Чужими руками играя, глазами чужими рисуя - Первый

***
Госпиталь Марианны Сундквист, построенный еще во времена Второй Мировой войны, с самого начала предназначался для людей, получившие инвалидную степень на фронте. После окончания боевых действий, в госпиталь стали отправлять не только безнадежно раненных и обреченных на вечные муки в инвалидной коляске, но и детей, чьи родители больше никогда не вернуться с фронта. Также, отправляли стариков, чьи дома разбомбили и чье существование для страны больше ничего не значило. Так госпиталь стали называть домом или же притоном для всех отвергнутых обществом людей.

Времена изменились. На дворе стоял две тысячи пятнадцатый год, и об истории этого здания ходили лишь необоснованные легенды, да байки, которые травили туристам. Находился дом в самом центре города Умео, с окон южного крыла открывался вид на главную площадь небольшого города, славившейся пышнотой своих фестивалей и праздников.

Многие пытались выкупить здание и реставрировать под жилой дом, либо под сенат, но никому так и не удалось этого сделать. Собирались толпы народа, протестовали против перестройки. Так дом Марианны Сундквист и сохранил свои традиции до сих пор.

Никто и не помнит, как в этом доме стали появляться и душевно больные. Однажды завозили инвалидов, а те, по старости, теряли память или же зацикливались на умершей любви всей своей жизни. Двери дома стали открыты и душевно больным.

Это место рабочий персонал называл «Бермудский треугольник», но не распространялись об этом названии постояльцам. Каждая медсестра, каждый врач, каждая уборщица знали, что человек, шагнувший или заехавший через главный вход, обрекали себя никогда больше не выйти через него. Некоторых заставляли поселиться здесь, некоторые приходили по доброй воле, дабы не стеснять своих родственников, и застревали здесь. Они могли выйти через заднюю дверь подышать свежим воздухом на загороженной высоким забором лужайке, но никто не позволял им покидать территорию. Некоторых вывозили через запасной выход в морг или крематорий.
Грустное место с добрым названием – дом Марианны Сундквист.

***
Осень набирала обороты. Листья красным покрывалом застилали серость дорог. Умео был дождливым городом, как и любой город Швеции. Люди привыкли к туманам и теплым ливням и совсем не страшились непогоды. Но сегодня день был на удивление солнечным и ясным. Люди несли в руках разноцветные зонтики и, как это бывает в холодные времена года, не спешили по своим делам и приветливо улыбались. Настроение последних теплых лучиков захлестнуло горожан, и они пытались запомнить это тепло на своей коже, это шуршание листьев под ногами, эти улыбки прохожих, этот последний прекрасный солнечным момент перед наступлением холодом и сырости.

С окон дома Марианны на красоту природу смотрели и его жители. Они видели, как люди, словно маленькие муравьи, постоянно останавливались и здоровались друг с другом, желая хорошего дня. Они были счастливы и свободны. Кто-то, лишенный зрения, слышал веселый смех, тихий шум города и еле различаемые крики с базара. Октябрь – не время для спешки. Год еще не собирался идти к своему завершению и побуждал людей запомнить минуты сладостной Швеции, пока туман густым слоем не накрыл город и не сделал его жителей серой массой, отличавшихся лишь цветом зонтиков.

- Двенадцатое октября, - вздохнула управляющая домом.
Она медленно убрала в пучок свои золотистые с проседью волосы и, достав утреннюю почту из больницы, глубоко вздохнула. Ее ждала долгая работа над еще не поступившими постояльцами и, самое главное, над их комнатами. Пусть женщина и была управляющей ее доброта и сочувствие ко всем заставляли любить ее. В этом прекрасном человеке не было корысти, и нового постояльца она встречала с грустными глазами и виноватым выражением лица. Люди, которые только-только пережили самое страшное событие в своей жизни, не нуждались в фальшивых улыбках. Ни в одном из них не было тяги к жизни, лишь безразличие и не понимание, для чего они все еще живут. Управляющая ненавидела свои же фразы, вроде «Все будет хорошо», ведь понимала, что для них дом Марианны Сундквист был последним пунктом в их жизнях.

