Филосемиты в истории западной цивилиации. Часть 2

   



                Ариэль Кацев

















                ФИЛОСЕМИТЫ
                В ИСТОРИИ ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ













                Йокнеам
                2015




            Часть 2. От Лессинга до Черчилля
 

               
                Содержание

           1.Лессинг меняет отношение к евреям. стр.134  -  136
           2.Томас Манн -  борец с фашизмом и антисемитизмом. стр.137  -  145
           3. Филосемитские теденции в американской литературе.  стр. 146  -  154
           4. Лонгфелло и его "Еврейское кладбище в Ньюпорте."  стр. 155  -  160
           5. Американский Шолом-Алейхем. стр.161  -  166   
           6. Хеклер  -  друг Герцля. стр. 167  -  169
           7. Филосемиты против антисемитов в Польше.
               Костюшко и Мицкевич. стр. 170  -  180   
           8.  Русские ученые   -  защитники евреев.  стр. 181  -  189
           9. Филосемитские мотивы в русской
               дореволюционной литературе. стр. 190  -  205
           10. Филосемитизм Толстого в свете общечеловеческих
                ценностей. стр. 206  -  214
           11. Евреи в жизни и творчестве Чехова. стр.215  -  223
           12. Куприн против Куприна. стр. 224  -  230
           13. Защитник Бейлиса. стр. 231  -  243
           14. Бальфур и его  декларация. стр.244  -  250
           15. Организатор борьбы с арабским террором. стр. 251  -  253 
           16. Теодор Рузвельт симпатизировал евреям. стр. 254  -  257
           17. Великий англичанин  -  сионист. стр. 258  -  275

















                стр. 134  -  136

            Лессинг меняет отношение к евреям       

    Первым немецким  писателем, который в корне изменил враждебное отношение к евреям в своих произведениях, был драматург, литературный критик и философ Готхольд Эфраим Лессинг (1729 – 1781).
   
     Г.Э.Лессинг родился  в семье лютеранского священника, но не унаследовал его  набожность. Религиозные догмы отталкивали его творческую натуру. Он искал применения своих способностей в иных сферах. По окончании Лейпцигского университета, где изучал медицину, в течение 12 лет он работал журналистом в газете  "Воссише Цайтунг".
   
      Он увлекся философией и написал несколько философских работ, включая завершенный в конце жизни фундаментальный труд "Разговоры для масона".                Лессинг был ярким представителем немецкого Просвещения и рациональной философии. Для него история это процесс развития и восхождения от низших ступеней к высшим. В религиозных воззрениях он делал акцент на мораль. Путь человечества он видел в движении от язычества через иудаизм и христианство к универсальной рациональной  философии.               
   
      Однако Лессинг приобрел гораздо большую известность в другой ипостаси, а именно в драматургии. Он написал немало пьес, в том числе наиболее известную драму "Эмилия Галотти".
 
     Он жил в столице Германского королевства Пруссии Берлине и поначалу не соприкасался с евреями в повседневной жизни. Однако он задался целью показать своим современникам, что евреи это такие же люди, как и  все прочие, и остаются носителями библейского прошлого. Он уже имел большой успех как драматург, когда написал   пьесу "Евреи" (1749).   
 
      В ней  путешественник,  подвергшийся в пути нападению разбойников, находит приют у одного барона.  Он оказывает
  барону большие услуги бескорыстно. Барон хочет его отблагодарить и даже готов выдать за него собственную дочь. И тут наступает кульминационный момент. Путешественник заявляет во всеуслышание, что он еврей, а по закону он не может жениться на христианке. Еврей вежливо отказывается. Он намерен продолжить путешествие. Барон, испытывающий неприязнь к евреям, считает его исключением и делает ему комплимент,  который еврей парирует остроумным ответом:
    
      Барон:                О, как достойны были бы уважения евреи,   
                если бы они походили на христиан.
     Путешественник:     И  как  любезны  были  бы  христиане,         
                обладай они Вашими добродетелями!
      
     В пьесе впервые в Германии еврей был показан в привлекательном виде, и неудивительно, что она вызвала гневные нападки антисемитов.   
    
       Через сорок лет Лессинг пишет новую пьесу на еврейскую тему – "Натан Мудрый".  Ее действие происходит в конце 12-го века в Иерусалиме, которым правит султан Саладин. Крестоносцы терпят поражение. Захваченных пленных рыцарей казнят, пощадив лишь одного по приказу Саладина, ибо он очень похож на пропавшего в Европе его младшего брата. Этот рыцарь-храмовник влюблен в Рэху, дочь богатого купца Натана, еврея,  которого  соплеменники  ценили  за ум и благородство и прозвали Натаном Мудрым. К концу пьесы зрителей ждут сюрпризы. Выясняется, что Рэха это приемная дочь Натана. Храмовник оказывается пропавшим братом Саладина, а Рэха его сестрой.  Женитьба между ними невозможна, но Натан готов усыновить храмовника. Саладин милостив ко всем, и между всеми героями пьесы устанавливаются доверительные и дружественные отношения, несмотря на национальные и религиозные различия. В этом главный посыл пьесы.
    
      Прототипами     Натана    послужили     Мозес  Мендельсон    и  Барух  Спиноза.  Философ  и   богослов   Мендельсон   былблизким  другом Лессинга, который ввел его в литературную   среду  и  помог   опубликовать   его  работы.     Философские     взгляды Лессинга сформировались   под влиянием пантеизма Спинозы.   Импульсом к написанию пьесы  стало знакомство  Лессинга с  "Декамероном"  Боккачио,   где  дается история  с
  тремя   перстнями   (см. очерк  о  Боккачио  выше).     Лессинг использовал   эту   историю,    изменив   лишь  причину вызо-  ва  Натана  во дворец Саладина: ему угрожала казнь за то, что   приютил  у себя христианина,   но  он  благополучно  избежал  казни  благодаря своей мудрости.
   
     Судьба пьесы после смерти писателя пережила успех, забвение  и новый триумф. Антисемиты обвиняли Лессинга в любви к евреям. В 1919 году Адольф Бертельс  издал книгу  "Лессинг и евреи", пропитанную махровым юдофобством, которую взяли на вооружение нацисты во главе с другим Адольфом. Естественно, что при нацизме пьеса была запрещена.
      
       Прошли годы. Закончилась Вторая мировая  война. И пьеса возродилась к новой жизни. 7 сентября 1945 года после длительного  перерыва  в десятки  лет  состоялась премьера
  " Натана Мудрого"  в   "Дойчес  театре" в Берлине. Фриц Вестен, режиссер, бывший заключенный концлагеря "Заксенхаузен" открыл сезон постановкой этой пьесы. Она имела оглушительный  успех. Слова "и Господь наш был евреем", прозвучавшие со сцены, были встречены громом аплодисментов. На глазах евреев были слезы, в сердцах немцев чувство стыда за свою нацию, допустившую приход к власти убийц, совершивших геноцид евреев в минувшую войну.
    
      С тех пор пьеса с успехом идет на подмостках театров мира, а в городе Брауншвейге стоит памятник великому драматургу - филосемиту Г.Э.Лессингу.

               
 
                стр.137 - 145


     Томас Манн  - борец с фашизмом и антисемитизмом
               
     Выдающегося немецкого драматурга Г.Э.Лессинга и великого немецкого прозаика Томаса Манна (1875  -  1955) разделяет столетие. Лессинг жил в эпоху немецкого Просвещения, когда все чаше раздавались голоса в пользу еврейской эмансипации. Т.Манн жил в период германского реваншизма и национализма, перешедшего в нацизм. Такие разные времена наложили отпечаток на их взгляды и творчество. Лессинг всю сознательную жизнь был твердым и непоколебимым защитником евреев. Путь Манна к филосемитизму не был столь прямолинеен.  С детских лет он воспитывался в неприязни к евреям, и предубеждения по отношению к неассимилированным евреям сохранялись у него долгое время. Эту неприязнь не следует ни игнорировать, ни преувеличивать. Она заключалась в основном в брезгливости к их внешнему облику и манерам поведения и сформировалась не без влияния господствовавшего в то время стереотипа еврея  как существа нечистоплотного, уродливого и чуждого немцам. Однако обвинение Манна в антисемитизме было бы поверхностным и необоснованным. Нужно рассматривать эту сложную и многогранную личность в динамике. 

    Детство писателя прошло в небольшом городе Любеке. У Томаса было две сестры и два брата.  Старший  -  Генрих тоже стал писателем.  Отец  -  коммерсант, владелец старинной фирмы возлагал большие надежды на Томаса как на продолжателя его дела. Однако Томас решительно отказался идти по стези отца, увлекшись музыкой и литературой. Когда мальчику исполнилось шестнадцать лет, мать с младшими детьми перебралась в Мюнхен, и именно здесь началась литературная карьера Томаса. Началась она со стихов и коротких  рассказов. С опубликованием первого рассказа в одном  из лейпцигских  журналов   он  решительно  определил  себя  как  литератора,  оставил службу в страховой конторе и поступил  вольнослушателем в университет, намереваясь стать журналистом. Его произведения стали появляться  и в берлинских  журналах, а в 1901 году был опубликован его  роман «Буденброки», принесший ему широкую известность в Германии,  а с течением времени и  всемирную славу и Нобелевскую премию.   

     Роман, в известной мере автобиографический, стал эпическим повествованием о трех поколениях немецкой семьи из Любека, пережившей пору расцвета и период  упадка и крушения надежд.      

   Параллельно с его восхождением на литературный олимп шло формирование его мировоззренческих взглядов. Первоначально они были далеки от тех, что он исповедовал  в середине 20-го столетия. В юности идеалом Манна был немецкий бюргер  -  законопослушный  обыватель,  образцовый семьянин, живущий спокойной, размеренной жизнью, по воскресеньям посещающий церковь и т. п. Тогда он не видел в бюргере черт жестокости, трусости, низкопоклонства, которые разглядел и воплотил  в образе главного героя своего романа «Верноподданный» его брат Генрих. Тех черт, которые превратили безобидных обывателей в самодовольных солдафонов, способных на самые кровавые преступления, о которых спустя несколько десятилетий писал Черчилль:«Я вижу тяжелую поступь тупых, вымуштрованных, покорных, звероподобных масс солдат  -  этих новоявленных гуннов, подобных кишащей саранче.»
 
   В середине 90-х годов Томас Манн сотрудничал с  основанным его братом Генрихом журналом "Двадцатый век" с явно националистической и антисемитской направленностью.   

    Томас Манн являет собой пример того, как одаренный и вдумчивый человек постепенно преодолевает узость и ограниченность своего националистического кругозора и обращается  к общечеловеческим ценностям.

    Когда началась Первая мировая война, Манн безоговорочно поддержал германскую сторону с националистических  позиций.   
   
    В эти годы Томас Манн находился под большим влиянием Шопенгауэра и Рихарда Вагнера. Музыка Вагнера пленяла его, музыка, в которой  явно ощущалась арийское высокомерие. Антисемитизм Вагнера, видимо, не смущал Манна в то время. Вообще, отношение к евреям тогда у него было двойственное. С одной стороны, он видел в них нацию, чуждую бюргерской культуре, столь дорогой его сердцу;  с другой, восхищался их интеллектуальностью, их рафинированностью. Еще в 1907 году появилась его статья "Решение еврейского вопроса", где  он высказал мысль, что стереотип еврея с безобразной внешностью  и  "наглым и хитрым поведением" уходит в прошлое, а также несогласие с сионистской идеей, ибо с исходом евреев много потеряют не только они, но вся Европа.
   
    В статье  «О еврейском вопросе», вышедшей в 1921 году, он находит общее между германским и еврейским духом: «Я давно уже был склонен рассматривать еврейство как факт аристократической романтики, а таковым является и германизм.» Такому пониманию еврейства как факта аристократической романтики, видимо, способствовало  хорошее знание им Библии.  Не случайно в начале  20-годов он обратился к одному из библейских мифов, чтобы создать на основе его самое фундаментальное свое произведение. О нем подробнее речь пойдет несколько ниже.
   
    В 1905 году Манн написал новеллу «Кровь Вельзунгов», опубликованную позднее.  В ней повествуется о евреях  -  брате и сестре, пытавшихся проникнуть в немецкий большой свет. Эти молодые люди вступают в  кровосмесительную связь.  Когда новеллу прочитала его  невеста  -  Катя Прингсхейм, дочь профессора математики Мюнхенского университета, она была оскорблена в лучших своих чувствах, а ее отец учинил будущему зятю скандал, ибо сверх антисемитского душка усмотрел в новелле внешнее сходство между ее персонажами и собой и своими детьми. Между ними произошла ссора, и предполагаемый супружеский союз оказался под угрозой. Тогда Манн отказался от публикации  новеллы, и свадьба состоялась.     Спустя    15    лет     новелла     все-таки    была опубликована,    но   без   согласия    автора. Он подвергся критике и был обвинен в антисемитизме. В ответ на упреки в антисемитизме  Манн  в  статье  "О еврейском вопросе"  писал: «На  моем жизненном пути мне так много и существенно помогали евреи, что какой-либо приступ антисемитизма или демонстрации такового были бы с моей стороны актом феноменальной  неблагодарности, не знающей границ   -  так способен был бы поступить Рихард Вагнер, но не я.» Конец этой фразы свидетельствует о том, что  уже в 20-х годах его преклонение перед Вагнером дало трещину.
   
    В нескольких его произведениях, начиная с «Его Королевского Величества», опубликованного еще в 1909 году, появляются положительные еврейские персонажи. Так,  в новелле «Волшебная гора», публикация которого относится к 1924 году, сочувственно выведен еврей  социалист Нафта, проповедник абсолютных ценностей.
   
    Шаг за шагом Томас Манн отказывается от своих прежних убеждений. Патриархальное немецкое бюргерство  перестает быть его идеалом.  Одновременно он  обращает взор в далекое библейское прошлое и ищет своего героя  в древнееврейской мифологии. Таким героем оказывается Иосиф.  И вот, еще в начале двадцатых годов Манн начинает  работу над самым большим своим произведением  -  «Иосиф и его братья». В 1930 году в процессе работы он с целью сбора конкретного материала  предпринимает поездку в Эрец Исраэль.  Здесь он посещает Тель-Авив,  Иерусалим и кибуц Кирьят-Анавим. В Иерусалиме он встречается с И. Л.Магнесом, реформистским раввином, который долгие годы возглавлял еврейский университет в Иерусалиме и был известным  общественным деятелем, и Ш.Х.Бергманом, еврейским философом и педагогом.
   
    Под влиянием этой поездки по стране и встреч с этими людьми   Манн  заражается   идеями  религиозного  сионизма, хотя к возможности создания еврейского национального очага на этой земле по-прежнему относится скептически. Из-за плохого самочувствия ему не удалось полностью выполнить намеченную программу  -  посетить места, в которых должны были происходить события романа: Шхем, Хеврон,  Беер - Шеву  и другие. Но и то, что он успел увидеть, вызвало у него восхищение.    Он   высоко   ценил   трудолюбие   и  энтузиазм еврейских первопроходцев  - халуцим.  Вернувшись на родину, в радиопередаче для Америки он призвал американских евреев и всех американцев, ощущавших подобно ему, нееврею, духовную связь со Святой землей, выразить поддержку еврейским первопроходцам в их благословенном труде.
   
    Возобновив по возвращении в Германию работу над романом «Иосиф и его братья», Манн сознавал грандиозность стоявшей перед ним задачи.  Манн  был настроен завершить свой многолетний труд в четырех томах. В 1942 году этот труд  был завершен и вышел в свет под названием  «Иосиф и его братья». После опубликования романа писатель сказал:  «В этой книге миф был выбит из рук фашизма и вплоть до мельчайшей клеточки языка гуманизирован… если потомки найдут в романе что-либо значительное, то это будет гуманизация мифа.»  В сущности, миф об Иосифе явился откликом  писателя на другой миф – миф антигуманный  -  о превосходстве арийской расы над всем остальным человечеством, который вызывал у Томаса Манна все большее отвращение,  как и носители самого мифа.
   
    Иосиф в изображении писателя  -  цельная натура, в которой гармонично сочетаются красота, нравственная  чистота и глубокий ум. Он воплощение благородства.  Он способен на великодушие и прощение своих безрассудных братьев,   обрекших  его  на  смерть.   Так  это  выглядит  и  в Библии, но заслуга автора в том, что он дал талантливо выполненную художественную версию мифа об Иосифе, глубоко заглянув в душу этого библейского героя.
   
   В одной из глав романа Иосиф, брошенный в высохший  колодец своими братьями и раздетый догола, связанный по рукам и ногам, страдающий от холода, голода и жажды, испачканный грязной жижей и собственными нечистотами, о чем он думает, что он испытывает? Ненависть к братьям? Думает о месте? Нет. Он жалеет своих братьев, совершивших  преступление, считая себя виновником своих поступков, вызвавших их зависть и гнев. Он с содроганием думает о том ударе, который постигнет его отца Иакова при известии о смерти сына. Описание этого состояния Иосифа поражает своей психологической глубиной:  «Бедные братья! Что должны были они вытерпеть, прежде чем в отчаянии подняли руку на агнца отца и действительно бросили его в яму?  В какое положение они себя поставили этим, не говоря уже о его собственном положении, безнадежном, как он, содрогаясь, признался себе…   Несчастные, они пошлют отцу его, Иакову, одежду, вываляв ее в крови козленка, словно в его крови, и тогда Иаков упадет  замертво… » (здесь и далее перевод С .Апта).
   
    Благородная, возвышенная натура Иосифа проявляется в его словах братьям, пришедшим к нему в минуту его могущества: «Вы просите, чтобы я простил вас! Разве я, как бог? Накормив множество людей, я к тому же немного не дозрел… Если речь идет о прощенье человеческом, то просить о нем должен вас я, ибо  вам пришлось играть злодеев, чтобы все получилось, как получилось...Ведь смешон человек, который только потому, что у него есть сила, пускает ее в ход против права и разума. И если сегодня он еще не смешон, то в будущем он непременно станет смешон, а мы смотрим в будущее.»
   
   Томас Манн писал свой роман на протяжении почти двадцати лет с перерывами с 1925 по 1943 год. Мысли и чувства, которые он испытывал в те годы, не могли не отразиться на произведении. Образ мысли героев максимально приближен  к  тому времени,   хотя язык персонажей и реалии соотнесены с настоящим. В романе прослеживаются определенные параллели между событиями и людьми того далекого прошлого и современностью Манна. Так, египтянка Мут–Эм–Энет с ее преобладанием стихийного начала над разумом, пылавшая животной страстью к Иосифу и в то же время  презиравшая  его и смотревшая на него свысока как на чужака – еврея,  напоминает антисемитов  -  нацистов. Огромной своей популярностью роман «Иосиф и его братья» был обязан в немалой степени стилизации его под современность.  Его прочли миллионы людей в мире.
 
   Манн был заграницей, когда вышел первый том романа. Преданная  ему всей душой его библиотекарь и архивариус Ида Герц писала ему о том, что ее и всех немецких евреев  тронуло в книге "возрождение возвышенного сияния  немецкого духа с еврейским".   

 
     За годы  писания этой четырехтомной эпопеи произошли события огромной важности в Германии и во всем мире: от прихода   к  власти    фашистов   до  развязывания   Гитлером
Второй мировой войны. Писатель с тревогой следил за развитием событий в Германии, за тем, как поднимает голову нацистский режим и антисемитизм. Эта тревога ощущается и в его  публицистических статьях того времени, и в художественных произведениях. Еще до прихода Гитлера к власти в своих  статьях и новеллах  Манн обращается к разуму, отвергая тевтонскую мистику и иррационализм.

    В новелле «Марио и фокусник», вышедшей в 1929 году, промелькнул призрак  фашизма, с каждым годом все выше и выше поднимавшего голову. В этой новелле Манн показал, как темные, низменные силы, грубая демагогия, слепая вера подавляют разумное человеческое начало: «Две вещи играли главную роль в этих триумфах: рюмка коньяка и хлыст с рукояткой в виде когтистой лапы. Первая должна была вновь и вновь  разжигать  его демоническую силу,  которая иначе, видимо, грозила иссякнуть; и это могло бы возбудить к нему какое-то   человеческое  сочувствие,   если   бы   не  вторая  -  оскорбительный символ его господства, свистящий в воздухе хлыст, с помощью которого он высокомерно подчинял нас себе, что исключало всякие другие, более теплые чувства, помимо изумленной и негодующей покорности.» Читая это, думаешь, кого же напоминает в этом зловещем рассказе омерзительный высокомерный фокусник  -  гипнотизер, подавляющий и подчиняющий  всех своей воле.  Да ведь  это же Гитлер! А аудитория, ему внимающая, это толпа, превращенная им в покорное стадо. 
 
    Так оно и было в окружающей писателя действительности. А между тем  слава его росла, и вскоре после написания  другой его новеллы «Волшебная гора» он, достигнув пятидесятилетия, взошел  на литературный олимп  -  получил Нобелевскую премию.

    Фашистский режим вызывал у него отвращение. Он уехал в Швейцарию. После прихода к власти нацистов в 1933 году Манн, находившийся за пределами Германии, решил  не возвращаться на родину. Первые годы, надеясь на скорый крах нацистского режима, он хранил молчание. Он не мог поверить, что в его стране с ее культурными традициями может быть принята и воплощена в жизнь человеконенавистническая программа по окончательному решению еврейского вопроса. В ответ на высказанное его собратом по перу немецким новеллистом Яковом Вассерманом отчаяния по поводу нарастающего антисемитизма в стране,  Манн  писал, что Германия это страна, где такое зло может пустить корни с наименьшей  вероятностью. Его брат Генрих был на этот счет менее оптимистичен.   Тем не менее,  судя  по  всему,  Томас  имел опасения, и вскоре они оправдались. Уже в 1936 году он выступил против преследования евреев в гитлеровской Германии. В ответ на это нацисты лишили Манна и всей его семьи германского гражданства и его степени почетного доктора, присужденной ему Боннским университетом.

    В иммиграции в Швейцарии, Франции, США Томас Манн  был    лидером   немецких   антинацистских   интеллектуалов, клеймя фашизм в речах по радио и в статьях в журналах. В начале Второй мировой войны он регулярно выступал в передачах Би-Би-Си на Германию с антифашистскими речами. В 1942 году до него дошли слухи о массовом уничтожении евреев и, будучи уже в США с 1941 года, он выступил с гневной речью по радио. В 1943  году он привлек внимание мира к «маниакальному решению» наци о тотальном уничтожении евреев. Одновременно он обращался к властям США с призывом изменить иммиграционные законы в пользу беженцев из Германии.

     В эти годы взгляды Манна на политический сионизм радикально изменились. Теперь он был убежден в необходимости создания национального очага для евреев, о чем он и написал в статье «Вечный народ», опубликованной в 1944 году и посвященной Хаиму Вейцману. В марте 1948 года  он выступил с упреками в адрес правительства США за недостаточно активную деятельность в пользу создания независимого еврейского государства. Манн считал, что за созданием Израиля в урезанных границах стоят интересы великих держав, охотившихся за арабской нефтью и поэтому заигрывавших с арабами.

    Еще в 1907 году Томас Манн утверждал: "Я убежденный и непоколебимый  филосемит",  и то, что он  сделал для евреев, подтверждают эти слова.    

   Дети Томаса Манна  -  Эрика и Клаус пошли по стопам своего знаменитого отца в их отношении к фашизму и евреям. Вслед за отцом Эрика отправилась в изгнание в 1933 году, а  с 1936 года поселилась в США. Будучи артисткой по профессии, она переключилась на журналистскую деятельность и стала военным корреспондентом. Среди ее публицистических      трудов с явно антифашистской направленностью «10 миллионов детей. Воспитание  немецкой молодежи в Третьем рейхе» (1938) и «Последний год» (1958)  -  книга, представляющая собой  биографию отца.

    Ее брат  Клаус, антинацистский писатель и журналист, тоже эмигрировал в США. Он написал несколько романов и автобиографию. В 1939 году он в соавторстве с сестрой издал книгу «Бегство в жизнь» о талантливых жертвах  гитлеризма. Его филосемитские взгляды выражены в труде «Семь манифестов  по  еврейскому   вопросу»,   изданном в 1966 году уже после его трагической смерти в Каннах в 1949 году.


               
                стр.146 -  154


  Филосемитские мотивы в американской  литературе

   До примерно середины 19-го века еврейская тема  мало занимала умы и воображение американских писателей. В США евреев было сравнительно немного. Служить  объектом особого внимания  и интереса они, естественно, не могли.

   В дальнейшем в связи с массовой эмиграцией евреев сначала из Германии, а затем из стран Восточной Европы и прежде всего из России еврейские образы стали  появляться в серьезных произведениях художественной литературы. Здесь нужно отметить любопытную тенденцию. В периоды, когда евреи претерпевали большие трудности или становились жертвами  преследования за рубежом, они вызывали жалость и  симпатии со стороны писателей, и филосемитские настроения в литературе усиливались;  когда же они  начинали преуспевать и создавать тем самым  конкуренцию коренным жителям, отношение к ним менялось в худшую сторону.

    Исторический фон литературы о евреях в США можно вкратце обрисовать следующим образом.
    Если в 1826 году в Америке проживало всего  6000 евреев, в  60-е годы их число возросло  до 150000, то уже к концу столетия еврейское население достигло порядка двух миллионов. Положение евреев на новой обретенной родине было с самого начала, по крайней мере, экономически несравненно лучше, чем в странах исхода. Тем не менее благополучия и в дальнейшем процветания они добились не сразу, и им пришлось бороться на протяжении столетий за свое место под солнцем как в экономическом плане, так и в плане гражданских прав.

    Еще в 20-х годах только в половине штатов евреи пользовались   политическими правами,    т. е.  участвовали   в выборах.  В середине века после Гражданской войны отмечались   антисемитские   выходки   со   стороны  тех,  кто считал, что евреи, будучи поставщиками  обмундирования,  подрядчиками, банкирами, наживались на войне. Пол Джонсон, историк, в своей книге  в качестве примера приводит случай, когда один из отелей на побережье Атлантического океана в Нью-Джерси закрыл доступ  евреям. У хозяина отеля  появились последователи и в других местах. К обструкции присоединились и некоторые школы, колледжи и загородные клубы. Однако эта волна  вскоре спала, и дискриминация постепенно исчезла.

     С 1881 года после погромов в России началось повальное бегство евреев на Запад и в первую очередь в США. Так, постепенно сформировалась в этой стране мощная этническая группа, обладавшая огромным влиянием, как экономическим, так и культурным и политическим не только в самих США, но и за их пределами. Шаг за шагом, постепенно американские евреи приобретали все политические права и проникали во все сферы общественной жизни:  промышленность, банковское дело, медицину, юриспруденцию, средства массовой информации и т. д. и т. п. без каких-либо ограничений. Евреи влились в американскую общественную среду, достаточно легко абсорбировались в ней и в то же время  сохранили  свою национальную самоидентификацию в форме иудаизма и синагог соответственно американскому либерализму. Появились синагоги на любой вкус  -  от ортодоксальных до реформистских (с отказом от идей воскресения из мертвых, отрицанием ада, при равноправии полов при богослужении и  т. д.)  Нужно сказать, что и само американское общество шло навстречу евреям, понимая, что они не зло, а благо для государства.
 
    В целом атмосфера, в которой оказались евреи в Америке, была более чем благоприятной. Пол Джонсон цитирует некоего   врача   еврейского   происхождения Джекоба  де  ла Монта из штата Джорджия, который восторженно писал: « В какой еще точке на обитаемом нашем шаре жизнь израильтянина более благословенна, более привилегированна, более возвышенна и достойна? Нужен ли еще  более очевидный повод  для  ликования?»

     Библейская тематика в американской литературе занимает гораздо более скромное место, нежели темы современной писателям еврейской жизни.   


     Дж.Т.Уитьер (1807-  1892), аболиционист и квакер, написал цикл стихов, относящихся к еврейскому прошлому, в том числе "Палестина", "Два раввина", "Юдифь в шатре Оливерна",  "Рабби Ишмаэль",  "Царь Соломон и муравьи", с неизменно благостным отношением к Святой земле. В последнем из упомянутых  царица Савская наблюдает, как мудрый Соломон прислушивается к тому, о чем тихо толкует бедный люд, из чего царица заключает о благополучии страны.   
    Happy must be the State 
    Whose ruler heedeth more
    The murmur of the poor
    Than flatteries of the great. 
    Как счастлива страна,
    Где царь охотней внемлет
    Тому, что шепчет люд,
    Чем лести богачей. (в переводе автора)
   
    Г.Мелвилл (1819- 1891), прозаик и моряк, в своей наиболее известной книге  "Моби Дик" (1851),  описывающей драматическую охоту на кита, широко использует библейские имена ( Илия, Ахав, Иеровоам, Рахиль).
   
    О великом американском поэте Генри Лонгфелло в связи с библейской тематикой речь впереди в отдельном очерке.
   
      Одним из первых литературных откликов на иммиграцию евреев из Германии в середине 19-го века  явился рассказ  Натаниэля Готорна «Эйтан Бранд» (1851),  который нейтрален в изображении евреев без явно выраженной  антисемитской   или филосемитской  окраски. Речь в нем идет об уличном торговце, зарабатывающем на жизнь распродажей мелких вещей в американской глуши.
 
   Еврейская   тема   в   эту   пору   нашла   свое   отражение   в творчестве  трех знаменитых американских поэтов: Эмили Диккинсон, Генри Лонгфелло и Уолта Уитмена.
 
    Еврейские коммивояжеры упоминаются Диккинсон в ее письмах и в ряде ее стихотворений и выглядят несколько эксцентричными.
   
   Более доброжелательно   настроен по отношению  к евреям Уолт Уитмен в своих двух пространных статьях, опубликованных в издаваемой им газете. В частности, в одной из них он передает свои впечатления от субботнего богослужения в синагоге на Кросби стрит, вызвавшего его живейший интерес.
   
    Филосемитские настроения того времени нигде так не проявились,   как   в сочинениях   Уильяма  Калена  Брайента, который был не только выдающимся американским поэтом, но и достаточно влиятельным редактором нью-йоркской газеты «Ивнинг пост» почти на протяжении 50 лет. Газета эта пользовалась    большим   престижем   в  Америке  в  середине  19-го столетия. В одной из своих статей, посвященных евреям, Брайент отдавал должное «их интеллектуальному превосходству, которое наполняет нас помимо нашего желания восторгом при мысли о том, какие великие события, послужившие прогрессу и улучшению настоящего и возвеличению  прошлого,  имеют своим источником удивительные движения еврейской души, то духовное величие, которое дало человечеству самую благородную религию, самые благородные законы и некоторые из самых благородных образцов поэзии и музыки.» Эти слова подобны бальзаму на еврейскую душу.
 
    Г.Харланд посвятил еврейской теме целых четыре романа,  в которых правдиво отражает противоречия между поколениями в еврейской среде: с одной стороны, религиозный диктат родителей и родственников, с другой, стремление молодых к независимости. Так,  в его романе  "Иго торы"  (1887) герой  -  еврей испытывает прессинг со стороны фанатичного дяди и в конечном итоге с болью в сердце отказывается от женитьбы на любимой девушке.
 
   С глубоким проникновением в тему и сочувствием к евреям пишет об иммигрантах из Восточной Европы Уильям Дин Хауэлс в своем произведении « Впечатления и опыт» (1896). В том же году он написал литературоведческую  статью  о романе еврейского  автора Абрама Кахана под названием    «Экл».    Роман     произвел   на  Хауэлса  столь сильное впечатление, что он сам энергично взялся за поиски издателя для него.

    Марк Твен из всех американских писателей отличался наибольшим расположением к евреям, и ему посвящен отдельный очерк.

    Трудно определить ту временную точку, с которой терпимость, доброжелательность и даже восторженное отношение к евреям - иммигрантам  дали трещину и сменились некоторой настороженностью и опаской, с которыми в обществе стали смотреть на евреев, что, естественно, отразилось и в литературе. Впрочем, это не значит, что крен в сторону антисемитизма принял всеобъемлющий характер и уродливые черты. И все же на протяжении первых десятилетий 20-го века даже некоторые  знаменитые американские писатели  отдали  дань этим новым  настроениям. Конечно,  все дело в том, что евреев стало слишком много, они мозолили глаза и их преуспевание порождало зависть. Историк Оскар  Хэндлин, соотнося свое высказывание с началом века, заметил: «…большое число американцев стало одержимо страхом перед евреями.» (очевидно, страхом перед конкуренцией с ними    -   А.К.).

