Тайфун - Иосиф Орбели

   Так называется книга Ашота Арзуманяна - талантливого писателя - о человеке, оставившем глубокий след в науке, в жизни , в сердцах всех, кто его знал , кто у него учился. Имя этого Человека - Иосиф Абгарович Орбели.

   На Нюрнбергском процессе над военными преступниками по вызову советского обвинения выступил академик Иосиф Орбели. Он в упор смотрел на Геринга - автора плана уничтожения Ленинграда.

  - Скажите, пожалуйста, свидетель, какую должность вы занимаете?
  - Директор Государственного Эрмитажа.
  - Ваше учёное звание?
  - Действительный член Академии наук Советского Союза, действительный член Академии архитектуры Союза ССР, действительный член и президент Армянской академии наук, почётный член Иранской академии наук, член общества антикваров в Лондоне, член - консультант Американского института археологии и искусств.
  - Находились ли вы в Ленинграде в период немецкой блокады?
  - Находился.
  - Известно ли вам что - либо о разрушениях памятников культуры и искусства в Ленинграде?
  - Известно.
  - Можете ли вы изложить Суду известные вам факты?

   И прозвучала обличающая речь учёного о злодеяниях фашистов.
   Газета "Правда" в статье об этом дне судебного разбирательства писала:
  - Старый академик выступал на свидетельской трибуне, как прокурор.
   Орбели приводил только факты: называл число снарядов, выпущенных по Эрмитажу, число бомб, сброшенных на Эрмитаж, о снаряде, ранившем гранитное тело одного из атлантов Эрмитажа, о снарядах, рвавшихся в залах музея, о фугасной бомбе, которая погубила в здании музея в Соляном переулке уникальные экспонаты. Затем учёный перечислил пострадавшие от артиллерийских обстрелов и авиационных бомб памятники Ленинграда, о руинах Петергофа, Пушкина и Павловска.

   Говоря об Эрмитаже Иосиф Абгарович подчеркнул, что преднамеренность обстрела  очевидна, т.к. повреждения причинены не случайным артиллерийским налётом, а при последовательных и методических обстрелах города.

   Адвокаты попытались оспорить показания свидетеля и задали вопрос:
  - Достаточно ли велики познания свидетеля в артиллерии, чтобы он мог судить о преднамеренности этих обстрелов?
  - Я никогда не был артиллеристом. Но в Эрмитаж попало 30 снарядов, а в распоженный рядом мост всего один, и я могу с уверенностью сказать о том, куда целил фашизм. В этих пределах  - я артиллерист!

... В первый день войны по радио выступил академик Орбели с гневной речью, в которой сказал:
  - Самый омерзительный, гнусный и смрадный из всех зверей - гиена, сочетающая в себе кровожадность, ненасытность и вероломство - зверь, которого гнушается всё живое. Таков и фашизм, ненасытный в жажде захвата, не знающий пределов в своём предательстве  вероломстве.
   Гиена любит разрывать могилы, - сегодня гиена фашизма стала рыть себе могилу.
   Двух дней не вытерпел Гитлер, чтобы начать повторение опыта Наполеона. За два дня до годовщины перехода "великой армии" Наполеона через Неман он нарушил советские  рубежи, ускорив наступление конца своего зверства и крушения своей силы....

   Начавшаяся сегодня вторая Отечественная война покажет Гитлеру, и воплотившемуся в нём мировому фашизму, как неизбежно крушение всякой попытки посягнуть на священную землю советского народа.

   Вторая Отечественная война вновь покажет миру чудеса доблести и верности долгу, покажет, что живы суворовские чудо - богатыри, кутузовские герои, и что несокрушима сила этих богатырей, идущих в бой за Родину...

...  Орбели прекрасно понимал, что необходимо спасти сокровища Эрмитажа и сознавал свою личную ответственность. Утром 22 июня все работники Эрмитажа были вызваны на работу. Орбели сказал им, что на Родину надвинулась гроза и необходимо спасти сокровища.  Все работники - научные сотрудники, охрана, технические служащие, чернорабочие -  работали сутками, тратя на отдых и еду не более часа. Они  уже в первые дни освободили верхние этажи от всего ценного, снесли в нижние этажи, где шла работа по упаковке.

   На помощь пришли сотни людей, которым были дороги искусство и культура, которые любили Эрмитаж. Это были художники и живописцы, скульпторы и педагоги,  работники научных учреждений, готовые выполнять самую чёрную работу.

