Тип и Топ

В давние-предавние времена, когда по земле бродили стада огромных мохнатых мамонтов и бизонов, а небо застилали тучи разных удивительных птиц, наши предки, одетые в звериные шкуры, в случае опасности удирали от своих врагов со всей прытью, на которую были способны их босые ноги. Бегали они быстро. Очень быстро. И сверкали голые пятки по долинам и горам, по равнинам и лесам.

Дорог тогда не строили, так что приходилось пользоваться звериными тропами или топать по бездорожью. А там камней, а там колючек. Колко. Грязно. Холодно. В общем, надоело людям ходить босиком и стали они изобретать обувь. И изобрели. Сначала самую простую, но постоянно что-то придумывая, сделали ее, в конце концов, легкой, удобной, красивой, теплой и непромокаемой. Последнее свойство обуви всегда ценилось очень высоко, потому, что многие простудные болезни начинаются у человека именно с мокрых ног.

Вот так и появились на свет галоши, стойко защищающие от грязи, воды и холода и нежные ножки малышей, и исходившие полсвета ноги стариков. Хвала им.

Как и всякая другая обувь, галоши рождаются парами - одна на правую ногу, вторая на левую и походят они друг на друга, как две капли воды. Сверкающие черным глянцем, оклеенные изнутри  нарядной красной  материей, разъезжаются они с родной резиновой фабрики по магазинам, чтобы красоваться на полках и витринах до тех пор, пока не купит их тот, единственный, хозяин, которому и будут они служить верой и правдой всю свою долгую жизнь.


II

В нарядном обувном магазине, занимавшем весь первый этаж большого дома и смотревшим на оживленную городскую площадь своими огромными окнами-витринами, на третьей полке стояли рядом два резиновых брата Тип и Топ. Появились они здесь совсем недавно и от глухого гула людских голосов, доносившихся с площади, от множества пар самой разнообразной обуви у них сначала зарябило в глазах, и подступил комок к горлу. Магазин был закрыт, но по тому оживлению, с которым начали сновать взад и вперёд по залу молоденькие продавщицы, по множеству физиономий, прильнувших расплющенными носами к окнам, можно было догадаться, что час открытия уже недалёк.

«Смотри, Топ» – толкнул брата в резиновый бок. «Тип – пошли открывать двери. Это очень интересно».

Но Топа интересовало совсем другое. Слева и наискосок от них, на второй полке стояли очаровательные туфли-лодочки. Белоснежные, с маленьким изящным каблучком, они так и дышали молодостью и красотой и, зная об этом, косили глазками по сторонам, ловя восхищённые взгляды модных мужских башмаков. Даже огромные неуклюжие сапоги, равнодушно стоящие в самом углу и медленно покрывающиеся там пылью, и те, при взгляде на них, одобрительно цокали своими шершавыми языками и качали большими бородатыми головами: «Хороши!»

Бедный Топ, он влюбился с первого взгляда в правую сестричку, которая, чуть склонив свою головку, с деланным равнодушием слушала отчаянно жестикулировавшего молодого красавца иностранца. Да и сама она была явно не здешних кровей: то ли финка, то ли немка, а может даже и француженка. Не чета Топу с его резиновой грудью и животом, и ценой, проставленной почти на самой пятке.

Прекрасно понимая все это и глядя на ухаживание чужеземного обольстителя, Топ предался горестным размышлениям о превратностях судьбы, явившей его миру неуклюжей галошей, а не модно пошитым башмаком. Внезапно его мысли прервала лавина звуков, катившаяся впереди людского водоворота, ворвавшегося в дверной проем и мгновенно заполнившего торговый зал. Магазин открылся.


III

Стайки бойких модных девиц, домохозяйки с множеством оттягивающих их руки сумок, восточного типа женщины в цветастых платках и с огромными узлами уже где-то накупленных вещей, столпились возле отдела женской обуви, оттирая друг друга от прилавка и пытаясь пробиться вперёд.

Нетерпеливые, с горящими от азарта глазами, они мигом оценили достоинства прелестных лодочек. Топ увидел, как продавщица с лицом сфинкса сняла с полки правую туфельку и понесла её к прилавку. Та гордая, с пылающим от счастья лицом, посылала воздушные поцелуи своему незадачливому кавалеру и всей мужской компании, и цепко рассматривала восточную красавицу с золотыми зубами, сумевшую-таки растолкать всех и стать первой в очереди. Повертев туфельку в руках несколько мгновений и даже не примерив, она что-то сказала юному сфинксу и стала продираться сквозь толпу к кассе.