     Даже доброжелательный Марк Твен с иронией прокомментировал помещенные в «Энциклопедии Британика»  данные о численности евреев в США  - 250000 (на начало двадцатого  столетия).     По  его  мнению,   это опечатка.    На
основании его личного опыта знакомств с евреями настоящая цифра должна быть удесятерена. Генри Джеймс в романе «Американская сцена» (1907) не без брезгливости пишет о «кишащих  на улицах  еврейских детях»    и   что    «еврейство перешло  все  допустимые  границы».   Ф. Скотт  Фицжеральд акцентирует экспансию все разрастающегося еврейского мелкого бизнеса в своем романе «Прекрасное и проклятое» (1922).  Досадно, что еще один  широко известный американский писатель  немецкого происхождения коммунист Теодор Драйзер, автор  знаменитой «Американской трагедии», не скрывал своего антисемитизма даже после прихода нацистов к власти, за что был подвергнут резкой критике его товарищем  по  партии   Майклом  Голдом,    автором   романа  «Евреи без денег» (1930). В романе Драйзера  "Рука гончара" дается совершенно омерзительная сцена убийства сыном еврейского раввина одиннадцатилетней христианской девочки. В этой сцене слышатся отголоски пресловутого кровавого навета. Хотя Драйзер и выступил в ходе Второй мировой войны против геноцида евреев в Германии, но так и остался антисемитом, считавшим, что евреям не место в США.
 
     Антисемитские взгляды в той или иной мере выражены и в сочинениях таких известных писателей как Т.С.Элиот, Эрнст Хемингуэй и Томас Вольф.      
   
    Можно представить, что в огромной массе евреев  - иммигрантов встречались люди самого разного толка, включая и криминальные элементы. Но почему-то в литературе в эти годы пошла мода именно на евреев -  гангстеров,  евреев - мафиози. Гангстерами представлены Вольфгейм в романе «Великий Гэтсби» Фицжеральда (1925), еврейские персонажи в рассказе Даймона Раньона «Парни и куклы» (1932) и в других его рассказах и у других авторов.
   
    Так, к большому сожалению, создавался неприятный имидж еврея.
   
     Но примерно с  тридцатых годов  в американской литературе произошли перемены в сторону, благоприятную для евреев. До Америки стали доходить вести о преследованиях евреев в нацистской Германии, об экспроприации их собственности, об увольнениях с работы, о заточении их в концлагеря и т.п.
   
Филосемитские   мотивы    в   произведениях  предвоенного периода отчетливо звучат у Дж.Дос-Пассоса  (142-ая параллель, 1930), негритянского писателя Р.Райта (Родной сын, 1940), и особенно у Дороти Кэнфилд Фишер в ее стихах и прозе. Ее роман "Выдержанная древесина" (1939) обличает отвратительную дискриминацию евреев со стороны местных богачей, обещающих директору школы хорошую мзду за изгнание из школы еврейских детей. Директор мужественно сопротивляется и не поддается  шантажу.   
   
    Ряд крупных писателей, таких, как Т.С. Элиот, Ф.С.Скотт и Т.Вольф, ранее не проявлявших дружеских чувств к еврейству, стал  испытывать  некий комплекс вины  за негативные образы евреев в ранних в своих произведениях. Не желая лить воду на мельницу фашизма, они полностью отмежевались от антисемитизма.  Так, Вольф, побывав в середине 30-х годов в Германии, где он был принят с почестями, и увидев собственными глазами зверства фашистов, опубликовал в печати репортаж об увиденном. В результате все его книги  были изъяты в Третьем рейхе. В романе Вольфа  "Домой возврата нет"(1940) очень прочувственно описывается, как еврей бежал из Германии и был пойман в поезде, где его попутчики с содроганием ощущают свое прощание не только с отдельным человеком, но и с человечностью.   

     В этом обзоре нельзя обойти молчанием замечательного писателя 20-го века Владимира Набокова (1899  -  1977). Он - русский по происхождению, выходец из аристократической семьи, эмигрант, поселившийся  в Америке в тридцатых годах, писал многие свои произведения на английском и по праву может считаться американским писателем. Набоков был убежденным и бескомпромиссным противником антисемитизма, как и  его отец и дед. Жена его Вера Слоним была еврейкой. Брат Сергей погиб в концлагере в Германии, что укрепило его намерение никогда не появляться в этой стране. В беседе с Гербертом Голдом в 1967 году Набоков сказал: "Я считаю это явление (антисемитизм  - А.К.) типичным   образчиком    мещанства   в   самом    ярком    его
проявлении  -  примером грубости, глупости и бесчестия."
   
    Евреи сочувственно обрисованы Набоковым в нескольких его довоенных романах. Особого внимания заслуживает его рассказ "Образчик разговора,1945", в котором автор в  респектабельном американском доме с отвращением слушает словоизлияния немецкого профессора, отрицающего Холокост и приписывающего существование  концлагерей  работе живого семитского воображения. Ему вторят светские дамы и белый русский полковник – иммигрант. Так, Набоков затронул тему отрицания Холокоста задолго до нынешних отрицателей  - антисемитов.
 
    В   послевоенное   время   сколько-нибудь    значительных произведений на еврейскую тему  в среде американских  писателей  -  неевреев  не появилось.  Этот участок литературы застолбили в основном  писатели  -  евреи     Башевиц-Зингер,  Говард Фаст,  Леон Юрис,  Герман Воук и другие. Писать  о них, разумеется, не входит в задачи  этой книги. Однако время от времени положительные герои  -  евреи появляются на страницах произведений авторов нееврейского происхождения.

    У Артура Хейли (1920 – 2004), прославившегося во второй половине 20-го века большой серией романов, охватывавших разные профессиональные сферы, в романе  «Перегрузка» ключевой фигурой является  очень симпатичный герой  -  еврей Нимрод Голдман  -  директор крупной электрической компании  -  эрудированный и толковый специалист. Он непримиримый борец за справедливость против демагогических адвокатов и популистов, устраивающих  диверсии против компании, чтобы нажить себе политический капитал.  Будучи  очень добрым и отзывчивым  человеком,  он трогательно  заботится о парализованной девушке Керен.

   Другим ярким примером позитивного отношения к евреям может служить роман Даниэллы Стил (1947 -) Fine Things,  вышедший  в русском переводе под названием «Все только хорошее»(1996). Д. Стил, не обладая большим художественным даром (банальные сюжеты, манерная сентиментальность, довольно бедный в стилистическом отношении язык), тем не менее пользуется необыкновенной популярностью как в Америке, так и за рубежом.               
 
   Центральной фигурой романа "Все только хорошее" является американский еврей  -  менеджер крупного магазина женской одежды Берни (Бернард) Файн. Он не просто привлекателен во всех отношениях. Он идеален.  Берни – способный и преуспевающий предприниматель.    Он исключительно честен, порядочен и чужд стремления к обогащению. Он просто любит свою работу и любим служащими. Он прекрасный семьянин, обожающий свою жену и нежно  привязанный к приемной дочери. И когда пораженная раком Лиз безвременно уходит из жизни, он на грани отчаяния. Берни являет собой разительный контраст биологическому отцу Джейн Чандлеру Скотту (нееврею), настоящему монстру – бандиту и вымогателю.   
 
   Если  образ Берни несколько схематичен, то его мать выглядит более естественно и колоритно. Настоящая  «идэше мамэ». Она не перестает опекать  своего взрослого сына. Она кажется властной и ворчливой, хотя по натуре очень мягкая. Она решительно против того, чтобы сын женился на «гойке», но, узнав ближе как  первую жену, так и вторую (неевреек) и оценив их по достоинству, привязывается  к  ним всей душой.

   С учетом популярности писательницы можно представить, сколь благоприятно сказывается такая репрезентация на формировании образа еврея в широкой читательской среде.               



               
                стр. 155  -  160


Лонгфелло и его «Еврейское кладбище  в  Ньюпорте»

    Можно снискать уважение и благодарность нации политикой, которую осуществляет  государственный деятель, поступками, которые совершает рядовой гражданин, статьями и романами, которые создает публицист и  писатель и даже одним единственным стихотворением,  -  но каким стихотворением! - которое сочиняет  талантливый поэт. Таким стихотворением стало  «Еврейское кладбище в Ньюпорте» великого американского поэта Генри Лонгфелло (1807 – 1882).

    Величие его заключается в замечательной поэзии, жемчужиной которой стал его знаменитый  «Псалом жизни», воспевающий жизнь, наполненную трудом во имя благородной цели. Жизненное кредо Лонгфелло выражено в следующих строках из этого  поэтического шедевра:
     Life of great men all reminds us
     We must make our life sublime
     And departing leave behind us
     Footprints on the sand of life.
     Смело в путь вослед великим,
     В путь дерзаний и побед,
     Чтобы не уйти безликим,
     А оставить  в жизни след.
      (перевод автора)

    Сын преуспевающего адвоката из Портленда, депутата Конгресса, воспитанный в строгих пуританских традициях, получивший прекрасное образование в университете  Гарварда, он сам стал профессором Гарвардского университета.   


    Это был один из образованнейших людей своего времени, владевший множеством языков, включая древнееврейский. Круг  его  интересов  и  занятий  был обширен: переводческая деятельность и литературоведение, преподавание  современных языков  в  Гарвардском университете,  поэзия  и  проза. Лонгфелло совершил несколько поездок в Европу,  обогативших его лингвистический и литературоведческий кругозор. В 30-е годы он много переводил с французского, испанского и итальянского. Параллельно преподавал, ведя лингвистические и литературоведческие курсы в Гарварде.                Стихотворное творчество Лонгфелло необычайно обширно по тематике.  Благодаря своим энциклопедическим знаниям он воспроизводит в поэтической форме разнообразный по времени  и пространству мир,  дополняя его своим богатым воображением. Он переносит читателя то во дворец персидского шаха, то на мозаичную веранду  перед дворцом царя Соломона, то в вигвам американских индейцев, то  на еврейское кладбище в Ньюпорте.

    Еврейской теме Лонгфелло посвятил стихотворения в романтическом жанре, основанные на легендах из Талмуда,  и  драму в стихах  "Иуда Макковей"(1871).  Он, несомненно,  хорошо знал Талмуд и высоко ценил его.  Так, устами своего героя из «Историй Вейсайдской таверны» (1849) он упоминает некий «рассказ, поведанный в Талмуде, этой драгоценной книге, золотой книге, о многих разнообразных чудесах, рассказ, часто приходящий мне на ум, не выходящий из сердца и занимающий разум, никогда не стирающийся из памяти и не устаревающий.».  Характерно, что Талмуд назван здесь книгой из драгоценностей и золота  (that book  of gems,  that book of gold).

   Одно   из  стихотворений   этого  цикла  поэтических  легенд называется «Легенда раввина Леви». Здесь поэт  дает  волю своему воображению. Раввин Бен Леви отправляется в рай в сопровождении ангела смерти, чтобы взглянуть там на свое отведенное ему место. Видимо, у него не возникает сомнения, что  это место  ему уготовано именно в раю. Опасаясь, что ангел может поразить его в пути мечом, он уговаривает  ангела дать ему свой меч на время. Оказавшись в раю, он отказывается покинуть его, несмотря на протесты ангелов смерти,  и взывает  к богу:  «Нет!  Именем  обожаемого мною
бога   я   клянусь,    что   отсюда   не уйду!»      Бог  милостиво соглашается, но требует  от него, чтобы он вернул ангелу смерти его меч. Раввин возвращает ему меч, но в свою очередь требует  от ангела, чтобы тот и его меч оставались невидимыми  для каждого  из  живущих,  когда  придет   его смертный час. Ангел дает  клятву исполнить  эту просьбу как раввина, так и самого бога.
     Финал этой легенды:
     The angel  took the sword again, and swore
     And walks on earth  unseen for evermore.
    ( букв.: Ангел забрал меч и дал клятву и с тех пор всегда ходит по земле невидимый.)
   
    Стихотворение «История испанского еврея» также содержит сказочный  сюжет. Царь Соломон  прогуливается перед своим дворцом со своим гостем с востока  -  индийским раджей. Раджа вдруг замечает на небе белую фигуру, быстро приближающуюся к ним. Эта фигура оказывается ангелом смерти по имени Азраэл. Раджу охватывает смертельный страх  -  он думает, что ангел смерти прилетел за ним, и он умоляет всемогущего  царя Соломона спасти его. Соломону достаточно  шепнуть слово и взмахнуть рукой, как поднимается сильный ветер, захватывает обезумевшего от страха раджу и уносит его в небо, спасая таким образом от ангела смерти.
   
    Совершенным        контрастом         таким       стихотворным
миниатюрам на библейские темы с довольно тривиальным содержанием, но с филигранной поэтической формой служит стихотворение, переносящее читателя в современную Лонгфелло  эпоху  -  «Еврейское кладбище  в Ньюпорте». Написано оно было поэтом в 1852  году, т.е в пору расцвета его поэтического творчества. Содержание стихотворения не оставляет сомнения в его филосемитской направленности.
   
   С большим сочувствием пишет Лонгфелло о евреях, об их лишениях и страданиях  в галуте, с возмущением отзывается об их гонителях, с уважением об их приверженности вере отцов   и  традициям,    восхищается   их   стойкостью.    Лишь последняя  строфа  звучит   диссонансом  предыдущей части стихотворения. Поэт не верит в будущее еврейского народа, что противоречит его же собственным словам о твердости духа и воли  народа, когда он сравнивает его с континентом.

    Печальное зрелище могил евреев на христианской земле наводит  поэта на размышления. Тема смерти приобретает гротескные черты. Покоящиеся под плитами евреи перестают быть конкретными  людьми  -  в них воплощается весь еврейский народ. Приверженность  традициям прошлого, погруженность народа в прошлое, что в действительности помогало ему выжить на протяжении столетий, передано с исключительной выразительностью. Даже сама монументальная архитектоника стихотворения служит поэтическому замыслу. Скорбно и торжественно звучат строки. Для автора символично даже непривычное для западной культуры письмо справа налево как обращенность  от настоящего  к прошлому. 

    Вот полный текст этого стихотворения.
 
   Грохочет порт в каких-то двух шагах,
   Шумит неумолкаемый прибой,               
   А здесь земля хранит  евреев прах,
   И здесь царит кладбищенский покой.
   Ушедшие навеки мирно спят,
   Их не тревожит больше мир земной.
   Деревья пыльной кроной шелестят,
   Приветствуя эксодус в мир иной.
   Надгробья из коричневых камней
   Так схожи со скрижалями Торы,
   Которые  когда-то Моисей
   Разбил во гневе у святой горы.
   На этих плитах множество имен
   Начертано на разных языках.
   Здесь с Яковом соседствует Семен,
   А за Абрамом  следует Ивтах.
   Да славится природы круговерть  -
   Деяния великого творца!
   Проходит жизнь, за ней приходит смерть,
   И снова жизнь, и нет тому конца.
   Затворены порталы синагог,
   Псалмы Давида больше не слышны,
   Раввины не читают декалог
   На языке пророков старины.
   Ушли живые, мертвым здесь лежать,
   Ухоженным невидимой рукой.
   На них дождем нисходит благодать,
   Произрастая нежною травой.
   Какой разгул разнузданных страстей,
   Какие вихри злобы принесли
   За океан непрошенных гостей -
   Изгоев, вечных странников земли?
   Во мраке и грязи им жить пришлось
   В кварталах гетто и на Юденштрас
   И претерпеть немало довелось
   Вплоть до костра в последний скорбный час.
   Как в дни исхода, зелень и маца
   Служили им единственной едой,
   И жажду утоляли их сердца
   Слезами, как живительной водой.
   «Анафеме господь его предай!»  -
    Неслось в те времена из дома в дом.
    У каждого подъезда Мордехай
    Был попран христианским сапогом.
    Из края в край их гнал жестокий  рок,
    Но в унижении они были горды.
    Их растоптать пытались, как песок, 
    Но, как кремень, они были тверды.
    Ведь твердость духа черпали они      
    В наследии великих мудрецов,
    Неся и в наступающие дни
    Священные традиции отцов .
    Их взор был устремлен наоборот,
    Как бы по правилам еврейского письма,
    Не в будущность, а в прошлое, и вот,   
    Легендой мертвых стала жизнь сама.
    Но таковы законы бытия -
    Отжившее свой срок обречено.
    Родит народы новые земля,
    Но старым возродиться не дано.
                (перевод автора)
   





   Тезис о том, что мертвые нации земля не может возродить, дается обобщенно, и он справедлив по отношению ко многим народам, жившим сотни лет в прошлом и исчезнувшим с лица земли. Однако сюда же Лонгфелло включает и евреев. Действительность оказалась иной. Лонгфелло жил в 19-ом веке. Он умер в 1882 году. До появления книги Герцля "Государство евреев" оставалось тринадцать лет. До провозглашения еврейского государства, ставшего залогом возрождения еврейской нации, оставалось шестьдесят шесть лет. Пророчество великого поэта не сбылось. И все же с благодарностью стоит вспомнить имя гуманиста – нееврея в числе выдающихся людей различных наций, страстно отвергавших антисемитизм на протяжении многовековой истории человечества.
               



                Стр. 161  -  166

                Американский Шолом-Алейхем


    Хотя  Генри Лонгфелло и Марк Твен, эти два чародея американской литературы 19-го века, с одинаковой симпатией относились к евреям, в одном аспекте их различает существенная разница. Первый не видел у евреев будущего, второй придерживался противоположного мнения.

    Марк Твен (1835-1910), настоящее имя которого Сэмюэл Клеменс, родился и провел детство в городке Ганнибале штата Миссури. С детства он постиг тяготы жизни. Посещая школу, он одновременно подрабатывал распространением газет, затем работал на консервном заводе, а после смерти отца в 12 лет устроился учеником в типографии, где приобрел специальность наборщика. Его писательская карьера началась с заметок в газете, затем с коротких юмористических рассказов, и мало-помалу раскрылся его недюжинный талант замечательного беллетриста, прославившего США и признанного за рубежом, особенно после опубликования его романов о Томе Сойере и Гекльбери Финне.

    В детстве он сталкивался с проявлениями антисемитизма и расизма в школе, в которой несколько еврейских детей были объектом насмешек христианских сверстников. И не только в школе. В местной газете появлялись статьи с антисемитскими выпадами. Достойно удивления и восхищения, что выросший в среде, пропитанной национальными и расовыми предрассудками, будущий писатель вышел из нее человеком с независимым мышлением, чуждым какому-либо проявлению неприязни к людям иной веры, культуры и языка, с обостренным чувством правды, справедливости и равенства всех людей на земле. Уже в зрелом возрасте в дневнике он запишет, что в детстве был антисемитом, во что трудно поверить. Вся его жизнь беллетриста, публициста, общественного  деятеля   подтверждает   его слова   в одной из статей :  " Все, что меня интересует, это просто человек  -  этого для меня достаточно".

   Наиболее полно выражены взгляды Марка Твена по еврейскому вопросу в известной его статье  "Относительно евреев" (1899).  Предыстория появления этой статьи такова. В 1897 году Марк Твен совершил поездку в Европу и посетил Австрию, после чего написал статью  "Времена, полные событий в Австрии". В ней он пишет о ненависти к евреям на всех уровнях общества (среди аристократии, священников, адвокатов, рабочих, крестьян). Пораженный и негодующий он вопрошает: "Откуда такая злоба? Ведь на протяжении многих столетий не было более спокойного, законопослушного народа, чем евреи. Неужели только фанатизм и невежество служат причиной такого страшного и несправедливого преследования?"

    В США статья произвела благоприятное впечатление. Зато в Австрии антисемиты были вне себя от злости и выплеснули ее на страницы газет. На Марка Твена рисовали карикатуры, переиначивали его имя Сэмюэл на еврейский лад (Самуэль), называли еврейским американским юмористом, подвергали оскорблениям. Однако он оставил в Вене и почитателей, среди которых были Зигмунд Фрейд и христианские доброжелатели евреев принцесса Меттерних, граф Ричард Калерг и другие. 


    Через некоторое время Марк Твен получил письмо от одного американского адвоката  -  еврея, впечатленного статьей и обратившегося к автору за более подробным разъяснением его позиции по еврейскому вопросу. Особенно его интересовало, почему разные народы при том, что ненавидят друг  друга, единодушно ненавидят евреев.

    Знаменитый юморист очень серьезно отнесся к адресату и решил ответить ему в форме новой статьи в газете. Он тщательно изучил тему, обратившись к справочникам со статистическим данными и собственной эрудиции, к своим обширным знаниям истории еврейского народа и Библии. В результате появилась статья  " Относительно евреев".

    В ней Марк Твен подробно пишет о достоинствах  евреев,  их трудолюбии,  законопослушности (очень  низком проценте преступников  в их  среде),    солидарности   и  взаимопомощи (практическом отсутствии евреев  -  нищих, так как община помогает беднейшим), честности, патриотичности по отношению к стране, приютившей их, об их колоссальном вкладе в науку, искусство, экономику Америки.

    В ответе адвокату писатель высказывает убеждение, что главной причиной антисемитизма являются не религиозные различия, ибо они уже ушли в прошлое, а экономические и культурные факторы, связанные с успешной конкуренцией евреев с христианами в бизнесе, юриспруденции, музыке, искусстве и других областях. Все это писатель связывает с превосходством еврейского интеллекта и не скупится на комплименты в адрес еврейских мозгов. Поэтому становится понятной зависть христиан и желание изгнать евреев за пределы Германии, Австрии, Франции.  "Распухшая зависть пигмейских мозгов" - так характеризуется им побудительная причина вражды к евреям. Правда, по мнению, Марка Твена, она меньше свойственна англичанам и американцам, а поэтому в Англии и США к евреям относятся терпимо. Такая аргументация с опорой на национально-психологический фактор, а также безудержное восхваление евреев, не представляется совершенно оправданным.

   Более оригинальны его соображения по поводу того, что нужно делать евреям, чтобы противостоять антисемитизму. Они касаются исключительно США. Евреям следует объединяться в политические организации, а также создавать добровольческие полки, состоящие целиком из евреев, на случай военной угрозы для Америки. Подобная практика реализовалась в Палестине спустя двадцать лет, когда в ходе Первой мировой войны был создан Еврейский легион по инициативе Жаботинского.

   Особенно интересны его замечания по поводу создания еврейского государства по предложению Герцля на Базельском сионистском конгрессе 1897 года. В целом к такому  предложению   он  отнесся  положительно,   но сделал
оговорку: "…если такая концентрация изощренных умов наметится в свободной  стране (исключая Шотландию), я думаю, будет разумно этому воспрепятствовать."  Видимо, речь идет о  еврейской автономии внутри государства, что, по Марку Твену, неразумно. В принципе же он одобряет сионистскую идею. 

    В заключение Марк Твен слагает страстный панегирик евреям. Он восхваляет их стойкость в веках и огромные достижения в разных сферах жизни, несмотря на незначительную численность. Он восторгается тем, что нация, по статистическим данным, составляющая около одного процента населения планеты, что выражено очень красочно:
 "Это наводит на мысль о почти невидимом комочке звездной пыли, затерявшейся в ярком свете Млечного пути " -  эта нация дала и дает так много." И завершается статья словами:   "Все в мире смертно, кроме евреев. В чем секрет их бессмертия?"  Пророческие слова! Спустя сорок лет Гитлер пытался доказать обратное, но просчитался.

    Статья была встречена одобрительно в США. Однако нашелся повод и для обиды со стороны евреев, так как писатель, следуя распространенному заблуждению, обмолвился в ней о нежелании евреев служить в армии. Марк Твен обратился в министерство обороны за справкой и с удовлетворением убедился, что ошибался. В результате появился Postscript к статье, где  писатель опроверг самого себя, сообщив, что в процентном отношении участие евреев в Войне за независимость и в других войнах, которые вела Америка, ничуть не меньше, чем у христиан. Более того, со ссылкой на генерал-майора О.О.Хауэрда, он отметил случаи подлинного героизма со стороны офицеров и солдат еврейской национальности. Таким образом, был доказан патриотизм евреев и на полях сражений. Писатель нашел в себе мужество извиниться перед евреями.
 
   Марк Твен был абсолютно светским человеком и далеким от   религии.    Его   глубоко     верующей    жене      не   удалось приобщить его к протестантству (конгрегационизму). Его отношение к богу, выраженное в статье  "Размышления о религии", написанной в 1906 году, будь оно высказано в Средние века, привело бы в лучшем случае к отлучению от церкви за ересь, а в худшем к сожжению на костре. Антирелигиозные высказывания, высмеивающие ханжество клерикалов,  содержатся    в  некоторых  его  произведениях,  в особенности в книге  "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура". Трудно от Марка Твена с его атеистическими взглядами ожидать какого-то пиетета по отношению к иудаизму. Однако он обнаруживает прекрасное знание Библии и истории еврейского народа в своем описании Палестины  в   "Простаках заграницей". Он предпринял путешествие по странам Европы и Ближнего Востока в 1867 году, в результате чего появилась эта замечательная книга, которая способствовала туризму на Святой земле больше, чем все туристические справочники того времени. Кто из тех, что побывал у Стены плача, на Мертвом море, у развалин Капернаума и в других местах, связанных с библейской стариной, не испытывал там ощущения дыхания веков? Такое же чувство, видимо, испытывал и Марк Твен, посетив эти места. Для него они были окружены поэтическим ореолом, и он  повествует о них восторженно.  Вместе с тем, эти страницы окрашены ностальгической грустью, когда он пишет о "бесформенных руинах Капернаума" и  о  "пустынных местах"   в окрестностях исчезнувших городов,  "где тысячи слышали голос Спасителя и ели чудесные хлеба", а теперь  "спят в мертвом одиночестве, нарушаемом лишь хищной птицей или крадущейся лисой". Писатель противопоставляет   "суетливому миру"  (Европе и США   -  А.К.)  "страну поэзии и традиций", какой ему представляется Палестина. Книга вышла в свет в 1869 году и  имела громадный успех. 

   О том, как ценил Марк Твен  еврейскую культуру и как интересовался ею, свидетельствует его дружба с Шолом-Алейхемом.  Он был знаком   с творчеством  этого еврейского писателя и даже называл себя еврейским Шолом-Алейхемом. Шолом-Алейхем в свою очередь  любил Марка Твена и считал его величайшим юмористом в мировой художественной литературе и признавал себя его учеником. Некоторые литературоведы находят сходство между Томом Сойером и мальчиком Мотлом из одноименной повести Шолом-Алейхема. В 1906 году Шолом-Алеййхем прибыл с чтением лекций в Америку, где был очень тепло встречен почитателями его таланта. И здесь впервые состоялась  встреча двух знаменитых писателей.

    Еще одно близкое соприкосновение Марка Твена с еврейством произошло в 1909 году, когда его дочь Клара вышла замуж за русского еврея, пианиста, дирижера Осипа Соломоновича Габриловича. В интервью корреспонденту   "Нью-Йорк Таймс"  он сказал:   "Я рад этому браку, как только может радоваться отец  браку своей дочери." 
   
   В апреле следующего года Марка Твена не стало, и еврейский мир потерял еще одного своего истинного и великого друга.


               
                стр.167  -  169

                Хеклер  -  друг Герцля

   На протяжении веков служители христианской церкви (католической, протестантской, православной) успешно сеяли среди своей паствы семена неприязни и вражды к евреям. Однако во все времена было в их среде и немало исключений. К ним нужно отнести римских пап Григория Великого, Иннокентия 3-го, Григория 9-го, Мартина  5-го (см. выше), Иннокентия 4-го, Григория 10-го, Павла 3-го, кардинала Гангенелли, теолога Ф.И.Молитора (см.выше), теолога Дж.У.Паркиса, священников укрывавших евреев от нацистов в разных странах Европы, о которых речь впереди. Еще одним таким исключением был У.Г.Хеклер, которому и посвящается настоящий очерк. 

   В биографии Уильяма Генри Хеклера  (1845 - 1931) есть нечто космополитическое. По происхождению он наполовину немец, наполовину  англичанин.  Родился в Индии. Его отец - немец приехал туда как миссионер евангелической церкви. Мать Уильяма Генри была англичанкой. Он прекрасно говорил на обоих языках.


    Детство провел в Индии, получил религиозное образование, работал миссионером в Лаосе,  перебрался в  Европу, жил в Бадене, в Палестине, в Лондоне,  побывал в России и Турции. В 1874 году Хеклер занял вакансию наставника детей великого герцога Баденского, дяди  германского императора Вильгельма 2-го. После того как ему не удалось заполучить должность епископа в Иерусалиме, он стал капелланом в Британском посольстве в Вене, и эту должность занимал до 1910 года. Остаток жизни прожил в Лондоне, совершая время от времени поездки в Европу.

    Проживая в Англии, Хеклер заинтересовался еврейской темой. Изучая мессианство и  мистику,  он пришел к мысли о неизбежности возвращения евреев на свою историческую родину и даже пытался вычислить дату этого события.


     Еврейские погромы в России в начале 80-х годов настолько возмутили и разволновали его, что он решил  поехать на  место этих бесчинств. Будучи в Одессе, он встретился с юристом и врачом, лидером сионистского движения «Любовь к Сиону»  и редактором русско-еврейской газеты «Рассвет» Иегудой Лейбовичем Пинскером. Встреча с ним укрепила его в сионистских идеях. Из Украины Хеклер направился в Константинополь с письмом от королевы Виктории к турецкому султану. В этом письме британская королева обращалась к султану с просьбой предоставить русским евреям прибежище на Святой земле. Британское  посольство, однако, из политических соображений воспрепятствовало передаче  письма султану.
 
   Вернувшись в Англию, Хеклер написал и опубликовал в 1884 году книгу под названием ‘Restoration of Jews’(букв. : «Возрождение евреев»).  Хеклер в ней прослеживает связь между его мистическими расчетами  и  возвращением евреев в Палестину и приходит к выводу, что это возвращение должно произойти в 1897  -  98 годах,  т. е. через 13 - 14  лет после опубликования книги. Его предсказание сбылось, хотя и на полвека позднее.

   Когда вышла в свет книга Герцля ‘Der Judenstaat’, в марте 1896 года Хеклер направил  великому герцогу Баденскому письмо, в котором привлек его внимание к этой книге. Хеклер охарактеризовал труд Герцля как «первую серьезную, взвешенную, спокойную и практическую попытку показать евреям, как они могут объединиться и образовать собственную нацию в стране, обещанной и дарованной им  Богом». В этом же году Хаклер встретился с Герцлем, и между ними возникли дружеские отношения. Хеклер помог Герцлю познакомиться с великим  герцогом Баденским, а через него с самим императором Вильгельмом  2-ым.

    Во втором номере  журнала  ‘Die Welt’ Хеклер опубликовал статью, в которой утверждал, что пришло время для возвращения  евреев на Святую Землю и что  сионизм это единственный путь для решения еврейской проблемы.

    В 1897  году   в  Базеле   состоялся    первый    сионистский конгресс,    на   который    был    приглашен   и   Хеклер.   А в  следующем году он сопровождал своего друга Герцля в его поездке в Палестину. В это же время туда прибыл германский император, получивший от еврейской делегации в качестве презента альбом с фотографиями новых еврейских поселений.  Хеклер выступил с приветственным словом на встрече с еврейской делегацией. Он попытался также организовать встречу между Герцлем  и русским императором через зятя Николая 2-го  -  великого герцога Гессинского.

    Перед смертью Герцля в 1904 году Хеклер посетил его, и умирающий  Герцль  прошептал  другу:  « Передайте  привет всем им  (по-видимому, их  единомышленникам  - А.К.) и скажите, что я отдал народу кровь моего сердца.»

    Хеклер сохранил свой интерес к сионизму до конца дней своих.  Незадолго до смерти он встретился с Мартином Бубером, еврейским религиозным философом  -  экзистенциалистом, уроженцем Германии, эмигрировавшим в Израиль в 1938 году.

    В своем лондонском доме Хеклер устроил музей, одним из экспонатов которого была знаменитая карета Монтефиоре.  В своем завещании он просил передать ее в «Музей Эрец Исраэль» в Иерусалиме. Карета была реставрирована и, согласно завещанию Хеклера, передана в музей, где она и находится рядом с мельницей Монтефиоре.

     В 1928 году Хеклер опубликовал воспоминания  о своем друге в книге  «Теодор Герцль. Поминовение».



                Стр. 170  -  180

Филосемиты против антисемитов в Польше. Костюшко и Мицкевич

   На протяжении веков Польша  мало чем уступала России и Украине в интенсивности антисемитских выступлений и бесчинств.

    Евреи начали заселять Польшу еще в 10-ом веке, эмигрируя из стран Западной Европы. Их численность неуклонно росла.  Если в 15-ом веке их было до 30000, в 16-ом веке  -  300000 (включая территорию аннексированной поляками Украины), то перед Второй мировой войной они насчитывали 3000000. Первоначально основными занятиями польских евреев, как и в остальной Европе, были ростовщичество, ремесленничество и торговля. Позднее они проявили себя в самых разных сферах, включая  сельское хозяйство,  медицину,  культуру и просвещение, и внесли  значительный вклад в экономическое и духовное развитие страны.

