Самоуправство

Это был день хлопанья входных дверей и беготни по лестницам. Сидя в большой комнате, Светка прекрасно слышала, как суетится растревоженный подъезд. Много раз она вздыхала и топталась на цыпочках между кухней и коридором, ведь выйти нельзя – мать строго-настрого запретила ей даже подходить к двери. Отец спал на диване и ничего не слышал, ему хоть атомную бомбу взорви под ухом, он даже не пошевелится.
Перевалило за полдень – длинные стрелки на фасонистых часах наклонились вправо. Тени от предметов стали сочными, а воздух накалился и потек по квартире тяжело и медленно, как мед с деревянной ложки. Снаружи покачивали листьями тополя, и горячие квадраты солнца на полу недовольно колыхались. Негромко бормотало радио, да чокнутая муха-бомбардировщица носилась по квартире. Вжжжжжж... вжжжжж....
Светка бродила по комнатам туда-сюда, ей хотелось пойти на улицу, но отец спал, и спросить было не у кого. Но сейчас там все равно никого нет, а болтаться одной и дома можно. В конце концов, ей надоело мерить шагами линолеум, и она стала смотреть в окно, выглядывая знакомый силуэт возле девятиэтажки. Если мать придет с сумками, значит, зайчик сегодня что-то послал. Ну, или белочка. Хотя зайчик посылал чаще.
Часа в четыре отец проснулся и включил телевизор - квартира наполнилась звуками. Томная летняя теплынь лилась через открытые форточки, и по-прежнему хлопали, хлопали, хлопали двери.
- Что там у них? Революция?

Мать пришла с работы, но не поднималась – долго разговаривала у подъезда с соседкой бабой Ирой. Светка смотрела в окно на кухне, пока фигура матери не исчезла под козырьком, а потом побежала к двери – встречать первой, пока отец не успел подняться с дивана.
Но мать сегодня была не в духе. Кинув в прихожей сумки, она с наслаждением сняла туфли, и даже не посмотрела в Светкину сторону, коротко сказав отцу:
- Акимовна померла...
Померла-таки, ведьма!

Из-за шкафа достали большую полированную доску, которую отец вообще-то хранил на какие-то свои поделки, но вместо этого она исправно служила местным покойникам. Стоило кому-то умереть, как в дверь стучались:
- Надежда, одолжи доску!
И мать давала – а куда деваться, нельзя же не помочь соседям? Доска была хорошая, в человеческий рост, любому покойнику на ней лежать сподручно. Вот и для Акимовны отец достал ее и отнес на второй этаж, а мать, вместе с соседками, допоздна возилась в квартире умершей. Родственников у покойной не было, рассчитывать не на кого.
Светка старалась не попадаться взрослым под ноги, но отчаянно тянула шею, в надежде услышать какие-нибудь подробности. Но узнала только, что мужики дверь ломали, и хоронить Акимовну будет Собес. Кто такой Собес? Светка никогда о нем не слышала, наверное, какой-то дальний родственник. Родители бегали туда-сюда, дверь хлопала, и телевизор заунывно бормотал, убаюкивая лучше любой колыбельной. Было так тепло и приятно свернуться калачиком в углу дивана и смежить веки, разглядывая сумерки сквозь опущенные ресницы.

Проснулась Светка как от толчка, и поняла, что дома никого нет. Темнота и духота окружали ее мягкой ватой, приглушая посторонние звуки. За окном нервно мигали фонари, и шуршали вдалеке автомобильные шины. Где же отец с матерью? Она встала с дивана и подошла к двери – щель шириной в ладонь оставила на полу длинный отблеск света. Дверь открыта... Светка постояла, и, немного робея, толкнула ее пальцами.
Было совсем тихо, только желтая лампочка потрескивала на третьем этаже. Осторожно ступая в маминых тапочках, стараясь не потерять их на ступеньках, Светка спустилась вниз. Все двери были закрыты, и совершенно непонятно, куда подевались и соседи и родители. Она шла и шла, пока не дошла до второго этажа, но никого так и не встретила.
Квартира Акимовны стояла открытая, свежие сколы на закрашенном косяке зияли как царапины на коленках, и нарочно лезли в глаза. Мужики дверь ломали... Надо же, и не закрыли квартиру, а вдруг воры придут и что-нибудь утащат?  Впрочем, Акимовне теперь это все равно.
