Марк Олден - Дай Сё. Глава 20

ГЛАВА 20
   
    ТОКИО
   
    Ранним утром Фрэнк ДиПальма и капитан токийской полиции Обата Шуко шагали по Рокубанто, маленькому, тихому кварталу, который прятался среди оживленных главных улиц. Как и в других, расположенных в сердце Токио, но больше похожих на деревни кварталах, улочки здесь были такими узкими, что по ним не мог проехать автомобиль, и не имели названий. Люди со стороны находили это неудобным, зато жители Рокубанто могли наслаждаться тишиной и покоем.
    Они были одни на улице, по сторонам которой тянулись храмы, магазинчики и обнесенные заборами частные дома. Хлопанье крыльев заставило ДиПальму взглянуть вверх, в серое небо. Дикие голуби. Наверное, они летели из расположенного неподалеку парка, в центре которого стоял императорский дворец.
    Он видел фотографии этого уединенного места с его ивовыми и сосновыми рощами где жили дикие птицы, мостами, прудиками, и мощенными дорожками, места, куда не было входа никому, кроме членов императорской семьи. Простым японцам, не говоря уже о иностранцах, запрещалось даже приближаться к парку.
    Такую же строжайшую фильтрацию проходили те, кто бывал в месте, куда Шуко вел ДиПальму. Они направлялись в кузницу, чтобы присутствовать при изготовлении меча - честь, о которой ДиПальма мечтал годами и не думал, что будет когда-либо удостоен ее.
    Работа кузнеца напоминала религиозную церемонию - он проходил обряд очищения, облачался в особые одежды и произносил молитвы перед тем, как приступить, а затем обрывал всякую связь с миром, пока меч не будет выкован.
    С момента зарождения кузнечного дела в Японии каждая школа старалась скрывать свои секреты. Их почти никогда не записывали; наставления передавались из уст в уста от отца к сыну, от мастера к ученику, и бывало, что люди гибли, пытаясь подслушать их. Поэты, императоры, сёгуны и воины - все славили кузнецов-оружейников.
    ДиПальме была хорошо известна вера японцев в мистические силы меча, но он предпочитал оставаться реалистом. Никакой магии в мече не было. Оружейники были не волшебниками, а искусными мастерами, в совершенстве владевшими древними секретами создания клинков. Здесь не было ничего сверхестественного.
    Покушение в Гонконге пять дней назад не только ослабило ДиПальму. Что-то случилось и с его духом, и ДиПальме это не нравилось. Его страшило приближение ночи - он стал бояться, что умрет во сне. Он похудел и стал испытывать проблемы с пищеварением. И еще ДиПальме стало казаться, что Тодд изменился. С тех пор, как они покинули Гонконг мальчик стал еще более молчаливым и отстраненным.
    ДиПальма был обязан ему жизнью. Тодд отдал таксисту свой новый магнитофон, чтобы тот доставил их к травщику, и силой влил чай в горло отцу, и этим спас его шкуру.
    Шуко называл их дай-сё, большой и маленький мечи. Ему, как и ДиПальме, не терпелось увидеть, как Тодд фехтует.
    В больнице не смогли установить, каким ядом его пытались отравить. В этом не было ничего удивительного. В Китае существовали яды с тысячелетней историей, а люди, знавшие секреты этих зелий, не спешили ими делиться. По слухам, гонкогнские гангстеры использовали один из таких ядов, чтобы убить Брюса Ли, который отказался делиться с ними гонорарами.
    Яд подействовал на дух ДиПальмы больше, чем на его тело. У него развилась депрессия, пропала энергия и настойчивость, которые делали его хорошим копом. Вместо того, чтобы заняться Носакой, он с трудом заставлял себя просто разговаривать с людьми. Его не тронули даже вести из Гонконга - Линг Шен был мертв. Тело лидера триады нашли плавающим в заливе Виктории. На нем было более пятидесяти ножевых ранений.
    Прибыв в Токио, ДиПальма ответил на один звонок с телесети и игнорировал остальные. Звонили и его друзья, с которыми он работал над репортажами; они беспокоились, услышав о попытке отравления. Они и сами, по просьбе ДиПальмы, собирали информацию о Носаке и нашли много чего интересного. ДиПальма вежливо выслушал их, сказал, что перезвонит и положил трубку. Лишь от Роджера Тана не было ни слуху, ни духу.