    По мере роста еврейского  населения в Польше при всех заслугах евреев перед страной усиливался  антисемитизм. Он достиг апогея  в 17-ом веке, когда в состав Польского государства входила Украина. И можно назвать  конкретную дату  -  1648 год,  когда жертвами колоссального погрома  стали 100000 евреев. Это было восстание украинских казаков, возглавляемых Богданом Хмельницким. Восстание  было в основном направлено против польских помещиков и  католической церкви, но больше всего пострадали евреи.  Спустя три века повторилось то же самое в других формах, когда на смену украинским казакам  пришли немецкие бандиты и устроили кровавую расправу над польским еврейством при равнодушии,  одобрении, а подчас и прямом  соучастии  большинства поляков.

    Если после раздела Польши Россией, Австрией и Пруссией в  1772  -1795  годах антисемитизм пошел на спад, ибо острие ненависти     поляков     было    направлено    в   основном   на иноземных завоевателей, то в начале двадцатого столетия и в особенности перед Второй мировой войной в уже независимой Польше   тлевшие    угольки    застарелой    юдофобии    стали  разгораться вновь. С появлением и усилением нацизма в Германии антисемитская бацилла инфицировала и Польшу. Происходили нападения на магазины, принадлежавшие евреям, участились бесчинства националистически настроенных студентов, поджигались дома зажиточных  евреев  -  торговцев  и случались даже убийства невинных людей. Правые и левые партии хранили молчание.
   
С аннексией Польши Германией в 1939 году начался  анти-еврейский террор. Создавались гетто и концлагеря, причем наиболее страшные концлагеря,  в первую  очередь Освенцим, немцы создавали  именно на территории  Польши

   Из трехмиллионного населения Польши к концу войны  осталось в живых всего 370000. Польский народ с равнодушием, а то и с удовлетворением  взирал  на геноцид еврейской общины. Многие поляки стали коллаборационистами.   Лишь единицы  проявили сочувствие и оказали помощь своим еврейским соотечественникам, подчас рискуя собственной жизнью.
   
     С окончанием войны страдания польских евреев не кончились. По стране прокатились еврейские погромы, как это показано в вышедшем несколько лет назад потрясающем своей  пронзительной правдой  художественном фильме «Из ада в ад».
    Преследования евреев в послевоенной Польше привели к массовому  бегству из страны в Израиль и страны Западной Европы и в Америку  польского еврейства. К 80-ым годам их  оставалось не более 5000 человек. Лишь со смертью Сталина,  когда Польша постепенно перестала  быть  советской марионеткой, наступило некоторое улучшение, и стала развиваться еврейская культура на идиш. В дни Шестидневной войны, следуя примеру СССР, Польша разорвала дипломатические отношения с Израилем, и лишь в 1987 году,
во времена Перестройки возобновились дипломатические контакты, и начались  регулярные поездки израильтян в  бывший концлагерь Освенцим.
   
   Такова общая удручающая картина то ослабевающего,  то вновь усиливающегося антисемитизма в Польше на протяжении веков.

   
    Но не все было так беспросветно в тысячелетней истории еврейской общины в Польше. Всегда находились люди среди польских государственных и общественных деятелей, деятелей культуры, в особенности литераторов, да и простых поляков, выражавших сочувствие евреям и готовых помочь им.
   
     В очерке «Правители - покровители» упоминается  польский король Казимир Великий, живший в 14-ом веке и ставший защитником евреев. По примеру некоторых  западно-европейских властителей он издал хартию, предоставлявшую евреям минимальные права и служившую некой охранной грамотой от антисемитских бесчинств.               

    В  конце  18-го  века,   когда   усилилась  борьба  польских патриотов за независимость страны от иноземных захватчиков, прежде всего России,  евреи сражались бок о бок. Вдохновителем и организатором вооруженного       сопротивления стал Тадеуш Костюшко. Он был человеком   гуманистических идеалов и борцом за свободу. В 1784 году он вернулся из Америки, где принимал участие в Войне за Независимость в армии Вашингтона и приобрел значительный военный опыт. Этот опыт пригодился ему в вооруженной борьбе против оккупантов. В сентябре 1794 года в польской газете было опубликовано его воззвание, призывавшее к освобождению Польши. В нем, в частности, отмечалось, что освобождение  от иноземного гнета улучшит статус евреев. Он с похвалой отозвался  об инициативе Берека  Йоселевича и его соратников по формированию кавалерийского  эскадрона в войне с врагами Польши. Еще в начале восстания многие ремесленники    из   числа   евреев    примкнули   к  польским повстанцам по призыву Костюшко.
   
     В годы Второй мировой войны, когда Польша была оккупирована немцами,  наряду с коллаборационистами  находились поляки, жертвовавшие не только своей безопасностью, но подчас и собственной жизнью ради спасения евреев. Известны отдельные случаи, когда польские женщины и мужчины сопровождали своих мужей  и жен в гетто и концлагеря.  Когда  пало   Варшавское  гетто,  нашлась горстка мужественных благородных людей, которые помогли уцелевшим одиночкам из многотысячного обреченного на смерть варшавского еврейства выбраться из подземных туннелей и спастись. Этот эпизод подробно описан в романе Л.Юриса  «Мила. 18."

   Особого внимания заслуживает польская литература. К чести выдающихся польских писателей, никто из них не запятнал себя юдофобией. Правда, во все времена появлялась ничтожная стряпня злобных посредственностей, поливавших евреев грязью и подстрекавших  народ к антисемитским вылазкам. Так, в 1600 году мэр Люблина С.Б.Клонович издал пасквиль на евреев под названием «Мешок Иуды» со стереотипным изображением евреев как алчных паразитов. В 19-ом веке В.С.Реймонт в романе «Обетованная земля» приписал  евреям деструктивную роль в общественной, политической, экономической и культурной жизни Польши. 

    Антисемитская литература появлялась и в более поздние времена. Но ей всегда противостояла литература совсем иного рода.
 
    Еще с 14-го века Ветхий завет  -  в особенности псалмы  -  был источником поэтического вдохновения польских авторов. На польский в 16-ом веке библейские тексты переводились в основном протестантами.  Влияние Ветхого завета отчетливо ощущается у выдающегося польского поэта Возрождения Яна Кохановского в таких его произведениях как «Песнь о потопе» (1558),  «Плач» (1580) и  «Псалмы Давида» (1578)  -   блистательном произведении, явившем собой настоящий поэтический   шедевр.    В целом   немало   польских   поэтов переводило на польский псалмы Давида.    Они  проявляли  интерес  и  к  другим  библейским сюжетам и переводили фрагменты из Библии. Пьесы на  библейские сюжеты входили в репертуар польского королевского театра, начиная с 16-го века и в более поздние времена, в особенности в 19-ом веке. Библейские сюжеты и библейская фразеология использовались в произведениях великих польских поэтов,  таких, как  Адам Мицкевич,  Юлиус Словацкий и Зигмунт Красинский.  Образы Каина и Авеля, Моисея, Самсона, Саула, Давида, Даниэля  - библейских героев привлекали С.Витвицкого, К. Южевского, В. Бельзу, Я. Каспровича и других. После утраты Польшей независимости писатели использовали  библейские темы для аллегорического освещения рабского состояния в настоящем, в котором поляки оказались в результате захвата Польши Россией. В Библии они находили моральные ценности, столь важные для людей, обреченных на рабство, издевательства, унижение. Примером этому может служить  драма  С.Виспянского  «Даниэль» (1907).  «Библейские сказания» (1963) Э.Косидовского пользовались широким спросом на протяжении последующих десятилетий.

    Литература периода так называемого Четырехлетнего Сейма (1788 - 92) и начала 19-го века призывала к терпимости по отношению к евреям.  Первым польским социальным романом о евреях  стал  «Лейб и Сара» (1821) Ю.У.Нимцевича. Участие евреев в восстании Костюшко отражено   в  польской  фольклорной   поэзии, например, в песне о Береке Йоселевиче, ранее упомянутом, который погиб смертью героя в 1809 году. Еврейская тема и образы евреев появляются в произведениях  великих романтических поэтов Мицкевича, Словацкого и Красинского.

     Адам Мицкевич (1798 – 1855), наиболее известный из них, получил мировую известность. Судьба его сложилась необычно. Он родился в семье польского адвоката  -  христианина  и дочери крещеных евреев в литовском городе Вильно.  В этом городе  он  поступил в университет  и в годы учения принял участие в студенческом националистическом движении, за что был  депортирован за пределы Литвы в Россию в 1826 году. Через три года Мицкевич получает разрешение  уехать заграницу, и с тех пор  начинается  его скитальческая жизнь в европейских странах. Вторая половина жизни польского поэта, прошедшая под знаком борьбы с тиранией  за свободу и независимость народов,  удивительно напоминает  последние годы жизни его английского современника Дж.Г.Байрона, посвященные этой же цели. (см.выше) Даже кончина этих  двух великих людей была сходной.
 
   С 1840 по 1844 год  Мицкевич проживает в Париже. Здесь его выдающиеся способности получают признание. Он устраивается на работу профессором славянской литературы в College de France и одновременно редактирует журнал на французском   с  отчетливо   выраженным   радикальным направлением. Его взгляды формируются под влиянием его современника, мистического польского философа Анджея Товяньского, который утверждал, что еврейский, польский и французский народы несут мессианскую функцию. Они призваны спасти человечество. В «Книге польского народа и польского пилигримства» (1832) он сравнивал судьбу поляков, которые борются за независимость,  с  судьбой евреев, вернувшихся из плена в Вавилоне и возродивших национальный очаг.    

    Адам Мицкевич начал свою творческую деятельность еще на родине  до эмиграции.   В  1823  году  была  написана  его первая большая патриотическая драма   -  «Дзяды»,  главным героем которой стал некий будущий спаситель Польши, в жилах которого  текла также кровь его еврейских предков.
   В его поэтических  произведениях все чаще стали появляться евреи в выгодном для них свете. В поэтическом шедевре Мицкевича «Пан Тадеуш»(1834) идеализированный еврей  Янкель, корчмарь и музыкант, предстает как  пылкий польский патриот,    сохраняющий    вместе    с   тем    приверженность иудейской вере.

    Мицкевич горячо восхвалял евреев и отстаивал их гражданские права. В церемонии, посвященной посту 9-го ава в 1845 году в парижской синагоге, он выступил с речью, в которой выразил сочувствие страданиям евреев и их мечте об Эрец Исраэль. Первоначально Мицкевич был сторонником  обращения еврейства в христианство. Со временем его взгляды изменились, и он сокрушался по поводу ассимиляционных тенденций французских евреев.

   В 1848 году  Мицкевич   опубликовал   воззвание  к полякам, где, в частности, упоминались и евреи: «Старшему брату Израилю - уважение, братство, помощь на пути к его вечному и земному счастью, равные со всеми права.»
   
   В том же году он  организует в Италии польский легион для борьбы с Россией. В уставе этого  легиона упоминается Израиль,   под которым  подразумевается  израильский  народ,
говорится о нем как о старшем брате, о единении с ним и о необходимости помощи ему в достижении его временных и  конечных целей.
 
   В 1853 году, когда разразилась Крымская  война, Мицкевич направился в Константинополь, чтобы оказать  помощь в формировании польского полка для участия в войне против России. Он надеялся включить в этот полк и еврейское подразделение, в котором соблюдались бы еврейские религиозные традиции, включая празднование еврейской субботы.  Создание  такого подразделения подразумевало   и   более далеко идущие цели, а именно борьбу с  антисемитскими  проявлениями в галуте. Его  ближайшим помощником был офицер, врач по профессии, Арманд Леви, еврейский националист.  Оба они считали, что создание еврейских подразделений будет первым  шагом к возрождению еврейской нации в ее собственной стране. В 1855 он отправился в Константинополь, чтобы убедить турецкое командование создать такой полк. Но намерению его  не суждено было осуществиться из-за внезапной смерти.      
 
   Мицкевич оказал большое влияние на всю европейскую поэзию,    и  его  поэтические  произведения   были переведены на многие языки мира, включая, разумеется, и иврит.
 
   Юлиус Словацкий изобразил судьбу еврейской страдалицы  Юдифь,  униженной, отверженной, опозоренной и обреченной на смерть в драме «Ксендз Марек» (1843). Исполненная чувства собственного достоинства, несломленная она мстит своим преследователям  -  антисемитам. 

    Зигмунт Красинский, третий из великих польских романтиков отразил  роль  евреев в революционных потрясениях в Европе в своей исторической драме «Небожественная комедия».
 
    События, предшествовавшие ноябрьскому восстанию 1830 года и поражению повстанцев, вдохновили авторов политической и полемической литературы на создание работ, в которых  нашла освещение и еврейская тема. Историк И. Лелевел написал в  1859 году  брошюру «Еврейский вопрос», в которой  защищал евреев от антисемитских  нападок. 

    Про-еврейские произведения были написаны такими романтиками как К. Норвид , А.Т.Ленартович и В. Вольский.  Их ненависть к русским угнетателям сочеталась с симпатией к евреям.

    В 1883 году поэт Владислав Бельза опубликовал антологию   «Евреи в польской поэзии»    -   голоса  поэтов о евреях,  включавшую и его собственные стихи.

   Сближение, хотя и кратковременное, между поляками и евреями перед, во время и после Январской революции 1861- 1863 годов отражено в поэмах и стихах некоторых поляков, например, Л.Мирославского, политика и генерала.

    В польской литературе этого периода также отразилась  роль евреев в науке, промышленности, торговле, в банковском    деле.    Польские     литераторы,     такие   как варшавский  поэт  - урбанист В. Гомулицкий, поэтесса  М. Конопницка, драматург И. Корценевский, прозаики Э.Ожешко, И.Рогош,  И.Мациевский   и другие,  относились к евреям с жалостью  и защищали их в своих произведениях.

    В романе Элизы Ожешко (1841-1910) "Меир Эзофович" (1878) звучат мотивы, сходные с подобными в русской литературе  (В.Г.Короленко  "Братья Мендель", А.П.Чехов  "Перекати-поле"). Это протест против мракобесия и косности местечковой среды и стремление порвать с ней под влиянием Хаскалы. Ее герою -  молодому еврею – бунтарю объявляют Херем (отлучение от общины), и он вынужден покинуть свое местечко и начать новую жизнь.

    К.Шанявский ( псевдоним  -  Юноша) перевел на польский язык роман еврейского писателя Менделе Мойхерсфорима   "Путешествие Вениамина Третьего", который вышел под названием   "Еврейский Дон-Кихот" (1885).  В своих рассказах он правдиво и с симпатией к евреям изобразил жизнь в их местечках. 
   
    Нельзя обойти молчанием известного писателя той поры Болеслава Пруса, чьи выдающиеся романы «Фараон» и «Кукла»  получили международное признание. Хотя действие «Фараона» происходит в древнем Египте, роман содержит высказывания о положении  евреев в современной ему Польше. В романе «Кукла» (1887  -1889) обнаруживается несколько  противоречивое отношение Пруса к еврейству. С одной стороны, он, как будто, осуждает хитрость и пронырливость евреев - предпринимателей, с другой  -  ценит их деловые качества, идущие на пользу стране. Кроме того, он видит и других евреев, интеллигентных и чуждых какой-либо жажде обогащения. Эта двойственная позиция отражена в двух еврейских персонажах книги. Один из них, бизнесмен Шлангбаум  - алчный и безжалостный приобретатель, а второй  -  доктор Шуман, близкий духовно к романтическому герою романа Вокульскому; внешне несколько циничный, но по существу очень порядочный и способный на милосердие. Прус, несомненно, осуждал выходки антисемитов. Так, в уста своего положительного  героя -  добрейшего   приказчика   Жецкого,  служившего  в фирме  Вокульского,   он  вкладывает следующие слова:  «Нападки на евреев все усиливаются. Уже дошло до брехни, будто евреи похищают христианских детей и режут их на мацу.
     Когда я слышу подобные истории, я, ей-богу, протираю глаза и спрашиваю себя: жар у меня, что ли, или, быть может, вся моя молодость была только сном.»
   
    Стефан Жеромский в романе «Бездомные» создал образ еврея - прогрессивного  реформатора - врача, инициирующего борьбу за реформы в застойном польском обществе.   В  своем  последнем  романе  «Ранняя весна»   он сочувственно изображает  евреев - коммунистов, противостоящих реакционному режиму Пилсудского.
   Из польских  литераторов,  творивших  в период после 1918 года,     когда    Польша    получила независимость,  своей   отчетливо филосемитской позицией особенно выделялся поэт Владислав Броневский. В своих двух стихотворениях, написанных еще до Первой мировой войны,  -  «Луна над  улицей Павиа» и «На смерть революционера» он сочувственно изобразил жизнь еврейских бедняков и борьбу еврейских  революционеров,  погибших за идеалы польского рабочего класса. В стихотворении «Баллада и романс»,  написанном под впечатлением погрома, учиненного нацистами, он выражает свое восхищение евреями. Он также откликнулся трогательным стихотворением «Памяти Шмуэля Зигельбойма» на самоубийство в Лондоне Самуэля Зигельбойма, пытавшегося своим поступком привлечь внимание мира к истреблению евреев нацистами. После Второй  мировой войны вышли сборники его рассказов об ужасах концлагеря, в котором он сам был узником. Он также воевал против фашистов в польском батальона Владислава Андерса, входившем в британскую армию в Палестине в конце войны.
 
   Вот несколько строк из его стихотворения " Два голоса или поминовение (Памяти Шмуэля Зигельбойма)":
    Из городов и местечек не слышно криков страданий,
    Повстанцы варшавского гетто смертью героев пали…
    Слова свои в кровь погружаю, а сердце в бездну рыданий
    Для вас, евреи Польши, я, польский поэт скиталец…
    И вы умереть сумели, о сыновья Маккавеев,
    Сражаясь без тени надежды за общее наше дело.
                (перевод Андрея Базилевского)
 
    Другой поэт Артур Опман, варшавянин, воздал хвалу некоему раввину Явору, который предпочел остаться в занятой нацистами польской столице, чтобы разделить  трагическую судьбу своих единоверцев, хотя мог бежать.
 
    Новая волна польского антисемитизма перед Второй мировой войной побудила поэта Антония Слонимского написать  сатирическую  поэму «Два конца земли»,  в  которой
он обрушился на расизм и фашизм. Многие  ведущие польские
писатели боролись с проявлениями антисемитизма в это время. В числе их  были   Х.Богужевская,   Е.Карницки, Х.Горская, А. Свинарский, Э. Сциманский.
   
    После  поражения Германии  многие польские  писатели  -  неевреи посвятили книги разоблачению  нацистских зверств над евреями. На тему о Холокосте писал М.Бучковский в повести "Черный поток".
   
     В 1968  году антисемитский режим Гомулки  заставил тысячи евреев эмигрировать за пределы страны. В Израиле был издан роман А.Щиперского "Месса за город", описывающий эти позорные для Польши события.    
    
     События в Польше после Шестидневной войны 1967 года отразились в поэме «Израиль" двух польских  поэтов в эмиграции – К.Виржинского и Ч.Милоша.
               

               
                стр. 181  -  189

        Русские ученые  - защитники евреев
 
   Среди русских ученых прошлого были настоящие филосемиты,  своими научными трудами и общественной  деятельностью способствовавшие  формированию доброжелательного отношения к евреям.
 
    Пирогов (1810 – 1881)

    У писателя А.И.Куприна есть трогательный рассказ «Чудесный доктор». В нем многие читатели узнали  Н.И.Пирогова, замечательного русского врача, жившего в 19-ом веке и служившего образцом не только высокого профессионального мастерства, но и необыкновенной душевной теплоты - качества, все реже и реже встречающегося у современных медиков.
 
   Менее известна его общественная деятельность, и еще менее известны его усилия в борьбе за права евреев. В 1856 году он был назначен попечителем Одесского округа по вопросам просвещения, где занимал эту должность два года, а затем был переведен на аналогичную должность в Киев. Работая в Украине,  где традиционно  антисемитские настроения  были особенно сильны, он проникся нуждами евреев и стал их безусловным защитником.  В феврале 1857 года Пирогов направил записку в министерство просвещения в Петербург, в которой высказывал свои соображения по поводу всеобщего обязательного образования для евреев с учетом их религиозной принадлежности и религиозных чувств. Он предложил подготовку кадров учителей  -  евреев, обладающих теми же правами, что и их нееврейские коллеги. При этом он был категорически против какого-либо попечительства над еврейскими образовательными учреждениями особо назначенными христианскими инспекторами. Неизвестно, в какой мере министерство прислушалось к этим рекомендациям, но попытка  со стороны этого замечательного человека была сделана. 
   
    В  своих статьях Пирогов  подчеркивал присущую евреям тягу к образованию и культуре.

     Пирогов поддержал усилия деятелей еврейской культуры О.Рабиновича, Дж.Тарнополя и А.Зедербаума по организации выпуска периодических журналов на иврите и идиш.
   
    С.А.Бершадский (1850  -  1896)

   История свидетельствует о том, что многие антисемиты под влиянием обстоятельств, личных контактов с евреями, либо под впечатлением прочитанного и услышанного отходят от своих прежних юдофобских взглядов и становятся филосемитами. Жизненный опыт начинает убеждать их, что евреи, в сущности, не такой уж плохой народ и что исторически сложившаяся  ненависть  к ним не имеет объективных оснований и многие обвинения против них, включая кровавый навет, ложны. Характерно, что из ярых антисемитов они нередко превращаются в не менее страстных их защитников.

    Интересный пример такого рода приводит американский писатель Бернард Меламуд в своей книге «Мастер», повествующей  о процессе над Бейлисом:
     «В своем рвении Грубешов  (обвинитель по делу Бейлиса) может наделать  серьезных ошибок, и ваш адвокат будет знать, как воспользоваться ими. Он выдающийся адвокат из Москвы, Суслов-Смирнов, украинец по национальности…  В юности он был антисемитом, но потом стал ярым защитником прав евреев.» (разговор между заключенным Яковом Боком и его прежним адвокатом  -  евреем;  все имена  вымышлены).
 
   С. Бершадский родился в русской семье в Бердянске в Украине. Его дед был казацким атаманом, а отец священником. Естественно, откуда было набраться ему симпатии к евреям? Напротив, он воспитывался в ненависти к ним. Когда семья переехала в Литву,   где   Сергей   получил   солидное   образование,  он оказался под влиянием своего учителя Ф. Леонтовича. Леонтович приобщил его к истории еврейства  в Литве,   и  Сергей  долгие годы  работал над  этой  темой в официальных архивах, в частности,  в архивах эрцгерцога  литовского. Позднее он  переехал в Петербург,  где  читал   лекции   по юриспруденции   в университете.   Его первое исследование истории литовского еврейства было опубликовано в серии «Еврейская библиотека». В 1882 году он издал два тома документов, относящихся к истории евреев в России (Русско-еврейский архив, 2 тома)  за период с 1388 по 1569  год, а в 1883 году вышла его книга «Литовские евреи», содержание которой охватывает тот же период. Его другие работы по этой тематике содержат описание еврейской общины в Вильно с 1593 по 1649 год.  3-й том его «Русско-еврейского архива» вышел  уже после его смерти. В 1890 году Бершадский  заинтересовался историей евреев в Польше и собрал значительный материал для своих будущих  публикаций в центральных архивах в Варшаве. Он опубликовал ряд статей по этой теме.

    Бершадский, бывший некогда юдофобом, проникся симпатией к еврейскому народу и стал его горячим защитником. В его желании способствовать интеграции евреев в российскую государственность и русскую культуру он попытался доказать, что еврейские корни в России уходят в далекое прошлое, что евреи не недавние пришельцы на русскую землю и что они внесли позитивный вклад в русскую культуру и в русский язык. Он подчеркивал, что аннексия Литвы Польшей в 1569 году и политика  польских правителей негативным образом сказались на судьбе литовских  евреев и привели к  их изоляции в обществе.   
    Реагируя на растущий в его время антисемитизм, Бершадский  предпринял  исследование случаев кровавого навета в Польше и Литве с 16-го по 18-ый век,  опубликованное затем в номерах альманаха «Восход» за 1894 год.  Незадолго  до смерти  он начал  работу над книгой «Статус еврея», но не закончил  ее.
 
   В. С.Соловьев (1853 -  1900)
 
  Он был сыном профессора русской истории Московского университета, учился в этом университете и сам стал его профессором по кафедре  философии и  теологии. Проповедуя либеральные взгляды, Соловьев неоднократно подвергался критике со стороны реакционных кругов.  С  1877  по  1881 год  он  работал     в     министерстве    просвещения    в    Санкт-Петербурге, а затем посвятил себя написанию трудов по философии и теологии. Его интеллигентность, эрудиция и религиозная терпимость снискали ему широкую известность и уважение в академической среде, а его научные труды пользовались  большим влиянием.

   Соловьев внес значительный вклад в становление теологического  и практического  филосемитизма.  В этом отношении он был белой вороной  в христианских кругах, ибо богословы не разделяли его взглядов. Он написал две книги на еврейскую тематику: об иудаизме и Талмуде. В них он дал позитивную оценку тому,  что он называл  «религиозным материализмом» иудаизма, под которым подразумевал характер, чуждый абстрактной теологии. Соловьев противился христианской миссионерской  деятельности  среди евреев.

   Он выучил  иврит, прочитал Тору, пророков и псалмы, ознакомился с историей еврейского народа. Ежедневно молясь как глубоко верующий христианин он, по его утверждению, каждый раз к молитвам добавлял еврейские фразы. Знаменательный факт  - на смертном одре он произнес псалом на иврите.    

   Соловьев был одним из немногих, кто отверг широко распространенный взгляд на стяжательство, жажду обогащения, приобретательство как на некую присущую именно евреям национальную черту.  Он  писал: « Беда не в евреях и  не в деньгах, а в господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью своей экономической деятельности наживу и  обогащение,   не  евреи  отделили  экономическую область от религиозно-нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономии безбрежные и бесчеловечные принципы,
а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам. Дела евреев не хуже наших дел, и не нам обвинять их.»

   Соловьев являл собой чрезвычайно редкий случай, когда христианин чувствует вину своего народа перед еврейством и пытается ее искупить. Он писал: "Как славянин я чувствую великую вину против еврейства и хотел бы искупить ее, чем только могу."

    Этому русскому мыслителю принадлежит часто цитируемая фраза о великой исторической миссии еврейского народа:   "…проходя через всю историю человечества от самого начала и до наших дней (чего нельзя сказать ни об одной другой нации) еврейство представляет как бы ось всемирной истории…"

    Соловьев не абсолютизирует положительное в еврействе, но считает, что по отрицательным чертам  -  "частностям"  нельзя судить о всех евреях.

   Не только в своих трудах, но  и в общественной деятельности Соловьев проявил себя как защитник еврейства. К антисемитам относился с брезгливостью. Известно, что в 1882 году он с гневом осудил первые еврейские погромы. В 1890  году он составил текст воззвания к правительству с резким осуждением антисемитских бесчинств, под которым подписались Лев Толстой и другие деятели культуры.

    В 1991 году в царствование императора -  антисемита Александра 3-го было решено выслать из Москвы проживавших законно 20 тысяч евреев-ремесленников под предлогом   "очищения престольного града". Такое решение возмутило русскую либеральную интеллигенцию, включая, конечно, Соловьева. Он был инициатором сбора подписей московских профессоров под обращением к властям против этого позорного решения, и сам собирал подписи.   
   
   Соловьев был исполнен веры в прекрасное и благотворное для всего человечества будущее еврейского народа на Святой Земле:"И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения Божества, так грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечения материальной жизни и природы, для создания новой земли, идеже правда живет".


     П.К.Коковцев (1861  - 1942)
   
    Он родился под Петербургом в интеллигентной семье дорожных инженеров. Еще в школьные годы у него возник интерес к ивриту, и он начал  изучать его и углубил свои знания в Петербургском университете на  факультете   восточных  языков.  В  1884 году Коковцев кончает университет и  целиком  посвящает   себя   научной деятельности  в сфере ближневосточных языков, истории и литературы. Первый его фундаментальный научный труд, опубликованный в 1893 году под названием «Книга древнееврейского и арабского», написанный в контексте средневековой еврейской и арабской истории и литературы, привлек внимание филологов. С 1894  года Коковцев - профессор Санкт-Петербургского университета по кафедре языка иврит. На этой должности на протяжении почти полувека Коковцев подготовил целую плеяду своих учеников  -   исследователей семитских языков.
   
   Он начал публиковаться в 1865 году, и большинство его работ посвящено исследованию арамейских, сирийских, тюркских и эфиопских рукописей и этнографического материала. Несколько его статей содержат анализ древнееврейской  поэзии,   а   в   1932   году   вышел  его  труд, посвященный связям хазар  с евреями под названием «Еврейско-хазарская переписка в 10-ом веке.»
 
    В 1909 году Коковцев был избран действительным членом Российской академии наук за огромные заслуги в научной и педагогической сферах.
   
   Самой большой заслугой  Павла Константиновича Коковцева перед еврейством  следует считать его участие в процессе над Бейлисом в 1913 году, где в качестве эксперта он показал несостоятельность обвинений евреев в ритуальных убийствах.

   Н.А.Бердяев (1874  -  1948)

    Н.А.Бердяев происходил из дворян. Отец его был предводителем киевского дворянства, позднее занимал пост председателя правления земельного банка в Киеве. Николай получил прекрасное образование сначала на естественном, а затем на юридическом факультетах Киевского университета, который, впрочем, не закончил, так как был отчислен за участие в студенческих волнениях. В юности увлекался марксизмом, потом отошел от него, хотя и сохранил уважение к Марксу как великому мыслителю. В 1903 – 1904  годах принимал участие в организации  "Союза освобождения"    и    был    активным   его   членом.  В   своей общественной деятельности стоял в оппозиции существовавшему в России строю. Дважды арестовывался  царской охранкой. Первый раз недоучившийся студент Бердяев был сослан в Вологду. Вторично находился в ссылке в Вологодской губернии во время Первой мировой войны. Там его застала революция. При советской власти также дважды арестовывался. Второй раз после ареста был выслан за пределы страны с угрозой расстрела в случае возвращения. Его бурная общественная деятельность с арестами и ссылками шла параллельно или перемежалась с интенсивной умственной работой, завершавшейся опубликованием многочисленных статей и книг по философии, этике, истории, теологии, литературе. Это был человек необыкновенной эрудиции и одаренности, выросший до уровня мыслителя международного значения.
   
   Жизнь его делится на два периода   -    российский и зарубежный. Живя в Москве, он вращался в среде либеральной интеллигенции, участвовал в деятельности Религиозно-философского общества. Сразу после Октябрьской революции основал  'Вольную академию духовной культуры". Его огромная общественная и научно-творческая деятельность в России оборвалась в 1922 году неожиданным арестом, и он разделил судьбу  многих  российских  ученых,   вынужденных искать пристанища за рубежом.  В Германии, а затем во Франции  Бердяев,   не сломленный   духом,   продолжал  свое активное участие в философском процессе. Он вступил в контакт с ведущими европейскими философами, стал в Париже редактором  журнала  "Путь", окончательно определился как идеалистический философ в направлении религиозного экзистенциализма и персонализма.  Главным постулатом его учения стал  "примат свободы над бытием" . Его творческая энергия не иссякла и во время  Второй мировой войны. В военные годы он без колебаний встал на сторону Советского Союза против фашистской Германии. Одной из его последних работ стала книга "Самопознание. Опыт философской автобиографии",  вышедшая  за рубежом лишь в 1949 году посмертно. В ней он подвел итог своей яркой жизни, полной    творческого    труда    и     борьбы    за   свободу    и
справедливость.
 
   Ясно, что такой человек не мог оказаться в стане недругов евреев. Наиболее полно его взгляды по еврейскому вопросу изложены в статье  "Христианство и антисемитизм, 1938", которую можно было бы также назвать анатомией антисемитизма. Ее  ключевая мысль  -  ущербность этого явления. Бердяев пишет, что погром "есть показатель слабости и неспособности".  В отличие от Марка Твена он не просто констатирует зависть к выдающимся евреям, таким как Эйнштейн и Фрейд, как мотив антисемитизма, а указывает путь к преодолению этого мелкого чувства:  "Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют большую роль в науке и философии: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными и философами".
 