«Вот и всё» – тяжело выдохнул Топ – «вот и всё». Что такое «всё» – было ему неясно. То ли мир должен был обрушиться в то же мгновение, то ли, подобно нечистой силе, сгинуть на свой Восток эта златоротая кикимора, Топу было всё равно, но что-то должно было случиться, ведь самая первая, чистая, целомудренная любовь так верит в чудеса. Весь, напрягшись, следил он за тем, как уже порядком растерзанная, в сбившемся набок платке, ненавистная ему женщина протянула чек, и нетерпеливо переминаясь, ждала, когда его любовь, его счастье упакуют в тесную картонную коробку и отдадут в её нечистые, липкие от пота руки. Кошмар. Какой кошмар.

С этого момента Топ как бы раздвоился. Одна его половина, приземлёно, стояла на полке магазина и машинально отмечала, как восточная женщина с драгоценной коробкой вышла на улицу, остановила такси и растворилась в пёстром половодье пофыркивающих бензином машин. Другая же, как бы сверху, со стороны, рассматривала его самого на этой полке, фиксируя на каком-то неведомом приборе, неведомо для каких целей все его мысли и чувства.

Так продолжалось до тех пор, пока здоровенная оплеуха не вернула его к действительности, воссоединив обе половины.

«Вот она проза жизни» – горько усмехнулся Топ. «Воистину нет чудес на этой земле» – и повернулся к разгневанному брату.

«Ты слышишь меня, или нет?» – свирепо вращая зрачками, зашипел на него Тип. «Уже полчаса как я высматриваю покупателя, а тебе и дела нет. Будем стоять здесь до скончания света, как эти олухи сапоги, сгниём в паршивом закутке».

Тип явно сгущал краски. Уже двое покупателей интересовались галошами, но молодой маме нужны были совсем крошечные для двухлетнего сына, а замшелый дед, приползший из какого-то дремучего далёка, толком не знал, что ему надо в этом роскошном магазине.

«Ты, доченька, дай мне галоши поглубже чтоб, поширьше, каки раньше бывали» – попросил он.

«Ноги у меня больно ревматически, слободу им надоть».

«Берите, мужчина, то, что есть» – раздражённо отмахнулась от него продавщица. «Я не знаю, что носили при вашем царе Горохе».

Дед, не ожидавший такого оборота, как-то сник и поплёлся восвояси.

«Грубиянка» – возмутился в душе Тип – «невоспитанная грубиянка».

Желающих купить галоши в этот день больше не оказалось. Близился вечер, магазин готовился к закрытию и суета разом оживших продавщиц, то и дело поглядывавших на часы, малочисленные посетители, мимоходом заглянувшие на огонёк, угнетающе подействовали на братьев. Всё им стало немило.

Магазин окрасился в печально пепельный цвет, собратья на полках казались грубым хламом из кожи и пластика, а огромные сапожищи, флегматично поплёвывающие вокруг себя, действовали на нервы.

«Эй вы, мужланы» – не выдержав, крикнул им Тип – «прекратите это безобразие!»

Даже не удостоив его ответом, крайний к нему сапог вытащил из кармана огромный, заросший шерстью кулак и выразительно покачал им в воздухе.

«Негодяи, мерзавцы» – кипятился Тип – «неотёсанная деревенщина! Чтоб вам сдохнуть в этом магазине».

Выплеснув свое раздражение, он успокоился и стал деловито готовиться к ночлегу, понукая и подталкивая Топа. Вообще-то, Тип старался всегда и во всем быть первым, подчёркивая свое старшинство, хотя, если честно, оно было до смешного ничтожным. Топ, в таких случаях, не возражал, спокойно смотрел на потуги брата и усмехался в душе.

«Каждому – своё» было его любимым изречением.


IV

Наступила ночь. Магазин погрузился в сон. Безмятежно спали модные сапожки и туфли, сладко посапывали в крепко запертой подсобке дефицитные кроссовки и изящные босоножки – они были уверены в себе и в своей необходимости людям. Могуче храпели, сотрясая паутину, оставленную нерадивой уборщицей, плюнувшие на весь этот хитрый, непонятный им торговый мир, сапоги. Ворочались с боку на бок, страдавшие бессонницей, неряшливо пошитые, вышедшие из моды туфли и башмаки. Да и какой сон мог опуститься на их исковерканные равнодушными руками головы. Никому не нужные, пылились они на дальних тёмных полках, сознавая свою никчемность и убожество .

