сообщили, но на похороны не пустили. Бабки за ней вслед в один год прибрались… Если есть небеса – теперь уж там встретимся… После Академии помотало меня по советским гарнизонам и госпиталям, и, наконец, оказался я в Германии. Чистенький военный городок: делать абсолютно нечего, все здоровы, как быки – скука страшная – а я без работы - непривычный. Как – то раз смотрю, а один солдатик всё глаз трёт, присмотрелся, а у него веко плохо открывается, стал наблюдать его, я свой диагноз много раз сомнению подверг, но всё же, в итоге, понял, что малому трепанация черепа нужна – опухоль пережимает нерв и веко скоро вообще не откроется. А оборудование в госпитале было первоклассное – позволяло сделать операцию и я решился, осталось только солдатика того уговорить. После такой операции его комиссовали бы, конечно, и он, на удивление, быстро согласился. Медицинские подробности тебе ни к чему, но я про этот случай написал статью и послал в медицинский журнал. Солдатик совершенно поправился и забыл про свои неприятности с глазом, остался только едва заметный шрам на линии роста волос. Не поверишь, но эта статья взорвала Академию: какой-то там гарнизонный врач в Германии выполняет такие сложные операции, какие в самой Академии не делают, да ещё с таким прекрасным результатом. Я был срочно переведен в Ленинград, по накопленным материалам написал кандидатскую диссертацию, а вскоре и докторскую. Скажешь случай, да, это - случай, но я всегда стараюсь случай использовать, часто это риск, но если есть реальный шанс помочь, я не отказываюсь оперировать – но бывает всякое – сама понимаешь.
- Да, я помню молодую женщину из области, и как Вы говорили ей, что если Вас не будет на отделении, чтобы она на операцию не соглашалась. Но она очень хотела, чтобы ей помогли, и согласилась, после, рассказывали, она не узнала никого: ни сына, ни мужа, ни мать…
- Она, по большому счёту, неоперабельна была и никогда уже не узнала бы никого. Лучше пожила бы, сколько бог дал, в семье. Это тот случай, когда вмешиваться нельзя…
- А помните, как я появилась? Помните?
Он посмотрел на нее очень внимательно через свои очки и лучисто улыбнулся.  А она, сквозь его же очки, видела многочисленные добрые морщинки вокруг его умных докторских глаз – таким глазам люди доверяют безоглядно.
- Помню, конечно… Я тогда дежурил, была зима, в приёмной тебя одели в толстый солдатский коричневый халат, а на голове у тебя был старушечий серый пуховый платок, вдобавок, ты шаркала кожаными тапками огромного размера. И я тогда подумал, что, как это старушка без сопровождения идёт. Я взял историю болезни, попросил тебя присесть и уткнулся в бумаги, а когда поднял газа, предо мной сидела молодая и красивая женщина с прекрасными длинными русыми волосами … Помню, как не помнить… Я даже помню как был консилиум и профессора Академии решали как бы так сделать, чтобы волосы твои сохранить…
- Помню, и я это помню, – она весело рассмеялась, - они предложили одну половину сбрить, а другую – оставить. Я тогда предложила свой вариант - сделать модельную стрижку под ноль.
- Ты всех в себя влюбила. Мой интерн тебя на руках носил – ни разу на каталку не положил…
- Я помню его, он потом писал мне письма – хорошие – но это – тайна…
На скамейке в сквере сидели и уже весело, просто так,  болтали полковник медицинской службы и его «наглядное пособие»…
 Спасибо "женскому совету", за то, что они, полагаясь на свою внутреннюю интуицию, отправили своего любимого Васеньку учиться на фельдшера. Благодаря их мудрости, он сумел спасти от тяжелейших болезней много людей, которые теряли надежду… , но возвращались, благодаря ему, к нормальной человеческой жизни.