    Шуко тоже предоставил ему свежую информацию - оказывается, Сакон Тиба не только был другом Кона Кенпати, но и занимался промышленным шпионажем для Носаки. Стало ясно, что Тиба, Кенпати, Носака и Лига Кровавой Клятвы были звеньями одной цепи. Но вместо того, чтобы прыгать от радости и приняться за разгром Носаки, ДиПальма пытался не трястись от страха каждый раз, когда садилось солнце.
    Джен прилетала в Токио на следующий день. В течении следующих четырех-пяти недель съемки должны были вестись здесь. Она была рядом с ним во время траурных ритуалов и держала его руку, когда ДиПальму била дрожь. Он нуждался в Джен, но она была с Кенпати. ДиПальме отчаянно хотелось выпить.
    Он пробыл в Токио уже три дня, но еще ни разу не брал в руки шинай и не виделся ни с одним из своих японских друзей кроме Шуко. Они встретились и подружились несколько лет назад на конференции на Гавайях. Оба любили кендо и были поклонниками Дюка Эллингтона.* Шуко собирал связанные с музыкантом предметы и в его коллекции было пианино, на котором Дюк играл в начале карьеры, в 1916 году.
    После конференции они продолжали переписываться и обмениваться звонками, а потом сестру Шуко, Нори, похитили. Она была женой представителя японской компании в Нью-Йорке, но жила в Нью-Джерси, куда переезжали многие японцы, спасаясь от разгула преступности. Это не помогло - преступность сама нашла Нори в торговом центре недалеко от ее дома в пригороде. Похитители потребовали за нее выкуп. Шуко обратился за помощью к ДиПальме.
    ДиПальма встретил его в аэропорту имени Кеннеди, отвез в Нью-Джерси и служил переводчиком в разговорах с агентами ФБР и местной полицией. По просьбе Шуко, мужа его сестры и компании, в которой он работал, ДиПальме позволили быть посредником в переговорах с похитителями. Получив деньги, те освободили Нори и были задержаны через двадцать четыре часа. Ни Шуко, ни его зять, не забыли услуги, которую оказал им ДиПальма. Он также получил письмо с благодарностями из Вашингтона, от японского посла.
    Этим утром Шуко, в свой черед, оказывал услугу ДиПальме.
    Если бы в этот час на улице были еще люди, они, наверное, улыбнулись бы при виде этих двоих - высокий, грузный, седеющий ДиПальма двигался большими, широкими шагами; маленькому кривоногому Шуко приходилось чуть ли не бежать, чтобы успевать за ним.
    ДиПальма остановился. Им овладевали сомнения.
     - Я признателен за то, что вы делаете, Шуко-сан, но не уверен, что это сработает. Как мне поможет наблюдение за изготовлением нового меча?
     - Вы не будете наблюдать. Вы будете делать. Вы очистите душу и разум от яда. Вы снова станете буси.
    Он зашагал дальше, не оглянувшись, чтобы удостовериться, что ДиПальма следует за ним. Тот нагнал Шуко.
     - Такие вещи реальны для других, но не для меня.
     - Эллингтон говорил, что трудности - это шанс для самосовершенствования. - возразил Шуко.
     - Эллингтон никогда не пил чай в Гонконге. По крайней мере не там, где пил его я.
     - Вы многого не понимаете о мече. У вас есть информация, но нет знания.
     - Шуко-сан, я и своего сына не очень понимаю. Он и Джен сказали полиции, что видели, как Лэйкок выбросился из окна. Иначе сейчас я был бы в тюрьме по подозрению в убийстве. Полицейские с трудом поверили в то, что Лэйкоку хватило сил пробить стекло в два сантиметра толщиной.
    Шуко взглянул на него.
     - Но ведь он это сделал. По крайней мере, все так выглядит.
     - В него будто бес вселился. Он просто сошел с ума. Кстати о бесах, кошмары моего сына становятся все хуже. Одни и те же сны. То ему снится,что Бенкаи преследует его, то что он сам - Бенкаи.
     - Вы, наверное, знаете, что Бенкаи был одержим призраком, рожденным живыми.
     - Ики-рё. Да, я знаю. Рождается от тайных злых помыслов человека и обретает собственную жизнь.
     - Но вы не верите в него?
     - Нет.
    Вот и все. В этой легенде не было ни грамма здравого смысла. Просто местная мифология.
