Волк Серый, гл. 14

Глава 14

      «Если у него всего полно, будь наготове» - думал Сирко о противнике. «Если ты видишь, что у противника и войско многочисленное, и вооружение превосходное, и выучка ратных людей наилучшая, нельзя нападать на него прямо и выказывать ему своих намерений. Наоборот, нужно сделать вид, что сознаешь всю бесполезность нападения на него, и притворно занять оборонительное положение. Этим можно усыпить бдительность противника, рассеять его подозрения. Тем временем под прикрытием обороны надлежит делать все для неожиданного нападения."

     - Обмани врага! - тихо, почти шепотом сказал кошевой. - Приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение, разожги тщеславие, ... и победищь!

     Несмотря на то, что жизнь вносила в его планы свои коррективы, Сирко не считал, что его замыслы сорваны. Наоборот, он видел, что пусть с изменениями, но все его задумки воплощаются в действия, что в целом он пока что предупреждает действия врага и навязывает ему свою тактику битвы. «Что теперь нужно, чтобы победить Кара-Мухамеда?» - думал атаман. «А нужно, вызвав в нем гнев, привести его в состояние расстройства, привести  противника в ярость, тем самым, заставить потерять хладнокровие и решиться на необдуманные и рискованные шаги и, в конце концов, сломить его, заставить идти на ненужные жертвы, подрывать его силы, ломая его дух, его энергию, его боеспособность.»

     Вместе с тем, кошевой осознавал, что при крайне неустойчивом положении казаков, силы слишком неравные, чтобы можно было все спланировать заранее. Что все его выкладки, -  лишь  предварительные расчеты…

     - Все это, вместе взятое, конечно, обеспечивает воителю победу, однако наперед предугадать ничего нельзя – задумчиво произнес он вслух. – Все будет  решаться в зависимости от противника, соответственно изменениям в ходе сражения, путем овладения должным. Как же можно наперед что-нибудь говорить?

     Размышляя, Сирко не сводил глаз с выгоревшей на солнце за долгие летние месяцы степи. Сейчас, выбитая копытам лошадей, покрытая пятнами быстро зачерневшей крови, степь рвала сердце атамана своим ранами, и он совсем некстати вспомнил слова деда Кондрата о том, что Степь – Великий Луг – живое существо, нуждающаяся в заботе еще более, нежели человек с его вечными тяготами и лишениями. А он – кошевой атаман Запорожской Сечи Иван Сирко будет вынужден очень скоро еще больше искалечить Степь, причинив ей множество долго незаживающих ран…

     Тем временем, войско врага неумолимо приближалось и, глядя на тысячи и тысячи всадников, с которыми предстояло сразиться казакам, Сирко вдруг успокоился, обретя твердость духа и былую уверенность в победе.

     - «И одержимые вечными Матери-Славы словами, что наше будущее на поле боя прекрасно, пошли мы на смерть, как на праздник!» - произнес он слова деда, которые слышал от него много-много лет назад. Слова эти запали в душу казачка с тех давних лет, и он всегда произносил их перед битвой, как заклинание. 

     Черная лава татарской конницы четко выделялась серо-буром фоне пылищи, стоящей сплошной стеной от земли до неба. Конница шла рядами, и на ветру трепетали белые и зеленые сотенные значки.

     Кошевой отложил в сторону подзорную трубу – смертельная вражеская лавина уже хорошо была видна невооруженным глазом.

     В сотне саженей от увала лава вдруг стала быстро раздваиваться, уходя крыльями в обход Гремучей и обнажая центральное - штурмовое ядро войска. Во главе войска скакал на рыжем жеребце сам паша – Кара-Мухамед. По сплошным металлическим нагрудникам, наклепанным на кольчуги, и острым шишакам шлемов, украшенным перьями белого павлина,  узнал Сирко сипаев, или улуфелей — конную гвардию султана. Она составлялась из числа ич-огланов – мальчиков, принудительно отобранных у родителей в чужих землях,  которых привозили в Стамбул и обращали в ислам, после чего они проходили военную подготовку при  дворце султана. Это были воины, для которых война была постоянным занятием, и кошевой, прекрасно зная боеспособность этого войска, трижды истово перекрестился…

     Сипаи принесли с собою тучу пыли, которая полностью скрыла долину перед балкой. Топот тысяч коней, шедших в едином, слитном строю, сотрясал землю. Стаи воронья, раздирая сжатый ужасом воздух громким граем, поднялись в вышину, уходя от удушающей пыльной тучи…

     Злобный волчий вой не остановил сипайских лошадей, приученных к опасности и твердой руке всадника. Остановил их первый же залп четырех десятков казацких пушек, ударивших практически в упор. Металлическая сечка стеганула по лошадиным мордам, по открытым лицам гвардейцев, сметая их на грешную, многострадальную землю Дикого Поля.

