Пэн Питер - глава 1

Первое знакомство.
Родословная Рэма. Метаморфозы товарища Гы.

     Вначале их действительно было двое. Одного звали Питером, второй отзывался на Пэна. Вместе получалось Питер Пэн или Пэн Питер, как кому нравится. У каждого была своя история, но потом появилась ещё одна - общая. История, в которой невозможно что-либо вычеркнуть или изменить, потому что к ней причастен не один человек и не одна судьба.
     Гитара Питера была необыкновенной длинны, он носил её в специальном чемодане с двумя ручками. Она имела 18 струн, множество кнопок и большое светящееся табло. Как он на ней играет, никто толком рассмотреть не успевал. Лишь иногда, во время медленной паузы, можно было заметить летящую в тумане руку с медиаторами, или облачённую в ботинок с тупым носом ногу. У Пэна на гитаре из струн присутствовала всего одна, самая толстая, но и этого казалось много, на музыки хватало с лихвой. Если их было больше, остальные пэновцы оставались не у дел, а это грустно. Жальче всех Питера, с его 18-ю струнами и двуручным чемоданом.
     Если Питера от подпиравших идей постоянно передёргивало, Пэн внешне был спокоен как Охтинский мост, и только печальные глаза, глядящие словно издалека, выдавали внутренний процесс (или мечту). Иногда без видимой причины он вскрикивал, но это было так искренне, что никто не возражал, только где-то далеко, в другом часовом поясе (может быть в Америке), просыпался среди ночи англичанин Плант, которого друзья называли Робертом.
     На чём играл третий пэновец, не знал никто. Он ловко прятал свой инструмент в больших ладонях, и тихо улыбался, когда спрашивали, где он был вчера вечером. Никто не догадывался, что ночами он строит в родном городе метро и подземные переходы. Он и сам иногда забывал об этом, и тогда на него было больно смотреть. Между собой его называли Бэтман, или сокращённо Бэд, что по-английски значит не очень хороший. Но это была чистейшей воды неправда. Он был хороший, хороший настолько, насколько это возможно в условиях жизни, в которой нет никаких условий. На пятилетие группы хорошему человеку подарили гитару. Он вцепился в неё сильными руками строителя, и широкая улыбка не сходила с обычно спокойного лица несколько дней.
     Последний пэновец носил очки, кепки и всё другое, чем можно украсить голову, спал в большом барабане, по ночам играл в карты с висящей на стене фотографией Яна Пейса. Ещё мечтал о бороде, и даже купил специальные ножницы, но она не росла. Он отзывался на РОМу, но любил, когда к нему обращались «РЭМ», по названию какой-то нерусской группы, которую никогда не слышал, но очень уважал.
     Ещё обожал своего папу и был неравнодушен к барабанным палочкам. Каждый раз, бывая в уездном городе, тратил последние, спрятанные в ботинок, доллары на очередную пару, а ложась спать, укладывал рядом, заботливо укрывая одеялом. Эта любовь не была взаимна – их хватало на два дня. Дальше приходилось стучать огрызками, склеенными в жгут карандашами, рейками для вставки стёкол, иногда просто пальцами или такой чепухой, что писать об этом неинтересно. Но звук всё равно выходил что надо, и во время репетиций, под окнами, куда долетали лишь самые толстые ноты, собирались беспризорные любители барабанной музыки.
     Ничто не появляется ниоткуда, и Рэм не с облака спрыгнул. Его прадед играл на трубе у Будённого, дед был стилягой, а папашка, учась в столичном вузе, знал наизусть 8 романсов, и в нагрудном кармане вместо паспорта носил двухрядную губную гармошку «Олимпус», на которой мог сыграть «Ах мой милый Августин» сразу в двух тональностях. Слышавшие это студенты-немцы умирали от зависти и многие из них, завидя этого человека, переходили на другую сторону улицы, чтобы при встрече не сгорать от стыда. Тянулся к музыке и маленьким Рома. Когда строгая мама показала нестрогому отцу дневник мальчика, в котором на протяжении трёх недель блистала одинаковая запись «Выл на уроках», засмеялся и сказал, что ребёнка следует отдать в музыкальную школу.
     Нельзя забыть ещё одного Пэна, бывшего Питера, которого за глаза называли товарищ ГЫ. Этого человека нельзя было спутать ни с кем: широкополая шляпа, в которой он прятал консервный нож и зажигалку, гавайская гитара с полочкой для пива и голос, от которого качались люстры и некрепко сидящие зрители. Харизма голоса была столь велика, что Питер на репетициях выключал микрофон, переживая за динамики самодельных колонок. Но потом, как-то в одночасье (почти вдруг), у него наросла борода. Она была чёрная, занимала пол-лица, внизу раздваивалась. Всё бы ничего, но во время концерта она вставала «дыбором», и товарищ ГЫ становился красив, но страшен. Зрители первых рядов позорно убегали, не дожидаясь приличествующей паузы. С товарищем пришлось расстаться, хотя по-человечески всем было жаль. Искусство, как говориться, потребовало жертву.
     Но такие люди бесследно не пропадают. Не пропал и бывший Питер. Довольно скоро нашёл ещё одного бородача и «выдал на-гора» свою команду «ZZ-шлёп». Первый альбом с эзотерическим названием «Шалуны Луны» был украден прямо из студии, и, несмотря на свою «недоделанность», стал очень популярен в южной Монголии и северной Африке. Особенно этнический шлягер «Не обижай мою чёрную маму». Но потом группу неожиданно запретили во всех мусульманских странах и настали трудные времена. Иногда бывший Пэн (Питер) приходил на репетиции с пакетом горячих беляшей, и пока все ели, незаметно брал гитару и, закрыв глаза, играл странными, нигде не описанными аккордами. В такие моменты он был красив, но не востребован.