Пэн Питер - глава 2

Сорвавшаяся репетиция.
История Лю Луя. Гуру и его ученики. Новое имя Бэда.

     В этот день на репетицию не пришло двое. Отсутствовал всегда присутствующий Рэм, и ближайший, по расположению на сцене, молчаливый говорун Бэд. Питер с Пэном просидели два часа пялясь друг на друга, потом Питер стал играть на своём гитарном процессоре в тэтрисы, а Пэн ушёл в себя, трогая в потайном кармане недостающие струны, и обдумывая варианты их незаметного прикручивания.
     А в это время Бэд, рискуя здоровьем, тянул из ямы только что спасённого человека. Стоящие вокруг люди не помогали, а некоторые наоборот, пытались отобрать не подающее признаков жизни тело. Бэд, после трудного рабочего дня, не мог сообразить, что по стечению обстоятельств оказался там, где быть вовсе не обязан. Его выручило собственное недюжинное здоровье, то, что спасенный оказался вьетнамцем, а остальные присутствующие числились иностранными бомжами. Несильные и не злые, они легко разбегались даже не от самого удара, а лишь от богатырского замаха странного русского, от его огромной фигуры, неспокойного дыхания, не покидающей лица улыбки.
     До больницы было далеко, и Бэд чувствовал, что силы иссякают. Вьетнамец, казавшийся небольшим, с каждым шагом становился всё тяжелее. Бэда стало водить в стороны, и его неизбежно должны были остановить добрые городские милиционеры, но вдруг, откуда ни возьмись, прямо навстречу, с барабанными палочками наперевес, сами понимаете кто.    
     Вьетнамец оказался беглым китайцем. Он пришёл в себя на третий день, неожиданно вспомнил своё имя, и удивился, что находится совсем не в Азии, а наоборот, в глубокой Европе. Узнав, что спасшие его, участники легендарного «Питера Пэна», заплакал, а потом долго не мог говорить. Он краснел, силясь вспомнить подробности жизни, и это, в конце концов, удалось. По-русски говорил довольно прилично, объясняя это тем, что родители когда-то были советскими студентами.
     Звали его Лю Луй. Редкий китаец не вздрогнет при упоминании этого имени. Именно он, Лю Луй, был создателем первой азиатской группы, о которой вначале 80-х услышал весь остальной мир. Полное название никто из присутствующих вспомнить не мог, с иероглифов это не переводилось. Оно состояло из записанных в одну строку фамилий участников, и не поддавалось ни сокращению, ни склонению (и без этого получалось почти неприлично). Музыку Лу Луй писал заранее, а слова каждый раз придумывались заново. Группа была узнаваема, имела своё лицо, нечастые концерты проходили в переполненных залах. Играя на самодельных инструментах, не делая пауз между композициями, они выработали своё, отличное от других звучание и вырастили немногочисленных, но преданных поклонников. По мере того, как «люлуевцы» улучшали свои техники, музыка становилась всё неудержимее. То, на что раньше требовалось сорок минут, теперь игралось за четырнадцать.
     Нет предела совершенству, особенно когда за дело берутся люди, выросшие на рисовой каше. Недосягаемым шедевром китайских умельцев стал кавер знаменитой «Лестницы в небо», сыгранный в сорок восемь секунд, хотя каждая нота могла быть услышана при медленном воспроизведении и точно соответствовала оригиналу. Правда на концерте это звучало странновато, но драйва было выше крыши. Это было рождение нового и гибель всего остального. Слушать такую музыку стало почти невозможно. Лю Луя объявили китайским Джимми Хенриксом, носили на руках и дрались за кусочки одежды, из-за чего музыкант иногда возвращался в гостиницу почти голый.
     Продолжая совершенствовать владение инструментом, Лю всегда заканчивал раньше остальных. На целой программе разрыв становился столь ощутим, что пока остальные доигрывали, Лю Луй проводил время в буфете, успевая сделаться столь пьяным, что уже никого не хотел узнавать. Скоро вообще перестал играть, - ему стало неинтересно. Но популярность от этого не уменьшалась, публика обожала этого необыкновенного человека. На концертах он обычно лежал на тростниковом ковре где-нибудь в углу сцены, пил рисовую водку и раздавал автографы. Иногда пропадал на несколько дней, но всегда возвращался, просил прощения и неделю не пил.