   Бердяев призывает христиан не зацикливаться на недостатках евреев, которые он не отрицает, а сосредоточиться на собственных:  "Для нас, христиан, еврейский вопрос не есть вопрос о том, хороши или плохи евреи, а есть вопрос, хороши или плохи мы, христиане". Даже недостатки евреев, такие как  "еврейское    самомнение",      он     объясняет    объективными причинами, анализируя исторические корни недостатков, а именно унижение,   которые испытывали  евреи от христиан  в течение веков. Самомнение представляется им как  "сознание избранности и своей высокой миссии".
 
   Затем философ развенчивает миф о том, что евреи это разрушительные силы, совершающие революции, что они правят Россией и преследуют христиан. По его мнению, это вздор. Далеко не во всех революциях евреи принимали участие. Пример  - Французская революция.  В России   "главные правители не евреи,  видные евреи  -  коммунисты расстреляны или сидят в тюрьмах." Участие евреев в большевистском терроре, по Бердяеву, это не специфически еврейская особенность, а особенность революции. И в конечном счете он оправдывает евреев:   "Что евреи боролись за свободу, я считаю их заслугой". Таким образом, Бердяев оказался  проницательнее  западных  либералов,   даже  такого защитника евреев, как Черчилль, который на какое-то время разочаровался в евреях из-за того, что их было слишком много в советском правительстве. Антисемитам Бердяев  рекомендовал  "духовное излечение".
   
  Увы, такое излечение  не наступило и по сей день.


                стр. 190  -  205


Филосемитские мотивы в русской дореволюционной литературе

    До 19-го века в русской литературе не появилось ничего о евреях, достойного внимания, не считая, разве что, любопытного послания императору Павлу поэта и одновременно сенатора Г.Державина, в которой дается следующая характеристика евреев: "Жиды умны, проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы, выдержанны, скромны, несластолюбивы и прочее, с другой стороны, неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, злы…" Занятный набор разных положительных и отрицательных качеств, якобы характеризующих евреев!   Державинбыл послан Павлом в Витебскую губернию в 1798 году для расследования причин бедственного положения тамошних крестьян. Будучи юдофобом, в своей записке он выгородил помещиков, нещадно эксплуатировавших крестьян, и возложил всю вину на евреев. Этим шедевром эпистолярного стиля допушкинского периода ограничусь и перейду к 19-му веку.   

    С грустью приходится констатировать, что русские писатели этого века -  а это период расцвета русской классической литературы - мало занимались еврейской тематикой, а некоторые из них, если и занимались, то не на пользу еврейскому народу. На заднем плане в их произведениях маячат фигуры жалких, всеми презираемых, угодливых и в то же время алчных, пронырливых, хитрых евреев.

    Стоит взглянуть на социально-исторический фон того времени и попытаться понять, насколько оправдана или не оправдана такая позиция русских литераторов.

    На протяжении 19-го века не было в Европе страны, где евреи в массе своей жили хуже, чем в России. Не было страны, где они были  бы  более бесправны, нежели в России. Не было страны, в которой они подвергались бы большим гонениям, чем в России. 

    Четыре вида ограничений распространялись на евреев: ограничения   в территории  проживания    (пресловутая черта оседлости), ограничения в избирательных правах, ограничения в получении образования  и ограничения в занятости.
 
  На протяжении 19-го века зона разрешенного проживания постоянно сужалась. В дополнение к Москве и Петербургу евреям    воспретили   жить   в Киеве,   Севастополе,  Ялте,   на территории Дона, Кубани, Терека и т. д.  Любая государственная служба была закрыта для евреев в Москве и Петербурге. Существовал запрет на целый ряд профессий и занятий, как то: юриспруденция, полиция, отдельные отрасли промышленности, сельское хозяйство, определенные рода войск, такие как гвардия, флот, пограничная служба, хотя служба в армии в качестве солдат была обязательной. В государственные  учебные  заведения евреи не принимались на работу. Не было ни одного профессора - еврея  в университетах,  только немного доцентов. Во многие высшие учебные заведения, особенно столичные,  вообще невозможно было поступить; в других существовали  квоты. Евреям не позволялось ни голосовать, ни быть избранными на государственные должности на муниципальных выборах.  Конечно, небольшая группа евреев (крещеные и богатые, способные давать взятки) ухитрялись обойти эти запреты,  но это мало меняло общую удручающую, точнее ужасающую картину.
 
    Но мало того, что евреев угнетали, преследовали, лишали  прав, ставили в положение людей второго сорта, их еще делали объектами насмешек и презрения, и нет никакого  оправдания тем литераторам, которые присоединялись к общему хору гонителей и хулителей. Само слово  «жид» - этот уничижительный и оскорбительный синоним слова «еврей», сплошь и рядом использовалось  русскими  писателями, в том числе великими,  в авторской речи на протяжении века.

    Можно ли оправдать тех, кто славились своим гуманизмом и в то же время видели в униженных и угнетенных, какими были  еврейские граждане России, источник зла, а не жертву, заслуживающую снисхождения и жалости?  Поэтому понятен пафос В..Жаботинского, который писал в статье «Русская ласка» в  1909 году:  «…русская литература, та самая, что со времен  еще  Радищева  славила  свободу  и милость  к падшим призывала,… устами своих лучших ни одного доброго слова не сказала о племенах, угнетенных под русскою державой, и руками своих первых пальцем о палец не ударила в их защиту;  та самая, которая зато руками своих лучших и устами своих первых щедро обделила ударами и обидами все народы от Амура до Днепра, и нас больше и горше всех.»

     И все же это высказывание Жаботинского слишком категорично и не вполне  справедливо. Он осуждает Тургенева за рассказ «Жид», в котором  «старый   еврей  -  шпион продает офицерам свою дочь  -  красавицу», но игнорирует тот факт, что Тургенев в своем позднем творчестве пересмотрел свои взгляды и проникся  сочувствием к евреям. Жаботинский как будто не замечает Куприна, создавшего прекрасные образы евреев в своих рассказах. А ведь " Гамбринус"  появился за три года до  "Русской ласки". Он не отдает должного Короленко  -  пылкому защитнику Бейлиса. Он отказывает Чехову в симпатиях к евреям. Он несправедлив к Лескову. И делает исключение  лишь для Салтыкова – Щедрина и  Чичерина, опубликовавших  статьи  в защиту евреев.

    Вернемся, однако, к первой половине 19-го века. В представлении писателей того времени еврей выглядел неким чужеродным телом в русской среде, нелепым, смешным, жалким и одновременно хитрым и изворотливым существом, неведомо как затесавшимся в эту среду и паразитирующим на ней. Еврей нередко изображался шпионом: у Пушкина в его описании встречи с Кюхельбекером на границе, которого он принял за шпиона -  "жида", у Лермонтова в поэме  "Сашка", у раннего Тургенева в рассказе  "Жид".  Еврейская внешность  (пейсы,  предметы одежды  -  лапсердак и  ермолка),  ломаная
русская речь и выговор с картавым  "р'    вызывали  насмешки.    

    Писатели того времени были бесконечно далеки от евреев, судили о них поверхностно, наблюдали за ними издали; им были неведомы их чувства и мысли; они не могли или не пытались подняться до осознания того общечеловеческого, что роднит людей разных наций, и не затрудняли себя анализом причинно-следственных связей явлений.

    Иногда    в   угоду     творческой    фантазии      приносились совершенно искаженные представления о евреях, как в стихотворении Лермонтова  "Куда так проворно еврейка младая?"(1832), в котором фанатик - еврей убивает возлюбленную своей дочери только за то, что он русский и исповедует другую веру. Каким источником пользовался поэт, чтобы приписать еврею такое изуверство?
 
   Гоголь с упоением описывает дикую расправу над евреями, которых казаки топили в реке  Дон в  "Тарасе Бульбе" (1835) и  не жалеет красок, чтобы создать отталкивающий образ алчного, изворотливого, угодливого и трусливого  корчмаря Янкеля в этой же повести. 

    В целом литература о евреях той поры напоминает поле, заросшее сорняками, меж которыми лишь кое-где пробиваются нежные цветы. Постараемся эти цветы увидеть.       Тот же Пушкин написал стихотворение  "В еврейской хижине" (1826), в котором поэт заглядывает в убогое жилище еврейских бедняков и пытается проникнуться горем семьи, скорбящей об умершем ребенке:
     Над колыбелию пустой
     Еврейка плачет молодая,
     Сидит в другом углу, главой
     Поникнув, молодой еврей,
     Глубоко в думу погруженный…
   
    Тот же Пушкин в неоконченной поэме "Юдифь" (1836), обращаясь к героическому прошлому еврейского народа, пишет:
     Когда владыка ассирийский   
     Народы казнию казнил…
     Перед сатрапом горделивым
     Израиль выя не склонил.
   
     И тот же Пушкин воспевает еврейскую красавицу Ревекку в своих стихотворных миниатюрах, например, в "Христос воскрес, моя Ревекка":
     Сегодня, следуя душой
     Закону бога-человека,
     С тобой целуюсь, ангел мой.
   
   Наверное, можно согласиться с трактовкой образа  Пушкина в повести "Еврейская попадья" Виктора Гроссмана", опубликованной посмертно в 2002 году. Проницательный и вдумчивый пушкинист представляет своего кумира терпимым к иудейской вере и восхищенным красотой, обаянием и умом еврейской женщины, которую он, якобы, встретил в доме генерала Инзова. В его уста Гроссман вкладывает слово  "прелесть":    "К нему подошел Инзов.
                - Какова еврейская попадья? 
                - Прелесть."         
   
    Думается, что так оно и было. Это все тот же Пушкин и вместе с тем иной, нежели тот, что  писал "Скупого рыцаря"  или "Черную шаль" со словами "Ко мне постучался презренный еврей".

    Другим представляется и Лермонтов, которого пленил образ гонимого и преследуемого еврейского народа, отторгнутого от родины и томящегося в вавилонском плену. В его судьбе он находит что-то общее со своей судьбой, ощущая себя изгнанником.
      Тучки небесные, вечные странники!
      Степью лазурною, цепью жемчужною
      Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
      С милого севера в сторону южную. (Тучи.1840)

    А вот его обращение к израильскому народу:
       Плачь, плачь израильский народ. 
       Ты потерял звезду свою.
       Она вторично не взойдет
       И будет мрак в земном краю. (Испанцы.1830)

    Та же тема  затронута Лермонтовым в записи в тетради (1841):   " 'Демон'. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела  -  как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине." (первоначальный  замысел  "Демона")
      И еще одно свидетельство трепетного отношения Лермонтова к библейскому прошлому евреев  - его знаменитая  "Еврейская мелодия" (из Байрона, 1836) о юном Давиде, играющем на арфе для царя Саула (перевод стихотворения Байрона, приведенный выше).
 

    Во  второй  половине 19-го века происходят существенные изменения в социальной структуре еврейского населения России, что влечет появление новых еврейских образов в литературе. Постепенно еврейское население расслаивается на три заметных класса:  еврейскую бедноту местечек и городов в черте оседлости, финансовую и коммерческую буржуазию и интеллигенцию (врачей, адвокатов, журналистов и т.д.). Интересная деталь: к концу века появляется множество литературных критиков среди евреев, которые мозолят глаза и раздражают многих русских писателей. Подробнее об этом позднее. При либеральном царе Александре 2-ом расширяются зоны разрешенного проживания евреев, допускаются некоторые послабления в получении высшего образования Растет число крещеных евреев, порывающих со своей ветхозаветной средой, хотя еще сохраняются у многих чисто внешние еврейские черты, особенно еврейский акцент. Контакты евреев с русскими расширяются. На еврея перестают смотреть как на существо чуть ли не с другой планеты, как в начале столетия. Он органически вписывается в русский ландшафт. Ассимиляционные процессы неуклонно прогрессируют. И тем не менее демаркационная граница между  русскими  и  евреями  остается.   Более  того,  русское
общество, а с ним и литература поляризуются, делясь на два лагеря:  реакционеров и либералов.

    Конец 19-го  века и начало 20-го веков это время еврейских погромов, возрождения кровавого навета, появления Черной Сотни. Антисемитизм приобрел настолько уродливую форму, черносотенцы вели себя настолько омерзительно, что у порядочных и просвещенных людей  появлялось чувство отвращения. Находились такие литераторы, которые в публицистике и беллетристике поощряли антисемитские бесчинства. Реакционные журналисты сгруппировались в Петербурге вокруг журналов «Новая жизнь» и «Земщина». В «Земщине» подвизались самые  настоящие  черносотенцы -  погромщики.    «Новое  время»,   издаваемое  А.С.Сувориным, было менее одиозным, но тоже с антисемитским душком. Еще один, экстравагантный писатель В.В.Розанов с его особым мнением, религиозный и стоявший  в оппозиции официальной церкви, был, по его утверждению «страстен» к евреям, клялся и божился в своей любви к ним, восхищался их обычаями, например, миквой;  тем не менее во время суда над Бейлисом  заявил, что тот как еврей не мог не убить  мальчика Ющинского, ибо в иудаизме заложена потребность в жертве.

    Как же реагировали на все это русские писатели ?  Часть из  них не скрывала своей антиеврейской позиции и открыто инспирировала антисемитизм. Среди них были и достаточно видные, не лишенные таланта, такие, как Некрасов, Решетников, Крестовский, А.К.Толстой, Аксаков. Больше всего доставалось евреям от писателей-славянофилов, настроенных националистически. Так,  славянофил и юдофоб И.Аксаков договорился до того, что в крестьянских бунтах против евреев и в разграблении имущества евреев повинны сами евреи, якобы, присвоившие плоды крестьянского труда. В 1867 году он писал:  "Не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев", а также  "об устранении бесправности русского населения перед евреями".  Не более,  не менее!    Поэт  Некрасов,  не  сказав  ни  одного доброго слова о евреях, подвергал их злобным насмешкам и оскорблениям в поэмах  "Балет"  (1866) и  "Современники"  (1875) и видел лишь одних жадных, корыстолюбивых капиталистов в их среде.
 
    Достоевский в своем "Дневнике писателя"  (1873)  сетовал на засилье евреев в литературе, более того пророчил гибель России от евреев в будущем, хотя и оговаривался, что он против антисемитизма.
   
    Большинство интеллигентов отмежевалось от такой позиции. Вообще в культурной среде считалось чем-то вроде   mauvais  ton выглядеть антисемитом. Многие делали вид, что еврейского вопроса вообще не существует и им безразлично, к какой национальности принадлежит человек. Однако на самом деле это было не совсем так.  Существовал некий латентный или подспудный, застенчивый антисемитизм, маскировавшийся   под космополитизм.   Время от времени   у  таких людей проскальзывало  пренебрежение, раздражение или  даже брезгливость к евреям.
 
   Характерным примером служат высказывания в мемуарной книге «Живые лица» (1925) Зинаиды Гиппиус, урожденной немки, поэтессы, прозаика и критика, находившейся в центре литературной жизни Петербурга на грани двух веков  -   19-го и 20-го.  Поскольку она была довольно заметной фигурой и отражала мнения определенного литературного круга,  стоит уделить  ее высказываниям  некоторое внимание. Сотрудничая в разных петербургских журналах, она встречалась с литераторами еврейского происхождения, о которых пишет довольно неприязненно. Так, редактор «Северного вестника» А.Л.Флексер в ее описании выглядит маленьким юрким человечком, очень самоуверенным и совершенно бездарным, который навязывает свою дружбу ей и ее мужу писателю Мережковскому. С еще большим отвращением она пишет о некоем Зиновии Гржебине, литературном паразите, «присосавшемся» к Горькому  и  снабжавшем  его ценностями
культуры    по   сходной цене.   Все   бы   ничего.    Нетрудно представить, что отдельные личности этого типа встречались и среди евреев. Но Гиппиус идет  дальше, делая далеко идущие обобщения: «Приходят, кроме того, всякие евреи и еврейки, тип один, обычный, тип нашего Гржебина: тот же аферизм, нажива на чужой петле.» 

    И уж совсем юдофобно выглядит ее утверждение о том, что евреям не дано писать на русском так, как пишут  русские; ибо у них «родина не совпадает с «отечеством», которого у евреев нет.» И далее: «Ни Лермонтов, ни Некрасов, ни Толстой или Достоевский не могли бы быть евреями, как ни Гете, ни даже Ницше». А как быть с такими чародеями русского языка как  евреи Бабель и Пастернак и чародеями немецкого как евреи Генрих Гейне и Стефан Цвейг?               

    Е.Н.Чириков (1864  - 1932), не блиставший большим талантом писатель, в 1904 году написал пьесу  "Евреи", которую критики назвали юдофильской. Однако при обсуждении этой пьесы в кружке петербургских литераторов  стоило одному критику - еврею упрекнуть Чирикова в недостаточном знании  еврейского быта,   как  тот  разразился тирадой, сводившейся к обвинению евреев во вторжении в  русскую литературу. Подобное  настроение в еще более резкой форме выразил А.И.Куприн в письме к Ф.Д.Батюшкову.
 
   Однако были и другие голоса, и, памятуя о том, что это книга все-таки о филосемитах, остановлюсь на них подробнее.    И.С.Тургенев (1818 -  1883) являет собой  пример писателя,  пересмотревшего свои взгляды на евреев в пользу филосемитизма. Возможно, его пребывание за рубежом последние десятилетия жизни сказалось благотворно в этом отношении. В противовес "Жиду" (1846) он написал трогательную повесть "Несчастная' (1868), в которой с большим сочувствием описал судьбу бедной сироты  -  еврейской девушки Сусанны, умной, прелестной, скромной, добродетельной, ставшей жертвой гнусного, наглого, невежественного и желчного отчима и циничного  прохвоста  -  его сына и кончившей самоубийством, разуверившись в людях. 
               

     М.Е.Салтыков-Щедрин (1826 - 1889) наряду с хлесткими,    ядовитыми зарисовками евреев  -  капиталистов (финансовых воротил, ростовщиков, откупщиков). которых не щадил своей злой сатирой, как, впрочем, не в меньшей мере и русских бизнесменов, пристально приглядывался к еврейской бедноте и проникался к ней сочувствием.  "Имеем ли мы,  - писал он,  - хотя бы приблизительное понятие о той бесчисленной массе евреев  -  мастеровых и евреев  -  мелких торговцев,  которая кишит в грязи жидовских местечек, эти  злосчастные существа молят только забвения и безвестности  -  и  получают  в  ответ  поругание."   (Недоконченные беседы, 1884)   
   
   Он с грустью отзывается о нищете и одновременно восхищается благостным отношением к вере старого еврея  -  лудильщика Ольшанского в  "Современной идиллии" (1883):    "Он   не   изменял    завету   предков…   Он   был  один  из тех бедственных восторженных евреев, которые среди зловония и нечистот уездного городка умеют устроить для себя мучительно-восторженный мираж, который в одно и то же время изнуряет и дает ему жить".

    В публицистике Салтыков-Щедрин – убежденный противник антисемитов. В статье  "Еврей в России. Несколько замечаний к еврейскому вопросу" (1884) он обличает русских погромщиков на юге России:  "В том, что делалось в последние годы над еврейством, есть прямое поругание священных чувств, воззоженных в сердце человека  'эллина же яко иудея'. "

    Н.С.Лесков (1835 - 1895) посвятил еврейской теме немало страниц. Ему принадлежит более 30 публицистических работ на эту тему, включая газетные статьи, в которых в популярной форме описываются  еврейские   обычаи.    Кроме   того,     еврейские персонажи  фигурируют в его  нескольких рассказах. Нельзя сказать, что Лесков идеализировал евреев. Его подход к  еврейскому   вопросу   отличался  заметной  взвешенностью, непредубежденностью и пониманием того,   что  евреи,    как   и  все  люди,    могут   быть разными,   и  их  нельзя стричь под одну гребенку и создавать  некий негативный или позитивный стереотип. Кстати говоря, хотя в ряде работ Лесков и критиковал евреев, то в еще более хлесткой манере писал он о своих русских собратьях, невыгодно отличавшихся от евреев и представителей других национальностей   -  англичан, американцев, поляков  и  т. д.

     В некоторых его рассказах евреи выглядят малопривлекательными, в других  вызывают уважение. В полусказочном по форме и анекдотичном рассказе  "Жидовская кувырколлегия" трудно уловить, кому автор отдает предпочтение:  царским вельможам  -  взяточникам, или  "жидам", подкупающим их, чтобы избежать призыва в армию Зато в рассказе под названием «Сказание о Федоре христианине и его друге Абраме жидовине» (1897) речь идет  о терпимости   и   даже   братстве,    связующем   людей  разных национальностей. В рассказе «Обман» (1883)  Лесков осуждает антисемитизм в острой сатирической манере, подвергая осмеянию своих русских собратьев. В 1887 году  выходит «Уха без рыбы»  - история о просвещенном провинциальном раввине, представляющем контраст русским ортодоксальным  служителям церкви.   

    Перу Лескова принадлежит получивший в свое время большой резонанс очерк «Еврей в России» (1884). Он содержит эмоциональный призыв к правительству о предоставлении евреям равных прав. Очерк вышел из печати в 1884 году анонимно, однако, авторство его вскоре  стало известно. Он получил широкую известность  в еврейских кругах  и был горячо принят А.Е Ландау, редактором еврейского журнала на русском языке в восьмидесятые годы.  Очерк «Еврей в России» был снова опубликован в 1919 году в Петрограде и в 1969  году в Нью-Йорке. Однако при советской власти он не был включен в собрание сочинений этого писателя,     что    вполне    понятно, учитывая установку  советских   властей   на замалчивание еврейской темы.
 

   Даниил Лукич Мордовцев (1830  -  1905) был одним из немногих российских  интеллигентов,  открыто  симпатизировавших евреям. Более того, он ратовал за создание еврейского национального очага. Украинец по национальности,  он стал одним из лидеров украинского националистического движения. До 1866 года он работал в различных правительственных учреждениях, а затем бросил службу и стал писать исторические и публицистические статьи, а также рассказы.
 
   С 1873 года Мордовцев публиковал работы, в которых опровергал  необоснованные обвинения  в прессе против евреев, разоблачал подстрекателей антиеврейской травли. 

   В 1881 году Мордовцев посетил Палестину и встретился в Иерусалиме с еврейскими беженцами, спасшимися от погрома в Одессе.

    В своих рассказах и путевых записках он неоднократно высказывал мысль  о том,   что   народы мира  должны создать еврейское государство в Палестине. После погромов восьмидесятых годов в России он опубликовал целую серию исторических рассказов, в которых обличал организаторов погромов на Украине. Его рассказы на еврейскую тематику включают «За что  же?» (1884),  "Ирод" и «Между молотом и наковальней» (1891). Эти рассказы были переведены на идиш и иврит.

    Поддержка  Мордовцевым  еврейского национального движения  усилилась с появлением политического сионизма и продолжалась до самой смерти.

    Симпатией к евреям проникнуты рассказы и очерки писателя  -  народника Г.И.Успенского ( 1843  - 1902). Он один из немногих русских писателей той поры, которые отвергали стереотипы и видели разных евреев   -  и тех, кто заслужил презрение, и тех, кто достоин сочувствия и уважения.  Отверженными выглядят одинокий и несчастный еврей  -  шарманщик, которого нужда сводит в могилу в  "Балагане", и мальчик  Юдка,  вынужденный  с раннего детства  трудиться, чтобы заработать кусок хлеба и получающий отовсюду пинки и насмешки в  "Жиденке" .         

   Он писал:  "Старческие черты много пережившего племени ненавистны нашей, если не молодости, то 'вечной новизне' существования." (Побоище)  "Много пережившее племя" – это еврейский народ.    

  Леонид Андреев  (1871  -  1919) затронул тему пресловутой черты оседлости для евреев в рассказе "Раненый", опубликованном в литературном сборнике "Щит" в 1916 году.
    "Перед моими глазами часто встает один печальный и тревожный образ,"  -  такими словами начинается этот рассказ. В нем речь идет о солдате - еврее, получившем ранение в Первой мировой войне, которого он увидел в лазарете в Петрограде. Писатель возмущен тем, что право защищать  Россию  евреи  имеют,   но после лазарета  должны покинуть столицу. "Раненому скажут:   ' … ступай, ты здесь быть не должен.' "  Л.Андреев завершает рассказ с тяжелым чувством:    "…Мне было тяжело и печально, как никогда".
   
    Своими немногочисленными еврейскими образами Чехов, Куприн и особенно Короленко способствовали развенчиванию вздорных представлений о евреях. Им посвящены отдельные очерки в книге.
   
    М.Горький (1868 - 1936), выходец из низов, прошел суровую школу жизни и, проникшись глубоким сочувствием ко всем обездоленным, стал одним из убежденных защитников евреев. После Кишиневского погрома 1903 года он написал рассказ «Погром»,  в котором  осуждал не только погромщиков, но и журналистов, подстрекавших их к бесчинствам. В дальнейшем рассказ неоднократно претерпевал изменения и появлялся в новых редакциях с усилением обличительного аспекта.
   
 Философ Н.А.Бердяев отозвался на еврейские погромы и кровавые наветы в иной своей апостаси, уже как поэт, строками, исполненными благородного негодования:
     Опять с цепи сорвалась свора
     Звероподобных темных сил, 
     Наш древний Киев дни позора,
     Залитый кровью пережил…
     И все нелепые преданья
     Веков, унесшихся давно,
     Терпеть обиды, истязанья
     У нас еврейству суждено.

     И.Бунин в своем чарующем монументальном стихотворении "Тора", 1914 живописует сцену вручения Моисею богом Торы на горе Синай:
      ………………………………………………………………
     Мешалось солнце с тьмой, основы скал дрожали,
     И видел Моисей, как зиждилась она.
     Из белого огня  - раскрытые скрижали,
     Из черного огня  -  святые письмена.
     И стиль  -  незримый стиль, чертивший их узоры,
     Бог о главу вождя склоненного отер,
     И в пламенном венце шел восприемник Торы
     К народу своему, в свой стан и в свой шатер. 
     Воспойте песнь ему! Он радостней и краше
     Светильника Седьми пред божьем алтарем:
     Не от него ль зажгли мы пламенники наши,
     Ни света, ни огня не уменьшая в нем?
   
     Выдающаяся поэтесса серебряного века русской поэзии 20-го столетия Марина Цветаева была большой  юдофилкой как в жизни, так и в творчестве. Она любила евреев глубоко и неистово, напоминая тем самым свою английскую предшественницу Джордж Элиот (см.выше). С детства она находилась под влиянием матери М.А.Мейн, полу-польки  - полу-русской, влюбленной в музыку, стихи и природу и, как утверждала Марина, имевшую "страсть к еврейству".
   
     В письме В.В.Розанову, непоследовательному в отношении к евреям, в 1914 году она признавалась: "Евреев я люблю больше русских и, может быть, очень счастлива была  бы  быть замужем за еврея, но что делать  -  не пришлось." Однако муж ее С.Я.Эфрон все же был наполовину еврей, что преисполняло ее гордостью, ибо в нем соединились русская и еврейская кровь. Антисемитов она не выносила. В записях в ее дневнике упоминается случай в иммиграции, когда она публично бросила в лицо  русскому антисемиту:"Хам!", грубо выкрикнувшему на лекции журналиста – еврея Слонима:   "Понятно! Сам из жидов."
   
    Симпатии Цветаевой к евреям как далекого прошлого, так и современных ей объяснялись еще и тем, что она видела сходство между судьбой гонимого народа и собственной жизнью отверженной, вынужденной жить в собственном галуте  -  в иммиграции.
   
    Известно ее высказывание в письме литератору Ю.Иваску:"Там, где говорят "еврей", а подразумевают "жид"  -  мне , собрату Г.Гейне, не место." Гейне был ее любимым поэтом.
   
    Особенно проникновенно и трогательно звучит ее стихотворение "Евреям". опубликованное  заграницей в 1924 году, но написанное значительно раньше, в котором евреи названы "неопалимой купиной". Приведу несколько строк из него:
    Кто  не топтал тебя  -  и кто не плавил,
    О купина неопалимых роз!
    Единое, что на земле оставил
    Незыблемого по себе Христос!
    …………………………………..
    В любом из вас, хоть в том, что при огарке
    Считает золотые в узелке  -
    Христос слышнее говорит, чем в Марке,
    Матфее, Иоанне и Луке.

    В целом же русские писатели 19-го и начала 20-го веков, в том числе великие от Пушкина до Толстого, не баловали евреев вниманием в своем художественном творчестве. Справедливо замечено    Д. Заславским    в   его статье    "Евреи   в   русской литературе", 1923: "Либеральный дух времени требовал признания за ними (евреями  - А.К) человеческих прав: гражданских, политических, культурных. Русская публицистика признавала эти права и выступала в защиту евреев. Но художественная литература только сторонилась молча."
   
   Это умалчивание в беллетристике в какой-то мере компенсировалось  публицистикой,  где большинство русских писателей осуждало антисемитизм в его уродливых проявлениях. Одним из наиболее красноречивых документов начала 20-го века может служить совместное обращение литераторов и других представителей либеральной интеллигенции России  к россиянам по поводу суда над  невинным Бейлисом, вышедшее из печати под названием "К русскому обществу. По поводу кровавого навета на евреев"..   Обращение было подписано писателями Короленко, Горьким, Л.Андреевым, Куприным, Мережковским, Гиппиус, Набоковым, Сологубом, Чириковым, критиком Стасовым и другими деятелями культуры, профессорами университетов и даже членами Государственной Думы (всего более двухсот подписей). Появилось оно в кадетской газете " Речь"  в ноябре 1911 года и вышло отдельной книжкой в 1912 году.
    Осуждая  единодушно  кровавый  навет,  подписанты завершили  обращение страстным призывом к справедливости:
   "Бойтесь сеющих ложь. Не верьте мрачной неправде, которая
много раз уже обагрялась кровью, убивала одних, других покрывала грехом и  позором."   Нет сомнения в том, что, будь Лев Толстой и Чехов живы, они бы, не раздумывая, присоединили бы свои подписи.
 
    При всем том, что русская классическая литература осталась в долгу перед еврейством, голос многих из писателей все-таки изредка был созвучен голосу полу-еврея С.Надсона (1862  -  1887)  в одном из его стихотворений:
       Но в наши дни, когда под бременем скорбей,
       Ты гнешь чело свое и ждешь спасенья,
       В те дни, когда одно название  "еврей"
       В  устах толпы звучит, как символ отторженья,
       Когда твои враги, как стая жадных псов               
       На части рвут тебя, ругаясь над тобою,  -
       Дай скромно стать и мне в ряды твоих борцов,
       Народ, обиженный судьбою.


               
                стр. 206  -  214

               Филосемитизм Толстого в свете
              общечеловеческих ценностей

    В  книге о филосемитах невозможно обойти молчанием Льва Николаевича Толстого (1828 – 1910).      Лев Толстой  -  гигант не только русской, но и всей мировой литературы, властитель дум современников, огромный авторитет по вопросам морали, религии, культуры, просвещения, философии, человек необычайной эрудиции. Можно ли представить себе, чтобы он был способен высказывать юдофобские взгляды?  Разумеется, нет. Это противоречило бы всей его натуре великого гуманиста. Он ненавидел антисемитизм. Но он не был страстным и деятельным  защитником  евреев,  таким как, скажем, его собрат по перу В.Г.Короленко. Некоторые его высказывания по еврейскому вопросу, в частности, по делу Дрейфуса, разочаровывают и кажутся недостойными его могучего ума и щедрого на доброту сердца. При всем том, что им исписаны тысячи страниц художественных произведений, публицистических статей на этические и религиозные темы, о культуре,  писем и дневников, в его огромном наследии найдется не так уж много строк, посвященных современному ему еврейству. До обидного мало писал Толстой о евреях. Между тем, он живо реагировал на все то зло, которое окружало его в России. Он с негодованием писал о политических преследованиях, о голоде среди  крестьян, о ханжестве и других пороках официальной церкви, за что и был отлучен от нее, за жестокое обращение с солдатами (вспомним его пронзительный рассказ «После бала»)  и  о многом другом. С его поразительной осведомленностью обо всем, что творилось в России, он не мог не знать, что евреи в своей основной массе были наиболее притесняемыми жертвами царского режима. Разве они не бросались в глаза, составляя  примерно  4%  всего населения России,   а это  ведь миллионы. Разве  неведомо ему было,  что они страдали от пресловутой
черты оседлости, не допускались на государственную службу, загонялись в армию даже сверх положенной квоты и подвергались в ней издевательствам? Были, конечно, исключения  -  крещеные и наиболее ловкие евреи, достигавшие своего места под солнцем, но много ли насчитывалось таких? Почему же он большей частью хранил молчание или реагировал довольно слабо? Представляется  наиболее вероятной такая версия: борясь со злом во всероссийском масштабе, он не хотел  выделять  особо  какую-то одну группу населения по национальному признаку.
   
