Варежка

                Варежка.

                Хмурый короткий январский денёк. Низко нависшее свинцовое небо, без единого солнечного проблеска. Зато нет ни ветра, ни снегопада и относительно тепло: ночью и днём минус пять. Лыжи мягко, без скрипа и хруста скользят по рыхлому снегу, завалившему ледовый панцирь речки. С берегов свисают замёрзшие ветви тальника и ольхи, реже черёмухи. На ольхе множество мелких шишек. Урожайный год, надо собрать немного про запас, в народной медицине имеет применение.
                Сегодняшняя цель похода – обнаружить следы жизнедеятельности бобров.  То, что бобры на речке живут, знаю точно: летом и осенью видел неоднократно и взрослых и молодняк. Ранее ими были построены две плотины в черте посёлка. В позапрошлом году – повыше мостика с Коммунальной на улицу 8-е марта. Её частично разрушило весенним ледоходом, Бобры почему-то восстанавливать не стали, а построили в прошедшем году новую – ниже мостика на ключик. Её несколько раз разрушали люди. Трудолюбивые бобры сначала пытались восстановить, а потом плюнули. Сейчас живут в норах, поскольку обрывистых берегов предостаточно. Я решил проверить отрезок речки от железнодорожного моста до автомобильного. Снег неглубокий, идти легко, пока не наткнёшься на ствол рухнувшей поперёк русла ольхи Приходится снимать лыжи, перелезать через ствол, вновь одевать их и только тогда двигаться дальше. А вот и первая бобровая продушина! Полынья, размером 25х40 сантиметров, впритык к левому крутому берегу под нависшими ветвями ивы, ещё не застыла. Вокруг неё чётко видны следы перепончатых лап бобров. Бобров как минимум два, один несколько крупнее. Следы ведут на берег, где видна работа бобров: из снега торчат пенёчки срезанного ивняка. Ни одного обглоданного ствола или ветки. Всё, что срезано, утащено под лёд. Но пенёчков немного – значит, у бобров ещё много осенних запасов и они вылезли просто размяться в относительно тёплую ночь.
                Иду далее, и вдруг взгляд натыкается на грязно-белую варежку с оборванным кончиком пальца, висящую на кусте в метре надо льдом. Подхожу ближе и только сейчас догадываюсь, что это гнездо ремеза, самой маленькой и редкой у нас синички. Гнездо представляет собой толстостенный, закрытый со всех сторон мешочек свитый из растительного пуха тростника, рогоза, ивы и скреплённого шерстью и паутиной. С боку в верхнюю часть мешочка вплетена трубка из того же материала, которая является входом в гнездо. Издалека очень похоже на оброненную и зацепившуюся за куст варежку. В десятке метров выше по течению заметил ещё одно такое же гнездо, только верх его не был завершён, и отсутствовала трубка-вход. Больше, вплоть до автомобильного моста, кроме короткого следа норки, ничего интересного не встретилось, и я уже лесом вернулся домой.
                Весной, просматривая свои зимние записи, обнаружил описание этой вылазки. Захотелось вновь осмотреть место гнездования синички-ремеза. И не зря. Ниже по течению, в аналогичном месте, обнаружил два, начатых строительством гнезда. Наблюдать пришлось с противоположного берега, так как поблизости никакой возможности переправиться не было. Оба гнезда строила одна и та же птица! Одна! Она раздолбила своим тонким и острым клювом початок рогоза, выдёргивала из него пух и ловко вплетала в стенки будущего гнезда. Основой стенок служили три ветки ивы из одной развилки. Через день я продолжил наблюдение, благо до гнездовья было рукой подать – четверть часа ходьбы от дома.  Строительство продолжалось и опять одной птицей. У ремезов нет полового диморфизма, поэтому невозможно определить, самец это работает или самка. Через три дня я вновь заявился в гости. И вовремя. Одно гнездо было почти построено: не закрыт верх и нет входной трубки. На втором гнезде стены возведены на три четверти. Почему я написал, что появился вовремя? Да потому, что пока я разглядывал гнёзда, подлетела вторая птица. Она поочерёдно несколько раз осмотрела обе новостройки. Первая птица в это время перелетала с куста не куст, издавая негромкие, но чёткие трели. Так вот оно что! Птица, что строила гнёзда, а потом пела оказалась самцом. Самочка же прилетела принимать недостроенный объект. Некоторое время она посидела на ветке, как бы раздумывая, а затем взлетела на метёлку тростника, собрала с неё пух, перелетела на второе гнездо и начала вплетать пух в недостроенную стенку. Почему она выбрала именно это гнездо, а не почти достроенное? Cамец тут же подлетел к ней, возражать не стал, а принялся помогать.
                За работой и домашними заботами как то не нашёл время на дальнейшие наблюдения, но однажды уже в августе, находясь неподалёку, я вспомнил о ремезах. Прошлогодние гнёзда всё ещё висели на ветках. Не смогли ни сбросить ни ветры, ни снега, ни дожди. Они только потемнели и обвисли. Свежие гнёзда тоже были на месте. Я решил достать целое, хорошее гнездо для музея. Пришлось раздеваться и лезть в воду: с берега гнездо достать было невозможно. Срезал его вместе с куском ветки повыше развилки и доставил на берег. При переноске показалось, что в нём что-то перекатывается и потрескивает. Пришлось гнездо разобрать. На подстилке из мелких пёрышек лежали три, когда-то белых, а сейчас потемневших, малюсеньких яйца и скорлупа ещё от пяти. Яйца были явно засижены. С сожалением я опустил бывшее гнездо на землю. Какая здесь произошла трагедия нам уже не узнать.