Беспокойно провели эту ночь и Тип с Топом. Тип во сне изнемогал в борьбе с сонмом шумно сопящих сапог, связавших его по рукам и ногам и садистски отрывавших новую подкладку, словно кожу, кусок за куском. Топ же безуспешно пытался догнать златозубую разлучницу, которая с ловкостью серны скакала по горным кручам и, оборачиваясь на бегу, насмешливо показывала ему кукиш, имевший полнейшее сходство с обожаемым им предметом.


V

Проснулись они рано утром, угрюмые и злые, с тупою болью в висках.

«Ну и видок у тебя» – пробурчал Тип, в упор разглядывая брата, – «отглянцуй-ка свою физиономию».

«Сам хорош» – огрызнулся Топ, не отошедший еще от волнительных переживаний изнурительной погони, прерванной его бесчувственным братом в тот самый момент, когда злодейка, споткнувшись о камень, выронила из рук драгоценную коробку и полетела в тартарары...

Постепенно жизнь магазина входила в свое русло. Братья, приведшие себя в порядок, привычно встали на свое место и во все глаза рассматривали покупателей.

Незадолго до обеда в магазин вошёл средних лет мужчина, в длинном сером плаще и такого же цвета коротких узких брюках. Плащ и брюки его были почти одинаковой длины, отчего мужчина казался одетым в серый балахон. В руках он держал сумку канареечного цвета. Не обращая внимания на полки с модной обувью, мужчина прошёл к отделу, где стояли Тип и Топ и попросил показать ему галоши. Ленивым жестом рыхлая девица сняла с полки Типа и подала мужчине. Топ увидел, как капельки пота выступили на побледневшем лице брата, как вздулась и птицей забилась жилка на его виске.

«Господи, спаси и сохрани» – взмолился Топ. «Пусть купит нас этот балахон и мы отплатим ему стократно».

А в это время «балахон» уже сидел на скамейке и притопывал правой ногой, в которую мёртвой хваткой вцепился Тип. Мужчина оказался въедливым покупателем. Он несколько раз надевал и снимал галоши, мелкими шажками прошёлся в них перед продавщицей, как бы спрашивая у неё совета. Однако та, погружённая в свои мысли, смотрела сквозь него пустыми глазами и молчала.

Мужчина вздохнул, стряхнул братьев с ног, и полез в кошелек за деньгами. Расплатившись в кассе и отдав чек на контроль, он аккуратно взял галоши и сунул их в свою бездонную сумку.

Тип и Топ заорали «Ура!» и попытались пожать друг другу руки, но это оказалось делом нелегким, ибо Топ был засунут вниз головой и упирался носом в острые колени брата. Впрочем, это обстоятельство никак не отразилось на его душевном состоянии.

«Йогом быть еще тяжелее» – философски рассудил он.

Не прошло и часа, как мерное покачивание сумки прекратилось, уличные звуки исчезли и братья поняли, что их путешествие подошло к концу.


VI

Открыв своим ключом обитую коричневым дерматином дверь, мужчина вошёл в прихожую и поставил сумку в угол. Едва успев это сделать, он был атакован здоровенным лохматым пуделем, извергавшим потоки буйной собачьей радости и веселья. Вращающийся пропеллером хвост, казалось, возносил гибкое, сильное тело к обожаемой физиономии хозяина, которая по его твердому разумению остро нуждалась в страстных собачьих поцелуях.

«Перестань, Эльф, перестань» – с трудом отбиваясь от него, заворчал мужчина, вешая плащ и пытаясь отнять свои домашние тапочки у в конец озверевшего пса.

Устало дыша, он склонился над сумкой и вытащил из нее галоши. Братья увидели небольшую квадратную прихожую с высоко висящей лампой под абажуром, вешалкой и большим зеркалом. Несколько дверей вели в другие комнаты и кухню.

«Ого, неплохо устроился наш хозяин» – весело воскликнул Тип – «да здравствует серый балахон!»

Между тем мужчина положил галоши на пол и пошёл на кухню. И тут произошел эпизод, омрачивший так счастливо складывающиеся события этого дня.

