Король Генрих Восьмой, 1-2

АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ВТОРАЯ

 Дворец. Зал государственно совета.
(Под звуки фанфар входят  король, опираясь на плечо  кардинала, дворянство, сэр Томас Ловель. Кардинал присаживается справа у королевских ног.)

КОРОЛЬ:
Волнительно сегодня сердце бьётся,
В порыве благодарном отдаётся
Тому, кто подлый заговор раскрыл,
И жизнь монарху ныне сохранил.
Дворецкого велите пригласить,
Хочу его я лично допросить.
И пусть оценят общество и пэры
Измены омерзительной примеры.

(Шум за сценой. Голос привратника: «Дорогу королеве!»  Входит королева Кэтрин в сопровождении герцога Норфолка и герцога Суффолка. Королева преклоняет колена. Король поднимает её и целует, усаживает рядом.)

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Позвольте всё же преклонить колена.
Пришла просить. Здесь милости арена.

КОРОЛЬ:
Вставай!
Вставай!
И сядь со мною  рядом.
Тебе и всем давно понять бы надо,
Что доля власти у тебя в руках,
Я – берег твой, а ты – моя река.
Пока держу ладони-берега,
Тебя готов всегда оберегать.
Когда захочешь берега размыть,
Тогда покою нашему не быть.

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Любя себя, не забывайте чести,
Любовь и долг всегда сильнее вместе.
Прошение и просто, и велико:
Не закрывайтесь от сограждан кликой.

КОРОЛЬ:
Сконфужен я и чувствую неловко.
Довольно интересная трактовка.

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Сограждане без счёта бьют челом,
Достойные и родом, и умом,
Что их теснят без совести и меры,
И есть тому в Британии примеры.
Ведь ныне, благодати вопреки,
Поборы стали слишком велики.
От обвинений мы пока далёки,
Но кардиналу – главные упрёки.
Народ судачит вовсе не о нём,
А связывает беды с королём.
И это в деле ставлю главным пунктом,
А это, мой король, чревато бунтом.

НОРФОЛК:
В народных массах бунт уже созрел:
Ведь многие сегодня не удел.
Ремесленник налогами задушен,
А цех его безденежьем разрушен.
Но голод, как вы знаете – не тётка,
Берутся и за вилы, и за плётку.

КОРОЛЬ:
О, помогите, небо, мне и боги!
Какие и откуда вдруг налоги?
Клянут меня здесь с вами, кардинал!
Что за налоги?
Почему не знал?


УОЛСИ:
Я в ногу с вами и с Британией шагаю,
Иных я помыслов не ведаю, не знаю.

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Мудрёно, кардинал, вы говорите,
Ещё мудрёнее повинности творите,
Которые умом нельзя понять,
Но чтобы живу быть, их надо сдать.
Коль хочешь сохранить себе хребет,
Плати налоги, и беги от бед.
Не вы ли, кардинал, отец налога?
Коль клевета – ищите спас у Бога.

КОРОЛЬ:
Что за поборы,
Порождают споры?

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Я время государя отнимаю,
Но он меня простит, я это знаю.
Народ наш не способен осознать,
Как можно шесть частей конфисковать
От общего хозяйства и доходов
На якобы во Францию походы.
Такое действо бурю вызывает,
Любовь народа к власти охлаждает.
Где на монарха господу молились,
Там в государе просто усомнились.
Признанием, надеюсь, не обижу:
Ведь я важней беды сейчас не вижу.

КОРОЛЬ:
Такая весть мне равнозначна боли,
Всё это против нашей царской воли.

УОЛСИ:
Мой голос был в составе остальных,
Где судей хор звенел в речах стальных.
Случаются, мой сир, такие вещи:
Меня, не зная, на меня клевещут.
А объяснения вульгарны и просты:
Рвёт добродетель терния кусты.
В преддверии великих достижений
Нам не резон бояться осложнений.
Мы в море бед, и не страшны акулы,
Где хищницам гарпун нацелен в скулы.
Невежество, порой, не знает меры,
Тому всегда встречаются примеры:
Творим добро, –  его  рабы не чтут,
А за худое – гимны и салют.
Когда бы мы насмешек опасались,
Мы б нищими, мой государь, остались.
И. обсуждая эти сплетни всуе,
Вросли б ногами в землю, как статуи.

КОРОЛЬ:
Где осмысленью дело подлежит,
Ему мятеж народный не грозит.
И не взимался нами и соседом
Такой налог, он совести неведом.
Шестая часть от целого как смерть,
Её народу ныне не стерпеть.
Когда сдирают с дерева кору,
Хоть корни целы – ветви отомрут.
Народ закону должен потакать,
А право – нашим людям выживать.
Амнистию восставшим обещаю.
Скажите, кардинал, я их прощаю.

УОЛСИ (напутствует секретаря):
О милости монарха сообщите,
По весям весть благую разнесите.
Народ меня не любит за поборы,
А потому прощение нам вопру.
Не кто-нибудь, внушай народу – я
Налог изъять заставил короля.
Иных вам не даю я предписаний,
Работайте и ждите указаний.

(Секретарь уходит.)

(Входит дворецкий Бакингема.)

