Исповедь БОМЖа. А. Чернышева

Исповедь БОМЖа.

Летний вечер неприметно перешёл в, звенящую тишиной, ночь. На небе зажглись мириады звёзд. Вот-вот должна была взойти луна. На берегу реки Орь, в прогалинах тальниковых зарослей, горел костёр, охватывая языками пламени высокий таган, на котором покоился закопчённый котелок, источающий аромат ухи. Вокруг костра сидели трое мужчин. Двое из этой троицы приехали сюда на рыбалку с ночёвкой, молодые ребята Борис и Андрей, рабочие с механического завода. А третий, ну, о третьем особый разговор. Был он, как теперь говорят, человеком без определённого места жительства.
Когда ребята прибыли на своё излюбленное для рыбалки место, то увидели, что у почти погасшего костра, спит человек, прикрытый сильно поношенной курткой, из-под которой едва виднелась голова с всклоченными волосами и ноги в драных носках.
Ребята возмущённо переглянулись, хотели было растол-кать мужика и гнать его прочь, но потом передумали.
 - А, чёрт с ним, - сказал один, - пусть спит, проснётся, сам уйдёт.
 - И то правда, чего связываться, портить себе нервы.
Они деловито вытащили из багажника машины рыболов-ную снасть и торопливо спустились к самой воде. Рачницы с приманкой пристроили под корягу, нависшую над водой, а сами сели на свои привычные места и закинули удочки, с вожделени-ем наблюдая за поплавками. Вечерний клёв их порадовал. Уже через час натаскали полведра окуньков, краснопёрок и даже одного  сазанчика. Из рачниц достали полтора десятка раков.
С этим уловом поднялись к кострищу. Проснувшийся мужчина сидел на земле, обхватив колени руками с длинными, бугристыми в суставах, пальцами.
 - Проснулся? – добродушно подал голос Борис, - ну и иди с Богом отсюда.
 - Да, да, иди. Это наше место. Нам здесь чужаков не на-до, - поддержал товарища Андрей.
 - Вы что, ребята?! – встрепенулся мужичок. – Я вам не помеха. Могу помочь чем. Костёр там разжечь, уху сварить. О, я такую отменную уху умею готовить!
Рыбаки переглянулись, пожали плечами, мол, что де-лать-то.
 - А-а-а, - решительно махнул рукой один рыбак и засме-ялся, - готовь, посмотрим, что ты за повар, а мы пока искупаем-ся. Только ты прежде руки хоть помой в речке.
 - Я сейчас, сейчас, - засуетился мужик и побежал к реке.
Рыбаки оставили таган с котелком, деревянную пова-рёшку на длинной ручке и всякие приправы у кострища, разде-лись и с разбега бухнулись в воду. Вода в реке, как парное мо-локо.  Они долго с наслаждением барахтались в воде, изредка кидая взгляд на берег, где, уже в сгущавшихся сумерках, мужик расторопно сновал у разведённого костра. Освежённые рыбаки поднялись на берег только тогда, когда оттуда потянуло дурма-нящим запахом ухи.
Из багажника извлекли миски, ложки, хлеб и все трое устроились на траве. Один рыбак, как фокусник, из-за спины достал бутылку водки с надетыми на горлышко пластиковыми стаканчиками. У мужика загорелись глаза, он со всхлипом втянул в себя набежавшую слюну.
 - Что, мужик, - спросил Андрей, - выпить хочешь?
Тот в ответ только молча покивал головой.
Выпили водки и с аппетитом стали хлебать уху. Она дей-ствительно была необыкновенно вкусна. После еды потянуло на разговор.
 - Что ж это мы, - сказал Борис, - за одним столом сидим, а не познакомились. Меня Борисом зовут, а товарища моего Ан-дреем, а тебя как звать-величать?
 - Антоха я.
 - Тебе, вижу, лет немало, - сказал Андрей, - а имя какое-то несерьёзное – «Антоха».
 - И-эх, молодые люди – рассказать вам, так не поверите.
 - А ты расскажи, - вступил в разговор Борис. Ночь длин-ная, нам спешить некуда.
 - Коли есть охота слушать, то слушайте. Когда-то я был о-го-го, уважаемый человек, Антон Захарович Силин. Служил на флоте, а после службы никак не мог расстаться с морем. Как вольнонаёмный, поступил в торговый флот. И где только меня не носило, по каким морям-океанам!