К братьям наглой, вихляющей походкой подошёл хозяйский пудель, со всех сторон обнюхал их, брезгливо фыркнул и задрал свою лохматую, голенастую заднюю лапу.

«Эльф,  ты что делаешь?!» – закричал из кухни мужчина, и мокрая тряпка сочно шмякнулась о чёрный кожаный песий нос.

Братья обомлели.

«Хам, на кого ты поднял руку?!» – приходя в себя, завопил Тип.

«Ногу!» – зашёлся в хохоте Топ – «он поднял на тебя свою ногу!»

Звонкая пощёчина явилась ответом на неуместное веселье Топа, и в ту же секунду две пары здоровенных резиновых кулаков замелькали в воздухе.

Крепкая затрещина – прекрасное успокоительное средство.

Получив друг от друга хорошую порцию замечательного лекарства, братья вскоре угомонились, изредка бросая друг на друга злобные взгляды. Первым на мировую пошел Топ.

«Ну и скотина же этот Эльф» – громко сказал он – «чтоб ему околеть на живодёрне».

«Чтоб ему костью подавиться» – подхватил Тип и мир между братьями был восстановлен.


VII

Вот так началась для братьев их новая жизнь, в новой квартире со всеми её радостями и горестями, буднями и праздниками. Обычная жизнь обычной пары галош.

Поселились они в прихожей, на втором этаже просторной обувной полки. Соседом Типа оказалась пара башмаков, в которых хозяин, носивший смешное имя Ник-Ник, ходил на работу. Крайний к нему башмак хмуро глянул на, всклокоченного после драки, Типа и нехотя подвинулся, уступая ему место.

«Не очень-то он любезен» – нервно отметил про себя Тип – «ну да ладно, спесь с него я быстренько собью» – и небрежно поиграл своими тугими резиновыми бицепсами.

Топу повезло больше.

Справа от него стояли прехорошенькие домашние туфельки в белых пушистых шапочках-помпонах. При виде братьев они потупили глазки и стали, что-то быстро шептать друг другу, искоса бросая на них любопытные взгляды. Топ гордо выпрямился, расправил плечи и озорно подмигнул похожей на куколку соседке. Всё складывалось как нельзя лучше.

Полка для обуви напоминала коммунальную квартиру, густо заселённую разными по характеру обитателями, со своими привычками, мелкими ссорами и тихой радостью, понимающих необходимость совместной жизни и чем-то напоминающих давным-давно ушедшую в прошлое большую патриархальную семью с многочисленными чадами и домочадцами. Здесь были свои кумиры, приязнь и неприязнь к хозяевам, и даже ненависть.

Да-да, все дружно ненавидели лохматого пуделя Эльфа, имевшего скверные наклонности и репутацию разбойника с большой дороги. Сам, разгуливавший босиком зимою и летом, он имел ко всякой обуви стойкое отвращение и при каждом удобном случае стремился показать его во всей полноте. Особенно доставалось от него домашним тапочкам Ник-Ника. Эльф был их душителем и палачом в самом прямом смысле. Он хватал тапочки своими ужасными зубами, сжимал в слюнявой пасти до хруста костей и уносил в какое-нибудь укромное местечко. А там, удобно расположившись и кося свирепым, налитым кровью глазом, бил их своей когтистой лапой, или изловчившись, подбрасывал вверх, словно мячик, и ловил на острые, как бритва, клыки. Бр..рр..

Долго ли протянешь при такой жизни?! Больше года тапочки не тянули, а затем их истерзанные, покрытые шрамами тела выбрасывали на помойку - последнее пристанище в этом суровом, безрадостном для них мире. Изредка Эльф в игривом бешенстве наносил страшные раны какому-нибудь зазевавшемуся башмаку, а однажды, о, ужас, сорвал пушистую шапочку-помпон с нежной головки домашней туфельки дочки Ник-Ника и попытался проглотить ее. Правда, на этот раз порок был наказан. Эльф получил хорошую трёпку колючим веником и позорно бежал, поджав короткую кочерыжку хвоста. Бедная же туфелька два дня рыдала, не переставая, и не вынимала из-под язычка валидол. А как оскорбил он бедного Типа. Да что там говорить. Живодерня давно уже плакала, по этому, паршивому псу.

