Духоборочка

Когда-то в моём журналистском прошлом я съездил в командировку в духоборческую общину. Так распорядился редактор. Дескать, из нашей редакции давно туда никто не наведывался.

Я связался по телефону со своим приятелем, этнографом, и получил от него полезную информацию. Секта не приемлет священников, внешнюю обрядность. Их верование можно назвать посюсторонним, в нём мало мистики. Духоборы отказывались служить в армии. Ритуал сожжения оружия – один из главных в общине, за что их преследовал царизм. Часть из них прибыла из России в Южную Грузию, в горную местность с холодным климатом...

Ехать было долго и по плохим дорогам. Минуя последние армянские деревни (армяне в этом регионе составляют подавляющее большинство), мы пересекли горный массив и выехали в альпийскую зону. Стоял апрель месяц, а в тех местах всё ещё лежал снег. Он искрился под ярким солнцем. Тишина открывшегося простора оглушала, чистый воздух дурманил. Пока я внутренне соизмерялся с бесконечной далью горизонта, появились первые признаки необычного для нас быта русской деревни: домики с наличниками, женщины, несущие вёдра с водой на коромыслах. Разинув рот, я и мой шофёр смотрели на телеграфные столбы. Их увенчивали огромные гнёзда - живописные, вроде неаккуратно сложенные сучья. Аисты гордо восседали на своих ложах, поглощенные собой. Некоторые стояли на одной ноге, высокой тонкой узловатой, вобрав голову в оперение. Иногда какое-нибудь пернатое вставало на обе ноги и, воздев вверх клюв, изогнув шею, хлопало крыльями, чтобы потом утихомириться и снова погрузиться в уют гнезда. Или, вдруг воспрянув, большая птица отделялась от гнезда, сначала с трудом, а потом легче и легче набирала высоту, улетала куда-то.

- Эти сучья они нанесли, точно, издалека, - сказал шофёр нашего ГАЗ-24, - вокруг ни деревца.

Мы прибыли в Гореловку, в центр общины. Нас встретила её председатель – Люба Г., молодая женщина. Она соответствовала моим ожиданиям. Мой приятель говорил, что женщины в этих местах отличаются крутым нравом, любого мужика приструнят. Я посидел с ней в здании управы, поговорили о житье-бытье. Потом мне показали школу, построенную на средства Льва Толстого. Писатель симпатизировал секте. Мы посмотрели молельный дом – каменный дом, огороженный каменной изгородью. Во дворе я увидел единственное дерево в округе – чахлое, приземистое. Внутреннее убранство, напоминавшее обычный крестьянский обиход, сверкало чистотой. Собирались посетить пещеры, где произошло ритуальное сожжение оружия. Я обратил внимание на то, что мои собеседники часто прибегали к ласкательно-уменьшительным оборотам. Пещеры называли «пещерочками», могилы «могилочками». Я исписал несколько блокнотов, так много было материала, «хоть черпаком черпай».

Пришло время ужина. Весьма позднего. Местные никак не могли договориться, кто примет гостя. Гостеприимство здесь почиталось как сакральная ценность. Меня перетянули два брата Кузьма и Егор. Их дом был обставлен дорогой мебелью. Братья были крепкими хозяевами.
Гостей было немного. Люба, директор школы, историк-краевед, жёны Кузьмы и Егора, мой шофёр. Тамадой избрали Любу. Блюда были исключительно экологические чистые, «маде ин Духобория» - пошутил директор. Нашлась бутылка армянского коньяка. «Из Армении привёз, - отметил хитровато Егор,– мы - народ малопьющий, но для гостей угощение всегда есть».

На ночь мне уступили спальню. Я спал на кровати импортного гарнитура. В темени слышались звуки – длинными сериями кто-то будто палкой стучал по поверхности, и так с разных сторон. Оказалось, так стучат клювами, перекликаясь, аисты.

Я встал рано. Шофёр ночевал в другой семье, придёт он – и в путь. Хозяева уже работали во дворе. Мужчины возились в хлеву. Я заглянул туда. Он был выстроен из камня. В тяжёлом запахе и спёртом тепле некое существо, непрерывно чавкая, поедало сено, одновременно испускало газы и испражнялось. Мне стало неудобно, вчера я восторгался молочными продуктами, приготовленными хозяевами, а сегодня снобом воротил нос от их бурёнки. Я вышел на свежий воздух, мимо уже развороченных стогов сена направился в сторону дальнего угла двора. Шёл по протоптанной в размякшем снегу тропинке и не мог предположить, что меня ожидало лёгкое приключение...