     Так продолжалось не один год. Лю Луй от пьянства почти потерял человеческий облик, его с трудом пропускали на собственные концерты, все с печалью ждали известного конца, но всё произошло раньше ожидаемого и не так, как предполагалось. Во время гастролей по Вьетнаму, на последнем выступлении, он был украден прямо со сцены вместе с тростниковым ковром и электровентилятором. Здесь его след обрывается, реальный человек стал легендой, и правда о нём обрела новые смыслы. Вспомнив всё это, Лю Луй по-прежнему не мог понять, как он оказался в такой дали от родины.
     Пэновцы стали друзьями Лю Луя, частенько после репетиций пробирались в палату узкоглазого друга и, стараясь не пропустить ни слова, слушали. Иногда он пел красивые тайские песни, и тогда, обожающая музыки медсестра готовила чудесный чай из листьев дерева «ю-ю». После таких посиделок, на следующее утро, у Бэда, по причине недосыпания, из рук перманентно вываливалась лопата, а Рэм, исполняя обязанности зубного техника, ронял на пол «недоделанные» человеческие зубы. Но польза от этого была несомненная.
     Через время, сначала Питер, потом остальные пэновцы, а потом и все вокруг, стали замечать у Рэма удивительные, ни на что непохожие удары по средним барабанам. Технически исполнение осталось прежним, но звуки выходили «такие» и «не такие». С каждой репетицией «не таких» становилось больше, они случались уже от любых ударов, и своим количеством порождали новое качество. Иногда все переставали играть и просто слушали, что происходит с Рэмом и его барабанами. Питер в таких случаях говорил: «Что-то в этом есть» и делался необыкновенно весел.
     Бэд день ото дня казался одинаков, изменения происходили постепеннее, как бы изнутри, но результаты, в своей окончательности, проявились более резко. Теперь он настраивал гитару в соответствии с фазами луны, и дополнительная толстая струна шла снизу отдельно от остальных. К запястью, с помощью проволочного корсета крепился сделанный РЭМом дополнительный шестой палец из металлокерамики, который во время игры пружинил, делая невидимые скачки и невиданные баррэ. Теперь Бэд одновременно мог играть и то, и это и там, и сям. Когда Бэдовские «исямы» начинали звучать уж очень по-особенному, спонтанно возникали паузы, все замирали, пропитываясь нездешней гармонией, зачаровано глядя на растопыренные пальцы брата музыканта. Пэн в таких случаях становился задумчив, и в его широко раскрытых глазах появлялась такая грусть, что на него без слёз смотреть было невозможно.
     Иногда Бэд ленился откручивать свой дополнительный палец, и ходил с этой самодельщиной дни напролёт. Однажды его в таком виде задержал милицейский патруль, и он, на вопрос «Что у тебя с рукой», ответил, что это пустяки, и вообще кому какое дело сколько и где у человека пальцев. Потом, рассказывая пэновцам эти события, он клялся, что не проронил ни слова, что за него говорило съеденное накануне пива. Общения с представителями правопорядка не получилось, и его отпустили. На улице, почти возле отделения, догнали какие-то «враги демократии», и он упал в узком проходе плохо освещённой улицы, где его и обнаружил, возвращающийся с ночной смены сосед. Несколько дней пронзительно голубое летнее небо казалось коричневым, а солнце превращалось в чёрный круг, заслонённое невидимой луной разноцветного «фингала». С тех пор шестипалым на улице его никто не замечал.
     Именно тогда Бэд перестал отзываться на Бэда. Две недели ходил безымянный, и пэновцы обращались к нему «Эй ты». Но однажды бывший Бэд пришёл на репетицию с опозданием на час, и казался пьян, хотя от него не пахло. Питер хотел заорать, но бывший Бэд улыбнулся и протянул большую шершавую ладонь. «Сэм» - сказал он и улыбнулся ещё раз.
     Как оказалось, бывший Бэд на своей секретной работе поставил рекорд по отбиванию твёрдой породы без отбойного молотка. Делал он это неизвестным способом, применяя руки и сильную толчковую ногу. Сначала ему хотели дать денежную премию, но потом пожалели денег, подарили грамоту и присвоили почётное звание «Самый Энергичный Молотобоец», или сокращённо «СЭМ». Но кое-кто догадывался, что это лишь смешные отговорки, и настоящий смысл этого слова знает лишь один человек, а может ни одного.
     Приходивший раз в неделю, ветеран афганской войны Вася, стал заходить чаще. Он сидел, держа во рту не зажжённую сигарету, и глаза его блестели. «Мужики, - сказал он как-то, - мне кажется, что здесь ещё кто-то есть». Питер с Пэном ничего не поняли, а остальные Бэд и Рэм знали, что он прав. Незримый Лю Луй трансцендентно возникал через своих учеников и присутствовал, когда ему хотелось.