     Лошади смешались в кучи, оглашая степь громким ржанием и хрипами, закручиваясь в смертельную карусель. И в этот момент раздался второй залп…

     Сирко понял, что сейчас казаки будут менять позиции, поскольку сипаи – опытные и закаленные в боях воины быстро перегруппируются и постараются накрыть позиции гармашей ружейным боем и стрелами.

     А на подходе была уже капыкульская пехота -  азапы и секбаны, вооруженные мушкетами. Вот они-то и гнали перед собой ясырь, готовые под прикрытием живого щита поразить метким огнем мушкетов и пищалей казацких пушкарей

     И все же Волошанин успел дать еще два залпа прежде, чем начинать отход с позиций, спасая казацкие пушки. А место гармашей тут же заняли сотни пластунов Ивана Соломахи, Павла Кобыляцкого и Иосипа Нечая. Пластуны славились своим умением метко стрелять даже в полной темноте, поражая цель на звук, на малейший шорох. Пластунам Сирко поставил задачу выбить сотников и десятников, идущих в бой со своими значками и бунчуками, чтобы оставить татарское войско без управления. Для выполнения этой задачи каждому из стрелков было выделено по три мушкета и два помощника, чтобы быстро перезаряжать оружие. А стрелкам освободить руки только для того, чтобы поражать ворога.

     Прискакал джура от Трофима Волошанина и доложил, что куренной отвел пушки на запасные позиции, приготовленные заранее, и казаки сейчас устанавливают гарматы на новом месте.

     - Потери есть у Трофима? – спросил кошевой.

     - Есть, батьку! – джура понурил голову. – Двое казаков погибли и еще четверо ранены. Но ранены легко, - они даже не захотели уходить с позиций.

     - Та-ак, - протянул кошевой, - вот и первые потери. Ладно, сынку, возвращайся скорей к Трофиму и будь все время при нем. При малейшем изменении обстановки, скачи сразу ко мне с докладом.

     Не успела пыль осесть под копытами коня джуры, как появился второй.

     - Батьку, Петро Гук просит помощи! – крикнул джура, не сходя с коня. - На подходе к балке нарвался он на большой отряд ногаев. Казаки отбиваются изо всех сил, но очень много погибших и раненых. Сам Гук тоже ранен.

     - Передай Гуку, что подмоги не будет! – резко сказал атаман. – Нет у нас резервов для этого. Пускай прорывается в балку своими силами. Сейчас никто ему поможет. Кроме его самого!

     - Батьку! – услышал Сирко голос снизу, и воротился к лестнице, у которой стоял Трофим Груша и его команда мастеров волчьего воя.

     – Батьку, - крикнул Трофим, -  мы возвернулися от гармашей, и нас десять человек. Дозволь хотя б такими малыми силами помогнуть Гуку!

     - Что ж, - ответил кошевой, - догоняйте джуру. Но смотри, Трофим, понапрасну не рискуйте! Пробейте Гуку проход в ногайском войске и сразу возвращайтесь вместе с теми, кто выжил. Если Гук ранен серьезно, возьмешь командование на себя, Трофим. И прошу - выведи людей.

     «Гук сделал свое дело – связал боем ногайцев, не дав зайти в балку с фланга». – подумал кошевой и вернулся к своему походному стулу.

     Пыльный шлейф справа от Гремучей сказал ему о том, что Василь Сушняк уже вступил в бой с теми ногаями, что пошли в обход балки справа. Появление казаков было для них неожиданностью, и они несли потери, еще не дойдя до своей конечной цели.

     Сотни Гука и Сушняка даже ценой своей гибели играли на общую победу: наблюдая бой и справа и слева от себя, понеся жестокие потери от пушечного огня, лишившись командиров от меткого огня пластунов, сипаи и капыкульская пехота растерялись, затоптались на месте, не решаясь идти вперед.

     Кара-Мухамеда не было видно среди сипаев, видно его увели его телохранители в безопасное место. Но Сирко наблюдал, как перед сипаями скакал какой-то отчаянный наездник, размахивая бунчуком и, видимо, призывая продолжать движение в балку. Но вот он пошатнулся в седле и… грохнулся наземь, подняв тучу пыли… Кто-то из пластунов сразил его наповал.

     Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения сипаев, - они стали поворачивать коней.

     Теперь пришла пора действовать Суховею…

     Когда отходящие волны сипаев поравнялись с пехотой, казаки выкатили из безымянной балки десять фальконетов и поставили их на прямую наводку. Залп по левому флангу татарской конницы был губительным… Сотни коней, потерявших седоков, заметались по степи. Прежде чем сипаи перегруппировались и смогли атаковать позицию Суховея, казаки успели сделать еще порядка двадцати выстрелов, и быстро отошли в балку, бросив не нужные теперь орудия. А навстречу коннице поднялись лучники, и небо зачернело от стрел, пущенных в цель.

     Сделав свое дело, казаки ушли в балку и скоро были в Гремучей, а Суховей спешил к кошевому, чтобы получить новое задание…

     Татарское войско медленно откатывалось в степь, - первое сражение было выиграно казаками...

Продолжение следует -