- Я еще не разобралась с бумагами, что пришли на той неделе, а уже целая пачка новых пациентов, - женщина присела за стол и открыла розовый конверт, что лежал у нее в старой пачке. – Рикард Лунд, где-то твое имя я уже слышала.
- А как же не слышать! – Весело вскрикнула миловидная женщина, зашедшая через главный вход и на ходу стягивая с себя шарфик. - Это же известный композитор. Вы совсем телевизор не смотрите? Его очень часто показывают по новостям!
- Откуда уж мне, - управляющая вздохнула.- То к одному подойди, то с родственниками другого поговори. Вот, даже отчет еще не сделала, а сроки поджимают, конец месяца скоро. Я и радио-то не успеваю слушать с этой работой. А что оно мне дает? Одни только расстройства, потому что смотреть на лица пессимистично настроенных людей не самое приятное занятие. Вот, видишь, София, сколько седых волос на моей голове? Год назад их было намного меньше.
- Риккард Лунд – талантливый композитор, который получил мировую славу в двадцать лет! Он, можно сказать, стоит наравне с Моцартом! В его произведениях есть нечто такое, что заставляет слушать их снова и снова. Он провозглашен репортерами мировой звездой. Так жаль его, ох, как жаль.
- И что же с ним произошло? Мне и выписку из больницы не дали, только вот, имя, фамилию, дату рождения и время въезда, - женщина положила письмо на стол. – Неужели он такая уж и звезда?
- Знаете, Сандра, совсем стыдно быть в неведении, совсем стыдно! – София сняла пальто и зашла в кабинет повесить его, захватив свой больничный халат.
- Уж не пристыжай старушку, моя дорогая, не пристыжай. Не в мое-то время следить за звездами и новостями современного мира.
- Риккард попал в аварию, и случилось самое страшное, что могло бы только случиться – он сломал позвоночник. Врачи чудом смогли спасти его жизнь, хотя такое явление называют самоспасением. Человек, находясь в коме, решает, нужно ли ему жить дальше. Риккард решил жить и очнулся спустя три дня. Он был благодарен врачам и улыбался. Но после его улыбка пропала с лица. Было понятно и без слов, он понял, что больше не может пошевелить и кончиком пальца. А это для музыканта было хуже смерти.
- Я работаю здесь уже больше десяти лет и никогда не переставала удивляться, насколько суровой может быть судьба, - Сандра покачала головой. – А ты откуда все знаешь-то?
- Так это крутили по всем каналам! Так еще и его менеджер давал интервью в журналы и газеты. Так или иначе, на этой работе можно забыть про свой плохой день
- Да, согласна, - Сандра встала из-за стола и пошла к лестнице. – Жаловаться на свою судьбу, неудачу в любви или артрит, становится слишком эгоистичным занятием.

Управляющая не успела и до лестницы дойти, как со двора раздался вой сирен скорой помощи, а после и протяжный сигнал. Видимо, у людей за рулем не было ни времени, ни терпения, ведь они так настойчиво просили управляющую выйти и встретить гостей.
- А я и комнату не успела приготовить, а они уже приехали! – женщина побежала к выходу. – София, давай наверх, приготовь койку для гостя.
- Так свободных комнат больше нет, по двое селим, - девушка встала и пошла за управляющей. – К кому подселять?
- Да тут уже и без разницы к кому. Я и забыла, что мест-то больше нет! А такой серьезный гость же! Ладно, беги на третий этаж и посмотри, свободно ли у… художницы. Вот, про которую ты недавно рассказывала. А лучше, у сиделок спроси, они побольше нашего знают.
София убежала, а Сандра, открыв дверь, запахнула халат, скрывая свой наряд перед важным гостем. 