   Со всей очевидностью можно сказать, что Толстой мыслил космополитическими категориями. В одном из писем он  признается:  « … я стараюсь не иметь предилекции к людям и нациям.» (из письма Л.Л.Толстому в феврале 1896 года;  предилекция (фр. predilection)  - предпочтение)
   
   В отличие от Лескова, Короленко, Куприна и других писателей Толстой в свои художественные произведения, рисующие широкую панораму русской жизни сверху донизу, представляющие самые различные социальные слои, включил лишь несколько большей частью незначительных еврейских персонажей.
 
    В одном из  ранних рассказов Толстого, входящих в цикл «Севастопольские рассказы»,  -  «Набег»  Толстой  отдает дань моде, употребляя слово «жид» и изображая еврея –шарманщика в традиционной стереотипной манере:  «Сгорбленный  жид,  в изношенном сюртуке, с болезненной физиономией, тащил пискливую сломанную шарманку, и по всему форштату разносились звуки из «Лючии».

    В пьесе «Плоды просвещения» карикатурно выглядит гипнотизер Гроссман, как, впрочем, и его  коллега по  спиритическому сеансу  -  профессор.
 
    В  «Войне и мире»  фигурируют  «австрийские жиды».
 
    Наибольший  интерес  вызывают,  пожалуй,   два  еврейских персонажа в романе «Воскресенье». Один из них  -  Симонсон  встречается с Катюшей Масловой, когда их ведут по этапу на каторгу. Этот человек способен на самопожертвование во имя высоких целей. Выросший в зажиточной семье интендантского чиновника, он порывает  со своей средой, становится  народником, едет учителем в деревню, чтобы проповедовать свои взгляды на несправедливое общественное устройство среди крестьян, за что его арестовывают и судят. Он тверд в своих убеждениях, но  «чрезвычайно робок с людьми и скромен.» У него очень добрые глаза. Его цель  -  помогать слабым. И этим вызвано его желание жениться на Катюше Масловой. Не влюбленность, а сострадание движет им. Этот привлекательный образ, по существу, воплощает  толстовский нравственный идеал.
   
   Второй еврей, тоже из политических, - Розовский вызывает острую жалость. Он очень юн. Ему семнадцать, хотя он выглядит как пятнадцатилетний:  «худенький,  маленький, с блестящими черными глазами, живой и, как все евреи, очень музыкален». Он был арестован за распространение прокламаций, а за попытку  сбежать от полицейского конвоя приговорен к смертной казни. Невозможно было представить, что такое хрупкое существо будет повешено. Однако это злодеяние совершилось, и Толстой в скупых строках передает весь ужас происшедшего.
   
   Несколько большее внимание еврейской теме уделяется  в  публицистических статьях, письмах и дневниках Толстого.
 
   В возрасте 54 лет он изучил иврит. Он легко овладевал иностранными языками. По словам Толстого, у него был простой способ изучения  -  он брал оригинал на русском языке и его перевод на иностранный, сопоставлял их, усваивал  грамматику м слова иностранного текста, и это давало замечательные результаты. Для человека средних способностей это безнадежно провальный способ. Но не для                Толстого с его умом и колоссальной памятью. В письме В.И.Алексееву от  7-го  ноября 1882 года он пишет: «Все это время я пристально занимался еврейским языком и выучил его почти. Читаю уж и понимаю. Учит меня раввин  здешний  -  Минор,  очень хороший и умный человек. Я очень  многое узнал  благодаря этим занятиям.»
 
   Толстой был, несомненно, знатоком Библии и неоднократно обращался к библейским образам: Моисею, Соломону, Йову,  Валааму   и  т. д.   в своих статьях.   Хотя  его высказывания  о Талмуде не всегда комплиментарны, он в конечном счете признает, что в Талмуде есть «ряд величайших истин.»

    Толстой не видел противоречия между христианством и иудаизмом в их основополагающих постулатах. В религиозном памфлете, посвященном христианству, "В чем моя вера"  (1884) есть такое высказывание:  "Христос никоим образом не отвергает Закон Моисея,  а повеление  исторгнуть "око за око, зуб за зуб"  понимает как величайший знак человеколюбия Божия."
 
    Его особенно привлекали нравственные аспекты иудаизма, в котором видел воплощение идеалов справедливости, милосердия и любви. Об этом он писал публицисту Ф.Б.Гецу в 1890 году: "Нравственное учение евреев и практика их жизни стоят без сравнения выше нравственного учения и практики жизни нашего quasi (т.е. псевдо)  христианского общества.» Далее, отмечает он, это преимущество в учении и практике жизни  вызывает зависть и ненависть к ним со стороны  quasi - христиан.

     В повседневной жизни Толстой встречался со многими евреями. Это были, как правило, люди интеллигентные. В круг его друзей и знакомых входили А.Б.Гольденвейзер, пианист и профессор московской консерватории, Л.О.Пастернак, художник, отец будущего великого поэта Бориса Пастернака, И.Я.Гинцбург, скульптор, Л.Я. Гуревич, писательница и издатель  журнала «Северный вестник». Среди близких друзей был Т.И.Файнерман, ставший учителем яснополянской школы. Под влиянием Толстого он перешел в христианство. Позднее Толстой об этом сожалел: «Как я мог не видеть всего греха этого дела.»  Файнерман выпустил несколько книг о Толстом под псевдонимом И.Тенеромо, среди которых «Л.Н.Толстой о юдофобстве.»
 
   Учеником Толстого был С.Беленький, ставший его секретарем в последний год жизни. Толстой был хорошо знаком и ценил врачей И.Альтшулера  и  Г.Беркенгейма - последний был его личным врачом -  и адвокатов И.Цейликмана  и  Б.Гольденблата,  защищавших по его просьбе крестьян.
     Его     огорчал      антисемитизм     его     друга    -     врача Д.М.Маковицкого, которого он убеждал  «стараться самому избавиться от этого недоброжелательного чувства».
 
   Толстому писали и к нему заходили люди, включая и евреев, ничем себя не проявившие. Его секретарь и будущий биограф Н.Н.Гусев, оставивший после себя книгу воспоминаний о Льве Толстом «Два года с Л.Н.Толстым», вспоминает о посещении Яной Поляны двумя еврейскими  юношами, которым  грозила служба в армии. С ними писатель имел продолжительную беседу. Они произвели на него сильное впечатление своей образованностью и эрудицией. После их ухода Толстой сказал, что большая глупость забривать умных еврейских парней в солдаты и что место их в университетах и в науке.


    В двухтомнике «Л.Н.Толстой в воспоминаниях современников»,  изданном в 1978 году, содержатся воспоминания около сотни современников Толстого  -   писателей, журналистов, деятелей искусства и т. д. Только у одного из них  -  А.М.Горького  встречаем высказывания Толстого о евреях.  Горький пишет: «Заметили,  что Шестов  -  еврей  (Шестов Лев  -  псевдоним; настоящее имя - Шварцман  Лев ).    «Ну, едва ли,  -  недоверчиво  сказал Лев Николаевич.  -  Нет, он не похож на еврея; неверующих  евреев не бывает, назовите  хоть одного…нет.»  Довольно любопытное мнение.  В устах  Толстого,  истинно религиозного человека, такое высказывание звучит как комплимент.  Второе высказывание, о Достоевском,  кажется несколько неожиданным: «В крови у него было что-то еврейское. Мнителен был, самолюбив, тяжел и несчастен.» Можно ли приписывать евреям  подобные качества обобщенно,   на  уровне   национального характера?   Весьма спорно. Впрочем, что касается последнего эпитета, вполне справедливо.

    По поводу отношения Толстого к антисемитским проявлениям как в России, так и за рубежом, справедливости ради, нужно сказать, что от  него можно было бы ожидать  большего. Принято считать, что Толстой  осудил расправу над Дрейфусом. Так, И.Эренбург в своих мемуарах в числе деятелей культуры, поддержавших Золя  в его борьбе за Дрейфуса, первым называет Толстого. На самом деле это было не совсем так. Его позиция  по отношению к делу Дрейфуса вызывает недоумение. Он предпочитал мало  говорить  об этом процессе и откликался лишь тогда, когда его об этом спрашивали. Первое время  он даже склонялся в пользу виновности Дрейфуса.  Лишь, когда Дрейфуса полностью реабилитировали, он изменил  свое мнение и в беседе с французским  публицистом Ж.Бурденом в марте 1904 года сказал: «Да, да, он невиновен. Я читал материалы процесса. Он  невиновен, опровергнуть это невозможно.» Но вообще дело Дрейфуса вызывало у него  раздражение.  В 1903 году, незадолго до окончательного оправдания Дрейфуса в пространной статье «О Шекспире и о драме» Толстой мельком коснулся  дела Дрейфуса.  Он пишет, что шумиха вокруг вполне ординарного процесса сильно раздута, а реакция общественности слишком преувеличена и что  подобные события  «не могут быть интересными не только всему миру, но даже французским военным». И далее: « И  только после  нескольких лет люди стали опоминаться от внушения и понимать, что они никак не могли знать, виновен или невиновен,  и  что  у  каждого есть тысячи дел,  гораздо более
близких и интересных, чем дело Дрейфуса.» Странно, что великий писатель отнесся к этому исключительно символичному процессу, как к мелочи, едва ли заслуживающей такого резонанса.  Интересно, как бы он повел себя, узнав о деле Бейлиса в 1911 году. Но в это время Толстого   уже  не было  в  живых.   Хочется  думать,    что он присоединился бы к передовой интеллигенции, заклеймившей погромщиков.

   Правда, в начале восьмидесятых годов, когда по стране прокатилась первая волна погромов, Толстой, увы,  хранил молчание. Только в 1890 году, когда знаменитый русский философ Владимир Соловьев обратился к Толстому с просьбой составить воззвание против антисемитской кампании в прессе, Толстой предложил ему самому написать текст и выразил готовность первым поставить свою подпись. Воззвание не прошло цензуры и было напечатано в лондонской газете.

    В 1903 году   Толстой  вновь   возвышает свой голос против антисемитизма. Это произошло  после погрома в Кишиневе, во время  которого  погибло  49  евреев и несколько сотен  были ранены. Известна его переписка по поводу Кишиневского погрома  с Э.Г.Линецким,  зубным врачом из Елизаветграда, С.Н.Рабиновичем (Шолом-Алейхемом) и Н.И.Стороженко, профессором по западноевропейской литературе Московского университета. В этих письмах он дал  суровую оценку участникам преступления.
 
   В апреле этого же года передовыми деятелями культуры в Москве была инициирована телеграмма городскому голове Кишинева следующего содержания: «Глубоко потрясенные  зверствами,  жертвой которых  сделались  евреи  г.Кишинева, мы выражаем наш ужас перед случившимся, чувство  жгучего стыда за христианское общество и безмерное негодование против гнусных подстрекателей темной массы.»  Н.И.Стороженко обратился к Толстому с просьбой  подписаться под телеграммой. Толстой немедленно отозвался, выразив готовность подписаться. Его только не устраивало выражение «жгучего стыда за христианское общество». Он имел в виду, что настоящие христиане не способны на подобное зверство и что люди, совершившие его, не были христианами в истинном значении этого слова. Предложенный    Толстым     вариант     гласил:      «Глубоко   потрясенные совершенным в Кишиневе злодеянием, мы выражаем наше болезненное сострадание невинным жертвам толпы, наш ужас перед этим зверством русских людей, невыразимое омерзение и отвращение к подготовителям и подстрекателям толпы и безмерное негодование  против  попустителей этого ужасного дела.»  Толстовский  текст  был  принят и направлен кишиневскому городскому голове в виде письма.

    В мае того же года Толстой  получил письмо от Шолом-Алейхема с просьбой принять участие в сборнике в  пользу жертв погрома. Толстой с радостью согласился принять участие в сборнике. В ответном письме он подчеркнул,  что главным виновником происшедшего считает правительство, о чем он не может, к сожалению, сказать в легальном издании. Он  заверил  Шолом-Алейхема,   что участники преступления  - 
выразители воли не народа, а лишь  «некоторой малой части русского населения». В сборник Толстой послал три свои сказки, написанные под впечатлением от погрома, соответствующие, на его взгляд,  обстоятельствам. Они отражают его  теорию непротивления злу насилием и самоусовершенствования.  Так, в сказке «Ассирийский  царь Асархадон» главный герой, жестокий властелин перевоплощается во сне в свою жертву и раскаивается в своих злодеяниях. В ней содержатся знаменательные слова: «Улучшить  жизнь в себе  ты можешь только тем, что будешь  разрушать пределы, отделяющие  твою жизнь  от  других существ, будешь  считать  другие существа собою  -  любить их.»  Это, по существу, кредо писателя. Осенью 1903 года сборник под названием "Hilf" ("Помощь") вышел в Варшаве.               
   
    Несомненно, высказывания Толстого по еврейскому вопросу, его отношение к еврейству и евреям согласовывались с его концепцией непротивления злу насилием. В письме к Э.Линецкому того же года он пишет: «Испытал тяжелое смешанное чувство жалости  к невинным жертвам зверства толпы,  недоумения  перед  озверением этих людей, будто бы христиан… Евреям, как и всем людям, для их  блага нужно одно…   -  поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, и бороться с правительством не насилием, а доброй жизнью.»
   
    Аналогичные взгляды он выражал и в письмах Ф.Б.Гецу, утверждая, что чувство обиды, «которую терпит  ваш народ» можно превозмочь «прощением и любовью к врагам». Вполне в духе христианского учения:  если тебя ударили по одной щеке,  подставляй другую щеку.
   
    Другой особенностью позиции Толстого по  еврейскому вопросу было утверждение приоритета общечеловеческих идеалов над узко национальными. Вот почему он отрицательно относился к сионизму. В утрированной форме этот взгляд выражен в его словах:  «… и что  значит слово «еврей»? Для меня  оно совершенно  непонятно. Я знаю только, что есть люди.»
   
    В письме петербургскому врачу Н.Ботвиннику в 1898 году Толстой    подчеркивал      необходимость    внушения    детям «общечеловеческих идеалов». И далее : «… и соединить людей может не бессмысленная в наше время басня о сотворении мира и избранном народе и не постановления Талмуда и т. п., а безразличная братская любовь ко всем людям.»
 
   Несмотря на такие высказывания, Толстой  пользовался огромным влиянием в среде еврейской  интеллигенции. Ему писали, присылали свои книги еврейские  авторы. В силу его  морального авторитета в нем хотели видеть истинного защитника евреев.
    
    На страницах печати неоднократно возникал  спор,  в какой мере можно или можно ли вообще считать Льва Толстого филосемитом.  Особенно острая дискуссия по этому вопросу разгорелась в советское время  в связи с празднованием  столетия со дня рождения писателя в 1928 году.  Дискуссия  окончилась  безрезультатно. Но его высокая оценка иудаизма, его отвращение, четко выраженное по отношению к погромам в Кишиневе и Гомеле в 1903 году,  его отповедь юдофобам и гонителям евреев в публицистике дают ответ на этот вопрос.



                стр.215  -  223   

                Евреи в жизни и творчестве Чехова

     Антон Павлович Чехов (1860  -  1904)  -  второй по значимости  после Льва Толстого  русский писатель с мировым именем в русской литературе конца 19-го  - начала 20-го веков. По своему отношению к еврейству Чехов был близок своему великому собрату. Для обоих еврейская  тема не стала приоритетной.  В частностях между ними есть различия. Толстой –выходец из дворянства, граф, и при всей его демократичности он оставался далек от простого еврейского люда. Чехов из разночинцев (отец  -   владелец бакалейной лавки). Он несколько теснее соприкасался с простыми людьми, чему еще способствовала профессия врача, но быт евреев  -  бедняков ему был чужой. Оба писателя имели немало друзей и знакомых среди евреев -  интеллигентов, и обоих мало интересовала их национальность. Они относились к  таким евреем совершенно так же, как к своим русским друзьям, не усматривали в них какой-то типаж, имевший отпечаток еврейства. Тем более, что многие из этих евреев были крещеными. Если Толстой знал еврейский язык, изучал Библию и оставил немало ценных высказываний об иудаизме и еврейском прошлом, то Чехова как атеиста все это мало занимало. Зато Чехов не быль столь равнодушен, в отличие от Толстого, к судьбе современных ему евреев за рубежом, о чем пойдет речь позднее. Ясно только, что как тот, так и другой особой любви к евреям не проявляли, хотя и были убежденными противниками антисемитизма и сторонниками равноправия наций.

    Упрекать Чехова в антисемитских настроениях, хотя бы в некоторых случаях, как это делают некоторые исследователи, неверно и просто нелепо. Злоупотребление им, как и Толстым, злосчастным, но для того времени привычным словом "жид" ни в коем-случае не ставит на нем клейма антисемита.

    В числе еврейских знакомых Чехова, с которыми он поддерживал    дружеские   отношения,     были    И.И.Левитан, знаменитый художник, Л.Я.Гуревич, издатель и редактор журнала "Северный вестник",И.Э.Браз, художник, написавший портрет Чехова для Третьяковской галереи, И.Н.Альтшулер, лечащий врач писателя, Е.З.Коновицер, адвокат, Я.С.Мерперт, читавший лекции по русской литературе в Париже, Н.Е.Эфрос, журналист, театральный критик и редактор журнала  "Семья", Л.Волкенштейн , товарищ по гимназии в Таганроге. Из них наиболее близок к нему был Левитан. Левитан часто бывал у него в гостях, в особенности в его имении "Мелихово" под Москвой. Несколько раз они были вместе на охоте. О Левитане Чехов нередко пишет иронично, игриво и бесцеремонно, хотя привязан к нему и очень высоко ценит его как художника. Даже недоразумение, связанное с  рассказом  "Попрыгунья", лишь на короткое время прервало их дружбу.
 
  В целом в письмах и литературных произведениях Чехова еврейская тематика занимает скромное место. Статей на политические темы Чехов не писал. Нужно учесть также, что по натуре своей он не был борцом, подобным, например, Короленко. Публицистика не его стихия. В этом ограниченность его филосемитизма. Такова была его натура.

   Но его доброжелательство к евреям подтверждается его письмами. В письме А.И.Плещееву от 9.02.1888 Чехов сообщает: "В 1877 г. я в дороге однажды заболел перитонитом (воспалением брюшины) и провел страдальческую ночь на постоялом дворе Мойсея Мойсеича".  Далее Чехов пишет о доброте и заботливости  этого лекаря – еврея, который "всю ночь напролет ставил мне горчичники и компрессы."

     В письме А.С.Суворину от 19.08.1899  он сообщает о некоем  докторе Хавкине,  всячески расхваливая его как подвижника, самоотверженного борца с чумой.

    Весной 1890 года Чехов совершил поездку на Сахалин, в результате которой появилось его произведение "Остров Сахалин".  Во время  своего длительного путешествия с апреля по октябрь он регулярно  пишет письма сестре и брату и издателям   Лейкину   и  Суворину  с  описанием   населенных пунктов, которые посетил, и людей, с которыми встречался. В пространном письме М.П.Чеховой от  14  - 17.5. 1890 он пишет о евреях:  "Кстати  об  евреях.  Здесь  они  пашут,   ямщикуют,  держат перевозы, торгуют и называются евреями, потому что они в самом деле и de jure и de facto крестьяне. Пользуются они всеобщим уважением, и, по словам заседателя, нередко их выбирают в старосты." В том же письме упоминается некий Илья Маркович, еврей  -  выкрест, очень приятный человек, смотритель, снабжающий путников лошадьми. Чехов пишет, что  "мужики  боготворят его".    
 
   В самом  Сахалине представлены два еврейских персонажа, по сути своей контрастирующих друг другу: преступница Софья Блувштейн - легендарная Соня Золотая Ручка и энтузиаст - подвижник  агроном Михаил Семенович Мицуль, внесший огромный вклад в развитие Сахалинского края. Вот как Чехов пишет о Мицуле: "…человек редкого нравственного закона, труженик, оптимист и идеалист, увлекавшийся и притом обладавший способностью сообщать свое увлечение другим.". А Софья Блувштейн при всей ее скверной репутации  вызывает у писателя скорее жалость, нежели отвращение, и осуждение жестокости тюремщиков:  "Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплой одеждой и постелью". Чехов выражает также сомнение в обоснованности предъявленного ей обвинения в соучастии в убийстве и воровстве.

     Весной 1903 года произошел печально известный  Кишиневский погром. Можно лишь представить, как реагировал на него великий гуманист Чехов, ибо сохранился лишь один документ, в котором писатель откликается на эти страшные, кровавые события. Это ответное письмо С.Н.Рабиновичу (Шолом-Алейхему) от 19-го июня 1903 года, пригласившего Чехова  участвовать в сборнике рассказов в пользу жертв погрома. (см. предыдущий очерк)  Заметим, что Чехов, которому в это время оставалось жить чуть более года  -  тяжкая болезнь уносила его последние силы,  - немедленно отреагировал на письмо, чтобы выразить свое согласие на рассказ в сборник и солидарность с либеральной интеллигенцией, возмущенной совершившимся злодеянием.   
 
   Судя   по   чеховским  письмам,    ничто    так  не  волновало писателя из всех тем, связанным с еврейством, как дело Дрейфуса и роль в нем Эмиля Золя. Он посвятил этому вопросу 14 писем, направленным разным адресатам с ноября 1897 года по июль 1898 года.
 
   Тщательно изучив дело, Чехов пришел к выводу о невиновности Дрейфуса. В конце января 1898 года он пишет Ф.Д.Батюшкову: «У нас только и разговору, что о Золя и Дрейфусе. Громадное  большинство интеллигенции на стороне Золя и верит в невиновность Дрейфуса. Золя вырос на целых три аршина; от его протестующих писем точно свежим ветром повеяло, и  каждый француз почувствовал, что, слава богу, есть еще справедливость, есть кому вступиться.» О реакции консервативной суворинской газеты, занявшей откровенно антидрейфусаровскую позицию: "Новое время" отврати- тельно."          
 
    В феврале в письме А.С.Суворину: «Вы пишете, что Вам досадно на Золя, а здесь у всех такое чувство, как будто народился новый, лучший Золя. В этом своем процессе он, как в скипидаре, очистился от наносных сальных пятен и теперь засиял перед французами в своем настоящем блеске. Это чистота и нравственная высота, каких не подозревали.»
 
   В переписке с братом Александром с ноября по июль Чехов обрушивает свой гнев и презрение преимущественно на   "Новое время':  "Поведение  "Нового времени"  просто отвратительно и гнусно.  "Новое время" в деле Дрейфуса шлепается в лужу и все шлепается. Какой срам! Брр…"

    А в письме брату от 23-го февраля он сообщает, что  решил порвать со "старцем" (Сувориным – А.К). Это дается ему нелегко, так как  с Сувориным  его связывали  долгие годы  деловых  и дружеских отношений. Чехов не мог смириться с тем, что, руководя газетой, Суворин допускает в ней появление антисемитских статей. Правда, не отличаясь злопамятностью, Чехов все-таки возобновил с 1900 года переписку с этим человеком, хотя и не с прежней доверительностью.
    Последнее упоминание о Золя содержится в письме О.Л.Книппер от 18 сентября 1902 года. Болью пронизаны следующие строки:   "Сегодня мне грустно, умер Золя. Это так неожиданно и как будто некстати.  Как писателя я мало любил его, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса, я оценил его высоко".

   Дрейфус был окончательно реабилитирован и произведен в генералы только в 1906 году. Ни Золя, ни Чехова уже не было в живых, но легко представить их ликование, если бы они в этот момент были живы.

    За свою короткую жизнь Чехов создал волшебный, неповторимый мир беллетристики, отражающий реальный мир, который и сейчас, спустя более ста лет обладает необыкновенной притягательной силой. В этом мире  нашлось место и евреям. О некоторых из них Чехов упоминает вскользь, как в рассказе  "Моя жизнь" (1896): " … городская и клубная библиотека посещалась только евреями  -  подростками, так что журналы и новые книги по месяцам лежали неразрезанными". На фоне праздности, лени, невежества жителей города эти евреи  -  подростки выглядят привлекательными.

    В сочинениях Чехова найдется всего лишь два  -  три еврейских персонажа, которых можно считать однозначно отрицательными. Явными мошенниками выглядят разве что Венгеровичи из любительского спектакля  "Платонов", написанного Чеховым в 18 лет, Пельцер из раннего и малоизвестного рассказа  "Ненужная победа"(1862) и  Сусанна Моисеевна  из рассказа "Тина", который нередко приводится исследователями вслед за Жаботинским в доказательство антисемитских взглядов писателя. В "Тине" (1886)                молодая еврейская женщина Сусанна Моисеевна Ротштейн  -  наследница крупного состояния, светская львица и циничная и хищная обольстительница совершает преступление, обманным путем завладевая векселем и избегая таким образом возвращения долга в 2300 рублей молодому офицеру.

    После публикации рассказа Чехов получил неодобрительный отзыв от знакомой писательницы М.В.Киселевой, упрекнувшей его за то, что он показал  "только одну навозную кучу", не вытащив из нее "жемчужного зерна." Чехов отверг критику, написав в ответ: "Литератор должен быть объективен, как химик,  он должен отрешиться  от  житейской  субъективности  и знать,    что  навозные кучи в пейзаже играют очень почетную роль, и злые срасти так же присущи жизни, как и добрые".
 
   Нет сомнения, что, объективно отражая действительность, писатель никоим образом не хотел бросить тень на все еврейство.

    Как бы в противовес глубоко порочной и одновременно демонически привлекательной Сусанне Моисеевне, вызывающей острую неприязнь, через год он создает иной еврейский персонаж. В 1887 году в "Новом времени"  печатается его рассказ "Перекати-поле". В рассказе отразились его впечатления от поездки в Святогорский монастырь на берегу Дона в мае 1887 года и его встречи в нем с крещеным евреем А.М.Суратом, оказавшимся по чистой случайности соседом Чехова в монастырской гостинице. А.И.Сурат послужил прототипом героя рассказа -  Александра Иванова, крещеного еврея, урожденного Исаака из Могилевской губернии. Этот молодой человек  с "миловидным лицом и детскими, ласковыми глазами" трогает автора своей деликатностью, наивностью и верой в добро и справедливость, несмотря на все невзгоды, выпавшие на долю его народа и собственную. 

    Выросший  в семье  мелкого  торговца  в  крайней нужде  и грязи и движимый непреодолимой тягой к знанию он вырывается из фанатичной ортодоксальной среды и начинает странствовать по России в поисках возможности получить образование и занять достойное место в жизни.  В конечном итоге, разочаровавшись в фанатизме иудаизма, он решает перейти в христианство. В новой религии, будучи в глубине души атеистом, он ищет главным образом ответа на мучащие его нравственные вопросы. А какой-либо выгоды для себя не ищет. Это мятущаяся, беспокойная душа, готовая довольствоваться малым ради душевного равновесия. Его вполне устраивает после смены множества городов и занятий обещанное место учителя в церковно-приходской школе в Новочеркасске.
    Читая этот рассказ, поражаешься зоркости и масштабности кругозора писателя, проникающего своим цепким взглядом во все уголки современной ему российской действительности. Он в нескольких колоритных штрихах рисует то, о чем обстоятельно и детально напишет в своей неоконченной повести "Братья Мендель"  В.Г.Короленко – о нарождении во второй половине 19-го века нового поколения евреев, рвущегося под влиянием идей просвещения из затхлого местечкового мирка  с его религиозной косностью в широкий мир интеллектуальной свободы.
 
    В  "Скрипке Ротшильда" (1894)  "рыжий тощий жид", робкий и какой-то пришибленный терпит оскорбления от уличных мальчишек, преследующих его с криком: "Жид!Жид!" и подвергается угрозам физической расправы от грубого и злобного гробовщика Бронзы, играющего вместе с ним в любительском местном оркестре на скрипке. Он заслуживает жалости и не он отвратителен, как считают некоторые критики, а отвратительна российская действительность, его породившая. И хоть он и жалок, но сам испытывает жалость к своему мучителю, узнав, что тот смертельно болен:  "Мучительное, недоумевающее выражение на    его     лице     мало-помалу     сменилось     скорбным    и страдальческим… И слезы медленно потекли у него по щекам и закапали на зеленый сюртук."

   Мойсей Мойсеич, хозяин постоялого двора в  "Степи" (1888), мало чем напоминает стереотип корчмаря в русской литературе гоголевского образца (Янкеля). Он гостеприимен и радушен без угодливости и изворотливости. И уж совершенно нетрадиционно представлен его брат Соломон, который, получив от отца в наследство часть денежной суммы, поделенной между братьями, сжег свои деньги в печке, выразив тем самым свое бескорыстие. Но главное  -  это даже не бескорыстие, а чувство собственного достоинства, осознание себя не забитым и униженным, а заслуживающим уважения. Как это отчетливо перекликается с теми знаменитыми фразами, которые Шекспир вложил в уста своего Шейлока!

    В повести «Палата № 6»  (1892)  с ее ужасающим контрастом добра и зла, света и мрака, разума и тупости выведен один из узников  -  именно узников, а не пациентов    палаты  для   душевнобольных   -   «маленький,   живой,  очень подвижный старик с острою бородкой и с черными кудрявыми, как у негра, волосами.» Это еврей Мойсейка. Считается, что он помешался после того, как двадцать лет  назад у него сгорела шапочная мастерская. Он очень добр:  «Он подает товарищам воду, укрывает их, когда они спят, обещает  каждому   принести    с улицы  по копеечке  и  сшить  по новой шапке;  он же кормит с ложки своего соседа с левой стороны, паралитика.» Ему одному разрешено покидать палату с тем, чтобы собирать милостыню на улицах. И он жертва насилия. Собранные им гроши грубо отбирает  приставленный к палате санитар Никита, более смахивающий  на тюремного надсмотрщика.  Мойсейка  -  это « тихий, безвредный дурачок, городской шут, которого  давно уже привыкли видеть на улицах окруженным мальчишками и собаками»; это  обобщенный образ забитых и униженных представителей израилева племени, столь, увы, характерный для России того времени.               

    И, наконец, еще один еврейский персонаж – Анна Петровна, урожденная Сара Абрамовна из пьесы  Иванов (1889). Это тихая, безропотная женщина, которая из любви к мужу изменила вере и связала жизнь с христианином. Жизнь ее складывается трагически. Муж, хозяин имения, слабовольный человек, рефлектирующий, разочаровавшийся во всем и вся, включая себя самого, постепенно теряет к ней интерес и отдаляется от нее, обрекая ее на полное одиночество, в то время как сам проводит  время у своих знакомых Лебедевых. К тому же выясняется, что она неизлечимо больна  -  у  нее чахотка. Она медленно угасает. Единственный человек, который ей сочувствует,  -  молодой доктор Львов. Он говорит ей: «Ну, объясните, растолкуйте мне, как это вы, умная, честная, почти святая,  позволили так нагло обмануть себя и затащить вас в это совиное гнездо.»

   У кроткой Анны, обнаружившей тайную любовную связь мужа, происходит эмоциональный срыв, а Иванов, доведенный до бешенства ее, как ему кажется, несправедливыми обвинениями, бросает ей в лицо: «Так, ты не замолчишь? (Борется с собою). Ради бога… Так знай же, что ты … скоро умрешь… Мне доктор сказал, что ты скоро умрешь…»
    Эти жестокие слова окончательно  подкашивают бедную Анну и ускоряют ее неизбежную кончину. Прелестный образ этой страдающей женщины не может не вызывать сочувствия.
 
   Таковы еврейские герои Чехова. Они разные, как в любом народе, не ангелы и не демоны, взятые из жизни и запечатленные на страницах чудесных произведений великого русского писателя  -  гуманиста.





                Стр. 224  -  230
               
                Куприн  против Куприна
   
   Начну  с двух цитат.
   1."Все мы лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом-самом хвосте) давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь  же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь."
 
   2. "Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий."

    Любому читателю сразу бросится в глаза контраст между этими высказываниями в их содержании, стиле, настроении и подборе слов, и трудно поверить, что принадлежат они одному и тому же автору. Это знаменитый русский писатель А.И.Куприн (1870 – 1938).

    Кто же он?   Как его охарактеризовать?   Хамелеон?   Двуликий Янус, спереди у которого значок филосемита, а сзади клеймо антисемита? Или стивенсонский доктор Джекел, поочередно превращающийся в мистера Найда и обратно?. Увы, подобное раздвоение личности в том, что касается отношения к людям иной нации, а к евреям в особенности, не такой уж редкий феномен. Куприн лишь наиболее яркий пример.

    Первая цитата взята из его письма Ф.Д.Батюшкову от 18.08.1909. Письмо это на одну лишь тему  - тему нашествия евреев в русскую литературу. Оно от начала до конца (далее есть слова и похлеще, нежели в приведенном отрывке, вплоть до нецензурных), злобно и насквозь лживо. Приводить его хотя бы в сокращении попросту противно.