И тут внизу хлопнула подъездная дверь. Нагретый воздух прокатился волной, поднажал и распахнул дверь проклятой квартиры. Светка от страха вдохнула  до самых пяток и позабыла выдохнуть, – так и стояла, надувшись пузырем, пока не застучали снизу тяжелые, чужие шаги.
Воры! Не иначе как воры! Вот сейчас ее поймают здесь, увидят, и... бежать-то некуда! Едва не теряя тапки, Светка поспешно заскочила внутрь, прикрыла за собой дверь и только тут сообразила, что попала в квартиру ведьмы Акимовны.
Вокруг нее было темно, пахло старыми тряпками, мочой и еще какой-то скверностью. Узенький загаженный коридор упирался в застекленную дверь, за которой тускло горел торшер. Слева был проход на кухню, а справа громоздились на вешалке старые пальто. А если Акимовна здесь и ее увидит? Ой, она же умерла... Мамочки, она же умерла! Она где-то здесь, мертвая, страшная, с синими руками – ждет, чтобы задушить ее!
Светка сглотнула комок. Дышалось тяжело и быстро-быстро, а ноги стали ватными и приросли к полу. Акимовна всегда ненавидела детей, она вообще всех ненавидела, и теперь уж не упустит случая отомстить за тот самый раз… 
Это было весной: Светка стояла с матерью в очереди за молоком, и вдруг заметила Акимовну. Старая ведьма переваливалась с ноги на ногу, пыталась пристроиться без очереди, но люди были злы и непременно ее выпихивали. Она ругалась и снова лезла в очередь, пока не разразился настоящий скандал. Все орали, бранились так, что стены в магазине звенели, и внезапно Светку осенило. Вдохновленная свыше, она приподнялась на цыпочки и звонко пискнула: «Дура!»
И тут все замолчали. Бывают такие моменты, когда среди всеобщего шума внезапно наступает тишина – и Светке, как всегда, повезло. Каждый человек в очереди повернулся и уставился на нее, а она обомлела и постаралась спрятаться за спину матери. Но не тут-то было – мать резким движением выставила ее на середину магазина, пусть, мол, все тебя видят, будешь знать, как со старшими разговаривать. И понеслось! Очередь с восторгом переключилась на то, какие ужасные сейчас пошли дети, и совершенно позабыла про Акимовну. Но Светка с тех пор каждый день вспоминала ее лицо, когда она обернулась и посмотрела на нее веще-зловеще: погоди, ягодка, еще не вечер.
И вот обещанный вечер наступил. За спиной были воры, а впереди – мертвая мстительная старуха. Сердце ужасно колотилось: ТУК-тук, ТУК-тук… или нет, это в пустом подъезде тяжело отдавалась чья-то поступь, причем один шаг звучал гораздо громче другого. Светка вся затряслась, почему-то она была уверена, что шаги направляются сюда, и нужно срочно спрятаться, пока ее не нашли и не задушили. Замирая от страха, она скользнула к вешалке и зарылась в вонючие тряпки, для верности потянув на себя стеклянную дверь. Теперь, если воры специально не полезут сюда, им будет трудно обнаружить спрятавшегося ребенка. Может, и Акимовна не догадается? А шаги тем временем поднялись на второй этаж и остановились прямо перед квартирой.
- БОММММ!!!! – жуткий скрежет раздался откуда-то из комнаты, и вместе с ним дверь распахнулась, очертив темный силуэт на пороге. – БОМММ!!!! БОМММ!!!
Светку как будто сначала всю изнутри ошпарили кипятком, а потом так же внезапно заморозили. Страх был таким сильным, что если бы она не вцепилась в старое пальто - наверняка бы упала. К счастью, похолодевшие пальцы свело судорогой, и они отказывались разжиматься.
Несколько долгих секунд утекли, прежде чем до помраченного детского сознания дошло, что это часы. Чертовы часы с кукушкой, которые пробили полночь. Здесь у многих были такие, и у Светки в квартире тоже висел домик с гирьками в виде шишечек, которые отец заводил каждый вечер.
