Пэн Питер - глава 3

Происшествие с Сэмом.
Опоздание товарища Гы. Выступление и его последствия.

     Электричка отъезжала через 10 минут. Все были в сборе, не хватало только товарища ГЫ, который хоть и не являлся законным Пэновцем, но в этот раз был необходим. Два дня назад Сэм, забивая на спор ладонью большой гвоздь в твёрдую стену строительного вагончика, повредил руку, и музыкальные пальцы могли теперь только разгибаться. Сгибать их приходилось другой рукой. Это было так больно, что Сэм кричал, как не в себя, и на следующий день совершенно охрип. В словаре остались лишь простейшие звуки, - многие гласные и почти все согласные выходили фальшиво. Он мог подпевать «А-а-а» или «О-о-о», но тексты часто требовали большего разнообразия.
     Посему было решено взять с собой товарища Гы, дабы он своей левой рукой заменил нездоровую руку Сэма, а голосом добавил необходимые «флажолеты и пиццикаты». По замыслу Питера, Гы должен был прятаться за колонкой Сэма, в нужных местах высовываясь, или протягивая руку, чтобы взять на грифе упрощённую аппликатуру необходимого аккорда. Сэму оставалось стоять, беззвучно открывать рот и бить здоровой рукой по струнам. Надо сказать, что согласился он на всё это не сразу. «О-у-хи» - сказал он и написал на бумажке «Не хочу!»
     Чтобы уговорить отважного метростроевца Питеру потребовалось время. Он бегал в ограниченном аппаратурой пространстве, подпрыгивая и биясь головой о колонки, замахиваясь на что-то невидимое, пытаясь взлететь. Иногда это получалось, и тогда его волосы красиво развевались, а сам он становился похож на древнего бога Ра.
     Пэн в это время молча подходил к Сэму, и подсовывал к его лицу кулак, который из-за своей величины и нестриженых ногтей выглядел ужасно. Сэм оставался внешне невозмутим, лишь чуть дёргался правый глаз, и следом, через всё лицо, пробегала холодная улыбка. «Аод» - наконец сказал Сэм, и все поняли, что он согласен.
     И вот теперь, когда всё было предусмотрено, когда оставалось только не опоздать, кворума не происходило. Нервничали все, даже посторонние. Продавщицы киосков орали на покупателей, милиционеры тащили в отделение невинных граждан, вокзальная уборщица огрела шваброй задремавшего пассажира. Обстановка становилась всё более мрачной, до отхода поезда оставалось несколько минут.
     Он словно выпал из тучи и повис прямо над землёй. Из-за тумана железнодорожный переход становился незаметен, зато чёрный плащ товарища Гы был виден издалека, и казалось, что человек летит по воздуху, вместе с рюкзаком, шляпой и гитарным чехлом. Но движение происходило медленнее, чем хотелось. Пэн, правый глаз которого по утрам видел почти всё, цинично заметил: «Он опаздывает из-за своей толстости», а Сэм хрипло добавил «Иайх!» и отвернулся. Он переживал больше всех. Когда бывший Пэн приблизился, всем стало заметно, что дело не в «толстости». В безразмерном плаще бывшего Пэна ловко прятались две активистки фэн-клуба «ZZ-шлёп», с ног до головы увешанные гирляндами баночного пива.
     Сцена была маленькая, со всех сторон что-то свешивалось, колонки для Сэма не было совсем. Тов. Гы, не понимая, откуда высовываться, загрустил. Питер крутил многочисленные колки своей гитары, Пэн куда-то пропал, Рэм заматывал скотчем лопнувшую палочку. Все были заняты, и лишь Сэм, находясь в вынужденном бездействии, приглушённо икал.
     По жеребьёвке выпало играть на следующий день. Питер от возмущения потерял дар речи, Рэм сломал только что скрученное, Сэм поднял раненую руку и зарычал. Как всегда, неожиданно, явился Пэн. Он не вошёл, а влетел, словно брошенный неизвестной силой, выругался неслыханными в этом месте земли словами и облил главного спонсора дорогим пивом. Всё переиграли. Теперь предстояло выступать в начале концерта, предпоследними.
     Первая «вещь» должна была усыпить, расслабить, увести в транс. Играл один Пэн, играл на единственной струне, негромким, завораживающим звуком, обозначая конец фразы нежными «щелбанами» по особо чувствительному верхнему датчику. Это была его фишка, здесь ему не было равных на всей территории СНГ. Через 18 минут к нему присоединился Рэм. Он трепетно, почти тревожно, постукивал ногтями по самому маленькому барабану и широко улыбался заранее вставленным фиксом. Всё заканчивалось так же неожиданно, как и началась, жирной нотой, без обращения в тонику. Дальше без предупреждения начинался опус номер два.