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Мне жаль, что славный герцог Бакингем
Вам якобы означил круг проблем.

КОРОЛЬ:
Не только мне он досадил, а многим.
А потому судить я буду строго.
Оратор он, наук познал немало,
Учёности ему всегда хватало.
Когда ж порок и знания слились,
Они во власть геенны отдались.
Так с Бакингемом в жизни и случилось.
Беда нежданная на герцога свалилась.
Изъян с учёностью грехи преумножают,
Чудовищностью действа поражают.
В речах его становится всё сказкой,
Он ад и смерть, малюет белой краской.
Вот человек, кто прикоснулся к аду,
Его послушать, королева, надо.
Расскажет он, что трудно рассказать,
Докажет то, что трудно отрицать.

УОЛСИ:
О Бакингеме правду расскажи.
Побойся бога, не поддайся лжи.

КОРОЛЬ:
Свободно говори пред государем.
Мы благосклонность вам свою подарим.

ДВОРЕЦКИЙ:
Не уставал он каждый день твердить,
Коль государь прикажет долго жить,
Нам не оставив отпрыска на трон,
Пробел на царствие заполнит только он.
О том Абергэвенни говорил,
А кардинала всякий раз корил.

УОЛСИ:
Прошу отметить важность показаний:
Враждебность, низость мерзких притязаний.
Он болтовнёй изменнической своей
И вас хулил, и близких вам друзей.

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Служителю господню не пристало
Вельможу ранить хлёсткими устами.

КОРОЛЬ:
Прошу конкретизировать рассказ,
Как недруг мнил венчаться после нас?

ДВОРЕЦКИЙ:
Какой-то Хопкинс дал ему намёк,
Коль верить слухам – он почти пророк.

КОРОЛЬ:
Кто Хопкинс, опиши мне в двух словах?

ДВОРЕЦКИЙ:
Картезианский, государь, монах.
В абсурд поверить герцога заставил,
Без устали его на царство славил.

КОРОЛЬ:
Откуда знаешь то, что говоришь?

ДВОРЕЦКИЙ:
До вашего отбытия в Париж
Хозяин мой во время службы в храме
Спросил меня меж прочими делами,
Что лондонцы о Франции судачат,
И что в Париж поездка ваша значит?
Сказал я, что французы вероломны,
И риски в данном случае огромны.
Он намекнул, коль это совершится,
Монаха предсказанье подтвердится.
Его духовник истину лишь знал,
Но исповедь он втайне содержал.
Любая тайна тайною не будет,
Один господь нас за язык осудит.
А тайна незатейливо проста,
Прочитанная с душеньки-листа:
«Весть на четыре света стороны –
Быть Бакингему во главе страны».

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
У герцога дворецким вы служили,
Крестьяне вас за грубость невзлюбили.
Кто благородство очернить посмеет,
Быть благородным шансов не имеет.

КОРОЛЬ:
Чтоб суть допроса подытожить,
Позволь, миледи, суд продолжить.

ДВОРЕЦКИЙ:
На сердце руку я кладу:
Твердил ему я, как в бреду,
Дрожащим голосом, в слезах,
Что заблуждается монах,
А, кроме прочего, итог
Ужасен будет, видит Бог.
На это он мне отвечал:
«Не вижу я свою печаль!»
К тому же он и сразу
Ещё добавил фразу:
«Когда б ни выжил наш король,
Была б моя иная роль,
И уж, конечно, кардинал,
Башку давно бы потерял!»

КОРОЛЬ:
Какой, однако, он нахал!
А что ещё ты услыхал?

ДВОРЕЦКИЙ:
И кое-что иное.

КОРОЛЬ:
Надеюсь, не дрянное?

ДВОРЕЦКИЙ:
Недавно в Гринвиче вы были
И там за Бломера журили…

КОРОЛЬ:
Припоминаю что-то
Про служку-обормота,
Который у меня служил,
А верным Бакингему был.
И что ж потом случилось.

ДВОРЕЦКИЙ:
Такое и не снилось!
«Когда бы в Тауэр, - сказал, - меня сослали,
Я б сделал так, как предки завещали:
Свиданья б с государем попросил,
И свой кинжал бы  в грудь ему вонзил».

КОРОЛЬ:
Какой предатель!

УОЛСИ:
В тюрьме он, королева, кстати.
Как можно быть тому на воле,
Кто королю неверен боле?

КОРОЛЕВА КЭТРИН:
Лишь небо суд над всем вершит.
Господь рассудит и решит.

КОРОЛЬ:
Ты что-то нам недосказал?
Так поспеши, чтоб свет узнал.

ДВОРЕЦКИЙ:
Когда о предках говорил,
К ножу он руку приложил,
Вторую к сердцу прижимал,
И будто клятву повторял:
«Я превзойду теперь отца:
Дождусь венца, а не конца!»

КОРОЛЬ:
Такое ныне невозможно:
Когда он – меч,
А мы – лишь ножны.
Немедля узника судить!
Коль виноват – велеть казнить,
Коль суд статью ему найдёт,
Где до пощады  снизойдет,
То и причин имея тыщи,
Во мне он милости не сыщет.
Ведь я – судья, а не заступник,
Любой предатель – есть преступник.

 (Уходят.)