Домишко у меня был, небольшой, но уютный. Жена, доч-ка. Всё, как у людей. И жили мы безбедно. Получал я немалые деньги. Бывало вернусь из плавания, а наш корабль всё больше в Севастополе швартовался, и домой, на побывку. Как пойдём с женой и дочкой по магазинам, накуплю им всякой всячины. Оде-ты они у меня были, как картинки. Я в матросской форме, люди на улице оглядывались, непривычна она была в нашем степном Орске. Так, глядишь бы и дошло дело до отставки по выслуге лет, только кому же наперёд известно, что нас ждёт? Как пришёл к власти Горбачёв, так и началась катавасия, а уж когда наступили девяностые, тут совсем крах пришёл. Всё рушилось, рухнула и моя жизнь. Пошли сокращения и вылетел я с флота, как поплавок из воды. Вернулся домой, ремесла в руках никакого. Идти куда-то разнорабочим – гордость не позволяла. И запил я, страшно запил. Жена уж с дочкой, как только со мной не бились, куда там, покатился я как по наклонной палубе в шторм. В конце концов жена вместе дочерью оставили меня, ушли жить к её родителям. А в нашем, когда-то таком милом, тёплом и уютном домике, что ни день – гульба. И кого в нём только не перебывало. Наверное, вся шушера со всего города. Из дома было продано всё, остались голые стены, выбитые окна, двери и я, бывший бравый старшина 2-й статьи, потерявший человеческий облик, уважаемое имя, а вместо него появилось новое – «Антоха».
В первую же зиму, когда я остался один, пришлось уйти из дома, потому что ни на ремонт его, ни на топливо денег не было. Скитался по подвалам с такими же опустившимися на дно сотоварищами. Вместе голодали, вместе делили всё поровну, кто что добудет. Некоторые просили милостыню у церкви и тогда на эти деньги покупали водку и напивались, чтобы хоть на время забыться. А порой и не хотелось выходить из этого забытья, чтобы больше не мучиться.
Перекантовался я так-то зиму, а как пригрело солнышко, дай, думаю, вернусь в свой дом. Пришёл, а дома, почитай, и нет. За зиму растащили всё, что только можно было унести. Постоял я, постоял и пошёл прочь, куда глаза глядят. И привели меня ноги к церкви, что на Эн-ской улице. Стою я так перед входом в ворота, над которыми крест висит, и думаю: «Как же это я сюда попал?! Может Божье проведение меня сюда привело?». Пока я так раздумывал, во двор из Храма вышел священник, увидел меня и машет мне рукой, иди мол, сюда. Подхожу, а сам себя стесняюсь, грязный я, дух от меня тяжёлый. Батюшка почувство-вал исходящий от меня смрад, брезгливо поморщился, холёной рукой нос прикрыл. Но стерпел, видно нужда его заставила, ни-кого под рукой не оказалось больше. Если хочешь заработать, говорит, сейчас придёт машина со щебёнкой, разгрузи, раскидай ровно вон там, в глубине двора, а я тебе заплачу. Я обрадовал-ся. Конечно, говорю, сделаю, батюшка. Он повернулся и скрылся в Храме. Я присел у стены, жду. Пришёл самосвал, вывалил кучу щебня. Взял я прислонённую к стене лопату и давай разбрасывать щебень. Не успел закончить, ещё машина въезжает, опять со щебнем. Э-э, думаю, такую территорию засыпать не одна машина нужна. Так и вышло. Пять машин щебня пришлось разбросать мне по всей территории. К концу работы у меня перед глазами радужные круги пошли. Желудок от голода скручивало жгутом.
Опять появился батюшка, оглядел придирчиво проде-ланную работу и протягивает мне 250 рублей. Это за пять-то машин щебня? Стою, ноги-руки трясутся, обида подкатывает к горлу. Ты что, говорю, батюшка, разве ж это деньги. Креста на тебе нет. Хотя крест на нём висел огроменный. Бери, сын мой, говорит, и радуйся, что послужил ты церкви во имя Христа. Бери и ступай с Богом. Он сунул мне в грязную ладонь деньги и поспешно удалился. А я всё столбом стоял посреди двора, сжимая в руке эти жалкие гроши.