Пациента номер N дома Марианны Сундквист доставили через месяц после того, как он вышел из комы. Что значит для человека наконец-то выйти из стен больницы? Для нормального среднестатистического гражданина – начать свою жизнь с нуля, переосмыслить все ценности и забыть о том, каким дерьмом он был до этого. Для Риккарда это значило ничего более чем выбраться из одних стен для того, чтобы заточить себя в совершенно другие. Для музыканта, который играет и сочиняет, потерять контроль над телом означало что-то большее, чем просто смерть. Это был настоящий ад на Земле. Ад в режиме реального времени.

Риккард Лунд никогда не любил чувствовать себя беспомощным. Он не любил принимать помощь, любил достигать всего сам и никогда не требовать, не просить и не принимать от людей ничего взамен. Сейчас же его жизнь вертелась на сплошной помощи, которую он обязан принимать, чтобы выжить. Он обязан просить, если ему что-то нужно. И смотреть, как люди, которым он платит, мило улыбаются ему в лицо каким бы противным и ужасным человеком он не был.
Думая об этом, он и не заметил, как оказался на улице. Холодный ветер ударил по щекам, на шее растаяли пару снежинок, затерявшись где-то в складках клетчатого шарфа. Тело Риккарда затянули ремнями и повезли к входу, где его ожидала миловидная управляющая с нелепым растрепанным пучком седых, как показалось Риккарду, волос. Она улыбалась и приветствовала уже знакомых фельдшеров. По ее широкой улыбке музыкант понимал, насколько сильно она хочет ему понравиться.
- Добрый день, Риккард, - управляющая подскочила к мужчине и, чуть нагнувшись, заглянула ему в глаза. – Я Сандра. Добро пожаловать в дом Марианны Сундквист.
- День добрый, Сандра, - блондин насмешливо поднял левую бровь и усмехнулся. – Ну, мое имя вам, как я вижу, известно. Каково это разговаривать с человеком, которого вы знаете, и который совершенно не знает вас?
Риккард рассмеялся, видя, как управляющая теряется под напором его фразы.
- Расслабьтесь и получайте удовольствие от беседы, - музыкант мило и уж слишком наигранно улыбнулся. – Иногда меня удивляет, что совершенно незнакомые мне люди знают, как меня зовут и что-то о моей личной жизни, когда я не знаю о них ровным счетом ничего.
- Это, милый мой друг, издержки профессии, - рассмеялся фельдшер, завозя музыканта в здание. – У каждого они свои. Твои получше наших будут.
- И чем же?
- Люди благодарят Бога за то, что спас их родственника в то время, как наши хирурги стоят у операционного стола больше суток. Но стоит врачам кого-то не спасти и на нас сразу подают в суд.

Стоило коляске остановиться в фойе, чтобы оформить все документы на нового постояльца дома, как Риккард стал оглядываться. Да, конечно, на больницу это заведение было не похожим. Нет тебе никаких однотонных зеленых стен с приободряющими детскими рисунками. Никаких полов с тяжелой плиткой в холодных тонах, никаких белых дверей. В фойе были обои персикового цвета и паркет под цвет дуба. Двери были в тон паркета. Такая мелочь, но Риккарду это понравилось. Всю оставшуюся ему жизнь прожить в месте, которое походило бы хоть чем-то на больницу он бы не смог. Вроде, это место даже несколько уютное.


