Все в памяти моей. Гл. 57. Нина

    В  Новосибирск   приехали  уже  после  полудня.   Пока  в  метро  добрались  до  площади Калинина,  где  обитала  Нина,  жара  стала  понемногу  спадать.

    Жила   Нина   в  небольшой   двушке,  хрущевке,   вместе   с   престарелыми  родителями. Раньше, долгое время, они жили  в  Калининграде,  вернее,  неподалеку  от  него,  на  даче  какой-то  шишки  местного  значения,  выполняли  обязанности  садовника - сторожа  и  горничной - кухарки.  Теперь,  когда  уже  не  стало  сил  работать,  вернулись  в  Новосибирск,  к  дочерям.  В  городе  была  еще  Нинина  сестра, -  Мира.  Сейчас  у   Миры  жила  дочь  Нины  с  внуком.
 
    С  Ниной  мне  всегда  было  легко  и  просто.  Я  приезжала  к  ней,  как  к  себе  домой,  и  у  меня  дома  Нина  чувствовала  себя  так  же, я  видела  это.  Она  была  для  меня  очень  родным  человечком,   очень  близким,  хотя  мы  не  часто  общались, -  редко  звонили  друг  другу,  писем  вообще  не  писали,  но  она  очень  понимала  меня.  И  дети  мои  любили  ее.  Она  была  им  подружкой.  Уже  повзрослев,  говорили  мне:

-  Мам,  мы  с  тетей  Ниной  покурим…  - и  уходили  с  ней  на  балкон. Я  туда  не  совалась, -  у  них  были  свои  разговоры.
      
   Нина  курила, и еще  молодыми, они выходили  покурить с Виктором,  поговорить.  Я  никогда  не  ревновала  к  ней,  я  очень   ее  любила.  Люблю  и  сейчас.
   
    Когда  в  69-м  году  она  пришла  к  нам   в  отдел  молодым  специалистом,  инженером   в  электролабораторию, - наши  мужчины  вытягивали  шеи и,  казалось,  у  каждого  из  них  за  спиной  распускался  яркий  павлиний  хвост,  когда  она  заходила  в  нашу  комнату,  в  КБ.  Смуглая,  как   цыганка, -  черные,  словно  угли,  (не  видно  зрачков!),  чуть  раскосые,  как  у  азиаток,  глаза,  четкие,  с  изломом  у  переносицы,  брови;  очень  красивые  губы,   яркие,  без  помады,  с  чуть  заметным  пушком  над  ними,   трогательные,  едва  заметные,  веснушки  на  носу  и  высоких  скулах,  и  блестяще-черные  волосы,   небрежно  заколотые  пушистым  хвостом  на  затылке…  Узкая  в  бедрах,  с высокой  грудью  и  длинной  тонкой  талией…
 
   Я  помню,  как  один  из  наших  конструкторов,  Юра  Рублев,   по   настоянию  жены  уволившийся  с  завода,  приехал  вскоре  из  Ленинграда,  где  уже  жил  с  семьей,  и  они  с  Виктором  сидели  на  нашей  кухне,  пили, курили,  пели  под  гитару,  и  Юра  плакал  (проливал  пьяные  слезы):

-  Если  бы  ты  знал, - как  я  ее  люблю! -  перебирая  пальцами  струны,  все  время  повторял  он.-  Свет,  ну,  позови  ее! – просил  меня.
   
    И  поздно  ночью  оба,  с  гитарой,   пошли  к  общежитию,   где  жила  Нина,   пели  под  окнами,  пока  их  не  прогнали  дружинники…
      
   ...Она  встретила  нас  дома.  Время  над  всеми  властно, изменилась и  Нина.  Последний  раз  она  приезжала  ко  мне  прошлой  зимой.   Мы  вместе  встречали  Новый  год:  я,  она,  Лариса  и  Глебка…    Шапка   седых   волос   на   голове,  похудевшая,  горькие  складки  у  губ,  и  только  глаза  все  те  же, -  горят угольками  на  побледневшем  лице.  И  улыбка, - кажется,  на  всем  лице  только  глаза  и  улыбка.
 