    В нем содержится откровенный призыв не допускать евреев в русскую литературу, словно это клуб для избранных с табличкой у входной двери, гласящей "Евреям вход воспрещен". 

    Куприн издевательски пишет: "Каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем". И это при том, что, по переписи населения в России 1897 года, из более чем пятимиллионного еврейского населения на всю науку, искусство и литературу приходилось всего …3000 человек. О каком вторжении в литературу может идти речь?  Первая ложь.
   
   Еврей, причем в обобщенном смысле, по Куприну, не знает ни  русского языка,  ни русского быта, ни русской души. По переписи, 150 тысяч евреев признали русский язык родным. Эти евреи прекрасно вписались в русскую культуру и усвоили ее;  из них многие крестились и полностью ассимилировались. Вторая ложь. Абсурд купринского запрета усугубляется тем, что он и сам не чистокровный русский, а с большой примесью татарской крови. Однако себя он в этот черный  список не включает.
   
    Евреям, причем не только литераторам, приписываются все смертные грехи. Они высокомерны, брезгливы к другим народам, истеричны, любят властвовать, нечистоплотны и т.д., хотя ничтожны, как оводы. Если ты еврей, то на тебе печать всего этого комплекса дурных качеств. Малоизвестный Чириков, оказывается, талантливее всех еврейских писателей, вместе взятых, включая Шолом-Алейхема. Третья ложь.
Поистине, как писал Белинский о Гоголе,  "когда человек предается лжи, его оставляют ум и талант".
   
    Куприн издевательски пишет: "Стоит ли о таком пустяке думать (имеются в виду голодающие северные племена - А.К.),  когда у Хайки Мильман в Луцке выпустили пух из перины?"
   
    Это он о еврейском погроме и бесчинствах, подобные которым он сам же осудил позднее, подписавшись в 1911 году под обращением  "К русскому народу".
   
    Итог: перед нами документ, несомненно  свидетельствующий об антисемитской позиции автора.
   
     А теперь постараемся быть объективными и взвесим на одной  чаше  весов    откровенно    антисемитские   настроения пьяницы и забулдыги, завсегдатая кабаков Куприна, а на другой глубокие, проникновенные, волнующие произведения талантливого    (без  иронии)    писателя    Куприна:      "Белый  пудель",  "Поединок",  "Гранатовый  браслет", рассказы о евреях в совсем ином свете "Суламифь"  и "Гамбринус".
   
    Думается, что Куприн помнится и еще долго будет помниться широким кругом читателей не по этому злополучному письму (оно для специалистов –исследователей),  а по своим сочинениям.
   
    Возвращаясь после попоек домой, а на утро садясь за письменный стол, он преображается во вдумчивого, очень тонкого, проницательного и очень человечного художника слова, согревающего своей душевной теплотой создаваемые им образы. Можно, наверное, сказать, что никто в русской литературе до Куприна не написал о еврее так, как написал он, никто не вызвал такого отклика в еврейской душе, как выдающийся русский писатель Александр Иванович Куприн. И за это ему благодарность.
   
    У Куприна есть два поэтичных еврейских образа в двух его рассказах «Суламифь»(1908) и «Гамбринус» (1906). Казалось бы, что между ними общего. Их разделяет время в три тысячелетия и пространство в несколько тысяч километров. Действие первого рассказа происходит на земле древней Палестины во времена иудейского царя Соломона. Действие второго рассказа относится к началу 20-го века накануне потрясших  Россию событий. Место действия его -  Одесса.  Суламифь  -  героиня библейской легенды,  Сашка  -  музыкант из Гамбринуса  -  герой  реальных событий. Но у них обоих чистая, светлая душа. Суламифь  -  королева любви, Сашка  -  король скрипки. В оба эти образа Куприн вложил любовь своего щедрого сердца.
   
    Литературным источником «Суламифь» послужила «Песнь песней» иудейского царя Соломона. Это легендарное произведение древности  очаровывало  и  вдохновляло разных
поэтов и прозаиков.  Шолом–Алейхем  написал  одноименный
юношеский роман, навеянный  «Песнь песней», в котором цитируются образные выражения древней легенды в переводе на идиш.
   
    На основе этой легенды А.И.Куприн создал истинную поэму, хотя и в прозаической форме, придал легенде особый блеск и очарование, обогатил сюжет своим творческим воображением.  Образный  выразительный язык  рассказа напоминает изысканную, полную сочных красок словесную вязь древневосточной лирики.
    "До тех пор, пока люди будут любить  друг  друга, пока красота души и тела будет самой  лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью». (последние слова Соломона перед ее смертью). Таков финал этого поэтического рассказа.
   
    Какой прекрасный гимн о великой  неземной любви, героями которого стали евреи, создал русский писатель Куприн!
    
    «Гамбринус» был написан почти одновременно с  «Суламифь». Гамбринус это название рассказа и наименование пивной в одном из портовых городов на юге России, получившей это  наименование в честь покровителя  пивного дела, мифического короля Гамбринуса, изображение которого украшало вход в это питейное заведение. Рассказ, наверное, с большим основанием мог быть назван  именем  скрипача  Сашки, еврея,  ибо именно он  -  центральная фигура всего рассказа. Посетители пивной не всегда обращали внимание на вывеску, и многие даже «не знали  мудреного  имени  славного пивного короля. Просто кто-нибудь предлагал: «Идем к Сашке?» Ибо пивная ассоциировалась с Сашкой.
   
    Действие рассказа происходит на фоне бурных событий, потрясших Россию в начале 20-го века: Русско-японской войны, Революции 1905-го года, роста националистических  настроений, черносотенного движения и еврейских погромов.
   
    Куприн не просто  констатирует  сам факт погромов. Он пытается проникнуть в психологию погромщиков и раскрывает  их  омерзительную сущность:
   
   «Утром начался погром. Те люди, которые однажды, растроганные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего братства  (речь идет о  революции  1905 года)    шли по улицам с пением, под символами завоеванной свободы,  -  те же самые люди шли теперь убивать,  и  шли не потому, что им  было  приказано,   и  не  потому,  что  они  питали   вражду  против  евреев, с которыми  вели тесную дружбу, и даже не из-за корысти, а потому, что грязный, хитрый дьявол,  живущий   в  каждом человеке,  шептал  им  на  ухо:  « Идите. Все будет безнаказанно: запретное  любопытство  убийства, сладострастие насилия, власть над чужой жизнью.»
   
    В то же время со скорбным сочувствием пишет Куприн о жертвах погрома:  « а на окраинах в зловонных каморках и на  дырявых чердаках трепетал, молился и плакал от ужаса избранный народ божий,  давно покинутый гневным библейским богом, но до сих пор верящий, что мера  его тяжелых испытаний еще не исполнена.»
   
     Где еще, у какого русского писателя найдешь столь  страстное, хватающее за сердце выражение  солидарности с преследуемыми евреями?
   
     А с какой трогательной нежностью и  немного ироничной жалостливостью пишет  Куприн  о самом герое рассказа  -   музыканте Сашке, кумире завсегдатаев пивной:  «Сашка  -  еврей, кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет.»
    И далее:
    « Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская  скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий.»
   
    Сашка в изображении Куприна  -  виртуоз  игры на скрипке, знающий бесчисленное множество всевозможных мелодий разных   стран  и  народов,    русских,  еврейских,  английских, итальянских, негритянских, способный воспринять и тут же экспромтом воспроизвести услышанное им впервые и как воспроизвести! В его игре было нечто магическое, завораживающее, как у мифического Арфея, притягивавшее к нему и черноморских рыбаков, и русских, и английских моряков, и портовых грузчиков, и рабочих, и студентов. Он пользовался всеобщим признанием и любовью. И дело было не только в  мастерском исполнении.  Он как личность  был необычайно обаятелен: скромный, отзывчивый, безотказный, влюбленный в свою аудиторию при всей ее простоте, грубости, бесшабашности, разгульности. И это была любовь взаимная.   Однажды   во   время   погрома какой-то каменщик, опьяненный лютой ненавистью к евреям, замахнулся над ним дубиной и заорал: « Жи – ид! Бей жида! Вкрровь!»  И тогда кто-то из поклонников Сашки схватил  погромщика за руку со словами: «Стой, черт, это же Сашка. Олух ты,  матери твоей в сердце, в печень…»  Каменщик остановился.»
 
   Как настоящий художник, влюбленный в искусство, чуждый  своекорыстия Сашка был необыкновенно щедр. Куприн пишет:     «Может быть, на простые дикие нравы  влияла эта кроткая и смешная доброта, весело лучившаяся из его глаз, спрятанных под покатым черепом?..."
   
    В тяжелые минуты «декохта», что на морском и портовом жаргоне обозначает "полное  безденежье",  к Сашке свободно и   безотказно     обращались    за    мелкими   суммами   или    за небольшим кредитом у буфета.
    "Конечно, долгов ему не возвращали  -  не по злостному умыслу, а по забывчивости,  -  но эти же должники в минуты разгула возвращали  ссуду десятерицею за Сашкины песни.»
   
 
   
   Он говорил буфетчице мадам Ивановой, удивлявшейся его щедрости: «Да, мадам же Иванова. Да мне же их с собой в могилу не брать. Нам с Белочкой хватает. Белинька, собачка моя, поди сюда.»
   
    Как   же   быть   с  пресловутой  еврейской  скупостью,   со сложившимся стереотипом   -  образом еврея - скопидома, ростовщика, раба золотого тельца.? Честь и хвала русскому писателю, разрушавшему стереотип.
   
    В приведенной выше цитате упоминается собачка Белочка. Здесь еще  одна  грань  удивительного характера Сашки. Он был одиноким человеком, без семьи, без ближайших родственников, жил с собакой. Да, он был одинок, несмотря на сердечное общение со своими поклонниками. И всю свою привязанность он сосредоточил на  единственном  близком существе  -  маленькой собачке. Как это характерно для Куприна! Свою нежную любовь к беззащитным существам и верным друзьям    -   собакам  он перенес на свой персонаж. Вспоминается «Белый пудель». Сашка никогда не расставался с Белочкой. «Собака Белочка сидела у него  на коленях…. Она в судорожных зевках   широко  раскрывала рот,   завивая назад тонкий розовый язык, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной черноглазой мордочкой.» Будучи призванным на войну в свои 46 лет  -   еще один жестокий абсурд антисемитского режима,  - Сашка трогательно  прощается с Белочкой, отдавая ее мадам Ивановой: «Может, я и не вернусь, так будет вам память о Сашке.  Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается.  Ах ты, моя бедная…»

   И нельзя читать без слез ужасную сцену, когда обезумевший громила в припадке бешенства вымещает свою злобу  на  бедной   собачке,   разбивая   ее  головой  о  плиту тротуара. Что должен был испытывать Сашка,  когда на его сапоги брызнул мозг из разбитой головки?

    В конце рассказа Сашка-музыкант возвышается до подлинного  нравственного величия, когда противостоит погромщикам  -  разнузданным молодчикам в папахах, требующим, чтобы он исполнил их черносотенный гимн. Сашка решительно отказывается и бросает в лицо их главарю: «Ты !  -  крикнул Сашка.  – Ты, сукин сын! Покажи мне твое лицо, убийца. Смотри на меня… Ну!»

    И  он  разбивает  скрипку    о голову погромщика.   И такова была сила его воздействия на тех, кто ему сочувствовал, что «мощная стена окружила Сашку и закрыла его. И та же стена вынесла людей в папахах  на улицу.»
 
   Сашка оказался в черносотенном застенке. Ему сломали руку, и он уже не мог играть на скрипке. Но сила духа его оказалась несломленной. Он возвращается в пивную и  снова играет… играет излюбленного «Чабана» под восторженные возгласы  завсегдатаев «Гамбринуса». Рассказ завершается знаменательными словами: «Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит.»
 
    Последнюю фразу можно было бы отнести и к еврейскому народу,  частицей  которого  был  скрипач Сашка - литературный герой Куприна.  Удивительный рассказ Куприна едва ли может растопить черствость закоренелого антисемита, но не может не тронуть тех, чьи умы открыты истине, а сердца состраданию.

               

                стр. 231  -  243               

                Защитник Бейлиса

     Сто с лишним лет тому назад в Киеве состоялся позорный суд над евреем Менахемом Менделем Бейлисом, обвиненном в ритуальном убийстве. Благодаря таким благородным и мужественным людям как В.Г. Короленко, Бейлис был  полностью оправдан.
   
   Трудно переоценить заслуги этого человека перед еврейством. Из всех русских  писателей на рубеже 19-го и 20-го веков он был самым активным и последовательным защитником русских евреев.    Владимир Галактионович Короленко (1853 - 1921)  родился и воспитывался в Украине в семье уездного судьи, потомка украинских казаков и дочери польского помещика. Украина была той частью Российской империи, где проявления антисемитизма оказались особенно сильными. И странным кажется, что именно в этой атмосфере смог сформироваться столь убежденный филосемит. Впрочем, наверное, это как раз и было естественно, ибо несправедливость и насилие вызывают отвращение и протест в благородной душе, а именно такая душа была у Короленко. Будучи истинным гуманистом, он не мог оставаться равнодушным к страданиям всех гонимых и обездоленных в царской России, и не только евреев. Он защищал голодающих крестьян, сектантов, удмуртов, обвиненных в ритуальных убийствах и т. п. Увлекшись в молодости идеями народничества, он примкнул к движению народников и принял в нем активное участие, за что был арестован и сослан в Якутию. В статье «Лев Николаевич Толстой. Статья первая» (1908) Короленко вспоминает слова великого писателя, сказанные ему при встрече в 1886 году: «Какой вы счастливый; вы пострадали  за свои убеждения. Мне бог не посылает этого. За меня ссылают. На меня не обращают внимания.»
   
   Что касается еврейского вопроса, то он занимал Короленко всю жизнь, отражаясь многогранно как в его художественном творчестве, так и в публицистике и в общественной деятельности.
   
    Еврейские погромы 80-х годов и в последующие десятилетия    вызвали    гневный  протест   у  Короленко.   Он написал целый ряд статей, отражающих его филосемитские  взгляды и  разоблачающих погромщиков. Некоторые из этих статей подверглись цензурному запрету, ибо власти усмотрели в них крамолу. Такая судьба постигла, в частности, его очерк «Дом 13», написанный по следам Кишиневского погрома 1903 года. В нем Короленко описывает страшную сцену резни, учиненной над еврейской  семьей «богобоязненными» соседями, до этого сохранявшими с ними вполне миролюбивые отношения. Приличные, казалось бы, люди, зараженные вирусом ненависти, исходившей от озверевшей толпы, с необыкновенной жестокостью расправились со своими жертвами. Спустя несколько десятилетий во время Второй мировой войны такое повторялось сплошь и рядом, когда  нормальные, вроде бы,  люди выдавали своих еврейских соседей нацистам и даже участвовали в разграблении  их жилищ и расправах над ними. Очерк предвосхищает эти события.
   
   В 1910 году появилась статья Короленко «Черты военного правосудия», в которой он приводит несколько судебных ошибок, допущенных  вследствие предубеждений  против евреев. Так, жертвой  необъективного правосудия стал еврей Глускер,  обвиненный   в убийстве  целой  семьи.   Лишь после
 его казни через повешение были обнаружены истинные убийцы. Аналогичная история могла произойти с другим невинно пострадавшим евреем  - Маньковским, обвиненным без должных на то оснований в совершении террористического акта. Следствие пошло на подтасовку фактов, полицейские дали ложные показания. Только умелое  ведение защиты помогло предотвратить трагедию; настоящий виновник был найден, и смертный приговор был отменен. Подобным же образом чуть не был повешен Перец Айзенберг, еврейский юноша, вернувшийся  из иммиграции в Россию. Все это свидетельствовало о предвзятой позиции следственных органов,      прокуратуры      и      судей    и,       в     сущности,
было отголосками Кишиневского погрома, о чем прямо и недвусмысленно пишет  Короленко.
   
    Особенного накала  достигла публицистическая и общественная деятельность Короленко, направленная против антисемитизма, в годы дела Бейлиса ( 1911 – 1913).
   
    В марте 1911 года в пещере в окрестностях Киева было найдено изуродованное тело двенадцатилетнего мальчика Андрея Ющинского. Подозрение в убийстве пало на еврея Менделя Менахема Бейлиса, которого, якобы, видели на месте убийства в тот роковой день, а поскольку трагедия произошла незадолго до еврейской пасхи, с большим удобством для властей предержащих родилась версия о ритуальном убийстве. Это абсурдное мракобесное, не подкрепленное фактами утверждение, что евреи используют христианскую кровь в изготовлении мацы, было выгодно властям, чтобы создать образ врага, направить на него народный гнев и отвлечь народ от провалов правительства в его внутренней и внешней политике, в особенности в связи с поражением в Русско-японской войне 1904  - 1905 годов. И хотя полиция уже напала на след настоящих убийц  -  банды воров, связанных с некоей Верой Чеберняк, устроившей в доме  притон,  этот канал поисков был приостановлен по указанию самого министра юстиции Щигловитова, и следствие принялось разрабатывать версию ритуального убийства. Появился лжесвидетель, давший показания о том, что он, якобы, видел, как Мендель Бейлис похитил Ющинского и поволок его к кирпичному заводу, в котором Бейлис служил управляющим. На основании этого показания Бейлис был арестован в июле 1911 года и помещен в тюрьму, где и провел более двух лет в предварительном заключении.
   
   
    Спустя шестнадцать лет после пресловутого дела Дрейфуса во Франции повторилась аналогичная расправа над   евреями   в  России.     Причем   в   еще  худшем,   более варварском и мракобесном варианте. Эти два дела имели много общего. В деле Дрейфуса вся Франция раскололась на антидрейфусаров и дрейфусаров. В России тоже поднялась волна протеста, хотя, очевидно, и не столь мощная и широкая. Протестовала преимущественно либеральная интеллигенция. Большой резонанс процесс над Бейлисом  получил за рубежом, вызвав возмущение многих  деятелей науки и культуры. А  в Америке  спустя  более, чем полвека, в 1967 году вышел роман  Бернарда Меламуда "Мастер" (The Fixer), ставший выдающимся  художественным воплощением событий, предшествовавших позорному суду над Бейлисом. Роман получил сразу две престижных  премии  -  Национальную  книжную  премию  и Пулицерский приз по художественной литературе.
   
    Как в деле Дрейфуса, так и в деле Бейлиса правда в конечном счете восторжествовала. На суде благодаря усилиям раввина Якова Мазе и выдающихся адвокатов В.Маклакова, О.Грузенберга и других Бейлис был оправдан. Позднее, опасаясь преследований со стороны Черной Сотни, Бейлис с семьей эмигрировал сначала в Палестину, а затем в США.
   
    Огромную роль в защите невинного сыграл Короленко. Его роль в этом деле была подобна роли Золя в деле Дрейфуса, и его с полным правом можно назвать  русским Золя. Сходство между ними состоит даже в том, что оба  были привлечены к суду и подвергали свою свободу, а возможно, и  жизнь опасности.
   
    В 1911 году перед процессом над Бейлисом в Петербурге происходили совещания юристов и либеральной интеллигенции, в которых  принимал участие и Короленко. Он составил текст коллективного обращения «К русскому обществу (по поводу кровавого навета на евреев)». Оно было подписано многими учеными, писателями, общественными деятелями. В числе  подписантов, кроме  Короленко,  были Горький и  Л. Андреев.  Это  обращение стало первой главой его статьи «К вопросу о ритуальных убийствах», вышедшей в журнале «Русское богатство», в котором он сам был редактором.
    Когда начался процесс, Короленко находился в Полтаве. Первоначально он намеревался выступить на процессе, но болезнь сердца и увещания родных заставили его воздержаться  от поездки  в Киев.   11 октября 1913-го года он все же приезжает в Киев и остается там в качестве журналиста    до   конца   процесса.  "Нахожусь   в   Киеве  собственно потому, что не мог бы себе во время этой подлости найти места в Полтаве," - пишет он Ф.Д.Батюшкову.
 
   Судебный процесс продолжался с 25 сентября по 28 октября 1913-го года. Председательствовал на суде Ф.А.Болдырев,   симпатизировавший черносотенцам.
 
   Ученые эксперты со стороны обвинения были явными антисемитами. В случае обвинительного вердикта Черная Сотня готовила новый еврейский погром.

    Во время процесса Короленко опубликовал в газетах Киева и Петербурга 15 статей и сообщений с зала суда, внеся тем самым значительный вклад в борьбу за оправдание Бейлиса.


    Он вместе с единомышленниками съездил в то место, где происходила трагедия, а именно в Лукъяновку  -  предместье Киева. Затем появилась его статья «На Лукъяновке» с подзаголовком «Во время дела Бейлиса». В статье он описывает встречи с местными жителями,  большинство  из которых  были уверены в невиновности Бейлиса. Один из них, потомственный мещанин, говорит Короленко: «Ну… Что тут… никто тут на Бейлиса не думает…. Были такие, что сделали и без жидов.» О Вере Чеберняк и их соседях Шаховских, первых, кто взболтнул о Бейлисе, Короленко  пишет как о всем известных опустившихся пропойцах. Статья заканчивается словами: « Через полчаса вагон нес нас  по улицам  современного Киева с красивыми холмами, вывесками, газетами и электричеством. А в душе стояло ощущение 16-го столетия».

   Две статьи Короленко посвящены составу присяжных. Он обращает внимание на тенденциозный  отбор присяжных, из которых   большинство   (семеро   из  двенадцати)   крестьяне.
    Короленко пишет: «Интеллектуальный уровень присяжных, которым предстояло судить сложное дело, связанное с мировым спором о ритуале, является пониженным.»  О прокуроре:  « Вся его речь была страстным  демагогическим  воззванием к чувствам племенной ненависти и вражды.» Короленко убедительно доказывает, что такой  состав присяжных,   резко  отличавшийся   от  составов присяжных  в других процессах (с преобладанием горожан и интеллигентов), был явно рассчитан на одурманивание малограмотных, невежественных людей вздорными вымыслами о кровавых  наветах, чтобы осудить Бейлиса.    
   
    Вторая статья о присяжных была конфискована, и Короленко привлекли к судебной ответственности за высказанное мнение о необъективности суда  -  в этом нашли повод для возбуждения против него судебного дела.    
   

     Прежде чем началось судебное преследование, Короленко написал еще одну статью - «Присяжные ответили».  Эта статья  исполнена  торжествующего  ликования.   «Бейлис оправдан,  -  пишет Короленко,   -  многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости.»  Он счастлив, что его слабая надежда на  здравый смысл присяжных, на их «народную совесть»  оправдалась.
   
    Короленко не страшит суд. Он пишет сестре: «Буду рад суду, но суда, вероятно, не будет».  Процесс над Короленко откладывался несколько раз. Было опасение, что его заключат в крепость. Ему и его защитнику было отказано в вызове свидетелей и в предоставлении документов, подтверждающих факт необъективного, тенденциозного  выбора состава присяжных.
   
   Вплоть до 1917 года существовала угроза вынесения  обвинительного вердикта и заточения писателя в тюрьму. Однако произошла Февральская революция, и Короленко  избежал этой горькой участи.
   
    До    конца     жизни     Короленко     оставался       твердым  приверженцем эмансипации евреев. Он считал, что  предоставление всех прав евреям  нужно не только для них самих,  но и для русских во имя их чести и совести. «Я считаю,  - утверждал он,  - то, что претерпели евреи в России  и Румынии, позором для своего отечества, и для меня это вопрос не еврейский, а русский.»
   
    Он сокрушался по поводу того, что его собратья по перу  не уделяют еврейской тематике должного  внимания. В повести «Братья Мендель» Короленко пишет, сопоставляя времена Александра  2-го,     с   одной   стороны,     и   годы  правления    Александра 3-го и Николая 2-го, с другой: «…Теперь этой свободы уже нет. Даже литература молчит о тех или других чертах еврейского национального характера,  остерегаясь совпадения с лубочной юдофобской травлей. Свобода критики пасует перед угнетением.»
   
    Зато есть свобода слова для черносотенных авторов. В 1890 году он пишет другому русскому филосемиту В.Соловьеву: «Я всегда смотрел с отвращением на безобразную травлю евреев в нашей печати, травлю, идущую бок о бок с возрастанием всякой пошлости и забвением  лучших начал  литературы.»
   
     Последние годы жизни Короленко  довелось прожить при советской власти. Он в меру своих сил и возможностей заступался за евреев, страдавших от погромов и репрессий  властей. Ему посвящена баллада «Интеллигент», написанная М.Тейфом, в которой Короленко предстает мужественным  защитником евреев от полтавских погромщиков.
   
    У Короленко были серьезные разногласия с Толстым по вопросу о том, как нужно реагировать на зло и насилие. Он не   разделял    толстовской   теории    непротивления   злу насилием и считал, что ответное насилие в ряде случаев оправдано. Эти взгляды нашли свое отражение в написанном в 1886 году «Сказании о Флоре, Агриппе и Менахеме, сыне Иегуды.»
   
    В основе «Сказания» лежат реальные исторические факты, имевшие  место  в  Иудее  в 66-ом году 1-го века н. э.   Иудея находилась под игом римлян, и в Иерусалиме властвовал жесточайший прокуратор Гессий Флор, по сравнению с  которым    один    из   его   предшественников Понтий Пилат казался безобидным агнцем. Он подвергал кровавым преследованиям иудеев по любому поводу и без всякого повода. В среде иерусалимцев  не было единства относительно линии поведения. Наиболее обеспеченные из них  и священнослужители призывали  к смирению. Однако после разграбления приспешниками Флора Храма чаша терпения народа переполнилась. Евреи  -  беженцы из других городов присоединились к воинствующим иерусалимцам.  Произошло восстание, и римский гарнизон был частью истреблен, а остатки   его    во  главе   с  ненавистным   Г.Флором   позорно бежали. Эти события в гротескной художественной  форме отражены в «Сказании» Короленко. В этом рассказе во главе восстания стоит легендарный раввин Менахем, сын Иегуды Гамалиота, ранее погибшего в борьбе с римлянами. Короленко  рисует его  как мужественного и благородного человека, исполненного решимости отстоять достоинство и честь  своего народа в борьбе с угнетателями и в то же время мечтающего о братстве между людьми и народами. В его уста Короленко вкладывает и свои идеалы: «Люди должны быть братьями, а божий мир хором…» и, говоря о будущем,: «…исчезнет насилие, народы сойдутся на праздник братства, и никогда уже не потечет кровь человека от руки человека.»    

    «Сказание»  вызвало  неоднозначную  реакцию  в литературной среде. Писатель А.И.Эртель обвинил Короленко в том, что тот проповедует идею, что «цель оправдывает  средство. »    В  письме  к  нему   Короленко настаивает на справедливости и оправданности насилия, не возводя это в общее правило. Он утверждает, что применить силу к бандиту, нападающему с ножом на беззащитного человека так же естественно, как во имя милосердия скрыть правду от несчастной женщины, ребенок которой безнадежно болен.

   Короленко не изменил своим убеждениям и позднее. Спустя 30 лет после опубликования рассказа он писал толстовцу   Журину:     «Я  думаю,   верю,   убежден,   что   в идеальном образе человека, по которому должна отливаться человеческая природа, негодование и гнев против насилия и всегдашняя готовность отдать жизнь на защиту своего достоинства, независимости и свободы должны занимать  нормальное место.»

    В принципе Короленко не считал насилие панацеей от социального зла. Он утверждал, что ему претят как непротивленцы, так и террористы. Насилие это лишь последнее и  неизбежное средство борьбы.

    В 1890 году Короленко пишет сказку «Судный день». Она построена на поверье, которое писатель слышал еще в детстве, что в Судный день еврейский черт Хапун уносит с собой одного грешного еврея. Это вздорное поверье, разумеется, возникло  в  христианской   среде.   Произведение  написано  в  жанре сказки,  да и подзаголовок его прямо говорит об этом   -   «Малороссийская сказка». Но дело, конечно, не в сказочном сюжете, достаточно простом и состоящем в том,  что черт уносит в преисподнюю шинкаря Янкеля за  то, что он  спаивает христиан водкой и ссужает  их деньгами, взимая при этом проценты. Смысл сказки в другом. Выясняется,  что  еврей Янкель, хотя и грешен, но есть некто, а именно местный мельник  -  украинец, грешнее его. Мельник превосходит Янкеля своей алчностью, корыстью, завистью и бездушием. Поэтому черт возвращает на землю Янкеля и забирает с собой мельника. 
   
     Слова  мельника  «проклятые  жиды   мешают   крещеному человеку собирать свой доход» полны лицемерия, ибо, захватив после исчезновения Янкеля его шинок, мельник  обирает своих собратьев  -  христиан с еще большей жадностью. «Люди не раз от него плакали горючими слезами.»

    Да и другие жители села едва ли порядочнее этого  мельника  -  шинкаря.  Когда черт уносит Янкеля вместе со всеми  его деньгами   и  долговыми  расписками,  которые   он
всегда   носил   с  собой,   его   бедная   жена   Сурка  с детьми остается без гроша, и почти ни у кого из его должников не находится элементарного милосердия, чтобы вернуть долг хотя бы без процентов. Исключение составила лишь одна полунищая старушка Прися, которая принесла Сурке два десятка яиц и немного грошей, что осталась должна ее мужу. Сурке даже не на что погрузить свои жалкие пожитки, ибо никто не предложил ей телегу. И вот обездоленное семейство вынуждено пешком тащиться в город на новое местожительство. Таким образом, всем содержанием своей сказки Короленко подводит читателя к мысли о том, что истинными носителями зла являются христиане, а не евреи.

    В рассказе «Без языка», написанном Короленко в 1895 году после его поездки в Америку, два неграмотных украинских  крестьянина, покинувших из нужды в поисках счастья родину, находят приют в квартире еврея, жителя Нью-Йорка мистера Борка.  Он предоставляет им и девушке Анне, случайно встретившейся им в пути, ночлег и питание за скромную плату.  Анну  он  поселяет  в комнате  дочери Розы,   доброй и скромной девушки. Та с готовностью делит с Анной единственную в комнате кровать. По иронии судьбы девушка Роза, бежавшая от погрома, оказывается в одной постели с той, чей брат был погромщиком.

    Мистер Борк, некогда прозывавшийся Борухом, вместе с семьей бежал от погрома в Украине. Вначале ему улыбнулась фортуна  -  он смог начать собственное дело, но разорился и стал сдавать комнаты в своей квартире, чтобы  как-то сводить концы с концами. Мистер Борк  добродушен,  активен, непритязателен, отзывчив, гостеприимен, соблюдает еврейские традиции, посещает местную синагогу. Он благодарен стране, его приютившей. А люди, нашедшие  приют в его доме, его же и презирают как «жида». В отличие от него один из его постояльцев  -  крестьянин Матвей Лозинский воспринимает американскую действительность неприязненно, чувствует себя инородным   телом,   презирает   пресловутую   американскую   свободу    и    сожалеет,    что покинул Россию. В рассказе есть еще один персонаж -  старая русская барыня, нанимающая за гроши Анну к себе прислугой. Эта барыня пышет злобой, всячески понося Америку, и испытывает ностальгию по России, говоря:  «Старый наш свет стоит спокойно… люди знают свое место… жид так жид,  мужик  так мужик  и барин так барин.» В этих словах заключается ее кредо: евреи, дескать, заслуживают той участи, которую имеют в России, ни к чему им свобода и равноправие, которыми они пользуются в Америке. Вот так, контрастно выглядят в рассказе евреи и христиане, и сравнение не в пользу последних.

    В конце жизни Короленко принимается за написание  наиболее крупного своего произведения на еврейскую тему  - «Братья Мендель», центральными героями которого становятся евреи. Повествование ведется от лица рассказчика, в котором  угадывается сам автор. Описывается юность рассказчика, протекающая в провинциальном украинском городке, где  проживает немало евреев. Повесть изобилует еврейскими реалиями и предметами религиозного обихода, такими как  лапсердак, пейсы, цицит, талес,  тфилин, ермолка. Действие происходит в период  юности рассказчика, а следовательно,  и самого писателя, а это  60-е годы 19-го века,  время царствования императора реформатора - Александра 2-го, ознаменовавшееся  некоторым смягчением  антисемитизма. 