Не успел Риккард вновь поразить зрителей своим остроумием, как прибежала рыжеволосая мед сестра за новым подопечным.
- Здравствуйте, Риккард Лунд! – Воскликнула София, подбегая к музыканту. – Я ваша фанатка.
- Я рад, - пробормотал мужчина, прежде чем его увезли по инвалидной лестнице вверх.
Дорога была просто адовой. Если в больнице все решали лифты, то здесь, по наклонной, Риккарда толкали два здоровых медбрата и всю свою работу они делали крайне не аккуратно. Под конец, мужчина стал задумываться, а правильное ли он решение принял, согласившись на дом Марианны? Ведь главное в этом доме было не то, что он находился в самом центре или то, что вид из окон выходил на площадь, и каждый инвалид мог стать так сказать посетителем каждого городского мероприятия, нет. Главное – это удобства для его плачевного состояния. Смогут ли его постоянно вот так вот толкать до нужного этажа?
- Вы очень не правильно распределяете своих подопечных, - мужчина был раздражен и не скрывал этого. – Людей с моими же недостатками нужно размешать на первом этаже, либо делать лифт.
- Извините, мистер Лунд, извините, - София закружила вокруг. – Просто места для таких, как вы заняты, но мы нашли замену! Мы подселим Вас к нашей звезде, которая тоже тут живет!
- За мои гонорары я еще и отдельную палату не могу получить?! – Риккард перешел на повышенные тона, пытаясь заглянуть взволнованной женщине в глаза. – Я не знаю, сколько я плачу вашему дому, но, думаю, предостаточно, чтобы получить себе личное пространство в виде одинокого пребывания в комнате всю свою жизнь. Если я, богатый и известный человек, не могу поселиться один и должен делить комнатушку с какой-то там «Звездой», то остальные друг на друге спят?!
- Уверяю Вас, это только временные неудобства, не сердитесь, - женщина улыбнулась и открыла перед санитарами дверь, ведущую к длинному коридору, наполненных дверями с разными личными надписями жильцов. – Как только освободиться комната, мы тут же Вас туда и направим!
- Вы ведь так каждому говорите, не правда ли? – Риккард перешел на крик. – Пока кто-нибудь из Вас не сдохнет, пропавшие в этом месте люди, я не получу свою комнату!

Сандра тем временем провожала фельдшеров. Все документы были оформлены, карточка лежала у нее на столе, как и счет за будущий месяц. Управляющая оттягивала время прощания, ведь смотреть на Риккарда Лунда, который явно хотел одиночную палату, было для нее невыносимым. Первое впечатление улыбчивого с хорошим чувством юмора парня было окончательно испорчено. Он был зазвездившимся композитором, который думал, что если у тебя есть деньги, тебе обязательно будут привилегии.

Перенаселение дома Марианны  было вечной проблемой, но для знаменитостей всегда находились отдельные помещения. Но не в этот раз.

Сандра мило улыбалась и кивала головой, пока не услышала фразу, которая ее немного успокоила:
- Знаете, мы знакомы с ним от силы месяц. С первого взгляда он выглядит как зажравшийся ребенок, но на самом деле он говорит вещи, которые стоит слушать. Он цепляет своей правдой о жизни. Горькую правду он может сказать с улыбкой на лице, а в следующий момент разозлиться из-за неудобного положения. Просто некоторые люди принимают правду намного сложнее, чем другие. Ему трудно.
- Да, я с вами согласна, - женщина закивала. – Но их непринятие действительности может затянуться на долгие годы. Я знаю таких людей, и они невыносимы. Работники не виноваты в их трагедиях и не нужно отыгрываться на них.
- Он и не будет. На нас он не отыгрывался и даже поблагодарил, что продержали ему жизнь до тех пор, пока он не решил, покинуть ему ее или же остаться. Он предпочел второй вариант. Возможно, в этом и была его ошибка.
- Да, - подтвердил второй фельдшер. - Мы ехали от силы сорок минут, но он сказал фразу, которая заставила меня переосмыслить все сказанные за мой срок работы слова.
- Что это за фраза?
-  Я ему сказала, что-то вроде «Крепись, скоро все будет хорошо». Он ответил так просто и с невинной улыбкой, будто бы рассказывал какие-то глупости: «Хорошо больше не будет. Не в том случае, когда тебя вывозят из больницы на коляске».

Сандра на минуту задумалась. Как же это трудно каждый раз видеть потерянных в своих мыслях людей, как трудно поставить их на ноги. Женщина пожала плечами:
- Я никогда бы не подумала, что те слова, которые нам приходиться говорить, некоторым просто невыносимо слышать.
- Я тоже! Я всегда приободрял этими словами и вроде бы каждый понимал их лживость, но они молчали. Но не говорить же людям: «Прости, но теперь твоя жизнь будет лишена всякого смысла, отныне ты – овощ». Им и так туго.