    - Есть еще кое-что, во что я не верю, - продолжал ДиПальма. - Реинкарнация. Можете мне объяснить, как человек может жить вечно и не знать об этом?
     Они прошло мимо мешков с рисом, сваленных у входа в ресторан.
     - В реинкарнацию верят во многих местах, - сказал Шуко. - В Индии, Китае, Японии. Африканцы. Суфийские мистики. Она упоминается в греческой и персидской философии. В реинкарнацию верили и ранние христиане, но отцы церкви исключили упоминания о ней из своих учений.
     - Почему?
     - Слишком рационально, друг мой. Принцип реинкарнации утверждает, что человек сам в ответе за свою судьбу. Это лишало церковь части влияния на паству. Чтобы избежать этого, церковь не учит о карме и реинкарнации. - сказал Шуко, хитро взглянув на ДиПальму. - Что же касается того, что мы не помним наши прошлые жизни, задам вам вопрос - помните ли вы первые несколько лет своего детства? Нет. Значит ли это, что в те годы вы не существовали? Помните ли вы во всех деталях свою юность или даже то, что делали в прошлом году?
     - В этом что-то есть, Шуко-сан, - улыбнулся ДиПальма.
     - То, что мы не помним прошлые жизни - это дар, друг мой. Память о них принесла бы нам гораздо больше вреда, чем пользы.
    ДиПальма подумал о Тодде, который помнил свои прошлые жизни.
     - Далеко еще? - спросил он. Его стала донимать боль в ноге.
     - Нет. Сам путь - это часть приготовления к работе. Он позволяет вам успокоиться и подавить свои импульсы. Часто бывает, что разум противится попыткам его контролировать. У нас говорят, что он ведет себя как ужаленная скорпионом обезьяна.
     - Сейчас я со своей обезьяной точно справиться не могу. Шуко-сан, могу я попросить вас об одолжении? Пока я буду в кузне, не могли бы вы отвезти Тодда в ваше додзё и попросить у сенсея разрешить ему поупражняться в фехтовании? Это займет его, пока меня не будет.
     - С радостью, друг мой.
     - Спасибо. А долго я у кузнеца пробуду?
     - Мы пришли, ДиПальма-сан.
    Американец остановился и огляделся по сторонам. Они стояли на узкой безымянной улочке, где у прячущихся за высокими заборами домов не было номеров. Калитка в одном из заборов была была открыта. Его ждали. Во дворе ДиПальма увидел карликовые деревья бонсаи и сосны, окружающие маленький прудик. Откуда-то доносились голоса, читавшие молитву. ДиПальма должен был войти в дверь, но не хотел делать этого.
    Он замешкался, ожидая, что Шуко ободрит его, скажет, что в мече скрывалась магия, что клинок поможет ему найти исцеление. ДиПальма обернулся. Шуко исчез.
    ДиПальма взглянул на дверь. Она медленно приоткрылась шире, позволяя ему увидеть весь сад во дворе. Прихрамывая, ДиПальма вошел в нее.
   
    Изготовление клинка состояло из трех этапов - ковки, закалки и заточки. ДиПальма должен был помогать ковать меч, что было труднее чем два других этапа. Всю остальную работу в течении следующих недель выполнили бы сам оружейник, его помощники и профессиональные лакировщики. Затем клинок должен был быть насажен на рукоять с гардой, украшен и помещен в изготовленные для него ножны. В результате вышел бы дайто - длинный меч с шестидесятисантиметровым клинком.
    Войдя в кухню, маленькое двухкомнатное помещение посреди сада, ДиПальма увидел висящий на стене меч. Табличка под ним гласила:
    "2 декабря 1192 года, Сукесада, шестьдесят три года, кузнец из провинции Сагами. Изготовлено для Минамото Ёритоме. Испытывал Тенно Нитта. Три тела одним ударом."
    ДиПальма глубоко вздохнул. Этот клинок был не просто редкостью - он был легендой. ДиПальма шагнул ближе к нему. Храбрость,чистота сердца и духа, самообладание и честь, все добродетели, из которых состоял код бусидо, слились в этом мече.