Недолюбливала полка и Ник-Ника за его тяжелую, косолапую походку, от которой башмаки каждые полгода отдавались в ремонт. Зато все обитатели буквально обожали жену и дочку Ник-Ника, этих милых и добрых хозяек, ревностно следивших за чистотой и порядком в квартире и тщательно ухаживавших за обувью.

Главным событием дня у обитателей полки считался прогноз погоды.

«Тише» – властно командовал Тип, заслышав знакомую мелодию, сопровождавшую сводку и оба забитых до отказа этажа замирали, ибо все знали, что с резиновыми братьями шутки плохи.

Впрочем, никакой прогноз не волновал холёных и изнеженных домашних туфелек хозяйки дома и её дочери, для которых весь мир помещался в этой уютной квартире, а тапочек Ник-Ника, обессилевших от ежедневных побоев и пыток, могло расшевелить только известие о конце света и страшном суде над разбойником Эльфом.

Если назавтра обещали дождь, братья долго не ложились спать, приводя себя в порядок и обсуждая возможный маршрут Ник-Ника. Они очень любили ходить по городу, особенно в мокрую дождливую погоду. Впервые выйдя на улицу и задохнувшись от обилия свежего воздуха, пропитанного щекочущей ноздри влагой, ослеплённые игрой крохотных ярких зайчиков, пляшущих в последних струйках уходящей за город грозы, братья испытали, ни с чем не сравнимое, чувство восторженной радости бытия. Так чувствует себя ребёнок, едущий в отпуск с родителями в душном, мрачном вагоне, и вышедший с ними на маленьком полустанке, затерянном в зелёном буйстве первозданного леса. Краски ярки, запахи остры, мир необъятен, жизнь бесконечна.


VIII

Через несколько минут чувство восторженной радости уступило место любопытству. Ник-Ник неторопливо шагал по главной улице города и братья во все глаза рассматривали то и дело попадавшихся им навстречу коллег. Их поразило обилие иностранцев. Можно было подумать, что они попали в центр древнего Вавилона, столько разных языков звучало, столько пёстрых ярлыков и наклеек мельтешило вокруг.

«Ну и ну» – изумился Тип, увидев странную помесь резины, кожи и пластика, совершенно немыслимой расцветки, важно шагавшую им навстречу.

«Это ещё что» – ухмыльнулся башмак Ник-Ник, который оказался неплохим парнем и с которым у Типа установились дружеские отношения – «бывает и ещё чуднее».

Постепенно братья привыкли и к иностранным собратьям и к змеиному шипению автомобильных шин по мокрому асфальту. Их перестал пугать мерзкий скрип закрываемых дверей автобуса и пронзительная трель милицейского свистка. Они исправно делали своё дело, тесно обнимая башмаки Ник-Ника и не пропуская в них влагу. Через полгода Тип и Топ уже знали в городе каждую лужу, с ними здоровалась добрая половина местных сапог и галош. Им нравился их город и только на рынок, куда Ник-Ник наведывался почти каждое воскресенье, братья не любили ходить. Причиной тому, как ни странно, были встречи с собратьями. Попав на рынок впервые, и изрядно поколесив между рядами, заваленными вениками, корзинами, мешками с картошкой и бочками с солёными огурцами, Тип и Топ, влекомые косолапыми ногами Ник-Ник, подошли к павильону, из открытых дверей которого на них пахнуло острым, пряным ароматом.

В этом павильоне, торговавшем роскошными нежными грушами, сладчайшим виноградом «Дамскиё пальчик», огромными бордовыми гранатами и прочей южноплодовой снедью, и произошла встреча, воспоминания о которой вызывали у Типа приступы гнева, а у выдержанного Топа ироническо-брезгливую гримасу в уголках губ.

Накануне Ник-Ник получил зарплату и по установившейся домашней традиции должен был купить на рынке свежих плодов и овощей. Надо сказать, что семья Ник-Ника, начитавшись разных медицинских книг, вела здоровый образ жизни, в питании отдавая предпочтение овощам и зелени. Это обстоятельство, кстати, пагубно отразилось на характере бродяги Эльфа, который упрямо не хотел вместо сладкой сахарной косточки грызть тощие морковные хвосты и жевать варёную репу.

Ник-Ник медленно брёл по длинному ряду торговцев в пёстрых тюбетейках, надетых на бритые потные головы, в просторных кепках, из-под длинных козырьков которых, остро торчали орлиные носы. Его взгляд скользил по горам свежайшей зелени и фруктов, вобравших в себя, казалось, весь свет буйного южного солнца, и цеплялся за бумажные лоскутки, на которых коряво теснились цифры цены.