Распрощавшись с фельдшерами, Сандра медленно поднялась на третий этаж, отыскивать комнату мистера Лунда.

***
Риккарда завезли в палату с зелеными обоями, на полу в которой расстилался небольшой розовый коврик прямо посередине. Мужчину отвезли к окну и, зафиксировав кресло так, чтобы Риккард смотрел, как его комнату обустраивают для его дальнейшего пребывания, оставили, разговаривая друг с другом и советуясь, куда и как лучше поставить кровать. Мнение музыканта, конечно же, не учитывалось, что его немного, но огорчило. Для работников этого дома сейчас он был невидимкой.

- С кем я буду жить? С глухим человеком, исключая возможность общения? – Риккард усмехнулся. - Или же со слепой моей фанаткой, для которой моя музыка стала спасением в ее мире?
- Очень грубо начинать приветствие с таких слов, - сказала брюнетка, заходя по стенке в свою комнату. – Значит, ты музыкант и думаешь, что твоя музыка стоит того, чтобы за нее хвататься, когда становиться туго?
- Разве ты не знаешь кто я такой?
- А должна? – незнакомка даже не усмехнулась, будто бы была не рада нагрубить известному человеку.

Блондин был крайне удивлен, что люди общаются с ним подобным образом. Он давно привык к славе и к вечным разговорам, после которых люди чувствовали себя в чем-то виноватым. Слава делает тебя немного выше других. Ты имеешь право раздражаться, и тебя за это никто не осудит. Издержки профессии. Ты можешь вести себя как потерявший стыд козел, и ни один не свалит все на скверный характер.

Сейчас Риккард попадал в группу не только известных людей, которым дозволено общаться так, как он хочет, но еще и инвалидов. То есть музыкант мог просто огрызаться и все бы свалили на его потерянный смысл жизни или что-то вроде того. Но, здесь все были как он. В этих стенах редко встретишь людей, которые смирились и примирились со своим недугом. И слушать вечные рассказы о плохой жизни они были не намерены.

Но Риккард не потерял смысл жизни. По крайней мере, он этого еще не осознал. Он, как и обычно, вставал по утрам и не думал о том, что он потерял. Скорее, наоборот, о том, что ему удалось сохранить. Как говорят психологи, это первый шаг к принятию действительности. После будет отрицание, гнев, депрессии и прочий мусор, который приведет к одному – принятию. Принятию того, что ты не можешь изменить ничего. И тебе придется жить в инвалидном кресле, терпеть то, что тебе подтирает задницу человек, которому повезло с работой меньше всех и терпеть, если вдруг зачешется нос.

И, смотря на эту женщину, с короткими каштановыми волосами и в смешной розовой пижаме, Риккард понимал, что обратного пути не было. Вот оно, то, что ему придется видеть каждый день. Сотни проблемных людей, которые в один момент забыли, как жить и теперь обязаны проходить весь путь заново.

- Да, извини, - еле слышно произнес Риккард, встряхивая отросшими волосами. – Я Риккард. Риккард Лунд. Знакомое имя?
- Болеешь звездной болезнью или просто недостаток женского внимания? – Женщина, споткнувшись о коврик посередине комнаты, кое-как прошла к своей кровати в углу комнаты. Сев на нее, она откинула волосы от лица. – Я не такая социофобка, чтобы не знать твое имя, но можно учтивее с инвалидом, не думаешь?
- Почему же? Я в таком же положении, что и ты, а может даже и хуже, - Риккарда отстегнули от кресла и, подхватив, пересадили на кровать.
- Хуже? – Женщина вскочила, поворачиваясь к источнику шума. – Да кто ты такой, чтобы ставить себя выше других?!
- Кто я такой?! – Риккард перешел на крик. – Музыкант, потерявший контроль над своим телом, вот кто я такой! Человек, который просто существует.
- Да все тут непризнанные композиторы, актеры и художники! Актеры становятся немыми, а художники – слепыми. Мало того, что ты не двигаешься, так ты еще слеп да глуп.
Незнакомка быстрым шагом побежала в сторону двери и, пролетев через нее, врезалась пальцами в стену, повернув по коридору и уходя из своей комнаты. А Риккард остался один, дожидаясь, когда все его оборудование поставят и, наконец-то, дадут насладиться тишиной.
Но стоило работникам закончить свою работу, как в комнату зашла Сандра, прикрепляя к кровати музыканта его карточку со всеми необходимыми лекарствами.