    Минамото, человек, для которого выковали этот меч, был первым сёгуном Японии, первым из верховных военачальников, которые диктовали свою волю стране и императору в течении семи веков. Тенно принадлежал к группе воинов, которые проверяли остроту клинка, рассекая металл, дерево, связки соломы и живую плоть. После каждого испытания составлялся документ, в который вносили имена свидетелей, дату, имя человека, проверявшего меч и количество тел, рассеченных одним ударом. Висевший на стене меч испытали, разрубив им трупы трех казненных преступников.
    Тут вошел сам хозяин. ДиПальма не удосужился даже узнать имя оружейника, с которым должен был встретиться. К чему, если все равно ничего путного из этой затеи не выйдет? Он согласился на встречу только чтобы не обидеть Шуко. И только сейчас он начал понимать, какой высокой чести его удостоили. У него отвисла челюсть, трость выпала из руки. ДиПальма находился в доме человека-легенды.
    В Японии оружейники стояли на ступень выше других мастеров. Из них выделялась горстка самых искусных кузнецов, а превыше их всех стоял оружейник Тендари, мечи работы которого соперничали с творениями его предка, великого Сакуседы. Тендари жил затворником, никогда не давал интервью, не позволял фотографировать себя или даже наблюдать за своей работой. Десять лет назад, когда император объявил его национальным достоянием, оружейник согласился прийти во дворец, но позволил сделать лишь один снимок. ДиПальма узнал его по копии той самой фотографии, которую дал ему Шуко.
    В последние несколько лет о здоровье, физическом и душевном, Тендари, ходили самые разные слухи. Говорили, что он ослеп, что умирал от рака, что серьезно обжег руку, и его пальцы оказались сварены вместе. Говорили, что он покончил с собой, увидев, что возраст не позволяет ему изготовлять такие же великолепные мечи, как раньше; что какой-то богач приказал отсечь ему руки после того, как Тендари отказался выковать для него меч.
    Сейчас ДиПальма стоял перед человеком, который был связующим звеном между прошлым и настоящим Японии. Он был ее сердцем, воплощением гири, вечного долга и самообладания.
    Тендари был высоким человеком, приближающимся к восьмидесяти годам, седой, с тяжелой челюстью и большими руками. Он пристально смотрел на ДиПальму; тот, как бывший полицейский, привык играть в такие "гляделки", но сейчас опустил взгляд. ДиПальма поклонился в пояс.
     - Сенсей, - произнес он.
    Лицо Тендари осталось бесстрастным,. Он кивнул сакитэ, двум своим помощникам, и вышел из кузни. Это было не время для разговоров. Во время работы сакитэ должны были давать ДиПальме указания, а тот выполнять их быстро и не задавая вопросов.
    Они начали.
    Тендари и сакитэ отвели ДиПальму в главное здание, двухэтажный деревянный дом рядом с кузней. В большой, покрытой соломенными матами комнате они разделись и облили себя холодной водой, совершив обряд очищения. Затем облачились в оранжевые одежды, черные конические шляпы, таби, белые носки и сандалии. Все это происходило в полном молчании.
    Когда он вернулись в кузню, Тендари, его помощники и ДиПальма остановились перед маленьким алтарем, посвященным богу-покровителю этого места, украшенным цветами и амулетами. Трое японцев низко поклонились. "Почему бы и нет?", подумал ДиПальма и последовал их примеру. Он чувствовал себя лицемером, но что еще ему оставалось делать? Не мог же ДиПальма сейчас пуститься в объяснения, что он верил только в один мир, в котором люди проживают только одну жизнь.
    Тендари выпрямился и глубоко вздохнул. Время приниматься за работу.
    Прежде всего нужно было соединить множество тонких стальных нитей воедино. Тендари накалил брусок стали размером с дыню в открытой печи, уложил на наковальню и принялся расплющивать его ударами большого деревянного молота. Через несколько минут его сменил один из помощников, за ним второй, и, наконец, пришел черед ДиПальмы. Молот был тяжелее, чем казался. Всего лишь после трех ударов у него заболели плечи, а на ладонях, он знал, образуются волдыри.
     ДиПальма вздохнул с облегчением, когда один из сакитэ похлопал его по плечу. Брусок стал достаточно плоским. Тендари взял его щипцами и опустил в ведро с холодной водой. ДиПальма тем временем разминал ноющий бицепс, и вдруг почувствовал боль в ребрах. Один из помощников ткнул его в бок и укоризненно посмотрел на бывшего копа. ДиПальма знал этот взгляд. Так смотрел на него тренер по кендo, когда ДиПальма, по его мнению, носился с ушибом или травмой. ДиПальма опустил руки.