Мне казалось, что за забором должно было простираться белое поле, на котором лежал сероватый утренний туман. Он действовал на меня умиротворяюще. Но что за видение!? В пелене тумана вдруг вырисовался контур - девушка в лодке, она стояла и гребла веслом в мою сторону. Присмотревшись, я увидел водную гладь озера, она начиналась прямо от двора, её скрывал густая дымка. Девушка приближалась. Её взгляд был спокойным. Как будто она ожидала встретить на задворках в такую рань гостя из столицы. Она показалась мне невысокого роста, почти астенического телосложения, в отличие от других духоборок – крепко сложенных работящих крестьянок с зычными голосами. Девица была одета в платье, ватник, на голове косынка, резиновые сапоги, они не облегали её тонкие икры. Лодка уткнулась в берег. Отбросив весло, молодка спрыгнула на берег, неожиданно ладно, прикрикнув при этом. Её движения были легки и упруги, а в возгласе было кокетство. Маленькие крепкие руки подтянули и привязывали лодку к забору. От усилий она слегка приоткрылся рот, а зубы прикусили язычок. Видно было, что утром девушка ела сыр. На её белых зубах навязли его ещё более белые остатки. Из-под простой грубой косынки на лоб выбились светлые локоны, серые глаза глаза смотрели стыдливо. Я предложил ей помочь с корзиной и наперебой стал задавать вопросы. Голос был слабым, будто ей стоило сил подать его. Она сказала мне, что была у дедушки, «ездила за рыбкой». Потом пожаловалась на ангину. Я видел, что моё разгоревшееся любопытство льстило ей.

- Машка, привезла форель!? - послышалось сзади обыденно, не грубо. Видно, здесь привыкли друг друга так окликать. Её позвал Егор.

- Значит, Машенька! – сказал я мягко-вкрадчиво и посмотрел ей в глаза, сверху вниз. Она густо покраснела и отвела взгляд.

Пока хозяева потчевали меня, я ощущал какую-то нетерпеливую суету в соседних комнатах, чувствовал, что на меня смотрят. Тишина сменялась шаловливым воркованием юных дев. Снова замолкали и снова меня насквозь просвечивала пара-другая глаз - из-за портьеры, из-за дверей в соседнюю комнату, со всех сторон. Заметив моё волнение, Егор подмигнул мне и сказал: «Дочка с подружками балует!». За завтраком меня угостили жареной форелью.

Шофёр задерживался, я вышел во двор. Солнце слепило глаза. Решил поразмяться, подхватил рукоятку вил, торчащую из стога сена и начал ковырять его. Сено слежалось и отяжелело от влаги. Вижу, что такой труд не по мне. К удаче, наш ГАЗ-24 подъехал к воротам и подал сигнал. Я вонзил вилы в стог и обернулся, готовый помыть руки. «Маша, принеси воды и полотенце, гостю помыться!» - скомандовала одна из женщин.

... Из дома с кувшином и полотенцем поспешила та самая быстроногая девушка. Я сразу не узнал её с непокрытой головой. Блондинистые волосы были аккуратно уложены. На ней был новенький цветастый передничек, а на ногах ...туфельки. «Какие красивые у неё лодыжки!» - промелькнуло у меня в голове. Я нагнулся и протянул руки, долго тёр их под струйкой воды из кувшина. Я слышал глубокое чувственное дыхание девушки. Раскрасневшееся лицо, потупленный взор выдавали её волнение. Она немного пританцовывала, из-за того что туфельки не оберегали от холода и сырости снега. «Как дела, Машенька?» - спросил я вполголоса. «Хорошо», - ответила она дрожащим голоском. Протягивая ей обратно полотенце, я намеренно продлил моё будто невольно прикосновение к её руке. Она окинула меня взглядом широко раскрытых глаз, на время оцепенела, затем оглянулась вокруг и побежала в сторону дома. Там её, видимо, ждали подружки. До меня донёсся их приглушенный гомон.

С тех пор прошло немало лет. Новая история перешла в новейшую, что обозначилось разного рода катастрофами. Духобория перестала существовать. Остатки общины собрались в деревне Гореловка. Остальные духоборы мигрировали в Россию и распылились на её просторах. Говорят, что остались на месте аисты. Лихолетье времён их не затронуло. Иногда меня посещает повторяющийся сон, будто я нахожусь в уютном курортном местечке и хозяева там духоборы. Тогда возникает ощущение свежести на лице, как от дуновения слабого ветерка. Он теребит молодую листву юного упругого деревца. Фрейдист бы сказал, что таким образом мне вспоминается Маша.