Честно говоря, рыночные цены портили Ник-Нику настроение своей способностью наглядно показать несоответствие его покупательских запросов с возможностями тощего кошелька, лежавшего во внутреннем кармане пиджака мышиного цвета. Его зарплаты едва хватило бы, чтобы купить лишь малую толику товара любого из обладателей этого тюбетейно-кепочного ассортимента.

Наконец Ник-Ник решился и остановился возле толстой пожилой тюбетейки, торговавшей грушами и виноградом. Тип и Топ увидели перед собою странной формы остроносые галоши, глубоко надвинутые на щегольские хромовые сапоги.

«Привет ребята» – дружелюбно сказал им Тип, протягивая руку.

«Нэ приставай» – как-то гортанно, будто голос его томился в утробе и наконец, провертев в ней дырку, с шумом вырвался наружу, выкрикнул один из незнакомцев и отвернулся, а его брат осклабил зубы, блеснувшие золотыми коронками и воскресившими в памяти Топа образ восточной разлучницы из магазина.

«Не связывайся ты с ними» – успокаивающе сказал он Типу, готовому затеять свалку. Тип, не сводя глаз со странных братьев, криво ухмыльнулся и вызывающе сплюнул. Хмурые, отвернувшись от незнакомцев, Тип и Топ ждали, когда Ник-Ник бережно уложит в сумку бродящие соком груши и поспешили к выходу из павильона, краем глаза поймав самодовольную ухмылку остроносых братьев. В последующие посещения Ник-Ником городского рынка Тип и Топ входили в злосчастный павильон, как на эшафот. Они были слишком горды и самолюбивы и считали, что обладание тугим кошельком не есть главное в жизни, и не дает еще права свысока относиться к себе подобным.

Земля продолжала безостановочно крутиться вокруг Солнца, не выказывая ни малейших признаков усталости и лени. Зиму сменяла весна, весну – лето, а лето – осень. Тип и Топ привыкли к такому однообразию и исправно служили Ник-Нику в мокрую погоду. Они сдружились с его башмаками и по ночам вели с ними долгие душевные разговоры о смысле и превратностях жизни, отдыхая после честно прожитого дня.

Старость подкралась к ним по-кошачьи скрытно и внезапно. Однажды утром они услышали, как их милая хозяйка сказала, собирающемуся на работу, Ник-Нику: «Скоро тебе придется покупать новые галоши, эти долго не протянут».

«”Эти” – значит мы» – ужаснулись Тип и Топ и как бы со стороны, хозяйскими глазами посмотрели на себя. Ах, время, время. Куда-то пропал ослепительный глянец – знак бодрой молодости и здоровья, яркая сочная подкладка пожухла и местами порвалась, сеточка мельчайших трещин покрыла всё ещё сильное, но уже не такое упругое и гибкое, как раньше, резиновое тело.

«Однако» – в растерянности пробормотал Тип и умолк, заметив настороженные взгляды притихших обитателей обувной полки. Не выдержав наступившей тягостной паузы, неловко затоптались на месте и по-детски зашмыгали носами башмаки Ник-Ника.

Старые друзья тоже подступили к роковой черте, из-за которой никто не возвращался назад молодым и здоровым, а навсегда исчезал в зловонном чреве помойки, или бездонных недрах  загадочного Вторсырья.

Всхлипнули и затерли жилистыми кулачками подкрашенные глазки, потерявшие свои чеканные формы домашние туфельки. Растерянно завертели длинными шеями новые тапочки Ник-Ника. Они лишь накануне появились в квартире и еще не испытали ужаса встречи с погрузневшим, но все таким же вздорным и свирепым Эльфом.

«Каждому – свое» – стараясь приободрить всех, и прежде всего самого себя, нарушил тишину голос Топа – «нечего оплакивать нас раньше срока». И верно. Случилось невероятное, произошло чудо. Через неделю Ник-Ник совсем дёшево купил маленький домик в деревне и перевёз в него старые вещи и мебель. В городе они были лишними, а там еще могли послужить своим хозяевам. Так Тип и Топ, вместе с башмаками Ник-Ника, домашними туфельками и ещё кое-какими ветеранами обувной полки очутились на новом месте, обретя своё как бы второе рождение и зажив новой жизнью.

Но это уже другая история.