    Помощник взглянул на Тендари; тот кивнул головой. Помощник указал ДиПальме на молот. Вместо того, чтобы отдыхать, он должен был снова приниматься за работу. Он молча взялся за рукоять.
    Он бил изо всех сил, не обращая внимания на стоящих рядом японцев. ДиПальма, сталь, молот. Больше в мире не существовало ничего. Это отвлекало его от робости, которую ДиПальма ощущал в присутствии Тендари. Кроме того, ему начинало нравиться тепло, исходящее от печи.
    Стой.
    Это прозвучала команда одного из сакитэ. ДиПальма так увлекся,что не заметил, как расколол сталь на куски. На него обрушилась усталость - легкие горели, грудь ходила вверх-вниз. Кто-то вынул молот из его кровоточащих рук. ДиПальма посмотрел на Тендари, и ему показалось, что взгляд японца немного смягчился.
    Он наблюдал, как один из сакитэ собрал куски стали лопаткой, которую затем Тендари поднес к печи и сунул в огонь. Его лицо покраснело от жара и отблесков пламени, но оружейник, не моргая, вглядывался в огонь, будто наблюдая за чем-то, видимым ему одному. Через некоторое время он передал лопатку помощнику. Все происходило в молчании. Первого сакитэ сменил его товарищ, а затем вновь пришла очередь ДиПальмы; об этом его известили взглядом. Он приблизился к печи и принял лопатку.
    Вначале жар причинял ему боль, опалял лицо, а ручка лопатки жгла его окровавленные ладони. Но он не собирался сдаваться. ДиПальма сознавал важность происходящего и был твердо настроен выполнить все, что от него требовалось и довести дело до конца. Яд или не яд, депрессия или не депрессия, он не собирался показать себя слабаком перед таким человеком, как Тендари.
    Постепенно блики пламени стали завораживать его. ДиПальма уже не думал о своих обожженных руках и лице. Проблема теперь была в том, чтобы не заснуть. Он принялся перечислять имена великих оружейников прошлого: Энсин, Тикамура, Арикуни, Иесуке, Дзюмьо, Хидейоши, Гисуке, Канехира, Канемото, Мурамаса, Дарума, Наотане.
    Его похлопали по плечу. Он поднял голову и увидел, как помощник указывает то на лопатку, то на молот. Снова пришло время ковки.
    ДиПальма подошел к наковальне, стоящей на земляном полу. Никто из сакитэ не пошевелился, так что, видимо, работать снова придется ему. Тендари жестом приказал ему наклониться и положить лопатку на наковальню. Оба одели защитные очки, чтобы уберечься от искр; металл, раскаленный добела, был очень опасен. Очки ДиПальмы тут же запотели и он видел все будто через белую призму.
    От ударов Тендари у ДиПальмы затряслись руки, и ему пришлось напрячься,чтобы удержать лопатку. Летящие во все стороны искры походили на крошечные метеоры; глядя на это великолепие хаоса, ДиПальма задумался, не так ли выглядело сотворение мира.
    Один из помощников сменил его, а второй взял в руки молот. Потом они снова сменились, и теперь молотом орудовал ДиПальма. К полудню, после нескольких циклов нагревания и ковки, цельный брусок стали длинной в восемнадцать сантиметров и шириной в шесть был готов. Они сделали перерыв и пообедали овощами, лапшой и чаем, которые принесли слуги. Ели прямо в кузне, в абсолютном молчании. Окончив есть, Тендари поднялся, и помощники, отставив свою еду, последовали его примеру. Встал и ДиПальма, в котором впервые со дня покушения проснулся аппетит. Снова за работу.
    Плоский стальной прямоугольник накалили, разрезали надвое, затем снова сложили и выковали прямоугольник поменьше. Тем временем второй брусок подвергся той же процедуре - раскален, разбит на куски и превращен в маленький, плоский прямоугольник. Ближе к вечеру их оба соединили, раскалили, разрезали и проковали. С ДиПальмы ручьем лил пот; его роба промокла насквозь и была испачкана кровью с его ладоней.
    Когда еще он проводил время с такой пользой, был так доволен и умиротворен? Происшедшее в Гонконге было забыто; ДиПальма чувствовал, что способен достигнуть и совершить все, чего захочет.