    Рассказчик в юности водит компанию с еврейскими  братьями  Мендель  -  Фроимом и Израилем. Он учится с ними в одной гимназии, где христиане и евреи не испытывают  никакого антагонизма друг к другу и имеют общие интересы. Дядя рассказчика принимает у себя родителей еврейских мальчиков и ведет  религиозные споры с отцом  -  Менделем,  директором  ремесленного еврейского училища. Атмосфера общения - дружеская. Однако возникает ощущение грядущих перемен к худшему в межнациональных    отношениях.      После   незначительной  драки - полу-игры между еврейской молодежью и    христианскими    сверстниками     накануне Рождества полиция подозревает, что драка была спровоцирована еврейскими подростками, чтобы осквернить крест, установленный по случаю Рождества в месте происшествия. Это вздорное подозрение, к счастью, не имеет серьезных последствий, но это одно из семян вражды,  которые со временем дадут печальные всходы. 

    Повесть «Братья Мендель» обещала стать крупным эпическим произведением  -  сагой о жизни и судьбе  двух поколений интеллигентной еврейской семьи. К сожалению, работа над повестью была прервана из-за неожиданной смерти брата Короленко и последовавшей за ней  тяжелой болезни самого писателя. Ему удалось написать лишь несколько глав, около пятидесяти страниц, и больше к работе над ней он не возвращался. Между тем, даже эти несколько глав свидетельствуют о  его отличном владении материалом  - знании особенностей жизни и быта еврейской общины уездного российского городка в черте оседлости. В действующих лицах писатель отразил черты знакомых  по  ровенскому  периоду жизни. Прототип  Баси  -  старинная знакомая их семьи  Ита  Сухарчук, с которой он долго переписывался после отъезда из Ровно.

    Глубокое проникновение в характеры героев,  правдивое отображение    жизни     еврейской   общины     делают    честь русскому писателю, наблюдавшему за этой общиной не изнутри, как еврейские авторы,  а извне.

    В середине 19-го века в еврейской среде, в особенности среди просвещенных евреев, усиливаются ассимиляционные процессы в связи с ослаблением национального гнета и просветительскими идеями, как это происходит во всей Европе. Какая-то часть верхушки еврейской общины, получая всестороннее образование, начинает утрачивать свою национальную  самоидентификацию.
 
   Эти  процессы  отражены  в повести Короленко в судьбах  двух братьев Мендель.  Драматизм произведения в том, что углубляется  разрыв  между  братьями  в их  мироощущении.

    Старший, Израиль,  несмотря на свою образованность, сохраняет  приверженность вере  отцов  и еврейской культурной традиции.  Младший, Фраим,  все более отходит от местечковой  замкнутости, с пренебрежением относится  к ортодоксам и вообще перестает чувствовать себя евреем. На вопрос раввина Акивы, кто он по национальности, он отмалчивается, на что раввин справедливо замечает, что его умолчание есть отречение (от своей нации). Его русский товарищ Дробыш мечтает и верит в то, что вскоре исчезнут русские, евреи, поляки и т. д.  и  родится единая нация. Эти космополитические идеи близки и Фраиму.  Он  -  атеист и готов  формально вместе с любимой еврейской  девушкой перейти в православие, чтобы уберечь ее от брака с молодым хасидом  -  ортодоксальным приверженцем  иудейской веры.
   
   Автор не встает ни на чью сторону.  Оба  брата, умные, одухотворенные, ищущие свой путь в жизни, далекие от меркантильных соображений и приспособленчества, в равной мере симпатичны ему. Короленко удалось показать  в повести, что евреи могут быть не менее  благородны и великодушны, чем лучшие из тех христиан, с которыми они общаются.
   
   Зато   с  явной  антипатией   относится   автор    к  другому  персонажу  -  молодому еврею с бледным лицом и пейсами, цадику, т. е. правоверному. И даже не столько к нему, сколько к  тем,  кто в спешном порядке устраивает  свадьбу Фрумы, скромной  еврейской девушки, подружки Фраима, чтобы уберечь ее  от брака с этим вольнодумцем  Фраимом. С унылыми и безучастными лицами сидят молодые на свадьбе, не  зная  друг  друга   и  не  испытывая   друг  к  другу никаких чувств. Жених и его окружение олицетворяют для автора затхлый мир религиозных догм, чуждый всему тому, что   выходит    за  рамки    ортодоксальных   традиций.   И  в заключение в главе «Метаморфозы», описывая свадьбу, Короленко пишет: «Мне казалось, что это  какая-то темная сила несется, неумолимая и равнодушная, хороня под собой еще не расцветшую жизнь нашей маленькой знакомки…»
 
   Высоко оценил это незаконченное  произведение М.Горький в 1927 году в  письме к Евдокие Семеновне Короленко, вдове писателя: «Превосходно по четкости, по пластике и мудрой простоте «Братья Мендель». Похоже на старых французских мастеров, как  Проспер Мериме…» 


                Послесловие
    Спустя сто лет после описанных событий, связанных с именем Бейлиса, в стране, где некогда шумело его дело, закончившееся столь блистательным триумфом справедливости, тихо и незаметно состоялось дело другого еврея  -  Ильи Фарбера,  имевшее совсем иной  финал. В израильской журналистской среде оно получило название    "дело Бейлиса номер 2".

    Талантливый художник и артист оставляет Москву и едет в глубинку,  "чтобы сеять разумное, доброе, вечное", несет свет науки в среду равнодушного, невежественного, погрязшего в пьянстве крестьянства, работая учителем в сельской школе и строя дом культуры, а в награду получает… 7 лет тюрьмы.

    Нет, его не обвиняют в кровавом ритуале  -  это было бы абсурдно и дико в наш продвинутый век. Зато актуально инкриминировать человеку мошенничество и взяточничество, что и приписано очередной  жертве антисемитизма -  еврею Фарберу. Если прокурор на суде во всеуслышание заявляет, что  человек с такой фамилией, как Фарбер,  в принципе не  может быть бескорыстным, какие еще нужны доказательства националистической составляющей  этого судилища? 

    Антисемитизм живуч.  Он, как микроб  -  мутант, лишь меняет свое обличье. Но что-то не видно в нынешней России благородных рыцарей  -  Короленков, готовых дать отпор современным  щигловитовым  и  болдыревым.

               

               
                стр.  244  -  250
               
                Бальфур и его декларация

   Многие важные исторические события происходят вследствие того,  что в нужное время  в нужном месте  встречаются нужные люди. Так случилось со знаменитой Бальфурской Декларацией, ставшей краеугольным камнем будущего  еврейского государства. Историк Пол Джонсон акцентирует ее своевременность в следующих словах: «Даже год спустя она была бы невозможна. Фактически Вейцман  пропихнул сионистов сквозь узкое окно, которое больше не удалось бы открыть. Благодаря «Танкреду» (Дизраэли) и «Даниэлю Деронде» (Элиот) он успешно апеллировал  к романтическим  инстинктам британского правящего класса и получил, таким образом, возможно, последнюю милость  -  дар великой державы, которая пошла в данном случае против формально-арифметического подхода эпохи.»

    В появлении Декларации сыграли первейшую роль  два человека: еврей Хаим Вейцман и англичанин Артур Джеймс Бальфур (1848 – 1930), именем которого и названа упоминаемая  декларация.

    Бальфуру предназначено было судьбой стать  видным политическим деятелем Великобритании в начале 20-го века.  В 1902 году он оказался на вершине власти, заняв пост премьер-министра. В его бытность премьером британский парламент  принял так называемый Aliens act 1905 г.  -  закон об иностранцах, ограничивавший иммиграцию в Англию. Это касалось прежде всего российских евреев, спасавшихся от погромов, что дало основание некоторым английским аналитикам  упрекать Бальфура в антисемитизме. Однако огромные заслуги Бальфура перед еврейством  в его дальнейшей политической деятельности, несомненно, с лихвой перевешивают эту его вину. 

     Через 8 лет его партия  (консерваторы) проиграла выборы, но через следующие 5 лет, в 1915 году снова вернулась к власти во главе с лордом  Г.Г.Асквитом. В правительстве Асквита  Бальфур занял пост первого лорда Адмиралтейства. С уходом в отставку Асквита и образованием коалиционного правительства из консерваторов и либералов, возглавленного Ллойд-Джорджем,  Бальфур стал министром иностранных дел. Это обстоятельство, как увидим, сыграло немаловажную роль в появлении на свет исторической декларации.

    Всем своим воспитанием и образованием и  личными качествами    Бальфур     был     подготовлен    к   восприятию  сионистских идей. Он родился в Шотландии в религиозной семье. С детства был хорошо  знаком с Библией и пленился ее романтическими героями. В 1902 – 1903 годах Бальфур стал проявлять интерес к еврейской проблеме в плане настоящего. Это было время, когда Герцль вел переговоры с Джозефом Чемберленом, британским министром по  делам колоний, и лордом Лэндсоуэном, министром иностранных дел, по вопросу о еврейских поселениях на Синайском полуострове. В 1906 году Бальфур впервые встречается с Хаимом Вейцманом. Это была судьбоносная встреча, во многом определившая ход дальнейших событий. Вейцман произвел на Бальфура сильное впечатление и укрепил его про-сионистскую позицию.

    Нужно сказать, что Вейцман  после смерти Герцля в 1904 году стал ведущим пропагандистом сионистских идей в Европе. В нем счастливо  соединялась  огромная энергия с блестящим образованием  и  эрудицией.  Выходец из России, выросший в религиозной среде, испытавший  невзгоды детства и юности, он благодаря своему необыкновенному упорству получил высшее образование в Германии и стал ученым-химиком, смог переехать в Англию, где занял вакансию профессора в Манчестерском университете, стал преподавать химию и получил  британское гражданство в 1910 году.

    Путь этих двух выдающихся деятелей навстречу друг к другу не был простым и прямым, а шел через знакомство с целым  рядом других людей.

    После ухода Асквита, настроенного антисемитски, в бытность которого премьер-министром и думать нечего было о возможности создания еврейского национального очага в Палестине, атмосфера в высших эшелонах  власти существенно изменилась. Тон там стали задавать люди, занимавшие  про-сионистскую   позицию.    Это  прежде  всего
был сам премьер-министр Ллойд-Джордж, либерал по партийной принадлежности и убеждениям, прекрасный знаток Библии и филосемит. Его взгляды разделял Эдвард Грэй, бывший министр  иностранных дел   в правительстве  Асквита, сочувственно относившийся к идее создания национального очага для евреев. В лагере сионистов был также Уинстон Черчилль,      в    то    время     член    парламента.     К    числу сочувствующих принадлежал также лорд Роберт Сессиль, который утверждал, что Вейцман произвел на него потрясающее впечатление при встрече.  Наконец,  еще одним влиятельным человеком в правительстве оказался еврей Герберт Сэмуэль. В 1909 году он стал членом кабинета министров. В будущем Сэмуэлю суждено будет стать наместником английского правительства в Палестине и столкнуться с нелегкой задачей совмещения еврейских и арабских интересов, с задачей, с которой он не всегда справлялся наивыгодным для евреев образом, но это уже другая история и в другое время. Сейчас же, в десятые годы он сыграл исключительно положительную роль в продвижении идеи национального очага. Он был буквально одержим этой идеей. Свой план расселения  трех  - четырех   миллионов евреев  на  Палестинской земле он изложил еще на заседании кабинета Асквита, но встретил пренебрежительную реакцию со стороны последнего и, как это ни парадоксально, резкое сопротивление своего кузена Эдвина Монтегю, настроенного антисионистски. С уходом  Асквита расстановка сил в правительстве поменялась.  И позиция Сэмуэля упрочилась.   
    Таким образом, внутриполитическая обстановка в Англии явилась хорошим прологом к принятию Декларации.   
 
   Внешнеполитическая обстановка также благоприятствовала.  Шла Первая мировая война. Турция была союзником Германии против Англии, Франции и России. В Палестине хозяйничали турки, к которым евреи, естественно,   не  могли  испытывать  симпатий.     С  другой стороны, у евреев не было причин любить Россию, союзницу Англии. В ней не прекращались погромы и преследования евреев, многим из которых пришлось бежать на запад. Зато немецкую армию, вторгшуюся в русскую Польшу, евреи встречали как освободителей  от  русско-польского  произвола.   И  в  самом деле,  отношение  немецких  солдат  к  евреям   отличалось от  того, что происходило через четверть века, как небо от земли.  Таким образом, перед евреями  -  сионистами  возникла дилемма, на кого делать ставку - на немцев  или  на англичан.
    Наиболее проницательные и прозорливые евреи, такие, как Хаим Вейцман  и  Наум Соколов,  возлагали  свои надежды на Англию, и позиция проанглийских сионистов в конечном итоге возобладала. Возможно, сыграл свою роль психологический, эмоциональный  фактор. Проживая в Англии, Вейцман проникся уважением и доверием к англичанам, воспринимал их как людей порядочных, благородных, свободолюбивых и демократичных. И он решил действовать.
    Дальше события развивались следующим образом.

    Вейцман возобновил знакомство с Бальфуром через редактора либеральной газеты «Манчестер Гардиан» К.П.Скотта. Их знаменательная встреча состоялась в декабре 1914 года, то есть в самом начале Первой мировой войны. Еще в 1906 году во время их  первой  встречи  Бальфур придерживался идеи создания еврейского национального очага в Уганде, и тогда Вейцман пытался убедить его, что этот вариант неприемлем: евреям предпочесть Уганду Палестине было подобно тому, что  англичанам согласиться  на Париж вместо Лондона. На этот раз Бальфур был в принципе согласен с Вейцманом, но сомневался в возможности реализации его сионистского плана в ближайшем будущем. Однако  аргументация Вейцмана была настолько убедительной, что Бальфур  был искренне растроган. На глазах у него проступили слезы, и он сказал  прочувственно  собеседнику,   что  тот  «осветил  ему дорогу, по которой должна идти великая и страждущая нация.»

   Встреча дала импульс дальнейшим действиям. Бальфур сдержал свое слово и первым делом направил письмо лорду Ротшильду как главе еврейской общины Англии. Лорд Ротшильд   до   этого    не   проявлял     особого    интереса   к сионистским чаяниям своей общины, и понадобились усилия со стороны Вейцмана, чтобы его заинтересовать. В ответном послании Ротшильда содержалось три очень важных пункта пожеланий английскому правительству. Во-первых,  речь шла о Палестине как о будущем национальном очаге евреев. В нем отсутствовала формулировка о национальном очаге как  части  Палестины. Вторым пунктом было неограниченное право евреев   на  эмиграцию   в  этот   национальный   очаг.   Третий пункт    -    создание   внутренней   еврейской   автономии.    В сущности,  это послание содержало в себе проект  будущей Декларации. Если бы эти пункты были приняты без оговорок, сионисты могли бы поздравить себя с полной победой. К сожалению, проект подвергся модификации, причем, как считал Вейцман, «только со стороны евреев», под которыми он подразумевал прежде всего Монтегю. В новой редакции были внесены в него  ограничения. Речь уже шла о создании национального очага в части Палестины; пункт о неограниченной иммиграции евреев был убран, но зато введен пункт о гарантии прав арабов. Монтегю и его единомышленники с их обостренным чувством справедливости позаботились о том, чтобы, не дай бог, не  ущемить права арабов.
 
   В таком виде проект был  представлен на рассмотрение кабинета и утвержден им 31 октября 1917 года. Но и в таком урезанном виде Декларация устраивала Вейцмана и его соратников. Ведь важнейший параграф Декларации звучал довольно внушительно: «Правительство Его Величества благожелательно относится  к организации национального очага     еврейского    народа    в   Палестине    и   сделает   все возможное, чтобы обеспечить достижение этой цели, ясно понимая, что не должно  быть сделано ничего, что  могло бы нарушить гражданские и религиозные права существующих в Палестине нееврейских общин, либо права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой иной стране.»
 

   Принятие Декларации  в какой-то мере  можно было считать приятной неожиданностью. Ведь демографическая ситуация в то время в Палестине сложилась далеко не в пользу евреев. К моменту опубликования Декларации арабское население Палестины превышало еврейское в шесть раз (600 тысяч против 100 тысяч). Противодействие арабов могло бы сорвать  ее принятие. Но арабы молчали и никаких дипломатических  демаршей не предприняли.
 
  Что касается англичан, то они действовали  не из одних лишь альтруистических соображений, т.е. не руководствуясь  исключительно чувством симпатии к еврейскому народу. У них был и прагматический интерес. Им нужно было  привлечь на  свою   сторону    еврейскую   общину  внутри   страны  и  в диаспоре, прежде всего евреев в России и США, в противостоянии с Турцией, оккупировавшей страну, а также в войне с Германией,  союзницей Турции. Что касается России, то здесь расчеты англичан потерпели фиаско, так как пришедшие к власти большевики смешали их карты, отказавшись продолжать военные действия и подписав с  Германией  Брестский мир.  Зато  американские евреи, воодушевленные Декларацией, способствовали  тому, что американское правительство приняло решение о присоединении к Великобритании и Франции в войне  против Германии.  Здесь замысел англичан сработал.

    Много позднее, уже после Второй мировой войны, маршал Сматс, который был членом военного кабинета во время принятия Декларации, признается, что соглашение с сионистами  должно было  объединить евреев во всемирном масштабе на стороне союзников в их борьбе. А моральные и религиозные мотивы,     добавил    он,    усилили политические
соображения.
 
   Первая мировая война заканчивалась победой Англии и ее союзников. Турки потерпели поражение и вынуждены  были ретироваться из Палестины.  Ровно через месяц  после опубликования  Декларации  в  начале ноября   1917 года  генерал Алленби штурмом взял Иерусалим, что знаменовало собой окончание войны с турками. Затем открылась новая страница в истории Палестины  -  период Британского мандата.


   Декларация была одобрена на конференции представителей союзных стран в Сан Ремо в Италии в апреле 1920 года. По соглашению, принятому на конференции, Франция получила мандат на Сирию и Ливан, а Великобритания на Палестину. В конференции принимали участие представители Британии, Франции, Бельгии, Греции, Италии, Японии. Этой конференции предшествовали попытки заручиться поддержкой США в принятии Декларации. На первый запрос американский президент Вудро Вильсон отозвался уклончиво. Вторичное обращение было рассмотрено внимательнее, и под влиянием американских сионистов, в частности, их лидера Луиса   Брандейса,     Вильсон,    наконец,    дал   безусловное согласие. А в июле 1922 года Декларация была включена в документ о предоставлении Великобритании мандата на Палестину Лигой Наций.

    Декларация получила название Бальфурской  Декларации, ибо главным  разработчиком и подписантом ее был именно Бальфур, министр иностранных дел Великобритании. Ему принадлежат слова: «То, как  до сих пор обращались с этой нацией, является позором для христианства.» И создание еврейского государства он считал историческим актом искупления вины христиан. Когда прозвучали эти слова, трудно  было представить, что спустя  два десятилетия чудовищная беда обрушится на европейское  еврейство и сделает   еще   более   оправданным    создание   независимого  еврейского государства. В 1925 году Бальфур приехал в Палестину и присутствовал на торжественной церемонии в Еврейском университете, где был принят с большим почетом. На этой церемонии он произнес приветственную речь. Бальфур умер в 1930 году, не дожив 17 лет до воплощения его страстного желания увидеть созданное на святой земле еврейское  государство.    Незадолго   до  смерти   он сказал  о Декларации:  "Это лучшее, что я сделал в своей жизни." 

    В честь его названы улицы в Иерусалиме и Хайфе. В Изреельской  долине есть мошав, основанный в 1922 году и в память о нем  названный  Бальфурией. 
 
    Родственники Бальфура оказались достойными этого благородного англичанина и пошли по стези филосемитов. Сын Артур Литтон, граф Бальфурский, поддерживал  движение «Молодежная алия» в Англии. В 1939 году он предложил свой загородный дом и поместье Уиттингем в пользование Еврейскому комитету. Там была создана средняя школа-интернат для детей - беженцев из Германии. Племянница Бальфура и его биограф Бланш Дагдейл работала в политическом департаменте Еврейского Агентства в Лондоне в тесном сотрудничестве с Хаимом Вейцманом.               
               


                стр. 251 -  253
      
             Организатор борьбы с арабским террором

    Во времена Британского мандата англичане, прибывшие в Палестину в составе экспедиционного корпуса, были  далеко не единодушны  в своем отношении к аборигенам. Одни предпочитали евреев, другие арабов. Были и такие, как генерал Алленби и Лоуренс Аравийский, которые первоначально относились к евреям предубежденно, но со временем прониклись сионистскими идеями и сочувствием к евреям. В числе наиболее стойких и последовательных защитников евреев был офицер Британской армии  Чарльз Орд Вингейт (1903  -  1944).  И его предпочтения сложились не случайно, а стали результатом  полученного в детстве и юности воспитания
   
    Он родился в Индии в семье выходцев из Шотландии,  христианских миссионеров. Его дед был послан шотландской церковью в Будапешт с миссией помощи нуждающимся  евреям.  С ранних лет Вингейт  хорошо знал и почитал Библию. Она была его неизменным спутником всю жизнь.
   
    В 1923 году Вингейт призывается в Британскую армию. С 1928 по 1933 год он служит в Судане и изучает семитские языки, включая иврит. В 1933 году командование направляет его отыскать таинственный Зарсурский оазис в Ливийской пустыне. В чине капитана в 1936 году Вингейт направляется в Палестину, где начинается его  кипучая деятельность в защиту евреев, прерванная со скандалом распоряжением командования через шесть лет. 
   
    Находясь на службе в Британской армии, Вингейт видел, как арабы инициируют кровопролитные стычки с евреями с целью уничтожить еврейские поселения. Он без колебаний принял сторону евреев.  Вингейт завоевал доверие руководителей еврейских   поселений      и    установил    контакт   с  Хаганой  (Еврейской подпольной  военной организацией в Палестине).   

               
     Поначалу и британское командование доверяло Вингейту  и даже удостоило его награды   -  DSO (орденом «За безупречную службу») за успешное отражение террористических атак арабов на нефтепровод из Ирака в Хайфу. В дальнейшем Вингейт проявлял самостоятельность, из-за которой начальство стало поглядывать на него косо.
   
     Вингейт пришел к выводу, что регулярная армия не в силах совладать с вооруженными  арабскими  бандами, прибегавшими к партизанским методам. Заручившись согласием командиров Хаганы, он создавал специальные ночные отряды из жителей поселений и обучал их тактике и приемам защиты против арабских вылазок. Он стал ярым приверженцем сионистов и удостоился в их среде почетным прозвищем  ;;;;   (Друг).
    
     Его откровенно про-сионистская ориентация в конечном счете привела к отстранению его от участия в палестинской кампании, ибо командование боялось, что арабы заподозрят его в сочувствии сионистам.  Вингейт был выслан из Палестины с записью в паспорте о запрете когда-либо появляться в этой стране. Он оставил о себе добрую память среди бойцов Хаганы. Некоторые из тех, кого он обучал военному искусству, стали позднее командирами в Израильской армии.
   
    В начале Второй мировой войны Вингейт командовал зенитной батареей, дислоцированной в Британии. Начальство неожиданно обратило на него внимание. Его  послали командовать английскими войсками в Абиссинии против итальянцев, захвативших ее. Он сыграл решающую роль в освобождении страны от итальянских фашистов и сопровождал императора Хайле Селассие, когда тот торжественно въезжал в столицу  -  Аддис Абабу.  После этого он оказался в Бангладеш,  где обучал отряды местных жителей, боровшихся с японцами, и командовал ими..
   
    В  1943   году   Черчилль,    относившийся    к  нему   как   к военному авторитету,  пригласил его  в  качестве советника на встречу с президентом Рузвельтом в Квебеке в 1943 году. 
 
   Вингейт не дожил до конца войны, погибнув в авиационной катастрофе в джунглях в Бирме в 1944 году. Он был похоронен на Арленгтонском кладбище в штате Виргиния в США, где покоятся  герои войн, американские высшие  военные чины, выдающиеся политические деятели, в частности, Джон Кеннеди.
   
   Знаменательны слова защитника евреев в его статье  "Обращение в сионизм", где он пишет о себе: "Когда я приехал на место назначения (т.е. в Палестину – А.К.), то обнаружил там народ, на который в течение многих веков глядели свысока, он был презираем многими поколениями людей, но тем не менее остался непреклонным и начал строить свою страну. Я почувствовал себя частицей этого народа."
   
    Незадолго до смерти, мечтая о своем возвращении в Палестину и своем руководстве вооруженными силами будущего государства Израиль,  он  писал  своему  другу в еврейском ишуве на иврите: ;; ;;; ;;;; ;;;;, ;;;;;;;....                (если я забуду, тебя, Иерусалим…)
   
    Сам Израиль не забыл этого мужественного человека, всей душой преданного еврейскому государству. Его именем названы колледж физического воспитания вблизи Нетании и лес на горе Гильбоа. В Иерусалиме есть площадь Вингейта.
   
   Его жена Лорна еще до Второй мировой войны возглавила британское отделение европейской организации «Детская и юношеская алия», созданной в рамках сионистского движения. Целью этой организации  было спасение еврейских детей и юношества от надвигающейся коричневой чумы и доставка их в Палестину в еврейский ишув.



                стр.  254  -  257               
   
          Теодор Рузвельт симпатизировал евреям

    Два американских президента, носивших одну и ту же фамилию, не будучи родственниками, по разному относились к евреям:  один  -  достаточно прохладно, другой -- с сочувствием и симпатией. Первого - знаменитого  лидера антигитлеровской коалиции, трижды избиравшегося на пост президента и … закрывшего  ворота Америки для германского еврейства, находившегося в смертельной опасности, звали Франклин Делано Рузвельт,  а второго  -  менее популярного его предшественника звали Теодор Рузвельт  (1858  -  1919)
   
    Двадцать шестой американский президент родился в Нью-Йорке. Его предок  - голландец Клаес Мартенсен Ван Рузвельт эмигрировал в соединенные Штаты из Голландии за 200 лет до его рождения. Поэтому Теодор был вправе  считать себя коренным американцем и гордился этим. Тем не менее он всегда признавал и ценил огромный вклад, вносимый в американскую культуру более поздними, нежели он,  пришельцами в США,  включая людей самых разных национальностей. Он был убежден в том, что достоинство человека, к какой бы нации он не принадлежал, определяется не тем, кто он по крови, а образом его мышления.

    Рузвельт вступил на политическую стезю и довольно быстро пошел по политической лестнице, став в 1898 году губернатором штата Нью-Йорк, через два года вице-президентом и в 1901 году после убийства Уильяма Мк. Кинли сменил его на посту президента, выиграв президентские выборы от республиканской партии в 1904 году. 

   За годы своей каденции Теодор Рузвельт неоднократно выражал  гуманистические взгляды не только во внутренней, но и во внешней политике. Что касается тогдашней ситуации  в    стране,       то       его      демократическая      позиция      не  наталкивалась на какие-либо серьезные препятствия, и большинство  в  обеих  партиях  разделяло  его  убеждения.
 
    В 1902 году государственный департамент во главе с его единомышленником Р. Дж. Хеем по инициативе президента предпринял меры по защите прав евреев в Румынии. Еще в 1878  году ведущие европейские страны на встрече в Берлине  подписали международный  договор,  одна из статей которого предусматривала защиту национальных меньшинств в Румынии. В 1902 году в этой стране прошла волна антисемитских эксцессов, в результате чего местные евреи в массовом порядке вынуждены были покинуть страну. Многие эмигрировали в Америку. Хей по согласованию с президентом инициировал рассылку ноты протеста  в европейские страны  -  подписанты Берлинского договора, обязавшиеся быть гарантами  этого документа. Американская нота призывала правительства европейских стран «убедить правительство Румынии пересмотреть свою политику грубейших нарушений статьи Берлинского договора.»  Эффективных  действий со стороны европейских держав не последовало, но четкая американская позиция по этому вопросу имела позитивный резонанс в общественных кругах Европы.
 
    В апреле 1903 года в России произошел  кровавый Кишиневский погром, на который с гневом и возмущением  откликнулись лучшие люди Запада. Не осталась равнодушной и Америка во главе со своим президентом. В июне того же года видные члены  американо-еврейской организации Бней Брит во главе с Симоном Вольфом и Лео Н.Леви посетили Государственный департамент. Они были приняты Хеем, которому передали черновой вариант протеста российскому правительству, одобренный исполнительным комитетом Бней Брит.  Государственный  секретарь   сообщил   им,    что  президент  разделяет озабоченность происшедшими в России событиями.  Хей сказал:  « Никто так,  как он,  не осуждает гневно эти акты насилия и несправедливости.»  Он добавил, что президент должен рассмотреть тщательно все обстоятельства и принять решение о соответствующих официальных    шагах.

    Спустя  несколько дней Т. Рузвельт выступил перед комитетом. В своей взволнованной речи он отметил вызывающую восхищение деятельность евреев на благо американской республики. Он вспомнил, что старое  еврейское кладбище в Ньюпорте вдохновило Лонгфелло  написать свое замечательное стихотворение. Он подчеркнул большой вклад евреев в борьбу за независимость Америки и их активное участие в различных войнах, которые вела их страна. Рузвельт сказал, что питает большое уважение к еврейскому народу. По поводу Кишиневских событий он сказал: «Я испытал такое же глубокое чувство ужаса от кошмарной трагедии, какое испытывает  каждый из вас, джентльмены.» Он сообщил комитету, что его посетил русский посол, который проинформировал его об отстранении от должности губернатора Кишинева, об аресте трех с лишним сотен погромщиков и предстоящем наказании зачинщиков и участников погрома. В заключение Рузвельт пообещал рассмотреть предложения Бней Брит по этому делу. 
 
   14 июля 1903 года Рузвельт встретился снова на официальном завтраке с Симоном Вольфом и Лео Н.Леви, после чего оставил письмо с инструкциями  американскому поверенному в делах в Санкт Петербурге Риддлу. К письму  была приложена  отпечатанная  копия петиции американских евреев к русскому царю с призывом публично осудить Кишиневский погром и принять меры для борьбы с  воинствующим антисемитизмом. Риддлу предписывалось запросить аудиенцию у министра иностранных дел России, чтобы передать ему петицию, а через  него  царю.   Ответной  реакции  со стороны  царского правительства не последовало. Однако и царю, и его приближенным было недвусмысленно дано понять, что кровавая расправа с евреями в Кишиневе вызвала гневный протест американского народа во главе с его президентом.
 
   Еще один демарш против антисемитских властей России был  предпринят  администрацией  Рузвельта  осенью того же 1903 года в связи с отказом российских властей признавать действительными паспорта американских евреев на территории     России.    На    встрече    с   делегатами    Общеамериканского союза еврейских общин Рузвельт обещал, что его администрация сделает все возможное, чтобы Россия признала американских евреев. Были действительно предприняты необходимые шаги по дипломатическим каналам.  Однако  пробить   антисемитскую  стену не удалось. . Тем не менее про-еврейская позиция президента была доведена до сведения  российских властей.

    В 1906 году Теодор Рузвельт получил Нобелевскую премию Мира (первый из американских президентов) за большой вклад в умиротворение сторон конфликта в Русско-японской войне. 10% денежной премии он пожертвовал на нужды еврейских общин Америки.
 
   В этом же году во вторую каденцию Рузвельта еврей впервые стал министром в американском правительстве На пост министра торговли был назначен Оскар Штраус решением президента.

    Рузвельт разделял решимость Бальфура и Ллойд-Джорджа способствовать созданию еврейского очага в Палестине и одобрил без колебаний Бальфурскую Декларацию.   

    В сентябре 1918 года  незадолго до своей кончины  он писал Юлиану Миллеру, раввину из штата Теннеси:  "Те, кто исповедует иудаизм, кто желает помочь в создании еврейского
государства в Палестине, должны, по моему убеждению, получить возможность сделать это."

    Американские евреи со скорбью встретили известие о смерти Теодора Рузвельта. От их имени на траурной церемонии выступил известный еврейский общественный деятель Якоб Шифф, который в своей речи сказал: "Этот великий американец понимал сионистов и сочувствовал сионизму."


                стр.  258  -  275
               
               Великий англичанин  -  сионист

    В сентябре 1961 года, обращаясь к Уинстону Черчиллю  (1874  -  1965),  Бен Гурион писал: «Ваши слова и ваши дела неизгладимо запечатлены в анналах истории. Счастлив народ, произведший такого сына.»  В этих словах отражено величие человека, сделавшего так много для своей страны и  для всего мира. Что же касается евреев, то во всей истории мировой цивилизации едва ли найдется фигура, столь достойная благодарной памяти еврейского народа, как Уинстон Черчилль. Тем, что мы живем на этой земле, мы во многом обязаны этому человеку, его речам и статьям, его практическим делам на благо еврейству.

    Вся его сознательная жизнь была связана с евреями. Биограф Черчилля Мартин Гильберт в своей книге «Черчилль и евреи»  пишет: «Черчилль рассматривал евреев как  одного из  народов  -  творцов истории. Ему была близка борьба евреев  -  и их борьба за выживание, и борьба за создание своего государства. Его собственная политическая карьера, казалось, текла среди водоворотов еврейской истории.» (подчеркнуто мной  -  А.К.)