Тень на пороге качнулась и втянулась внутрь – высокий, грузный мужчина в милицейской форме вошел, подволакивая ногу. Милиционер... Слава тебе, господи, с перепугу еще и не такое померещится. В темном коридоре он остановился и осмотрелся, оглядывая помещение. Потом крякнул, снял фуражку и повесил ее на вешалку - голова у него была почти лысая, только редкий седеющий пушок красовался на макушке. Потертая милицейская форма была заношена настолько, что даже лоснилась на животе, поблескивая в свете торшера, освещавшего комнату. Он прошел совсем рядом, едва не задев плечом дверь, за которой пряталась Светка.
- Что ж, Людмила Акимовна, будем оформляться...
Светка приникла к маленькой щелке между косяком и дверью, жадно всматриваясь в полутемную комнату. Обстановка была скудная, если не сказать убогая – ободранные стены, старый сервант с заплесневелым сервизом, да диван, из которого торчали пружины. Все это было неопределенного цвета и отчетливо пахло нуждой и старостью. А посреди комнаты, на четырех табуретках, лежала их родная, полированная доска от шкафа, на которой упокоилась старая ведьма. Взгляд так и тянулся к ней, но Светка избегала смотреть в ту сторону.
Милиционер дохромал до журнального столика, положил на него папку и стал доставать какие-то листки, исполняя привычную процедуру. Его не смущало мертвое тело, он действовал привычно и машинально. Но стоило ему взять ручку, как в подъезде снова зазвучали шаги. На сей раз легкие и быстрые - цокающие, будто кто-то бежал на каблучках.
Так и вышло: входная дверь снова хлопнула, пропустив докторшу в мятом халатике. Интересно, Акимовна пролежала тут целый день и никому не была нужна, а теперь вот всем сразу понадобилась. Докторша не осматривалась в коридоре, она проскользнула мимо Светки, но, увидев милиционера, внезапно замерла на пороге комнаты. Минуту они смотрели друг на друга, и, похоже, совсем не были рады встрече.
- Яков Николаич? Быстро вы...
- Мы всегда точны, Лариса Иванна. Только что вы здесь делаете? Это наш клиент.
- Вы всегда так: наш клиент, наш клиент. А может, очень даже наш, я же не зря сюда через весь город ехала.
Докторша положила чемоданчик на диван, и тут стало заметно, что она очень устала. Плечи ее были сгорблены, движения суетливы, и даже черты лица как будто стремились сползти вниз. На вид ей было лет сорок. Рыжеватая, совсем не по возрасту короткая челка липла ко лбу, и нос немного смотрел набок, но все перевешивали замечательные голубые глаза, освещавшие лицо теплым и мягким светом.
- Зря, голубушка Лариса Иванна, зря. – Милиционер порылся в своих бумажках, достал какую-то и протянул докторше: - Вот, читайте, тут все написано. Как говорится, поздно пить боржоми.
Он осторожно присел на шаткую ручку дивана, стараясь не давить, чтобы не отломать ее окончательно. Торшер с грязным абажуром давал так мало света, что было удивительно, как при нем вообще можно читать, а теперь и милиционер загородил его собой. Огромная черная тень протянулась от его ног до самого порога.
Лариса Иванна не смутилась, обошла его, придвинулась к торшеру и углубилась в чтение, а Яков Николаич извлек из нагрудного кармана портсигар, уже достал папиросу, но потом посмотрел на покойницу и передумал.
- Да уж... – докторша положила лист на место и задумалась, сжав рукой подбородок. – Та еще характеристика...
Милиционер кивнул:
- Зря только время потратили. Сидели бы уже дома, чай пили перед телевизором.
Лариса Иванна досадливо отмахнулась.
- Покойной шестьдесят четыре года.
Шестьдесят четыре! Всего шестьдесят четыре! Светка была уверена, что Акимовне лет сто как минимум.
- И что?
- За шестьдесят четыре года много всего случается. Вы уверены, что в вашем заключении все точно описано? Ничего не упущено?
- Обижаете. У вас там, между прочим, не хуже учет ведут, и вы сами все прекрасно знаете. Лариса Иванна, я понимаю – время позднее, вы сюда специально ехали, устали. Но случай, увы, бесспорный, комар носа не подточит, так что я ее забираю.
- Да не бывает бесспорных случаев! Всегда, всегда, каждый случай можно оспорить!