    Увидев, что брусок начинает приобретать форму клинка, ДиПальма разволновался, будто новичок в первый день занятий в полицейской академии. Тендари придал бруску форму, используя металлический молоток. Затем прервался и протянул молоток ДиПальме. Когда оружейник встал и отошел, ДиПальма, склонившийся над наковальней, на секунду замер. Он ощущал жар, но отличный от жара печи. Он был одновременно взвинчен и спокоен, уверен в себе и смирен.
    В состоянии, похожем на транс, он принялся ковать продолговатый кусок стали. Молотк будто стал продолжением его кровоточащей руки. Он постигал истины, которые нельзя передать словами. Гляди сердцем. Доверься чувствам. Верь в то, что ощущаешь.
    Он поднимал и опускал молоток, пока кто-то не потряс его. ДиПальма открыл глаза. Дверь кузни была открыта, а на дворе стояла ночь. Он лежал на полу в комнате с алтарем. Его разбудил один из сакитэ. Потрясенный ДиПальма быстро сел. Что, черт возьми, случилось? Он вскочил на ноги и поспешил в комнату, где все еще пылала печь, а Тендари сидел у наковальни и придавал клинку форму.
    ДиПальма протер глаза. Каким нужно быть кретином, чтобы заснуть за работой? Он был еще настолько слаб после отравления? Что подумает о нем Тендари? ДиПальме хотелось убежать и спрятаться где-нибудь. И внезапно он понял, что чувствует себя таким же сильным и уверенным, как до покушения. Сила вернулась в его тело и дух.
    Оружейник опустил руку в горшок и стал обмазывать клинок глиной. Потом остановился и поднял голову. Ну, понеслось, подумал ДиПальма. Тендари знаком пригласил его подойти ближе, указал на клинок и встал. Какого черта? Он что, не собирается надрать ДиПальме зад? И тут он понял. Они знали о его болезни. Сон был такой же частью исцеления, как и работа.
    Сон. Он больше не боялся умереть. Он закрыл глаза, и на этот раз не думал о яде, о Линг Шене, о больнице. ДиПальма усилием воли заставил себя оставаться спокойным. Он присел перед наковальней, зачерпнул глину из горшочка и стал наносить на клинок. После того, как глина высохнет, Тендари соскребет ее, чтобы придать клинку желаемую степень закалки. Затем его снова накалят, и, наконец, отполируют.
    Помощник встал перед ДиПальмой и поклонился. В этом жесте было что-то завершенное. ДиПальма встал. Усталость была забыта. Исчез страх перед смертью. Ему хотелось остаться, пока меч не будет полностью готов, но, к сожалению, его роль в изготовлении дайто была окончена.
    Погрустневший ДиПальма поклонился помощникам и вышел в темный сад, где его ждал Тендари.
     - То, что коснулось вас, когда вы умирали, теперь изгнано. - сказал оружейник.
    ДиПальма вспомнил слова Джен на похоронах Катарины: "Ледяной холод. И вонь, просто ужасная вонь. Если бы я верила в подобные вещи, я могла бы подумать, что кто-то невидимый выбросил Лэйкока в окно. Пробил им стекло, которое, как мне сказали, было пуленепробиваемое."
    ДиПальма поклонился. Как мог человек сам проломить своим телом пуленепробиваемое стекло?
     - Домо аригато газаймаштэ, сенсей*, - сказал он.
     - Теперь оно вернулось к тому, в ком обитало когда-то, - произнес Тендари. Он слегка кивнул, повернулся и скрылся в кузне. Слуга отвел ДиПальму в баню. Вымывшись, он вернулся в комнату и нашел там свою одежду. Рядом ждали ведра с холодной водой. Окатив себя, он вытерся и оделся, размышляя над словами оружейника.
    Слуга проводил его через сад. ДиПальма на секунду остановился, чтобы взглянуть на кузню и послушать стук молота о клинок. Затем последовал за слугой к выходу из сада.
    Шуко вышел из тени и поклонился ему. ДиПальма ответил на поклон, и, улыбаясь, обернулся и увидел дым, поднимающийся из-за забора.
    Двое мужчин в молчании зашагали по узкой улице.
   
   
    *Дюк Эллингтон - джаз-музыкант.
    *Домо аригато газаймаштэ, сенесей. (яп.) - Большое спасибо, учитель.