Любовь к декадансу. 4

  Ника, увидев в ванной выстиранную вещь, залилась краской, гнев и стыд душили её, промолчать было невозможно.
- Ба! Зачем ты стирала халат? Я испачкала, я бы и постирала. И не ройся, пожалуйста, в моих вещах!
  Нора ответила не повернув головы ледяным тоном:
- Начнем с того, что ты роешься в моих вещах, присваиваешь их, доводишь до безобразного состояния. Это для меня память, но тебе на чужие чувства наплевать. Так вот, дорогая моя, даже не это главное, а то, что ты занимаешься грязными делами, и я больше знать тебя не желаю.
  Ника впервые слышала такое от бабушки. Конечно, она понимала, что виновата, но что значат последние слова? Из дома что ли выгоняют? И это презрение... Как будто тебе сказали: "Ты здесь чужая."
  Ника ушла к себе и безутешно плакала, называя себя дурой, авантюристкой и распутной тварью. За окном уже стемнело, бабушка ею не интересовалась. Ника сидела голодная, обиженная, одинокая, наконец, совсем обессиленная, она задремала.
Странным был её болезненный сон. Она едет в каком-то трамвае, совсем не современном, с открытой площадкой. На руках перчатки без пальцев, такие когда-то носили кондукторы, и сидит она почему-то на кондукторском месте. Ника в ужасе видит на своих ногах безобразные огромные валенки, и кондукторская сумка висит через плечо.Где-то подсознательно она понимает, что после ссоры с бабушкой живет одна и вынуждена зарабатывать сама. Уже поздно, трамвай идет в парк. Сейчас она будет дома и отогреется чаем с вареньем.
  Трамвай остановился, Ника вышла, но пошла совсем не домой. Она уверенно шла сквозь морозную темноту к высокому богатому дому с дубовой дверью. С трудом отворив тяжеленную дверь, она попала в холл, где топился камин, сидел безразличный швейцар, Ника заметила его быстрый неуважительный взгляд. Смущаясь, она сняла галоши с валенок и отправилась на второй этаж по пологой лестнице. На звонок открыла горничная в кружевной наколке, предложила ей туфельки и отвела в комнату, не сказав ни слова.
  Вся квартира пропитана ароматом духов, цветов, ванили... Слишком сладко, приторно, где-то это уже было. Еще запах дорогого табака. Здесь помещаются рисовальные курсы. Огромная комната была заставлена цветами: голубыми гортензиями в майоликовых кашпо, цветущими олеандрами, источающими ядовитый запах, прихотливыми орхидеями. Душно, ужасно жарко...
  Посреди комнаты на столе сидит совершенно голая женщина, невероятно худая. Ноги ее вытянуты, каждый палец украшен кольцом; тонкие руки упираются в стол, голова в капризном повороте, взгляд вызывающий... Почему-то раздражают ее змеистые черные кудри и ярко накрашенный рот. Взгляд спокойный, дескать, да, такая я, Ида Рубинштейн, живу по своим законам...
  Ника знает, зачем она пришла (2-й раз). Преодолевая смущение, раздевается, садится на стол. Художник, прикасаясь к ней бестрепетными руками, придает нужную позу, она должна позировать для картины "Сладострастие".
  Телефонный звонок разбудил девушку.Это была Лара, она предлагала встретиться.
Ника, чуть приоткрыв дверь в богемный мир, увидела своего двойника и с радостью убила бы его. Захотелось чего-то другого, свежего. Они договорились о встрече.
  Ника была настолько подавлена, что Лара сразу спросила:
- Что случилось? У тебя вид побитой собаки. НЕ влюбилась?
- Нет, просто мне наша группа не нравится. Да и вообще хочу перевестись на филфак Университета. Меня сейчас увлекает только поэзия, а здесь как-то пусто.
- Ну, не знаю... А как же наша дружба?
- Все будет по-старому, может быть, даже лучше.
Несколько недель подруги не встречались, а поэзия Блока все продолжала свою колдовскую игру.
Ника прочитла стихотворение "Женщина", увидела в нем путеводный знак (поиски знаков тоже пришли от автора, как он унаследовал это от Соловьева). Да, вот только так, идя шаг в шаг, можно было открыть целый мир Поэта.
  Ника теперь сама с воодушевлением позвонила Ларе и умоляла с ней пойти на Смоленское. Погода была плохая, Лара с большим бы удовольствием посидела в кафе, но она еще в прошлый раз поняла, что с подругой что-то происходит, и не смогла отказать.
  В девять девушки встретились на "Приморской", надо было успеть к исповеди.
По дороге Лара спросила:
- Разве ты верующая? (В её собственной семье все были атеистами).
- Это Он меня ведет.
- Кто?
- Блок
- Смотри, не свихнись, всему, знаешь ли, есть мера.
- Да, ты права, и за все мы платим сами.

  Вошли в полутемную церковь. Теплые огоньки лампадок рассеивали темноту, уютно пахло воском. Несколько человек ожидали исповеди. Встав между ними, Ника оглянулась по сторонам. Прямо на неё смотрели из темноты печальные глаза Богоодицы. Промелькнула какая-то искра, и Ника вдруг почувствовала, что Богородица все про неё знает,знает лучше бабушки и тем более мамы. Во взоре Богородицы было сочувствие... и прощение. Слезы ручьем потекли из глаз девушки, она сама была не готова к этому. Но раскаяние, очищение было настолько сладостным, что Ника не заметила, как встала перед образом на колени. Лара с тревогой наблюдала за подругой, чувствуя, что какая-то тайна встала между ними.
  Когда Ника уже исповедовалась, лицо священника становилось все серьезнее и даже строже, он долго говорил ей что-то, потом все-таки отпустил грехи. Лара считала исповедь простой формальностью, но теперь пришло удивление, неужели все серьёзно?
Выходя из церкви, Лара спросила:
- Он ругал тебя, что ли?
- Нет, велел читать молитвы, причащаться, ходить в церковь.
- Ну, и легче тебе?
- Легче...Ты не представляешь, сколько в нас всего есть. Давай пройдемся немного.
  Лара опять согласилась, теперь она относилась к подруге бережно, как к больной.
Они проходили по кладбищу до сумерек, никого уже не было. Вдруг в дальнем конце дорожки они увидели мужчину, идущего в их сторону. Ника просто замерла, видя в этом знак свыше (все было, как в только что прочитанных стихах), понятно, что Лара ничего особенного в этом не увидела. Мужчина поравнялся с ними, увидев расстроенное лицо Ники, он подумал, что ей плохо, и спросил, не нужна ли помощь и удалился.
Вот сегодня и надо было бы расстаться со своей любовью к декадансу! Если бы она могла... Но этого не случилось.