Блудный сын. Часть третья. Глава 1

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                1

АМСТЕРДАМ, ГОЛЛАНДИЯ, 1641 ГОД

   - Ну, что скажете, господин капитан. Посмотрите на этот портрет и на любой другой в зале. «Урок анатомии» выгодно отличается от всех остальных, он более живой. Недаром им восхищался весь Амстердам.
- Здесь вы, пожалуй, правы, Виллем. Когда входишь в зал и окидываешь первымвзглядом все портреты, глаза останавливаются на «Уроке анатомии». Но всё же, я ещё не вполне уверен.

     Капитан Франс Баннинг Кок и лейтенант Виллем ван Рейтенбюрх, офицеры амстердамской городской стрелковой гвардии или городских стрелков, как их коротко называли амстердамцы, постояли ещё перед «уроком анатомии доктора Николаса Тульпа», вперив взгляды в картину, и пошли прочь из зала продолжать разговор в ближайшем кабачке.

     Офицеры специально пришли в гильдию хирургов посмотреть на групповой портрет, выполненный Рембрандтом ван Рейном, хотя оба уже видели его. Причиной похода, по инициативе лейтенанта ван Рейтенбюрха, являлось предстоящее решение о том, кому заказать групповой портрет их отряда, который, наряду с портретами других отрядов, повесят в парадном зале нового, недавно отстроенного крыла Кловенирсдолена - здания городской стрелковой гвардии. Решать требовалось
как можно скорее, особенно, если заказывать ван Рейну – он медленно пишет и ему мог заказать портрет другой отряд, а они всё ещё колебались.

     Точнее, колебался Баннинг Кок, тогда как лейтенант ван Рейтенбюрх сразу заговорил о Рембрандте ван Рейне. Не то что бы капитан Баннинг Кок противился заказать ван Рейну, но Томас де Кейзер тоже казался ему неплохим вариантом. Капитан жил с семьёй в удобном доме, когда-то построенном отцом художника, архитектором Хендриком де Кейзером, и не мог нарадоваться светлым комнатам. Во всяком случае, определёно знаешь наперёд что получишь за, кстати упомянуть, немалые деньги, а вот капризный и своенравный ван Рейн, которого везде венчают лавровым венком... Он, Баннинг Кок, вообще-то, хотел быть запечатлённым Николасом Элиасом Пикеноем, и лейтенант не возражал, хотя и склонялся к ван Рейну, но капитан другого отряда оказался проворнее, стремглав побежал к Пикеною. Делить художника с другим отрядом не пристало и заказывать портрет второстепенному художнику тоже не хотелось, да и не соответствовало имиджу всеми почитаемой амстердамской стрелковой гвардии.

     В шумной таверне они спросили по кружке пива, и капитан высказал свои опасения лейтенанту ван Рейтенбюрху:
 - Рембрандт ван Рейн - прекрасный художник, но проблема с ним, дорогой Виллем, состоит в том, что, заказывая ему, ты не знаешь, что у него получиться. Одному богу известно, куда заведёт Апеллеса его творческий процесс. Можно заказать Томасу де Кейзеру.
 - Де Кейзеру уже никто не заказывает, он отошёл на второй план, – безжалостно отбросил заслуженного мастера Виллем, а Франс мысленно вынужден был согласиться с ним, – тогда как Рембрандт не просто прекрасный художник, он – виртуоз. Я не раз бывал у них с Саскией дома, видел его портреты и картины, видел как самоотверженно он работает. Он напишет не хуже «урока анатомии», придумает что-нибудь необычное, особенное.

- Этого-то я и опасаюсь, – мимолётно, с неуверенностью в голосе произнёс осторожный капитан, имея в виду последнюю ремарку лейтенанта.
Лейтенант ван Рейтенбюрх, видя, что его замечание о Томасе де Кейзере произвело желаемое действие, продолжал горячо убеждать и без того уже практически согласившегося с ним капитана Баннинга Кока. Виллем понимал колебания рассудительного и привыкшего принимать обдуманные решения  капитана: если ван Рейн не угодит всем портретируемым или, по крайней мере, большей их части, а всем угодить никто не в состоянии, даже виртуоз, глава их отряда будет держать ответ перед заплатившими за своё изображение стрелками.

     А на старание угодить в случае ван Рейна надеяться не приходится, он напишет как сам посчитает нужным. Рембрандт своенравен – в такой оценке капитаном своего приятеля лейтенант был с ним солидарен. Что до него, Виллема, он как раз и уповает на оригинальность мысли и исполнения Рембрандта ван Рейна.
 - Наш портрет восхвалят как  восхвалили «урок анатомии» в своё время, я в этом абсолютно уверен, - высказал лейтенант свой, он надеялся, последний аргумент.
 - Чтож, решено, – выпалил Франс Баннинг Кок и энергично встал, – в таком случае, не будем терять времени и сейчас же отправимся к ван Рейну на улицу художников.