Тут выскочила из Храма сухонькая, в тёмном одеянии, старушонка и суёт мне в руки пакет. Нако вот, говорит, милок, тебе лапшу и иди, иди отсюдова. Да чуть не взашей вытолкала меня за ворота. А вслед ещё крикнула, что батюшка, мол, ска-зал, чтобы приходил снова, работа всегда найдётся. Ага, щас, подумал я, нашли дурака. Но, голод не тётка, через пару дней опять приплёлся к церкви. Так и пошло, поехало. Перибивался кое-как на жалкие подачки. Не знаю, что бы было со мною даль-ше, если бы Господь Бог не сжалился надо мной. Свела меня судьба с одним молодым человеком. Он жил тут же неподалёку от церкви в своём домишке. Вот он-то меня и приютил. Жил во дворе в сараюшке, а холода начинались, он брал меня в дом. Я ему помогал по хозяйству, огород там вскопать, полить, мусор какой убрать, в гараже ли помочь. Ни от чего не отказывался. Ну, он меня и кормил. Правда, насчёт выпивки - строг. Редко, когда перепадёт стаканчик. В церковь я перестал ходить, обходил её подальше стороной. А тут ещё мой покровитель помог мне восстановить все мои документы и выхлопотать пенсию. Небольшая она, но лучше, чем ничего.
Да, вот так и живу теперь.
И вот какой со мной недавно приключился случай. Зало-вил меня всё же батюшка, не уберёгся я. Ты что же, говорит, сын мой, дорогу в Храм забыл. Видно понравилась ему почти бес-платная рабсила. Я мнусь, не знаю, что сказать, мне бы поско-рее улизнуть, но не тут-то было. Батюшка крепко ухватил меня за рукав, не вырваться. Дело у меня к тебе, говорит, выполнишь, хорошо заплачу. А я, дурак, повёлся на это. Почему сразу не отказался, даже и не знаю. Ладно, говорю, что за дело, выкладывай. А дело, говорит, такое – собрать в церковном дворе всех кошек (а их там десятка полтора, если не больше) и утопить или убить, это уж, как я сам решу.
Решил я этих кошек собрать перед рассветом, когда они, уже вволю нагулявшись ночью, спят. Пришёл в церковный двор потемну и давай их кидать одну за другой в мешок. Взвалил на плечо, несу. Кошки в мешке с ума сходят, мяукают дурным голо-сом, царапаются. Несу, а сам думаю, это что же за батюшка та-кой, что толкает меня на убийство. Разве это по христиански, живую тварь умертвлять. Нет, думаю, не возьму грех на душу. Притащил мешок в самый дальний конец городского парка и вы-тряхнул их всех на землю. Ошалевшие кошки кинулись от меня в рассыпную. А я пошёл довольный в свою сараюшку досыпать. Проснулся, чуть ли не в полдень. Иду, значит, в церковь за «го-нораром». Захожу во двор, а там, мать честная! Весь двор усы-пан кошками, ступить некуда. Не только старожилы вернулись на своё место, но видно, по пути прихватили всех бродячих кошек со всей улицы. По двору метались две старушонки, тщетно пы-таясь выгнать весь этот зверинец за ворота. Я с раскрытым ртом так и застыл на месте и не сразу заметил, как ко мне кинулся рассвирепевший батюшка, чуть ли не с кулаками. Ну, скажу я вам, и ругался он. И так, в наглую приказывает мне, как будто я ему холоп, переловить всех кошек и уничтожить. Слушал я его, слушал, а потом плюнул ему под ноги и сказал, если, мол, тебе надо, то сам лови и убивай, а я тебе не убийца. Я повернулся и вышел за ворота, с твёрдым намерением никогда сюда больше не приходить. Иду по улице и раздумываю. Вот тебе и служитель Бога, вот тебе и христианское милосердие. Кому верить?! Во что верить?! Голова кругом.
 - Сюда на Орь, - заканчивая свой рассказ, сказал Антоха, - я пришёл от расстройства. Мой покровитель надумал свою усадьбу продавать. А там, где он будет жить, для меня места нет. Он меня уже об этом предупредил. Я, конечно, на него не в обиде, вот только сижу здесь и ломаю голову, куда мне горе-мычному податься?
Рассказчик замолк. В наступившей тишине слышен был только плеск воды в реке и шуршание камыша. Борис и Андрей, подавленные услышанным, сидели молча, забыв обо всём на свете.
На рассвете следующего дня, проснувшиеся Борис и Ан-дрей, не увидели Антоху. Ушёл он, испарился, оставив в душе молодых людей горький осадок.
Как-то сложится его дальнейшая жизнь, размышляли они. И разве только его жизнь? Сколько человеческих судеб за-гублено, искалечено, в наше мятущееся, смутное время - не со-считать!
Орск, 2015 год.