Не пытайтесь жить вечно

        Мистеру Розену много лет. Сказал бы, даже, очень много. Невероятно! Думаю, что  в наше время 80-летний человек никого не удивит, 90-летний, всё же, вызовет некоторый неподдельный интерес окружающих. A, если, человеку за сто? Посвящённые, на такого хомосапиенса, несомненно, будут таращить глаза, как на музейную редкость. Особенно, если хомосапиенс этот каждый день приходит в спортивный клуб, методично и скрупулёзно, словно совершая некий, одному ему ведомый ритуал продления срока пребывания на этой Земле. У него, очевидно, как и у немногих ему подобных, договор с этим – с “седьмого этажа”.
        Мистеру Розену 103 года. Возраст, записываемый тремя цифрами. Сверхуважительно! Я познакомился с ним во время одной из командировок в Сент-Луис, что в штате Миссури.  С родственником пришли в JCC – еврейский спортивный клуб. Замечательное, должен вам доложить место, членство в котором имеют люди многих национальностей. Евреи дергают штанги и дружат со многими, абсолютно, не семитскими народами.
        Мистер Розен, маленький высохший человечек, росточком не более полутора метров, по пояс обмотанный полотенцем, впервые протянул мне свою сухую руку в раздевалке клуба и, на удивление, бодрым, слегка детским голосом  членораздельно на идише произнёс:  – “Привет, сынок. Как дела?” Когда тебе немногим за пятьдесят, и к тебе обращаются “сынок” – это, однозначно, звучит гордо. И Максим Горький тут ни при чём. В данном случае, вдумываться особенно не надо – ведь я, действительно, сынок по отношению к Мистеру Розену – в два раза младше! На правой лобной доле у мистера Розена абсолютно круглой формы шрам, диаметром сантиметров пять. Странный  чертёж  отчётливо виден на покрытом реденькими остатками волос, старческом черепе. След двадцатилетней давности операции. Мистер Розен, наверное, уже и не помнит о ней. А зачем помнить-то?
        Во время Второй Мировой мистер Розен воевал в северной Африке, в Марокко, против корпуса немецкого генерала-фельдмаршала Эрвина Роммеля. Служил авиационным техником  в войсках генерала Эзенхауэра. Чинил повреждённые в воздушных боях с немцами, американские и английские истребители и бомбардировщики. Вернулся из Африки домой в Америку с несколькими медалями на кителе.
        – Я был маленький и юркий, – рассказывал мистер Розен. – В любую, даже самую маленькую щель в самолёте мог пролезть. Вот меня и взяли в авиационные техники.
        Kаждый раз, когда я появляюсь в спортивном клубе, встречаю мистера Розена. Я никогда не видел его в зале на тренажёрах, лишь иногда, крайне редко, на механической дорожке для ходьбы. Он идёт очень медленно и осторожно, слегка наклонив голову вперёд, цепко держась дрожащими тонкими руками за поручень. И думает о чём то своём, только ему ведомом.
        В большинстве случаев, мы встречаемся в парилке, или раздевалке и беседуем несколько коротких минут. Мистер Розен всегда узнаёт меня при встрече и здоровается первым, вскидывая правую руку вверх и широко улыбаясь.  Причём, улыбаются только старческие, тонкие с синевой бескровные губы, глаза же сохраняют тусклый блеск остановившегося времени. Свет звезды из созвездия Гончих Псов, идущий к Земле долгие сотни лет.
        – Привет, сынок! Как там Чикаго?
        – Порядок! Как поживаете, мистер Розен?
        – Всё ещё здесь! – бодро отвечает старичок.
        У меня ни на секунду не возникает сомнения в том, что говорит он не о сегодняшнем посещении клуба, а о своём, как ему наверное кажется, затянувшемся пребывании в этом старом, старом подлунном  мире.
        Боится ли мистер Розен смерти? Затрудняюсь ответить. Смерти боятся все. Старухи с косой не боятся только дураки.  Дурак не понимает, что это такое. Долголетие, по сути своей, есть необыкновенно продолжительный страх смерти.
Единственный близкий человек, оставшийся у мистера  Розена – его дочь. Женщине 67 лет, она больна раком и, по словам старика, ей немного осталось. Конечно, у него имеется великое множество внуков, правнуков, и, даже, пра-пра… Но – это дочь. Последний, младший ребёнок из четырёх детей мистера Розена, который всё ещё со своим отцом. Мне не под силу вообразить, как может человек пережить своих детей, нескольких внуков, всех своих друзей и знакомых. Когда в жизни человека этого есть люди, много людей, но ни одного своего из той, им самим уже почти забытой эпохи. Он, как бы, остаётся один в своём жизненном пространстве, в своей временной капсуле, словно, узник-астронавт космического корабля, летящего в бесконечную и безвозвратную звёздную экспедицию. Дожившему до ста лет сверстники не позавидуют. Некому…
        Много раз, стоя поодаль, я наблюдал за тем, как мистер Розен бреется. Самостоятельно бреется 103-х летний человек! Даже звучит невероятно! Он садится на маленький пластмассовый стульчик у большого зеркала, что на несколько метров тянется вдоль ряда умывальников. Маленькими, почти птичьими движениями достаёт из небольшой чёрной сумочки бритвенные принадлежности и небольшое круглое  увеличительное зеркальце на подставке. Осторожно намыливает щёки и шею и аккуратными быстрыми движениями водит станком по лицу. И, как не порежется – ума не приложу.
        Почему я пишу о мистере Розене, почему думаю о нём иногда? Наверное, каждый человек, находясь на определённом этапе своей жизни, пытается заглянуть туда – за край, представить себе, а что же там – за дальней чертой. Есть ли что-нибудь? Ничто так не приближает человека к смерти, как долголетие. Быть может, старик, даже находясь среди нас, уже давно видит то, что скрыто за зыбкой завесой, отделяющей быль от расплывчатой небыли. Ведь он там – уже далеко впереди нас, он близок… Пусть живёт, живёт долго.
        Я думаю о мистере Розене, как о некоем жизненном талисмане, своего рода, одухотворённом амулете жизни на многовековой шее человечества. Ведь он – один из немногих. Как там у Городницкого об атлантах: – “Из них ослабнет кто-то и небо упадёт”? Я понимаю, что это невозможно, но я не хочу, чтобы он упал. Мы все когда-нибудь падаем. Но, всё же, каждый раз, приходя в этот спортивный клуб, мне хотелось бы услышать его старческий и уже такой знакомый голос:
        – Привет, сынок! Как дела?!

Бодягин
Чикаго