   И  сразу:  полный  «джентльменский  набор»  по –нашему:  душ,  накрытый  стол,  затем  кофе (а  кто  и  с  сигаретой),  и  задушевная  беседа.   Нина  уже  была  посвящена  в  наши  планы.  Оценила   мое  новое  платье,  которое  я  сшила  для  визита  к  консулу:

-  Ну, Светка,  ва-аще!  Уже  заграница! – и  мы  хохочем  и  над  моим  платьем,  и  надо  мной…

   И  вспоминаем…
 
   Как-то  мы  с ней  вдвоем  рисовали  юмористическую газету ко Дню  энергетика.  Это  был  наш  профессиональный  праздник  и  отмечали  его  всем  отделом, -  сначала  на  цеховом  вечере  во  Дворце  культуры,   а  затем   у   кого-нибудь  дома,  (чаще  всего  у  нас  с  Виктором). По этому случаю  выпускали  стенгазету  и  вывешивали  ее  в  коридоре  на  нашем  этаже.

   Юмора  нам  с  Нинулей  было - не  занимать.  Многое,  конечно,  стерлось  из  памяти,  но  как  мы  умирали  со  смеху,  рисуя  эту  газету  и  сочиняя  стихи, - забыть  нельзя.    Мы  с  Виктором  в  этой  газете  воровали  няню,  спускаясь  с  ней  на  руках  по  пожарной  лестнице, -  у  нас  тогда  очень  остро  стоял  вопрос:   с   кем  оставлять  детей?   Наше   начальство   изобразили   в   виде  разбойников   из   мультфильма   «Бременские  музыканты»,  -   голыми  по  пояс,  (волосатые  груди  и  ноги!),  в  чалмах,  шароварах,  босиком,   с   кинжалами,  танцующих  на  большой  бочке (троих:   моего  «любимого»  начальника, - Федора  Алексеевича,   начальника   электробюро  -  Леонида  Филипповича,   и   главного  энергетика,   нашего   шефа, -  Краснова).   Там  было  еще  много  всего.  Все  заводоуправление, что было  в нашем  корпусе,  и  даже  конструктора  и  механики  из  другого  корпуса  ИТР  приходили  смотреть  нашу  газету.   Громовой   хохот  раздавался  по  всему  этажу.   Но  самое  смешное:   Федор  Алексеевич  (а  ему  было  уже  за  пятьдесят)  и  Леонид  Филиппович (вообще-то,  человек  с  хорошим  чувством  юмора),  вдруг  завозмущались:  почему  они  голые?!  Как  мы  посмели  нарисовать  их  в  таком  виде?  Что  за  непочтение  к  старшим   по  должности  и  по…   возрасту?  Даже  пожаловались  на  меня  в  партком   (я  в  тот  момент  была  профоргом  нашего  отдела  и  была  уже  членом  КПСС).   Меня  вызвали  в  партком  завода.  Секретарь  парткома,  нормальный  мужик,  смеясь,  сказал  мне:
 
-   Да  одень  ты  их,  Светлана  Михайловна!  Я  смотрел, -  очень  смешно,  а  так  будет  еще  смешнее!

    Мы  с  Ниной   сняли   газету   и   у  нее  в   лаборатории  «одели»   двух  "жалобщиков"   в...  распашонки!    Нашего  главного  оставили  в  прежнем  виде,  и  водрузили  газету  на  место.    Снова  у  нее  толпились  и  снова  смеялись.  Главный  смеялся   больше  всех, - теперь,  зайдя  в  нашу  комнату,  он  хитро  посматривал  на  меня,  кивал  на  моего  начальника  и,  потирая обеими  руками  свою  обритую  голову,  похохатывал.
    
   …Почти  всю  ночь  мы  просидели  вдвоем  с Ниной в  крохотной  кухне,  плотно  прикрыв  дверь  в  большую  комнату,  где  спали  ее  старики.  Андрея   уложили  на  диван  в  маленькой  спальне,  перегороженной  большим  шкафом, и  здесь  же,  в  закутке,  за  этим   шкафом,  была  наша  с  Ниной  постель.
 
    Говорили  шепотом.  Тихо  смеялись,  вспоминая  наше  «отделовское»  прошлое. И  только  один  раз  Нина  спросила:
   
-   Тебе  не  страшно?

-   Страшно, - ответила  я, - но -  «лед  тронулся,  граждане  заседатели»!  Я  сделаю  все,  что  от  меня  зависит…

-   Но  у  тебя  же  здесь – все!
 
-   Все -  это  мои  дети…  Куда  они,  туда  и  я…