- А нужно ли? – Яков Николаич прищурился и подошел к покойнице, всматриваясь в окаменевшее лицо. Светке сквозь щелку не было видно, что они там разглядывают, но она боялась даже пошевелиться, не то, чтобы приоткрыть дверь. – Посмотрите на нее, какая гнусная рожа. Она воровала белье с веревки, пачкала соседям двери и вела себя антиобщественно.
- Что вы такое говорите? Рожа... Зато она ветеран труда и даже висела на доске почета текстильного комбината когда-то в молодости.
- Лариса Иванна, какое это все имеет значение?  Когда ты лежишь вот так, на доске, протянув ножки, тут не до демагогии. Один голый итог, и он, чаще всего, неутешителен. Смотрю я на людей, бывает, и думаю: ну все же у тебя было – руки были, ноги были, голова была. Что ж не жить-то? Чего не хватает?
- Мозгов им не хватает… - тихо отозвалась докторша, что-то писавшая в потрепанный журнал.
- Вот! Правильно! Взять хотя бы эту бабку - человек прожил жизнь, что ни богу свечка, ни черту кочерга. Шестьдесят четыре года! Да за такое время можно было горы свернуть, и еще раз БАМ построить, а от нее только в небе копоть, да злобища. Вот и померла, никому не нужная, и даже нам с ней возиться тошно. Как ей только кошки с собаками нос не отъели? – Милиционер снова присел на ручку дивана и все-таки достал папиросу. - Не возражаете?
Докторша неопределенно махнула рукой и он закурил. Терпкий дым поплыл по коридору, немного перебивая квартирную вонь, так что Светка даже обрадовалась.
- Вы все правильно говорите, Яков Николаич, только это в первом приближении: черное, белое, на первый-второй рассчитайсь! Кто знает, если вас поместить в шкуру этой бабки, может, вы бы не просто у соседей белье воровали, а топором их по головке гладили. Я вас не первый год знаю, и вы всегда так: наша и все! А ведь если покопаться, то можно узнать о Людмиле Акимовне много интересного.
Милиционер развел руками.
- Что вы рассчитываете там найти? Это простой человеческий мусор, такого добра у нас полные многоэтажки. И вы с каждым собираетесь возиться? Зачем создавать проблему на пустом месте, тратить время и силы на старуху, которая за шестьдесят четыре года никому не принесла пользы. Зря вы сюда приехали, для вас тут ничего нет.
- Ну как же... – Лариса Иванна пожала плечами и стала снова перебирать бумаги. – Что-то же точно есть, не может не быть...
Яков Николаич только усмехался. Она рылась в его бумагах, тщательно прочитывая каждое слово, выискивая что-то несомненно важное. Но с каждым листиком румянец на ее щеке, повернутой к Светке, становился все ярче, выступал, как алая гвоздика, которую вплетают в похоронный венок.
- Не может быть...
- Что я говорил?
Докторша была явно очень расстроена.
- Ну не может такого быть, я не первый год работаю и еще ни разу подобного не встречала!
- Все бывает в первый раз, Лариса Иванна, не расстраивайтесь. – Он подошел к докторше и дружески похлопал ее по плечу. – Поезжайте, я с ней сам разберусь. Все равно вы ничего не нашли, и не найдете.
И тут за спиной у Светки раздался шорох, заставив ее буквально облиться холодным потом. Тихий вкрадчивый звук, почти неощутимый. А потом что-то мягкое прошуршало по ногам, как перышком коснувшись кожи - в открытую дверь вошла Пятнашка. Где же она была? Еще днем Светка видела ее, сжавшуюся в уголке на площадке третьего этажа, а вечером ее уже не стало, как и других зверей Акимовны. Когда выломали дверь, то их всех выгнали на улицу – кому они нужны, убогие?
У Пятнашки не было глаза – его выкололи мальчишки. Динка была какая-то облезлая, и все время лаяла, сводя с ума соседей. Два серых полосатых кота лишились хвостов и ушей по зиме – Акимовна всегда подбирала всякую рвань, возилась с ними, лечила оторванные ноги, отмороженные уши, а потом водила по округе на веревочке:
- Возьмите собачку! – но редко кто отзывался. Ее звери, как и она сама, были косые, кривые и некрасивые, и смотрела она с ненавистью. Ребятишки кидали камни в окна на втором этаже, когда видели на подоконнике ее кошек.
- Фу, уроды!