    Среда, в которой родился и вырос Черчилль, оказалась очень благоприятной для формирования его филосемитских  взглядов.

    С ранних лет он заинтересовался историей еврейского народа. Еще в детстве читал Ветхий Завет, обогативший его знанием древнееврейских реалий и давший пищу его воображению. Во многом  доброжелательному  отношению к евреям он обязан отцу. Отец, лорд  Рэндольф Черчилль, водил дружбу с евреями, которые часто гостили у него в доме. Среди его близких друзей был  барон Ротшильд и сэр Эрнест Кассель  -  банкир.  После смерти отца эта дружба перешла к сыну. Кассель оказывал Уинстону финансовую помощь в его политической карьере,   а на свадьбу  с Клементиной  подарил
ему 500 фунтов стерлингов.

     Как политик Черчилль заявил о себе, будучи членом палаты общин. Его первым успешным шагом на этом поприще, причем шагом в пользу евреев, было активное противодействие принятию закона об иностранцах, так называемого Aliens Act, целью которого было ограничить  иммиграцию в Англию. Этот закон прежде всего касался евреев, спасавшихся от погромов в России. Черчилль считал, что нельзя «выбросить из нашей страны чужака из-за того, что он беден и несчастен». В борьбе за этих  чужаков он вышел из консервативной партии и примкнул к либералам, выступившим против закона. Благодаря во многом усилиям Черчилля законопроект был снят с повестки дня. Когда либералы пришли к власти, они сами протащили  подобный закон, хотя и в довольно смягченной форме. Черчилль опять выступил против него.

    Черчилль участвовал и выступал с гневной речью в Манчестере 10 декабря 1905 года на митинге протеста, организованном местными евреями в знак протеста  против Кишиневского погрома в октябре того же года. Он выступил как парламентарий, избранный от Манчестера в палату общин, кстати, благодаря энергичной поддержке еврейской общины этого  города.

    Будучи членом парламента, Черчилль активно покровительствовал манчестерским евреям, оказывая поддержку Еврейскому больничному фонду города, делая взносы в пользу еврейской столовой, молодежного клуба, теннисного и крикетного клубов. На митинге  в поддержку Еврейского больничного фонда он  сказал: «Евреи стали удачливой общиной, потому что в них присутствовал их общинный дух, дух их расы и веры.»

    В 1911 году в Уэльсе произошел невероятный для Великобритании и, очевидно, первый в ее новейшей истории еврейский погром, сопровождавшийся нападением на еврейские лавки и дома и их разграблением.  Поводом к погрому   послужили   злостные   обвинения  евреев в том,  что  они повышают квартплату и изгоняют семьи горняков на улицу.  Эпицентром  этих  бесчинств  стал  город  Тредегар, в котором жило всего 30 еврейских семей среди двадцатитысячного населения. Черчилль в это время был министром внутренних дел. На этой должности он принял немедленные жесткие меры, не взирая на критику  справа и слева, направив на места бесчинств силы полиции. Активистов бесчинств предали суду и приговорили к трем месяцам каторжных работ. А лидеры еврейской общины выразили благодарность Черчиллю за обуздание погромщиков.
    В июле 1917 года Черчилль был назначен министром вооружений. Будучи министром, он курировал лабораторию при Адмиралтействе, где производились работы  по изготовлению ацетона, одного из взрывчатых веществ, применявшихся в Первую мировую войну против немцев. Работами руководил Хаим Вейцман. Знакомство Черчилля с Вейцманом переросло в прочную дружбу, не прекращавшуюся до самой смерти Вейцмана в 1952 году.
 
    Спустя два года после окончания Первой мировой войны Черчилля попросили написать предисловие к Книге Памяти, посвященной  воинам  британской армии, сражавшимся за Британию. В этой войне пять английских евреев удостоились высшей награды страны  - Креста  королевы Виктории. Черчилль, в частности,  писал в предисловии:  «Британские евреи могут с законной гордостью вспоминать о той великой роли, которую они сыграли в достижении победы в этой великой войне.»

    С самого прихода к власти в России  большевиков отношение к ним у Черчилля было  резко отрицательным. Он знал, что большую роль  в революции сыграли евреи, но был достаточно мудр,  чтобы не отождествлять евреев -  большевиков со всем российским еврейством. Он выразил возмущение убийством германского посла Мирбаха в Москве  евреем - эсером Блумкиным. С другой стороны, он         высказал опасение, что активное участие евреев в организации большевистской власти чревато усилением еврейских погромов в снискавшей себе дурную славу в прошлом России. Его предчувствие не обмануло его. Начались расправы с евреями в войсках Деникина и Петлюры. Черчилль направил послание    Деникину    со   словами:     «Я   знаю,    что   Ваше
превосходительство понимает жизненную необходимость всеми возможными средствами воспрепятствовать плохому обращению с еврейским населением.» Деникин, не будучи антисемитом,  делал все, чтобы предотвратить убийства, но остановить их в полной мере не удалось, и это вызывало большую озабоченность Черчилля. 

   В феврале 1920 года он опубликовал статью  "Сионизм против большевизма" в популярной газете «Иллюстрейтед  санди геральд», целиком посвященную еврейской проблеме в России. В ней раскрылась еще одна грань этой даровитой личности  -  его блестящие публицистические способности. В ней Черчилль писал: « Мы обязаны евреям христианскими откровениями, системой этики… На этой системе и через эту веру на обломках Римской империи построена вся ныне существующая цивилизация.»  В статье Черчилль  избежал обобщений,  столь свойственных  антисемитам,  -  создания расового стереотипа. Он указывает на три политических концепции в среде евреев.  Первая из них это слияние евреев со страной своего проживания, с ее культурой  и языком при сохранении своих веры, языка и традиций. Вторая -  полное отречение от своей нации, как это делают евреи  -  большевики  типа Троцкого. Это разрушительная тенденция. Наконец, есть третья, сионистская, наиболее приветствуемая Черчиллем. Это стремление к созданию своего национального очага. В борьбе с большевизмом, считает он,  евреям нужно восстановить «честь еврейского имени.»

    Этому делу создания национального очага для евреев Черчилль  и   посвящает  свою   дальнейшую  деятельность.   С января 1921  года он министр по делам колоний, на которого премьер    Ллойд-Джордж      возлагает     ответственность    за  британский мандат в Палестине и за воплощение в жизнь Бальфурской Декларации. Одно из первых решений Черчилля на новом посту  -  поддержка  проекта  еврея  Пинхаса Рутенберга по организации концессии на использование вод рек Йордан и Яркон  в целях получения  электроэнергии. Репутация Рутенберга для Черчилля безупречна. Он боролся не только с царским режимом, но и  с большевиками,  а  это  отличная  рекомендация.

   Черчилль ставит цель   -  предоставить Трансиорданию  арабам, а к западу от реки Йордан создать  еврейский национальный очаг при сохранении там арабского населения.
 
   Для этого нужно было заручиться  поддержкой короля Абдаллы, разумного и умеренного арабского лидера.

    В марте 1921 года Черчилль прибыл в Палестину. В Газе арабы устроили ему горячий прием, но при этом кричали: «Долой евреев!» и «Перережем им глотки!» К счастью, Черчилль ничего не понял, не владея языком.
 
    В Палестине он встретился с арабской делегацией, требовавшей отмены Бальфурской Декларации. Он дал решительный отпор этим поползновениям, указав при этом, что еврейская иммиграция  это благо для самих же арабов. На встрече с Абдаллой он заверил, что еврейская иммиграция будет идти медленно с учетом абсорбционной экономической  способности страны, а отнюдь не бурными темпами, как того опасался арабский лидер.  Абдалла был доволен   -  ведь ему доставалось Трансиорданское королевство с разрешения англичан, владевших мандатом на Палестину.

    Встреча с еврейской делегацией прошла в атмосфере взаимопонимания. Черчиллю импонировало то, что евреи отнюдь не посягали на права арабского населения и не собирались   изгнать   их   за  пределы   своего  национального очага. Черчилль посетил место строительства будущего Еврейского университета на горе Скопус, где сказал: «Мое сердце полно симпатии к сионизму… Я верю, что образование  еврейского  очага  станет  благословением   для  всего  мира».
 
    Далее он посетил Ришон  ле - Цион  -  одно из самых старых еврейских поселений в Палестине. Он был восхищен превращением бесплодных земель в процветающие хозяйства. Единственное, что его смущало,  -  это нет ли среди еврейских поселенцев большевиков. Его заверили, что нет, и он успокоился.
   
    Перед возвращением в Англию Черчилль  предписал Сэмуэлю  -  главе британской администрации в Палестине жестко    следить    за   применением   штрафных   санкций  по
отношению к арабам, нападавшим на евреев.

    Между тем, в Англии росла оппозиция ближневосточной  политике Черчилля. Несколько парламентариев выступили против предоставления  финансовых средств Рутенбергу  и настаивали на ликвидации его концессии. С подачи арабов распространилась ложь о том,  что евреи выгоняют их с собственных земель. Черчилль выступил  в палате общин с защитой Рутенберга и разоблачил с помощью своих сотрудников ложь о вытеснении арабов.
   
    Напряжение нарастало. В 1922 году в палате лордов был поднят вопрос о еврейской иммиграции, и в результате  голосования большинством в 60 голосов против 11 была принята антисионистская резолюция. Нужно было срочно действовать, чтобы отменить эту позорную резолюцию. И вот Черчилль произносит совершенно блистательную речь в палате общин. В этой речи он подчеркнул моральный аспект проблемы: «Великобритания обязана прежде всего хранить верность  обязательствам, данным перед лицом всех наций мира.» Указал на важность еврейской иммиграции для самих же арабов: «Если предоставить арабов Палестины самим себе, то и через тысячу  лет они не смогут ни обводнить засушливые  районы Палестины, ни обеспечить добычу здесь электроэнергии.» Заключительные  слова Черчилля: «При всем желании достаточно трудно создать  новое еврейское государство на земле Израиля, но если вы к тому же напишите над его воротами:  «Евреям здесь вход воспрещен.», то  после  этого мне останется сосредоточить внимание на проблемах Ирландии.» вызвали бурную одобрительную реакцию зала. В результате 292 члена палаты против 35 поддержали Черчилля, и резолюция палаты лордов была отменена. В 1921 году правительство утвердило «Белую книгу», содержавшую принципы политики Великобритании в Палестине, которая получила название «Белой книги Черчилля». Она была представлена в Лигу Наций в Женеве и одобрена этой международной организацией в июле 1922 года. Эта книга 1921 года предусматривала еврейскую иммиграцию в темпах, определяемых «абсорбционной экономической способностью»   страны   -   до 35 тысяч человек в год.
 
   С момента ее утверждения Черчиллю приходилось преодолевать  сопротивление своих противников не только за пределами правительства, но и  в самом правительстве. В 1923 году на очередных выборах в парламент он стал жертвой клеветнической кампании. Одним из главных клеветников оказался лорд Дуглас, тот самый Дуглас, из-за которого Оскар Уайльд попал в тюрьму по обвинению его в сожительстве с этим джентльменом. Дуглас распространял грязные инсинуации о Черчилле, обвиняя его в получении взяток от евреев  -  бизнесменов  за выдачу государственных секретов в его  бытность первым лордом Адмиралтейства. Правительство предъявило Дугласу иск за клевету. Он был осужден и приговорен к тюрьме на шесть месяцев. Однако  репутация Черчилля успела пострадать, и на какое-то время он был лишен возможности участвовать в политической жизни.

    В 1931 году Черчилль опубликовал  в  «Санди  кроникл» статью «Моисей»,   в  которой   назвал   Моисея «величайший из пророков, говорившем лично с богом Израиля». 30 лет спустя он подарил экземпляр этой статьи Бен – Гуриону.
   
    В 30-х годах Черчилль с большой тревогой наблюдал за восхождением Гитлера к власти. Прочитав его «Майн Кампф», он не мог понять зоологической ненависти этого человека к евреям.    Он    ненавидел    Гитлера,    и    тот    отвечал   ему взаимностью. Эти два человека, современники, были антиподами. Гитлер хотел уничтожить евреев. Черчилль делал все в его силах, чтобы этот «великий народ» создал свое государство и процветал.  Гитлер  был символом человеконенавистничества. Черчилль был  символом свободы, демократии и гуманизма как для англичан,  так и для всего мира и, естественно, для евреев. Начиная с 30-х годов к деятельности Черчилля по воплощению в жизнь Бальфурской  Декларации прибавились его усилия по спасению европейского еврейства от коричневой чумы.

    Он поддержал просьбу Эйнштейна  об организации переезда еврейских ученых из Германии в Великобританию и лично включился в эту акцию. В результате многие ученые переехали в Англию и нашли там себе работу.

    В статье  «Правда о Гитлере»,   опубликованной   в журнале «Стрэнд» в ноябре 1935 года, Черчилль  писал о евреях: «Ни безупречная служба в прошлом, ни официально подтвержденный патриотизм, ни даже раны, полученные на войне, не могли защитить этих людей, единственная вина которых  состояла в том,  что родители когда-то произвели их на свет.»  Эта статья привела нацистов в ярость.

   Черчилль был шокирован, узнав о принятии в 1935 году Нюрнбергских законов, лишавших евреев гражданских прав.
 
   В середине 30-х годов консервативное правительство Стэнли Болдуина стало ограничивать иммиграцию евреев в Палестину. Черчилль в это время был простым парламентарием и не мог должным образом влиять на события. В марте 1937 года его пригласили на заседание комиссии  Пиля,    созданной   для  обсуждения   палестинской
проблемы. Ему было задано более 100 вопросов. На комиссии Черчилль высказал твердое убеждение в том, что еврейский национальный очаг может со временем стать независимым еврейским государством. На вопрос, когда это произойдет, он заверил, что это не случится в течение двадцатого столетия с учетом умеренных темпов иммиграции.  Видимо,  он играл на арабскую публику,   чтобы не создавать  в их среде излишнего беспокойства. Черчилль настаивал на твердом соблюдении духа и буквы Бальфурской Декларации. На замечание одного из членов комиссии о грубой несправедливости по отношению к палестинским арабам он отпарировал: « В чем заключается грубая  несправедливость, если люди приходят и создают  в пустыне пальмовые и апельсиновые рощи? В чем несправедливость, если создается все больше рабочих мест и богатства для каждого?» Этот тезис о пользе еврейской иммиграции и для арабов он неоднократно повторял и в будущем. Черчилль не согласился с тем, что евреи  являлись «чуждой нацией» в Палестине. По его мнению, это арабы были пришельцами и завоевателями;  ведь еще во времена Иисуса Христа Палестина была еврейской провинцией Рима. При этом он употребил довольно красочную метафору: « Я не считаю, что собака на сене имеет  исключительные права на это сено, даже если она лежит перед ним очень длительное время.»  Прозрачный намек на арабов.


    После этого заседания комиссии развернулись дебаты по Палестине в палате лордов. Комиссия рекомендовала образовать два государства на территории Палестины. На встрече с некоторыми парламентариями и сионистами Черчилль решительно выступил против раздела,  хотя Вейцман был согласен  даже на маленькое еврейское государство. Черчилль понимал безнадежность такого плана для евреев. Создавать государство в таких размерах  -  а правительство было даже против включения в него северной части    пустыни     Негов     -      означало     подвергнуть    его
смертельной опасности. Ведь предполагалось создать его в долине, окруженной горами, где господствовали арабы. Черчилль считал, что оно будет загублено в зародыше. Жаботинский, находившийся в это время в Лондоне, был того же мнения и на личной встрече с Черчиллем его подтвердил.

    План  раздела обсуждался в палате общин в июле 1937 года. Черчилль,  как всегда,  яростно  отстаивал  свою   позицию  и привлек на свою сторону большинство. И на этот раз он спас воплощение в жизнь Бальфурской Декларации. План был отвергнут.

    Черчилль настаивал на неуклонном соблюдении  условий британского мандата и на жестких мерах по обузданию все усиливавшихся арабских бесчинств, в частности, на аресте  иерусалимского муфтия Хадж–Амина–аль Хусейна  -  главного подстрекателя бесчинств. Но в то время он, к сожалению, был вне правительства, а оно проводило  политику снисходительности по отношению к арабам.

    В конце 30-х годов Черчилль с удвоенной силой принялся разоблачать все более наглеющий  нацистский режим. В письме сыну Рэндольфу в ноябре 1936 года он писал, что в основе политики Антинацистской лиги, им учрежденной, лежит неприятие чудовищных преследований евреев, учиненных нацистами.
    Статьи Черчилля против нацистов регулярно переводились на идиш и печатались в газетах Варшавы, Вильнюса, Каунаса, предупреждая еврейские общины Европы о грозившей им опасности. Он понимал, что достичь примирения с Гитлером невозможно  и нужно готовиться к войне с его ненавистным режимом.
    19-го августа 1938 года он встретился с майором германского генерального штаба Эвальдом  фон Клейстом, настроенным против экспансионистских планов Гитлера. После визита Клейста, выразившего желание получить поддержку Запада,  Черчилль  публично  призвал  германский офицерский корпус свергнуть Гитлера. В ответ Гитлер в своей речи в Веймаре напал на Черчилля за то, что он ищет союзников среди немецких  иммигрантов и предателей.

    7-го ноября 1938 года семнадцатилетний еврейский юноша Гершель Гриншпан смертельно ранил германского дипломата в Париже. Это была месть за насильственное выселение еврейских семей польского происхождения за пределы Германии. Ответной мерой стали неслыханные дотоле погромы в Германии. Сотни евреев были жестоко избиты, около сотни убиты, около 30000  арестованы и сосланы в концлагерь. «Хрустальная ночь» убедила Черчилля в необходимости срочных мер противодействия гитлеровскому режиму и подготовки к грядущей войне. Он требовал  четырехкратного удвоения количества самолетов Великобритании. В радиопередачах на США Черчилль говорил американским слушателям о «молчании», распространившемся по всей Европе.  «Это  напряженное молчание, а во многих странах это молчание страха перед фашистской Германией»,  -  утверждал он.

    Но предупреждения Черчилля об опасности нацизма не принимались в расчет. Он был фактически отстранен от участия в правительстве Чемберлена, проводившего политику умиротворения Германии. Тем временем общественность  Англии требовала дать Черчиллю место в правительстве. В начале 1939 года в журнале «Пикчер Пост» появились статьи, призывавшие  правительство вернуть Черчилля к руководству страной. Издателем журнала был венгерский еврей Стефан Лорен, бежавший из нацистской Германии.

    Погромы «Хрустальной ночи» с 9-го по 10-е ноября 1938 года побудили Черчилля настаивать  на безотлагательном открытии Палестины для десятков тысяч немецких и австрийских евреев. Он обвинил правительство в бездействии.  Численность  иммигрантов, считал он,  нужно довести до 30 – 35 тысяч в год вместо установленной «Белой книгой 1939 года»  квоты в 10 тысяч. «Если арабы откажутся прийти к какому-либо соглашению,  -  сказал Черчилль,  -  то иммиграция вообще не будет ограничена никаким пределом.» 

    В сентябре 1939 года Чемберлен вернул Черчилля в правительство, назначив его первым лордом Адмиралтейства. На заседании военного кабинета Черчилль  говорил о необходимости вооружения евреев в Палестине, а также и арабов для участия в войне с Германией. Военный кабинет отклонил это предложение и точно так же отклонил предложение препятствовать ограничению на покупку земли евреями в Палестине.

    В мае 1940 года после ухода Чемберлена в отставку Черчилль становится  премьер-министром Великобритании. Его восхождение на вершину власти было встречено с одобрением  английской общественностью  и  с восторгом еврейской общественностью в Англии и за ее  пределами.   

    Среди историков распространено мнение, что на посту премьера Черчилль сделал недостаточно для спасения европейских евреев и их иммиграции в Палестину. Он и сам сознавал это и в своих мемуарах писал о том, что нужно было сосредоточить главное внимание в эти годы на организации сопротивления германскому фашизму и создании коалиции для его окончательного разгрома. И это правда. В 1939-40 годах Великобритания под энергичным руководством Черчилля была единственной противостоящей Гитлеру страной. Основную работу в палестинском направлении пришлось  отложить на послевоенное время.  Кроме того, то, что Черчилль  делал или  намеревался делать  для европейских евреев, наталкивалось на  сопротивление в его же собственном правительстве со стороны чиновников и в первую очередь Энтони Идена, министра иностранных дел. Иден был настроен  скорее про-арабски, нежели про-еврейски.

   Тем не менее  упрекать  Черчилля    в  бездействии   в  этом направлении было бы совершенно необоснованно. Он не мог своей властью отменить квоту на еврейскую иммиграцию, предусмотренную «Белой книгой 1939 года» Он не мог санкционировать нелегальную иммиграцию.  Однако, когда он узнал, что группа  задержанных нелегальных еврейских иммигрантов отправлена из Палестины на остров Маврикий  в Индийском океане и содержится там в невыносимых условиях, он писал министру по делам колоний лорду Ллойду, что недопустимо держать людей, как птиц, в клетке, за колючей проволокой и с часовыми.

    Осенью 1940 года корабль «Патрия» с нелегальными иммигрантами - беженцами из Германии, Австрии и Чехословакии был взорван  в порту Хайфы еврейскими экстремистами, чтобы не допустить его отправки за пределы Палестины. Черчилль распорядился оставить уцелевших от взрыва  евреев в Палестине и не отправлять их на Маврикий.   

    В феврале 1942 года, узнав, что 793 нелегальных иммигранта,  достигших Палестины, были интернированы для депортации их на Маврикий, он  приказал  британской администрации в Палестине их освободить и разрешить им остаться в стране.

    Он также добился того, что испанские власти открыли франко-испанскую границу для еврейских беженцев, чтобы дать им возможность бежать в Палестину через Египет.

    В июне 1944 года Черчилль направил маршалу Тито в Югославии специальное послание с просьбой принять евреев, спасавшихся от нацизма в Венгрии. Тито откликнулся немедленно и выразил готовность переправить их в Италию. В результате 112 из 125 евреев были спасены.

    Чиновники министерства по делам колоний за спиной Черчилля отменили квоту на иммиграцию в Палестину с апреля по сентябрь 1941 года. Он был возмущен и вынужден был лично вмешаться.

    Министр по делам колоний Оливер Стэнли был единомышленником    Черчилля     по   
вопросу    о  еврейской  иммиграции и с благословения Черчилля по договоренности с Турцией организовал переезд  еврейских беженцев из Румынии и Бессарабии через Черное море в Стамбул и оттуда по железной дороге в Палестину. Таким образом, более 6000 евреев, не имевших иммиграционных документов, были спасены в конце войны. 

    Заслугой Черчилля явились также его усилия по организации  еврейского сопротивления фашизму. Вопрос о вооружении  евреев Палестины он ставил еще в сентября 1939 года. И он добился своего. Примерно через год 15 батальонов палестинских евреев (около 200000 человек) влились в британскую армию и были отправлены в Египет для борьбы с немцами и итальянцами. В 1944 году он настоял на создании еврейской бригады из палестинских евреев в составе войск фельдмаршала Александра в Италии и под еврейским национальным флагом с изображением  звезды Давида с двумя светло-синими полосами. Возражения в правительстве против флага были преодолены. В общей сложности 300000 палестинских евреев сражались в рядах британских войск против немцев.
    Черчилль высоко ценил роль евреев в разгроме гитлеровской Германии. В частности, в одной из самых впечатляющих своих речей 30 августа 1940 года он отметил большой вклад еврейских ученых в укрепление обороны Великобритании.
    На встрече со скульптором Оскаром Нимоном, евреем, которому Елизавет 2-я поручила изваять его бюст, Черчилль упомянул двух евреев, внесших неоценимый вклад в победу  в двух войнах: Вейцмана за его работы над взрывчатыми веществами в Первую  мировую и Эйнштейна за заслуги в атомной науке в период Второй мировой.

    Огромную роль Черчилля в организации сопротивления Гитлеру и создании коалиции для разгрома врага, а также в ведении пропагандистской кампании против фашистов невозможно   переоценить.    Она   недооценивалась    лишь   в  СССР.  Но в Европе в оккупированных немцами странах люди хорошо знали, кому они обязаны своим освобождением. Особенно хорошо это знали евреи. Так, лейборист Гарольд Ласки, еврей, в письме к Черчиллю писал: «Как  англичанин еврейского происхождения я всей душой чувствую, что обязан  вам сохранением своей жизни.» Он предлагал  поставить памятник Черчиллю в Лондоне. Черчилль на это ответил, что он ценит его добрые чувства, но не нужно памятников, а лучше разбить парк в Южном Лондоне в память о нем. У него отнюдь не было мании величия.
 
    С 1945 года Черчилль, сбросив с себя  бремя военных забот, занялся вплотную палестинской проблемой. Вскоре после войны его партия и, следовательно,  он сам проиграли  на выборах. Он воспринял поражение спокойно как нормальное  событие в нормальной демократической стране. Он не был диктатором и не цеплялся за власть.
 
    Какое-то время он находился в оппозиции, а с 1951 года снова стал премьером во главе консервативного кабинета на последующие три года.

    И в оппозиции, и  у кормила власти Черчилль оставался  верен своему сионистскому курсу. Однако  у него были враги как в самой Англии, так и в Палестине. Что касается Палестины, то врагами Черчилля оказались не только арабы, но и, как это ни парадоксально, и некоторые евреи. Такими евреями были террористы «Иргуна» Бегина и группы «Штэрн». Они проводили все усиливающиеся теракты не только против арабов, их провоцирующих, но и против британской администрации. Цель их была покончить с Британским мандатом. В ноябре 1944 года в Каире  еврейскими экстремистами был убит близкий друг Черчилля, министр-резидент лорд Мойн, который как раз  доброжелательно относился к евреям. Убийство вызвало возмущение большинства еврейского ишува в Палестине. Черчилль негодовал и требовал смертной казни для убийц.

   Самый страшный теракт, совершенный «Иргуном», произошел в июне 1946 года, когда было взорвано  здание  британской администрации  -  отель «Царь Давид» в Тель-Авиве. После этого теракта Черчилль произнес взвешенную речь в палате лордов. Не оправдывая террористов, он обвинил лейбористов (правящую партию) в намерении вообще свернуть еврейскую иммиграцию. Как и четверть века назад, когда он не отождествлял евреев - большевиков со всем русским еврейством, так и теперь он не ставил знак равенства между еврейскими террористами и остальными палестинскими евреями.

   Его сионистские планы не поколебались. Не имея поддержки ни в своей партии, ни у лейбористов, Черчилль еще в конце 1944    года    посоветовал   Вейцману    посетить   США    для  встречи с Рузвельтом, чтобы заручиться поддержкой его и Конгресса в пользу создания  еврейского государства. Вейцман действительно получил большую поддержку в политических кругах Америки, большую, чем в Великобритании. Сам Рузвельт, однако, не был столь решительно настроен в пользу продвижения в этом вопросе.

    В начале 1945 года Рузвельт и Черчилль встретились в Каире с королем Саудовской Аравии Ибн Саудом, имевшим большое влияние в арабском мире. На встрече с Рузвельтом король решительно высказался  против  планов создания еврейского государства. Рузвельт его выслушал и, вернувшись в США, за неделю  до смерти  направил Ибн  Сауду письмо, в котором писал: « … в качестве руководителя исполнительной власти США я не предприму никаких действий, враждебных по отношению к арабскому народу.» Это была, по существу, капитуляция перед арабами. Черчилль повел себя иначе в сепаратной встрече с Ибн Саудом. Он ни на йоту не отступил от своей позиции и попытался, хоть и безуспешно, убедить своего  собеседника в целесообразности создания еврейского государства.

    В   свете    происходившего    -    продолжавшегося    арабо-еврейского конфликта в Палестине, участившихся терактов со стороны еврейских экстремистов, бессилия и бездействия британских властей при правительстве Эттли,  обременительных расходов на содержание британских войск в Палестине и нежелания США как-то сотрудничать  с Великобританией в разрешении  палестинской проблемы Черчилль пришел к двум выводам. Во-первых, считал он, нужно покончить с Британским мандатом и передать  этот мандат в Лигу Наций. Во-вторых, он склонился к целесообразности  создания на территории Палестины двух государств  -  еврейского и арабского.  Далее события развивались именно по этому сценарию. 14 мая 1948 года действие Британского мандата закончилось. В тот же день Бен-Гурион  провозгласил создание  государства Израиль.
    США и СССР и еще несколько десятков государств признали Израиль. Британия отказалась признать. Было несколько       причин:        антисионистская       настроенность
британского правительства Эттли и Бевина, заинтересованность в арабской нефти и нежелание обострять отношения с арабами. Предлогом же был тот факт, что у Израиля нет четких границ с арабскими государствами. Лейбористские лидеры считали, что достоинство англичан уязвлено тем, что евреи вытеснили их из Палестины. Это тоже сыграло свою роль.

    Об этом говорил Черчилль в своей блестящей речи в палате общин 22 января 1949 года. В ней он дал обзор событий в Палестине с момента принятия в 1922 году первой «Белой книги». Он отметил бурное экономическое развитие Палестины благодаря еврейской  иммиграции. Сопоставил  разумную политику на Ближнем Востоке в период своего нахождения у власти с недальновидной политикой лейбористов после войны, закончившейся полным провалом и позорным уходом англичан из Палестины. Призвал к признанию еврейского  государства. В  результате  дебатов  было  принято  решение  о признании Израиля. Через девять дней после этой речи Великобритания признала Израиль.

    Речь глубоко взволновала Вейцмана, пославшего ему благодарственную телеграмму. Черчилль писал в ответ: «Я с удовольствием вспоминаю  все наше долгое сотрудничество.» 
И добавил: «Свет разгорается.»

    С октября 1951 года Черчилль во главе своей консервативной партии возвращается к власти.  Ему  77 лет. Среди приветствий, поступивших в его адрес по этому случаю, была телеграмма от его старого друга Вейцмана. Он ответил письмом, в котором писал: « Поразительная сила воли, которую Израиль проявляет в нынешние трудные времена,  радует такого старого сиониста, как я.»

    В 1954  году Великобритания в бытность Черчилля премьером твердо поддержала Израиль в его противостоянии с Египтом  в связи с закрытием Суэцкого канала для  его судов и судов других стран. В октябре 1956 года конфликт между Египтом, с одной стороны, и  Англией и  Францией, с другой,  после национализации Суэцкого канала достиг пика. Израиль был привлечен к участию в конфликте, и 30 октября 1956 года израильские войска  атаковали  египтян  в Синайской пустыне. Черчилль, который уже не был премьером,  но сохранил политическое влияние, полностью встал на сторону Израиля и поддержал политику лейбористского правительства. 3 ноября он подготовил публичное обращение для обнародования в Англии и США.

     Одно из последних  заявлений Черчилля перед его уходом с поста премьера в феврале 1955 года было о Иерусалиме. По его убеждению, Иерусалим должен быть неделимой столицей Израиля.

    Последние годы жизни, отойдя от активной политической жизни, Черчилль продолжал внимательно следить за событиями в Израиле и поддерживать  контакты с его  лидерами.
 
   24   февраля   1956   года    он    принял     посла     Израиля, передавшего ему по случаю восьмидесятилетия подарок  -  папку гравюр с изображением древнего Иерусалима. В посвящении  говорилось о «восхищении и благодарности, которые испытывает  Израиль к человеку, спасшему мир  от нацистского владычества, обеспечив тем самым для всех народов, в том числе и для народа Израиля, новую надежду на мир, свободу и прогресс.»

    Он поддержал  проект установки меноры перед зданием Кнессета в Иерусалиме и стал членом Фонда по украшению здания, хотя в Британии точка зрения на Иерусалим как столицу Израиля не была популярной.
 
   Умер Черчилль в возрасте 90 лет  24  января 1965 года. Предвидя конец, он разработал сценарий собственных похорон. По сценарию,  гроб с его телом  должен был проследовать на военном корабле по Темзе на пути к Вестминстерскому Аббатству. Видимо, в память  о его двух каденциях на посту первого лорда Адмиралтейства.
 
   В торжественных похоронах, состоявшихся в Лондоне, среди высокопоставленных зарубежных лиц были Давид Бен-Гурион, израильский премьер, и Залман Шазар,  президент Израиля. На специальном заседании Кнессета Бен-Гурион сказал: «В своей неустрашимой борьбе с нацистским царством ада Черчилль являл собой образец сочетания  качеств великого человека в великий момент.»   Израильский  премьер закончил свою речь словами:  «Черчилль  принадлежал всему миру. Его память будет освещать путь будущим поколениям во всех концах мира.»

Конец 2-ой части