     Рембрандт не удивился, увидев в своей гостиной дожидающихся его Франса Баннинга Кока и Виллема ван Рейтенбюрха, офицеры и стрелки бывали у него ещё со времён его проживания на Ньюве Дулен. По выражениям лиц капитана и лейтенанта он сразу понял, на этот раз они пришли с деловым визитом, скорее всего, с каким-либо заказом. Капитан без промедления приступил к делу, отказавшись от предложенного вина – они с лейтенантом только что из таверны. Он рассказал Рембрандту об их новом парадном зале, о нём художник, время от времени посещавший тир, уже слышал, и о предполагающихся групповых портретах нескольких отрядов:

-  Такой заказ уже сделан Николасу Элиасу Пикеною, – капитан не случайно сразу упомянул имя Пикеноя. Во избежании отказа, он намеревался поддеть ван Рейна на крючок, зная о соперничестве между именитыми художниками, -  а мы пришли к вам. Маэстро ван Рейн, вы окажете нам честь, если согласитесь написать портрет нашего отряда.
 - С большим удовольствием возьмусь за ваш портрет, господа, – ответил Рембрандт.

     После принципиального согласия последовали обычные обсуждения сеансов позирования, стоимости работы и оплаты. Разошлись, довольные друг другом. Баннинг Кок и ван Рейтенбюрх свободно вздохнули - портрет наконец-то заказан, теперь дело за Рембрандтом ван Рейном. Рембрандт радовался очередному крупному денежному заказу и с симпатией подумал о Виллеме ван Рейтенбюрхе. Он догадывался: если обсуждалось несколько кандидатур, лейтенант приложил все возможные старания, чтобы портрет заказали ему, Рембрандту. Но он не сомневался и в том, что если не они, то другой отряд поручил бы ему написать групповой портрет.

     Художник немедленно приступил к новому заказу. Портрет предполагался огромный, а ему не всегда удавалось писать быстро. Время требовалось и на определённую подготовку. Он пойдет по пути «урока анатомии», с ходу решил Рембрандт, то есть не станет изображать ряда застывших лиц. Сходил в гильдию хирургов вновь взглянуть на «урок анатомии», как он выглядит по сравнению с другими полотнами в зале.

     Сходил на Ньюве Дулен в Кловенирсдолен и осмотрел место, где будет висеть портрет – напротив окна, выхоящего на реку Амстел. Несмотря на окно, свет почти не попадает на стену, она плохо освещена, значит портрет должен быть ярким. Прошелся по залам Кловенирсдолена и внимательно изучил групповые портреты отрядов стрелковой гвардии, написанные раннее. Перед ним предстала некая история группового портрета.

     Он надолго останавливался перед работами давнего и недавнего прошлого: портретом кисти Корнелиса Кетела*, написанным давным-давно, ещё в прошлом веке, где одежда гвардейцев напоминала некоторые из его театральных костюмов, работой Николаса Ластмана, выполненной менее именитым братом его мастера когда он, Рембрандт, был ещё учеником, портретами кисти Николаса Пикеноя и Томаса де Кейзера, написанными лет десять назад, недавней работой Иоахима фон Зандрарта, заказанной ему отрядом, пожелавшим увековечить своё участие во встрече королевы Марии Медичи.

     После «урока анатомии» Рембрандту не случилось больше писать групповых портретов, поэтому, как не велик он был в собственных глазах, как не велик и заносчив в глазах амстердамцев, он счёл не лишним вновь проштудировать теоретическую часть труда ван Мандера. Художник проводил долгие часы с портретируемыми, делая наброски в карандаше, угле и краске, ходил по улицам Амстердама с неизменными бумагой и карандашами, зарисовывая здания, мосты, арки, каналы. Он свёл до минучениками. Обдумывая композицию, он мог часами сидеть, уставившись в одну точку, или, наоборот, лихорадочно набрасывать свои мысли карандашом и углём на бумагу.

     Саския то и дело видела Рембрандта в так хорошо знакомом ей состоянии рассеянности и ответов невпопад. Для неё, ожидающей их четвертого ребёнка, наступили нелёгкие дни. Она тяжело переносила беременность, а приходилось ещё няньчиться с мужем. Он мог напрочь забыть о поручениях Саскии, поглощённый своими мыслями, работой, сеансами.

     Временами Рембрандт вспоминал о ней и, кляня себя, окружал жену вниманием, лаской и заботой, предупреждал малейшие её желания, выполнял все её поручения, ходил с ней на прогулки, но рай продолжался недолго, работа снова заглатывала  художника всего без остатка. Эфраим Бонус регулярно посещал Саскию и держал в курсе доктора Тульпа. Тульп время от времени также наведывался к своей пациентке. Оба головой качали, видя что происходит, но не вмешивались в чужую семейную жизнь, а всеми силами старались облегчить состояние Саскии.

     Николас Тульп не торопился осуждать Рембрандта, видя как тот мечется между работой и женой. Он понимал художника. Мудрый врач вспоминал себя, вынужденного забывать о семье во время вспышек болезней и эпидемий. Эта одержимость Рембрандта, растворимость в своей работе были, если и не разделяемы, то вполне понятны Тульпу.
     И Тиция, как нарочно,  не приехала, занятая срочными, не терпящими отлогательства делами, как она написала сестре. Это так не похоже на Тицию! Саския подозревала неладное и как в воду глядела – они вскоре потеряли Тицию.
имума новые заказы, всё время поглощала эта огромная работа и занятия с 
*Корнелис Кетел (1548 – 1616) – значительный нидерландский живописец и портретист, представитель маньеризма.