   Ночью тяжёлые ящики  с картинами и скульптурами, с художественной мебелью и изделиями из металла переносили, и тут на помощь приходили люди  в красноармейской форме и моряки, которые считали Эрмитаж своим домом и не могли остаться в стороне. По первому зову ежедневно  приходили до 400 курсантов и моряков.

   Сотни тысяч экспонатов Эрмитажа были упакованы и доставлены к погрузочным площадкам раньше намеченного времени. С особой гордостью несли юноши - моряки громадную серебряную гробницу Александра Невского.

   Первого июля  далеко на восток ушёл первый эшелон сокровищ Эрмитажа. Эшелон состоял из 27 больших пульмановских вагонов.

   Вторая партия сокровищ была вывезена 20 июля 1941 года в 25 вагонах. Вагоны сопровождали  сотрудники Эрмитажа и охрана в места, отведённые правительством.

   Орбели настаивал, чтобы сотрудники тоже выехали в безопасные места, но люди отказывались: никто не хотел расставаться с родным городом. Тогда Орбели предложил  им переселиться в Эрмитаж и Зимний дворец, где они смогут  в любой момент охранять здание от налётов и бесчисленных зажигательных бомб. Все с готовностью согласились.

   И началась в Эрмитаже новая жизнь. Блокада, налёты, артиллерийские обстрелы. Мужчины и женщины - с одинаковой  отдачей несли службу по противовоздушной обороне. А силы слабели, т.к. не было еды, надо было экономить электричество, топливо, окна были повреждены, и холод врывался в помещение...

   Стали редеть ряды работников Эрмитажа: молодые были на фронте, а остальных не щадили холод, нехватка еды и мрак.
   Но как заботились о живых! Когда не было света,  с военного корабля, стоящего недалеко от Эрмитажа, побежали провода и в музее появился свет. Не хватает сил, чтобы привести в порядок территорию перед Эрмитажем, и снова приходят моряки и выполняют всю работу, уговорив сотрудников  уйти погреться...

   По просьбе Совинформбюро в конце сентября 1943 года Орбели написал статью, которая появилась на страницах многих зарубежных газет. В статье, в частности, говориться о состоявшемся 23 августа в Тбилиси антифашистского митинга народов Закавказья. Орбели пишет:
  - Свободолюбивые сыны Кавказа дал клятву бороться с гитлеровскими бандитами, заклятыми врагами Азербайджана, Грузии и Армении, до полного их уничтожения.

   На том митинге Орбели обратился к собравшимся:
  - Братья кавказцы! Над родным Кавказом, над всеми его народами грозная опасность - лишиться свободы, стать рабами, увидеть разрушение наших очагов, увидеть поношение и гибель наших жён и сестёр, видеть, как будут звери терзать наших матерей и малых детей.
   До наших гор докатились полчища Гитлера.
   Братья кавказцы, издревле наши предки, желая заключить самый крепкий, всё пронизывающий, навеки нерушимый союз, желая возложить на себя узы самого священного братства и побратимства - смешивали несколько капель своей крови с кровью названного брата в священной чаше побратимства, и эти узы были действительно нерушимы....

   Но никто из наших предков никогда не знал, не имел и даже не мог бы себе представить бОльших оснований для мести, чем те, которые даны нам всем, сынам священной советской Родины, полчищами Гитлера, пришедшими рвать и терзать грудь нашей великой Матери - Родины, истязать и осквернять честь наших жён, сестёр, убивать и пытать даже малых детей.

   Родные мои, сыны Кавказа, воины Красной Армии! В наших руках железо и сталь, и огонь данного вам Родиной оружия. Бейте же врага железом и сталью, давите его, в землю втирайте его тело и кровь, жгите врага огнём.

   Пусть не скажут, что у сынов Кавказа ослабли руки: перед лицом увенчанных сединой родных Кавказских гор задушите гитлеровских гиен, несущих могильный смрад, на допустите их в наши цветущие долины, не допустите их к светлым и звонким потокам, бегущих с кристально чистых снеговых вершин, переломите их хребет на равнине, у подножия гор!...

   И пусть никто никогда не сможет сказать что сыны Кавказа в великой борьбе за счастье Родины, за счастье всего человечества посрамили своих доблестных предков, омрачили и заставили покраснеть белоснежные вершины Эльбруса, Ужбы, Казбека, Арарата...

   Возьмите же победу в свои руки, и Родина вечно будет славить ваши имена, как славит имена наших великих предков!