И тут вдруг они вернулись. Ночью, когда весь подъезд уже спал. Оглянувшись назад, Светка увидела, как они заходят в квартиру серой шеренгой, и, не отвлекаясь на спрятавшегося ребенка, проходят сразу в зал. Сначала Пятнашка, потом Динка, потом еще какие-то кошки и собаки, которых она даже не знала. Их было так много, что они быстро заполнили собой комнату к бесконечному удивлению присутствующих должностных лиц.
- Это еще что за ерунда? – Яков Николаич затушил папиросу, разглядывая зверей, рассевшихся вокруг покойной, глядя на них серьезно и строго. Никто не лаял и не мяукал, они просто сидели и смотрели, и с каждой секундой на лице Якова Николаича росло беспокойство.  А Лариса Иванна открыла рот и прикусила указательный палец, словно пытаясь зацепиться за какую-то мысль, которая вилась вокруг, да на ум не шла.
- Зачем они пришли?
- Не знаю, жрать хотят, наверное. Дверь в подъезд закрывать надо, между прочим. Кыш, пошли отсюдова!
Никто даже не пошевелился. Глаза зверей поблескивали в тусклом свете, но не было в них извечного страха. Как будто они пришли сюда, и находятся в полном своем праве, несмотря на то, что хозяйка лежит мертвая и больше в них участия не принимает.
- Кыш! Пошли вон отсюда! Помещение опечатано! – милиционер помотал головой, как будто отгоняя наваждение. А Лариса Иванна вдруг хлопнула себя по лбу и рассмеялась.
- Ну конечно, вот оно! В ваших бумагах все хорошо написано, и я верю, что покойная была порядочной сволочью, но вы же видите этих зверей - они здесь сидят, а могли бы сто раз умереть на улице! Я говорила вам, не бывает бесспорных случаев! А вы: «наша, наша...»
- Знаете, Лариса Иванна, это уже слишком. Это помойные кошки и собаки, кого они интересуют. Вы еще плесень в ванной посмотрите, и сделайте заключение, что покойная была милосердна к микроорганизмам!
- И это тоже, - какая же замечательная улыбка была у этой усталой докторши! – Именно потому, что они никого не интересуют! Именно поэтому! А ведь каждый из них – это жизнь и душа живая. Сколько их гибнет на улицах, никто и не оглянется! Понимаете, Яков Николаич, если бы она была святее папы римского, но мимо их беды прошла, - я бы вам ее отдала. Вот просто чтобы приятное сделать к празднику. Но сейчас не могу, уж простите, у нас своя статистика.
Она отошла к столу и стала что-то торопливо строчить прямо на милицейских бумагах, а потом шлепнула маленькой печатью, как на рецепте. Светка видела такую у матери.
- Э-ээээ, вы что мне тут пишете? – спохватился Яков Николаич, - вы же не собираетесь принимать всерьез этот цирк зверей?
- Еще как собираюсь! Не могу не принять – у меня инструкция. Наша она, Яков Николаич, наша! Сами видите, никаких бумаг не надо. – Она захлопнула чемоданчик, подскочила к окну и крикнула вниз, во двор: - Ребята, поднимайтесь! Забираем!
Два дюжих фельдшера в белых халатах прогремели по коридору мимо Светки. Они похабно перешучивались и совершенно не обращали внимания на протесты Якова Николаича. И-и-и, ррраз – покойница лихо плюхнулась на носилки, как мешок с картошкой. И-и-и, два – носилки оторвались от земли и поплыли к выходу мимо молчавших зверей, оторопевшего милиционера и все еще улыбающейся докторши.
Они покинули помещение, стукаясь о косяки и продолжая ржать над каким-то анекдотом. Докторша поспешила за ними, и вслед за ней потянулись кошки с собаками. В пустой комнате испуганно моргал торшер, и Светка подумала, что как только все уйдут, она пулей полетит наверх – пусть даже мать выпорет, лишь бы не оставаться тут одной.
Яков Николаич, так и забывший на вешалке свою фуражку, ушел последним. Он все пытался догнать носилки и забежать вперед, но бравые фельдшеры незаметно оттирали его в сторону. Квартира опустела, топот и гомон прокатился вниз, и эхом раскатилось по подъезду прощальное:
-  Это самоуправство! Так и знайте, Лариса Иванна, я буду жаловаться!!!