- Ну что? Ты доволен своим местом? – управляющая присела на вращающееся кресло рядом с кроватью Риккарда. – Все-таки, мы так и не смогли освободить тебе место и дать отдельную палату.
- Ну, хотя бы вид из окна радует, - мужчина вздохнул. – С кем меня поселили?
- С Анитой Дальберг, конечно же, - управляющая улыбнулась. – Вам знакомо это имя?
- Та самая Анита? Художница?! – Риккард перевел взгляд на женщину. – Но что она делает в доме для инвалидов. Я не слышал новостей о какой-либо трагедии.
- Была одна сводка и несколько десятков статей в газетах, а после она сама выбрала этот дом и попросила комнату с видом на площадь.
- Это бессмыслица, она же ничего не видит.
- Все мы зрячие, хотя бы пока что-то помним.

***
До самого вечера Риккард остался один в комнате. Лишь изредка он переводил взгляд к двери и видел, как постояльцы этого дома подсматривали за ним, что было, по мнению мужчины, бессмысленным занятием. Что он может делать? Только лежать.

Ближе к ужину, пришли работники и, без лишних слов посадили его в кресло, провозя по коридорам и разговаривая между собой.
- И куда мы едем, может, хоть это скажите?
- Групповая терапия или знакомство с новой семьей. Каждый через это проходит, хочет он этого или нет. Но у тебя всегда есть шанс уехать оттуда, - мужчина рассмеялся, а Риккарду его шутки показались совсем не смешными. – Ладно, расслабься, можешь встретить взглядом с любой сиделкой, и она вывезет тебя.

В большой уютной комнате с растениями медленно собирался народ. Риккарда, наравне с людьми в инвалидных колясках, посадили к самым стенкам. Слепые, как блондин понял, сидели посередине на табуретках, дорогу к выходу была обозначена стульями, чтобы было легче выбираться. Глухие сидели на полу в самой середине. Риккард долго думал, для чего именно нужен такой глупый порядок размещения постояльцев, но спрашивать кого-либо не стал и принялся слушать.

Стоило последней сиделке посадить своего подопечного, как в комнату вошла София, занимая свое место в середине зала.
- Всем добрый вечер, кого не видела. И тем, кто только прибыл в дом Марианны Сундквист, хочу сказать «добро пожаловать». Групповые терапии являются неотъемлемой частью нашего дома, хотя, на терапии они совсем не похожи. Это грубое название для общения между всеми слоями общества, если можно так это назвать. Здесь, в этом зале, вы можете высказаться или поделиться вещами, которыми вы недовольны. Вас никто не осудит.