 ...Вспоминая блокадный Ленинград, писатель раскрывает благородный образ стойкого советского учёного, пренебрегавшего смертью. Когда уже в конце декабря 1944 года у Орбели,  сидящего в холодном кабинете, он спросил, о чём думал учёный в блокадном Ленинграде, тот ответил:
  - О многом... О возможности  лучшего обеспечения целостности многих тысяч замечательных памятников искусства.... Тревожила мысль, хороши ли условия и обстановка хранения вывезенных сокровищ. Волновала забота о небольшом коллективе товарищей, которые поехали с экспонатами... Бывало, уносился в детство... Виделась родная с детства вершина Масиса, лежащая у его подножья Араратская равнина, щедро напоённая армянской кровью... Улицы Еревана и загорелые личики бегающих по этим улицам армянских детей...

... Осенью 1941 года правительство предложило командованию Северо - Западного фронта и руководству ленинградской парторганизации обеспечить вылет из блокадного города на "Большую землю" крупных деятелей науки и культуры, так называемый "Золотой фонд". Ответственным за выполнение был назначен заместитель главнокомандующего Северо - Западным фронтом адмирал Исаков.

   Исаков позвонил Орбели и сказал, что тот должен немедленно выехать из города. Орбели ответил, что ответ даст при личной встрече. Учёный решил, что покинуть Ленинград должен  один из его учителей, академик Коковцев, крупнейший русский  семитолог. Он поговорил с ним, но Коковцев отказался. Орбели пытался его уговорить -  всё было напрасно. Коковцев сказал, что большую часть жизни прожил в Ленинграде и "переживать его не собирается."

   В день, когда Орбели должен был встретиться с Исаковым, ему позвонил главный хирург Военно - Морского флота Джанелидзе, с которым академик был в добрых отношениях. Списки "Золотого фонда" начинались именно с Джанелидзе. Джанелидзе тоже не собирался оставлять город. Он пришёл к Исакову и сказал:
  - Товарищ адмирал, вы изучали историю Крымской войны, и я убеждён, что в своих лекциях в Морской академии вы ссылались на поучительные прецеденты обороны Севастополя. Вам известно поведение Николая Ивановича Пирогова... Позвольте напомнить, что  что ему пришлось затратить нечеловеческие усилия, чтобы пробить брешь в стене косности и бюрократизма, пока он добился разрешения и выехал в осаждённый Севастополь. Он преодолевал страшное бездорожье, боролся с ужасными беспорядками, допущенными в снабжении, питании и организации эвакопунктов.

   Какую картину мы видим теперь?  Главный хирург, его ассистенты и молодые выпускники уже находятся в осаждённом городе и на морской базе. Количество раненных увеличивается с каждым днём... Как и перед Пироговым, перед нами стоит задача не только помощи раненым и скорейшего возвращения их в строй, но и изучения особенностей военно -  полевой хирургии в современных условиях... Задача испытания новых методов и средств... Задача эвакуации раненых... И вы предлагаете мне выехать из Ленинграда именно в этих условиях?! Куда?... Очевидно, в безопасное место! Никуда из Ленинграда я не поеду!

   Быстро повернувшись он вылетел из кабинета.
   
   Исаков обратился к присутствующим при разговоре офицерам:
  - Срочно вызывайте следующего! Относительно профессора Джанелидзе доложить в Москву... Пусть они сами его уговаривают...
   А относительно Орбели он сказал своему помощнику:
  - Избавь меня от Орбели. Скандал с ним может стать глобальным.

   Так Орбели остался в Блокадном Ленинграде.
   22 декабря 1941 года . Морозный вечер. В огромном здании временно разместился стрелковый запасной полк. Нет воды, нет света, только на столах писарей мерцают коптилки. В этот день был выпускной вечер младших командиров, только что закончивших курс боевой подготовки. После вечера все должны были отправиться на фронт. На вечер приехали научные сотрудники Эрмитажа во главе с Орбели. Они привезли  подарки - два килограмма свечей. На сцене зажгли тоненькие церковные свечи. Люди сидели тихо - говорил Орбели. Он с болью рассказывал, что творят фашисты на нашей земле: об уничтоженных фонтанах Петергофа- "Большой Самсон" распилен и вывезен в Германию, выломаны янтарные стены в Екатерининском дворце. Сгорел дворец Монплезир, вырублены вековые парки в Пушкине, Павловске. Древний Новгород , Псков лежат в развалинах....

