Родительский день

Солнечный тёплый весенний денёк. Радоница, родительский день.
Городское кладбище. За оградой кладбища идёт бойкая торговля. Торгуют цветами, живыми и искусственными, венками и корзинами, прочими атрибутами поминания усопших. На кладбище толпы народа, вереницы автомобилей.
Возле главного входа, там, где сияет золотыми куполами часовня святого Даниила, утешителя скорбящих, у узких ворот, в которые может проехать только одна машина в ту или иную сторону, собралась немалая пробка. Навстречу автомобилям, въезжающим от городской магистрали, на выезд из кладбища тянутся машины и по главной аллее, и по боковым проездам. Тут же во всех направлениях снуют пешеходы всех возрастов: от грудничков на колясках до глубоких, едва передвигающих ноги, стариков.
Среди вереницы выезжающих машин, с черепашьей скоростью, движется ничем не примечательный серенький «Москвич». За ним, в считанных сантиметрах от заднего бампера, пристроился серебристый «Мерседес». Видно, что не новый, на «бэушных» японских шинах, без одной фары, но МЕРСЕДЕС. Очередь на выезд тянется медленно, солнце припекает уже вполне по-летнему. Но вот и асфальтированная площадка перед воротами.
Водитель «Москвича» сегодня настроен как-то слишком миролюбиво. Он не сигналит другим водителям, пытающимся вклиниться сбоку, пропускает встречных, поворачивающих на второстепенные проезды, не слепит фарами пешеходов. Пропускает буквально всех! А это немало раздражает водителя «Мерседеса», явно спешащего по своим неотложным делам. Он несколько раз сигналит неповоротливому «Москвичу», а во время очередной остановки решительно выходит из своего «седана». Немолодой, коренастый, с заметной сединой в коротко стриженых волосах, с выражением собственной важности на одутловатом лице, с массивной золотой цепью на шее – память о бурных девяностых, невежливо стучит короткими пальцами в боковое стекло «Москвича».
- Ты чё, ботан? Ты ещё не настоялся? Какого … ты всяких … пропускаешь?
Набежавшее облачко погасило блеск купола часовни. Пешеходы стали обходить стороной место назревавшего конфликта. Старушка в чёрном платке, с искусственными цветочками в потрёпанной сумке, перекрестилась меленько: «- Свят, свят!». На заднем сидении отечественного авто испуганно сжались две пожилые женщины.
Водитель «Москвича», мужчина – ровесник своего оппонента, мельком взглянул в боковое стекло и отвернулся. Что он мог сказать? Какими краткими словами можно зрелого человека научить жизни? Объяснить, что надо уважать живых людей, даже если они совершают ошибки. Надо уважать и покой мёртвых, к которым ты приехал. Пусть даже ты приехал сюда не по зову сердца, а «как все», в дань моде, отметиться.
Впереди, в очереди автомобилей обозначился просвет. «Москвич» тронулся, и выкатился сквозь узость ворот. За ним проехали ещё две машины, обогнув стоящий «мерин». Немного проехав вперёд, «Москвич» остановился у правой бровки, у прилавка с венками и букетами. Не всех дорогих покойников ещё навестили в этот день его пассажиры. «Мерс», вырвавшийся наконец на волю, распугав пешеходов коротким злым рыком, рванулся влево. На жёлтый свет светофора он вылетел на магистраль и умчался восвояси. Да будет гладкой его дорога!
Но каждой дороге когда-то приходит конец. И водитель «Мерседеса» рано или поздно вернётся на кладбище. Вернётся не в салоне «крутой тачки», а как все люди, обряженный для встречи с вечным покоем. Дай Бог. Чтобы никто не сказал со злобой в сторону траурного кортежа:
- Ну, блин, еле тащатся! Только дорогу занимают. Пропускай их!…
Люди, будьте людьми. С чистым сердцем скорбите об умерших, уважайте их покой. И берегите живых. Люди, будьте добрее друг к другу. Жизнь так коротка!