Незнакомка из комнаты Риккарда тут же подняла руку. Музыкант понял, что это она по пижаме, одета в которую из всех присутствующих была только она одна, и по коротким каштановым волосам.
- Да, Анита?
Девушка, не вставая, начала говорить:
- Меня раздражает, что люди считают, что они достойны чего-то большего, потому что с ними только-только случилась трагедия, и они ее еще не приняли. Люди, богатые и известные, всегда думают, что достойны всего только потому, что у них много денег. Я скажу, что это не так. Этот пансионат не зря зовется домом. В доме все члены семьи равные. И не нужно считать, что деньгами можно купить себе место, людей, их улыбки и доверие. Все это нужно заслужить хотя бы своей вежливостью.
- Я не обязан быть вежливым, - подал голос Риккард. – Если я чувствую, что все эти улыбки наиграны.
- Риккард, здесь другая политика. Хочешь выговориться, подожди, пока Анита закончит.
- Да мне насрать на вашу политику. Если человек не прав, почему я должен это терпеть?
- Теперь проявляются эгоистичные нотки человека из мира шоу-бизнеса, - девушка всплеснула руками, переходя на крик. – Да, теперь насрать не только на политику, но и на всех здесь присутствующих. В том числе и на себя тоже.
- Тут нашлась мисс Всезнайка? Давай, поведай нам правду жизни! – Риккард тоже перешел на повышенные тона, смотря, как Анита поворачивается к нему лицом и смотрит куда-то мимо него.
- Давай, я тебе поведаю. Сказка закончилась. Вернись в реальность и начни относиться к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.
- Черт возьми, я инвалид! Это конец моей еще не начавшейся жизни.
- Скажи это кому-нибудь другому, но не тем, кто  сидит в этом зале.
- Я музыкант, который больше никогда не сможет сыграть ни одну из своих композиций.
- В этом зале полно художников, музыкантов и других гениев, которые потеряли не меньше тебя.
- Не обобщай, - рявкнул Риккард. – На планете много людей, которые понесли потери похуже моих.
- Я понесла потери. Я художница мирового стандарта. И если раньше я стоила по пол миллиона долларов за бессонную ночь за полотном, то сейчас я не буду стоить и десяти долларов в переходе. Ты все еще думаешь, что твоя жизнь хуже? А тебя люди помнят и запомнят навсегда, как Моцарта или Бетховена. Я же Ван Гогом стать так и не успела.

Анита встала и, обойдя свой стул, пошла к выходу, оставляя Риккарда со своими мыслями. Больше на групповой терапии он не проронил ни слова, пока София общалась с остальными постояльцами этого дома.

***
Они встретились лишь после отбоя, когда Риккарда хорошо размяли ко сну и уложили в его кровать. Анита уже лежала в комнате и читала какую-то книгу. Стоило им остаться наедине, как свет в комнате выключился, а сиделка лишь пожелала сладких снов и ушла отдыхать. Женщина так и не оторвалась от своего занятия и продолжила читать. Читала она крайне странно, не водила пальцами по строкам, ее глаза будто бы смотрели в пустоту, и Риккард заподозрил, что она просто делает вид занятого человека. Так или иначе, мешать ее расспросами о ее глупом занятии он не стал.

- Это тяжело? – Спустя пару минут смог выдавить из себя Риккард.
- Да, нелегко, - ответила Анита. – И не важно, о чем идет речь в нашем разговоре.
- Я о… принятии, - мужчина повернул голову к окну. – Как принять то, что больше твоя жизнь не будет прежней?
- Так никто и не принимает. Пытаются, да не получается, - Анита усмехнулась. – Я читаю книгу. Здесь нет выпуклых точек. У людей, которые не могут даже руку поднять самостоятельно, в комнате находиться баскетбольный мяч. У глухих – любимые диски с музыкой. Никто не принимает, просто хорошо делают вид.
- Грустно, как ни посмотри.
- Я бы привела посмертную цитату Ван Гога, но не буду, потому что тебе это явно в голову засядет, и в эту ночь ты не уснешь.
- «Печаль будет длиться вечно»?
- Именно.
- Неужели и я когда-нибудь попрошу купить мне спортивный костюм для утренних пробежек вокруг дома?
- Уж про это я не знаю, но стать писателем или снова сесть за пианино, может быть, тебе в голову и взбредет.

Риккард еще долго не мог уснуть, обдумывая слова Аниты, сказанные с такой простотой, будто бы это была какая-то шутка. Он мог бы стать писателем и писать свои мемуары. Зачем иметь собственные руки, если кто-то может просто писать все, что ты говоришь?

Риккард подумал, что он вновь смог бы начать жить.