   Идя сегодня на фронт, помните,что вы призваны защитить город Ленина, очаг мировой культуры от немецкого изверга, задумавшего задушить нас. Пусть ведёт вас в этот бой мысль о неслыханных злодеяниях, творимых им под Ленинградом, пусть вас не покидает мысль о том, что в ваших руках судьба тысяч женщин, детей, стариков Ленинграда, которых вы должны спасти.

   Мы, ленинградцы, должны всё перенести - и холод, и голод - во имя великой  цели. Родина не оставит нас, она благословила нас на подвиг, она согреет на своим дыханием.

   Так говорил учёный. А через два часа молодые воины ушли в тёмную декабрьскую ночь...

   Ещё один эпизод, дополняющий образ Иосифа Абгаровича. Наш известный писатель Николай Тихонов до начала ВОВ начал подготовку к празднованию юбилея Низами. Но началась война. Глубокой осенью 1941 года фашисты усиленно бомбили Ленинград. Штаб фронта  размещался в Смольном, который подвергался особенно упорным обстрелам. При обстреле все уходили в помещение - целый подземный город, где были  всё сделано для работы писателей. В упомянутый день пришёл сюда Орбели, нашёл Тихонова и сказал:
  - Вы, конечно, не забыли, что приближается юбилей великого азербайджанского поэта Низами?
  - Дорогой Иосиф Абгарович! Вы видите, что делается вокруг. В таких условиях юбилей будет выглядеть не очень торжественно...
  - Юбилей должен состояться в Ленинграде! Вы подумайте - вся страна будет отмечать юбилей Низами, а Ленинград не сможет. Этого быть не может! Чтобы фашисты сказали, что они сорвали нам юбилей! Мы должны провести его во что бы то ни стало!

   Тихонов пытался что - то возразить, но Орбели сказал, что он всё обдумал. Юбилей состоится в  одном из малых залов Эрмитажа. Он берётся устроить небольшую выставку. Вступительное слово будет говорить Тихонов.
  - А докладчиков достанете вы,-  сказал Орбели.
  - Как мы?, - растерялся Тихонов.
  -  Они в окопах. Недалеко. Где - то около Колпина или Пулково. Их всего двое. Они востоковеды. Вечером они вернутся в окопы.

   Орбели назвал имена учёных. Тихонов сказал:
  - Хорошо, но остаётся самое главное. Вы собираете человек 200. Это лучшие представители учёного мира, интеллигенции. А вы видите, что делается! А как бомба попадёт в Эрмитаж? Кто будет отвечать за то, что может случиться?
  - Я! - воскликнул Орбели. - Я уже всё предвидел. Во - первых, посмотрите на час, в какой начинается собрание. Это час перерыва между налётами. Немцы очень аккуратны, это психическое воздействие, конечно. Это нарочно! Я уже справлялся в штабе. Наше собрание кончится ровно за 10 минут до начала налёта.
  - А если они начнут раньше?
  - Если они начнут раньше, не первая же бомба попадёт в Эрмитаж. А если вторая, то я всех успею провести быстрым ходом в бомбоубежище. Поймите, что юбилей Низами должен состояться в Ленинграде! Позор нам всем будет, что а Москве, в Баку, во всём Советском Союзе он будет отмечен, а мы не отметим. Скажут, что мы так растерялись,  так напуганы бомбёжками, что забыли о своём долге.

   Короче говоря, вечер состоялся. Закончился он ровно за 10 минут до начала налёта.
   Прошло несколько дней и Тихонов столкнулся с Орбели в Смольном. Академик заговорил о том, как они блестяще отметили юбилей Низами. Тихонов перебил его:
  - Дорогой Иосиф Абгарович, должен поставить вас в известность, что ни в Москве, ни в Баку, нигде в Советском Союзе никто  юбилея не проводил. Он отложен. И только Ленинград отметил юбилей торжественным собранием! Что вы скажете?
  - Я скажу, что это прекрасно!Прекрасно, что именно в осаждённом Ленинграде мы провели юбилей Низами, мы обязаны были это сделать, чтобы весь Советский Союз узнал - жив Ленинград!

   Не сумели фашисты со своей трёхсоттысячной армией уничтожить Ленинград! Ни  холод, ни голод, ни непрерывные бомбёжки , ни артиллерийские обстрелы не помогли! Не могли они понять, что непобедимы люди, способные в пекле пожарищ, в тисках голода и смерти проводить юбилеи.