     Питер выходил в чёрных очках, с гитарой наперевес и замирал в свете прожектора. Замирали и зрители, но ничего не происходило. Вернее, то, что должно было свершиться, уже началось, но никто об этом пока не догадывался. Питер стоял не шевелясь, и это был настоящий Rock-n-Roll: волосы торчали упругим «дыбором», по лицу ручьями катился пот, очки съехали с мокрого носа и раскрывшиеся глаза не предвещали ничего хорошего. Потом гас свет, а Питер, вернее его глаза, вспыхивали как две автомобильные фары. Это была его фишка, и здесь ему не было равных на всей планете Земля. После этого гасло всё.
     В полной темноте кто-то приглушённо вскрикнул. Через время прожектор снова осветил сцену, которая была пуста, и только изогнутая струйка дыма какое-то время напоминала исчезнувшего гитариста. Шквал аплодисментов чуть не обрушил хилое сооружение. Все зрители, числом около двадцати, были потрясены и растоптаны. Играть дальше не было никакого смысла. Но и не играть пэновцы уже не могли. Оставленные без присмотра Сэм, а особенно товарищ Гы, к тому времени уже отведали привезённое с собой пиво и рвались на сцену. Питер, ослеплённый собственным сиянием, ничего не видел, Пэн снова бесследно исчез, Рэм думал, что так и надо. Поэтому все последующие события не были устранены в зародыше, что следовало сделать, может быть.
     Товарищ Гы явился на сцену так стремительно, словно ему помогли пинком. Шляпы и плаща не было, на шее, свешиваясь почти до пола, висела однострунная гитара Пэна, левый ботинок отсутствовал, правый был явно с чужой ноги. Всё ещё не прозревший Питер, заиграл вступление. Товарищ Гы взглянул на свой инструмент и удивился. Всё перепутавший Сэм высунулся откуда-то сбоку, и здоровой рукой ухватился за длинный гриф японской бас гитары.
     Неизвестно чем бы всё это кончилось, если бы сверху, с каких-то технических подмостков, не вывалился Пэн. Он был в опилках, в одной руке дымилась сигарета, другая сжимала горлышко «Джони Вокера». Увидев то, что увидел, сначала присел, а потом и прилёг от нахлынувшего «Ха-ха».
     Закричал Питер. К нему, наконец, вернулось зрение, но сейчас он об этом только пожалел. От его крика пришли в себя те, кто были не в себе, протрезвели не слишком пьяные, лишились чувств остальные. Пэн выдохнул большое облако белого дыма, забрал свой инструмент и уверенно заиграл, что следовало, по ходу подкручивая расстроенную струну. Сэм появился весь, а Гы наоборот весь спрятался. Всё встало на место и зазвучало как надо, только товарищ Гы во время «высовываний» иногда вываливался весь, но делал это с улыбкой, и общей картины не портил.
     Присутствовавший на концерте сотрудник «Музыкальной газеты», писал в своей удивлённой статье «С кем ты, Питер Пэн», что улыбающийся акробат несомненная находка, добавляющая необходимую каплю западного цинизма в медовую бочку отечественного шоу бизнеса.
     Перестали играть только когда кончилось электричество, вернее, когда его кончили. Сэм, случайно нажал ту кнопку на самопальной примочке, которую по вечерам лучше не трогать, и оскорблённая фаза ушла в пропитанную недавними дождями землю. От этого в погребах местных жителей перегорели не включённые электролампы, а в соседнем пруду два дня была почти горячая вода.
     В кромешной темноте какое-то время слышалось, независящее от электричества, звучание Рэма, независящие ни от чего истошные подпевки товарища Гы, да хлёсткие, бескровные «щелбаны» Пэна. Но скоро всё утихло, иссякло, похерилось.
     Когда нашлась утерянная фаза, к музыке уже никто не стремился. Все хотели спать, и многие преуспели. Спал Рэм, обняв любимую сдвоенную педаль, спал Пэн, свесив на грудь буйну голову, из которой до сих слетали заблудившиеся звёздочки опилок, спал Сэм, во сне шевеля пальцами забинтованной руки, спал товарищ Гы, спал не один. Активистки фэн клуба сопели рядом, но товарищ Гы этого не замечал. Он был занят сном и удивительно храпел, даже здесь оставаясь в колее двенадцатитактового блюза. Вначале звукоряд, извлекаемый, откуда-то из глубины, составлял чистый гармонический минор, но заканчивалась любая музыкальная фраза красивой пентатоникой. Раздвоенная борода устремлялась нетерпеливым септаккордом, но вспомнив о притяжении, благоразумно падала вниз, смягчая неожиданное понижение пятой ступени.
     Лишь Питер сидел как неприкаянный. Не потому, что мучила совесть или другие мысли, не из-за боязни кражи личного имущества, не из-за пьяного хулиганства, происходящего то там, то здесь. Не спал, потому, что не хотел. Перед концертом он выспался как никогда, и теперь сидел, глядя поверх тёмных очков, бодрый, злой, никому не нужный. «О-о-умх» - простонал во сне Сэм, и от этого простого человеческого слова Питеру полегчало…


Рецензии