Как я живу

Дача. Второй этаж. Мансарда. Лесница вся деревянная и вверху делает крутой вираж.

От этого с одной стороны ступени суживаются, и ходить по ним трудно. С непривычки.. Дерево не покрыто ничем. Живое, пахнущее. Стены тоже чисто деревянные.

Внизу коврик, который я связала из нарезанных полосок старой одежды. Цветной. Пушится от торчащих лоскутков. Ему нравится, когда я вытираю об него ноги. Но ещё больше ему нравится, когда на него ложится Киттен. Вытягивается, и урчит от удовольствия. И коврик тоже урчит, только никто этого не слышит. Ну и ладно, он урчит сам по себе.

Киттен разнеживается и зажмуривает глаза. Коврик тоже щурится торчащими лоскутками и теми, которые Киттен подмял под себя.
Киттен даже перестаёт урчать и слушает, как у него внутри что-то шевелится. Коврик тоже слушает.

Потом Киттен встаёт, и... коврик чувствует, как ему становится горячо, а потом... сыро. Коврик испытывает при этом незнакомые ему чувства.

Но Киттен уходит, и коврику становится холодно, мокро и холодно, и одиноко.

Приходит хозяйка, и сквозь запах дерева она слышит кошачий запах. Коврику становится стыдно за проделки его друга, и он, молча, просит хозяйку вывесить его на промывку и просушку.

Хозяйка вывешивает коврик на перила крыльца, и он висит, весь пахучий и провисший.

Дождь... Ну вот и дождь. Коврик радуется. Но потом идёт снег, и коврик становится весь белено-серебристый в лунном сиянии.

Киттен иногда проскакивает мимо, задерживается на секунду, уловив что-то неуловимо-родное, но... спешит по делам.

А дел у него много. История его жизни - сплошные приключения.

Сразу же после того, как он родился, он должен был умереть, так как он оказался брошенным в густой траве под забором. Один, совсем один.

У него хватало сил, чтобы только пищать, больше он ничего не мог.

Но... Чему быть, тому не миновать. Мимо проходила Хозяйка со своей собакой. Собака была огромное чудовище. Киттен даже не видел её ( у него ещё не открылись глазки), только чувствовал, как что-то большое приближается к нему и страшно лает.

Он хотел замолчать, чтобы чудовище не могло найти его, но ничего не мог с собой поделать и пищал беспрерывно, то есть на выдохе.

А Нора лаяла, чтобы привлечь внимание Хозяйки, которая тупо шагала по тропе, как всегда, вся в себе. Ничего не слыша и не замечая.

Наконец, Хозяйка очнулась от грёз, в которых она пребывала всегда, и подошла посмотреть, на кого это там Нора лает.

Трава была густая и высокая, а котёнок такой серый и маленький, что она ничего не увидела.

Полная своей значимости, она обругала Нору за то, что та прервала её медитацию без причины.

Но Нора продолжала оглушительно лаять, чем ещё больше раздражила Хозяйку. Утро было такое нежное и свежее, и воздух звенел... А тут эта идиотка лает, как ненормальная.

Но Нора не переставала. Тогда Хозяйка Раздвинула траву и увидела малюсенький серый комочек. Взяла его на руки, и, вместо прогулки пошла по дороге к дому.

Нора прыгала на неё, стараясь достать до киттена. Он тогда ещё не имел имени, это потом его так назвали, потому что киттен по английски котёнок.

Так вот Хозяйка отворачивала Киттена от Норы, поднимала его, спасая от её зубастой пасти.

Нора подумала, что Хозяйка очень глупая, если она так думает, и стала транслировать ей мысль: я - спасительница, не надо меня опасаться.

И Хозяйка, ничего не понимая, тем не менее, придя домой, положила котёнка на пол и отдала на полное попечение Норы.

Нора разлеглась на полу, а киттен закопался в её шерсти, уткнув мордочку в подмышку и стал причмокивать, делая сосательные движения.

Нора строго взглянула на Хозяйку, и та приготовила молочко в бутылочке, как для маленьких детей.

Когда у Киттена открылись глазки, они были слезящиеся и гнойные. Хозяйка укоризненно поглядывала на больного котёнка.

Единственное её достоинство было, что она не мешала Норе заботиться о Киттене, не пичкала его лекарствами, не промывала ему глазки.

Нора делала всё, как надо. Она вылизывала Киттена всего, а особенно, его глазки.

Ну и конечно, Киттен вскоре превратился в резвого и очень весёлого котёнка.

Коврик вздохнул и издал еле слышный жалобный звук. Киттен его услышал и бросился к Норе. К этому времени собак было две. Нора и её сын, величиной даже больше Норы.

Обе собаки вцепились в Киттена мёртвой хваткой. Они таскали его за хвост, за голову, терзали его тело.

