Блудный сын. Часть вторая. Глава 15

15
     Копии с картин Рафаэля и Тициана, лежавшие в папке в мастерской, не давали Рембрандту спокойной жизни. То и дело художник доставал их, внимательно рассматривал, что-то обдумывал. Зачастую, ловя своё отображение в зеркалах, он задерживался на несколько секунд, принимал позы Кастильоне и Ариосто.

Наконец он решительно одел берет, что уже примерял, один из своих роскошных театральных костюмов, уверенно принял позу тициановского Ариосто и принялся за наброски. Наброски затем сменились холстом и кистями. Он начал работу над автопортретом. Сгорающие от любопытства ассистенты и ученики использовали любой предлог, чтобы пройти по мастерской, заглянуть мастеру через плечо и увидеть что получается. Так случалось всегда, когда маэстро увлечённо писал очередную картину, помимо заказных портретов.

     Главный ассистент Фердинанд Бол, работавший с Рембрандтом уже около четырёх лет, тщетно пытался отгонять неугомонных парней от мастера, стараясь, впрочем, лишь для виду. Он вспоминал себя только прибывшего из Дортрехта в Амстердам, в эту модную мастерскую, толкавшегося у мольберта Рембрандта и пытавшеегося уловить каждое движение его кисти. Им только на пользу, если они постоят минуту-другую за спиной у мастера и посмотрят движения его кисти.

     Учеников было множество. Амстердамцев и из других городов. Время от времени продолжали брать уроки Филипс Коннинк и Якоб Бакер, хотя оба уже работали, принимали заказы на портреты и пейзажи. Романтические, чуть холодноватые пейзажи Филипса Коннинка нравились Рембрандту, он посоветовал сосредоточиться на этом жанре. Филипс последовал совету и не пожалел. Его пейзажи стали вскоре высоко цениться, заказчики приезжали отовсюду. Но с портретами он полностью не покончил, рассказывал о работе над портретом Йоста ван ден Вондела.

     Поэт приобрёл у него пару приглянувшихся пейзажей. Знал ли он о натянутых отношениях между Вонделом и им, Рембрандтом? Знал. Сын успешного ювелира, неплохо продающий собственные картины, свой человек в амстердамском обществе. Но что ему за дело. Пейзажист направил в мастерскую к Рембрандту Абрахама Фернериуса, приехавшего из Роттердама, откуда происходили оба. Из Дортрехта прибыл прекрасно подготовленный отцом Самюэль ван Хогстратен и сразу снискал покровительство своего земляка Бола.

     Задумчивый и умный Самюэль не терял ни минуты: если он не занянимался рисованием или офортами, в его руках тотчас появлялись поэмы Вондела, Хофта или Яна Воса, и сам он пробовал сочинять стихи. Ламберта Домера Рембрандт взял в ученики из приятельских чувств к его отцу, изготовителю роскошных рам из эбенового или красного дерева, с которым Рембрандт часто работал. Тёплый, задумчивый портрет мастера кисти Рембрандта восхвалялся всеми его видевшими. Ламберт вряд ли станет художником, скоее пойдёт по стопам отца, хотя отец утверждает, что Ламберту более по душе живопись.

     Из небольшого местечка близ Гааги приехал Карел Фабрициус. Рисунку и живописи его обучал отец, художник-любитель. Карел был, пожалуй, «сыроват» для этой мастерской, хотя ему уже исполнилось восемнадцать, но намётанный глаз и чутьё говорили Рембрандту, что юноша скоро догонит и перегонит самых умелых его учеников. Высокий, широкоплечий Карел сразу стал любимой моделью всей мастерской. Его открытый взгляд, полный внутренней силы, крупные, мужественные черты лица располагали к себе и замечательно подходили как для романтических образов, так и для простовато-мужицких. Юноша не гнушался помочь беременной Саскии по дому, вызывался починить поломанный стул или полку – он хорошо плотничал.

     Для Саскии, благополучно переносившей своё состояние и не вызывавшей беспокойства у докторов, роды явились неожиданно тяжёлыми. Появившуюся на свет девочку назвали Корнелией в честь матери Рембрандта, как и предыдущего ребёнка. Малышка Корнелия прожила чуть более десяти дней. Её похоронили рядом с малютками Ромбертусом и Корнелией. Скорую смерть третьего ребёнка молодые родители восприняли с сухими глазами, говоря себе и друг другу: так, наверное, угодно богу, они молоды и у них ещё будут дети.

     На следующий день после похорон малютки художник уже появился в мастерской. Саския вызвала Тицию поддержать их и помочь вести хозяйство, хотя Карел был часто под рукой и другие ученики, жалея Саскию, вызывались помочь, даже вечно занятый Самюэль выкраивал время что-нибудь сделать для Саскии. А через несколько недель пришли вести о кончине Корнелии, в честь которой нарекли девочку. По прибытии письма о смерти Нелтье Рембрандт и Саския тотчас отправились в Лейден. Когда пришло письмо, Нелтье уже скончалась, она так и не узнала о смерти внучки, живя до последнего момента в счастливом неведении. Их встретили приветливо и с сопереживанием, но прежняя натянутость не исчезла. Будто невидимая стена возникла возникла между ними и не могли пробить её, как не пытались, ни лейденцы, ни амстердамцы, даже смерть Нелтье не смогла ничего изменить.