Киттен орал, но не убегал, а только постепенно приближался к Коврику. Когда все трое были уже совсем близко, Киттен сделал рывок и повис на Коврике.

Собаки вцепились в Киттена, но он не выпускал Коврик из своих когтей, так что они стащили Киттена вместе с Ковриком и стали трепать Коврик.

Киттен был доволен. Коврик столько времени был обделён вниманием, а тут... У Киттена от внимания собак был драный хвост и проплешины на теле.

Теперь Коврик получал свою дозу внимания , и из него летели лоскутки, но он мужественно переносил экзекуцию, радуясь свирепости, с которой собаки трепали его.

Вот это была жизнь! Не то, что висеть на перилах. Спасибо Киттену. Он - настоящий друг.

Хозяйка увидела побоище и отняла у собак Коврик. Он был теперь экзотического вида с дырками и неровно торчащими лоскутами.

А надо сказать, что на участке от сильного ветра заломилась громадная ель. Её спилили, и ветки сложили в огромную кучу.

Хозяйка взяла ветки и стала набрасывать их на ступени деревянной лестницы, ведущей в мансарду.

Ветки источали пряный еловый аромат, и Коврик, положенный среди веток, чувствовал себя в лесу, его дырки не были видны из-за еловых веток.

Собаки были одна почти чёрная полу-хаска, это была, конечно, Нора, и её сын песочного цвета.

Не знаю, как живут собаки, когда они один на один с хозяевами. Я имею ввиду, одна собака при хозяевах. Тоска. Зелёная. Эти двое счастливы. От счастья грызутся по-чёрному. Летят клочки по закоулочкам. И пух, и перо.

Так вот Коврик. Он лежал среди еловых веток, вдыхал едкий их запах и радовался, когда иголки отваливались и проваливались между его лоскутков.

Ночью он дремал, и ему снилось, как он был юбкой и колыхался вокруг самых прекрасных в мире ног. Он был абсолютно уверен в том, что эти ноги были самые лучшие, потому что он не знал никаких других.

Хотя нет, эту юбку однажды померила хозяйкина подруга, и юбка удивилась и возмутилась. Всё было не то, другое, и запах был не тот. Слава богу, это было один раз, и больше это не повторялось.

И коврик мечтал о лете, когда Хозяйка будет ходить по нему босиком и топотать на нём и притоптывать его. А он будет чувствовать её тепло, идущее изнутри.

Ещё была кошка Чана, чёрная полу-британка с приплюснутым носом. Злющая презлющая. Она шипела и бросалась на любого, кто приближался к ней. Киттен приставал к ней и получал по полной.

Но когда он подрос, он первый бросался на Чану, шипел громче, чем она, орал и боксировал её, и она убегала.

Киттен выслеживал её  и атаковал при каждом удобном случае. Он был столь же агрессивен, сколь ласков. Со всеми по-разному.

А когда Киттен стал выходить на просеку и следовал за собаками (на расстоянии), Чана, прячась, следовала за ним.

А когда он умер в страшных мучениях, Чана несколько дней не ела и не гуляла.

Но прежде, чем умереть, Киттен совершил ещё много подвигов. Он ловил мышей полёвок, притаскивал их домой, полудохлых, и долго играл с ними. Он ловил птиц, и убил любимого попугая хозяйки.

Он воровал мясо, и если у него пытались отнять, он вцеплялся мёртвой хваткой, повисал, гудел, как гигантский улей и не отцеплялся, пока его не отдирали силой.

А с хозяйкой он был ласков до изнеможения и нежен.

Чана изредка спускалась к Коврику, осторожно нюхала его, но лечь стеснялась. Коврик не любил Чану за её агрессивность и напрягался при её приближении.

Чана звала его про себя Гаврик. Коврик решил, что он будет звать себя именно так.

А звать себя ему было надо, потому что он любил разговаривать сам с собой. Он обсуждал новости, спорил сам с собой и задумчиво прислушивался к мыслям. Ещё он сочинял стихи.

Я люблю твои ноги,
Особенно нежные щиколотки,
Особенно пальчики-зайчики,
И всё, что выше и нежнее.

Он не знал, что это белые стихи. Если честно, он даже не знал, что это стихи. Просто он напевал их про себя, и лоскутки ритмично шевелились.

Киттену стихи Гаврика нравились, и он приходил послушать их и подмурлыкивал им.

Собаки тоже приходили за Киттеном и тоже слушали стихи. И ночью, вспоминая их, они выли в два голоса.

Гаврику хотелось больше общаться с Хозяйкой. И он стал внушать ей мысль, что он очень годится, чтобы лежать у кровати.

Хозяйка оказалась очень восприимчивой и подумала: еловые ветки вполне заменяют коврик, а это произведение искусства нужно поместить в более почётное место.

Продолжение следует