  - Последние несколько дней она слегла, почти не вставла с постели, вдруг стала часто вспоминать отца, и мы поняли: вот и пришло её время, – монотонно-печально повествовал Адриан о последних днях жизни матери.


     Рембрандт возвращался из Лейдена с тяжёлым сердцем, но дома в мастерской, он тут же бросился в пучину работы и водоворот этот увлёк его: он проводил бесконечные портретные сеансы, скурпулёзно работал над своим автопортретом, с новой силой муштровал учеников.  « Из моей мастерской выйдут художники, которые в состоянии написать приличное историческое полотно на сюжеты из библии, древнего мифа или поэзии, несмотря на невеликий спрос на такие картины, - говорил мастер ученикам и ассистентам, – а для поиска типажей вы должны выйти на улицы Амстердама. Так вы сделаете сюжеты древних сказаний современными и голландскими».

     Художник одобрял использование учениками его картин и композиций. Юноши в поте лица трудились над очередным заданием учителя – картине по древнему сюжету на их собственный выбор. Фердинанд Бол, не проходивший мимо рембрандтовской Данаи, не застряв у неё хотя бы на пару минут, находился под её чарующим впечатлением. Когда ассистент назвал мастеру библейский сюжет, по которому он уже начал наносить первые наброски на загрунтованный холст – Иаков посещает Рахиль – Рембрандт  усмехнулся в усы: хороший повод запечатлеть его Данаю. Учитель не ошибся, Фердинанд изобразил Рахиль возлежащей на ложе в позе Данаи.

     Карела Фабрициуса поразили парные Лазари, Рембрандт повесил пару в домашней мастерской. Юноша, живший у мастера, подолгу просиживал перед висящими рядышком картинами. Рембрандт поведал Карелу, успевшему уже стать одним из любимых его учеников, о работе с Яном Ливенсом и о подарке друга перед расставанием. Как только Рембрандт объявил ученикам о задании, Карел Фабрициус в следующую минуту, не раздумывая заявил, что будет писать сюжет о воскрешении Лазаря. Наблюдая как продвигается работа, мастер редко поправлял ученика. Зная, как мощно воздействуют на молодых людей его сильный характер, живописный стиль и репутация видного художника, Рембрандт обещал себе не слишком давить  на Фабрициуса, тоже имевшего сильный характер, выраженное «я» и несомненный талант.

    Эти составные могут стать закваской для яркого, оригинального художника, каким уже становится в Лейдене его первый ученик, Геррит Доу. До него доходили вести из родного города о бывшем ученике: у Геррита большая, успешная мастерская, ученики, к нему ездят за картинами и портретами из Амстердама и других городов, о нём благосклонно отзываются в Гааге, при дворе принца Фредерика Хендрика.

    Когда Фабрициус закончил работу, Рембрандт долго не мог оторвать взглядя от полотна. Цветовая палитра довольно похожа на их с Ливенсом Лазарей. Художника до глубины души поразило, как точно Карел уловил атмосферу обеих картин, их психологическое настроение. « Эту работу можно повесить на стену третьей, так хорошо она сочетается по духу с оригиналами», - произнёс довольный мастер. Карел удовлетворённо улыбнулся, но Рембрандт заметил: юноша еле устоял на ногах, так закружилась у него голова от этой похвалы учителя. Карел Фабрициус  и Самюэль ван Хогстратен постепенно стали приятелями. Ученики часто видели их вместе беседующими об итальянском искусстве, о внимании итальянцев к изображению перспективы и пространства.

    Умненький Самюэль показывал Карелу математические рассчёты, которые Карел тут же переписал и положил в папку, где держал свои рисунки. Они вместе читали ван Мандера*, а Самюэль раздобыл где-то и Вазари**. Когда их мастера не было рядом, Самюэль сообщил приятелю о мечте съездить в Италию и воочию лицезреть произведения великих итальянцев, даже если их знаменитый учитель считает такое путешествие потерей времени.

     Рембрандт тем временем закончил автопортрет. Он написал себя в позе
тициановского Людовико Ариосто, в берете рафаэлевского Балдасара Кастильоне  и подписал портрет своим именем, как сделали бы Рафаэль и Тициан. Ему тридцать четыре года, он – один из наиболее известных художников Голландии, амстердамский Апеллес, имеющий самую модную мастерскую в городе, множество учеников и заказов. И он – поэт. Он пишет поэмы не пером, но кистью. Он их изображает, живописует красками на холсте.

     В то время, как Рембрандт заканчивал автопортрет, в Амстердам дошло ошеломившее всех известие: божественный Питер Пауль Рубенс отошёл в мир иной. Художники Испанских Нидерландов осиротели. Их голландские коллеги тоже чувствовали себя покинутыми. В амстердамской гильдии художников, в Мейдене, да и на любом вечере печальное событие на время стало едва ли не единственной темой для разговоров. Йост ван ден Вондел написал оду, прославляющую несравненную кисть величайшего из великих, о ком скорбят голландские живописцы. Каждый из них сравнивал себя с антверпенским божеством вольно или невольно.
*Карел ван Мандер (1548 – 1606) – нидерландский художник, историк и теоретик искусства.
** Джорджио Вазари (1511- 1574) – итальянский художник и историк искусства. По традиции считается родоначальником искусствоведения и истории искусства.