Любовь к декадансу. 9

  Обещанная "норка" помещалась в третьем дворе огромного дома, фасадом выходящего на канал. Проходить пришлось через черную подворотню с огромным мусорным баком и лужами. Освещение дворов было настолько тусклым, что казалось болезненным, на последнем издыхании.
  Анатолий прошел в какой-то закут, напоминавший тупой угол. Там на уровне колен было давно не мытое окно, свет в нем не горел, но форточка была открыта. Анатолий позвонил по мобильнику - ответа не последовало. Он в недоумении посмотрел на Лару:
- Ничего не понимаю, я ведь с ним точно договорился, даже бутылку прихватил.
  Лару покоробило упоминание о бутылке, но она ничего не сказала. Анатолий настойчиво постучал в окно - в ответ тишина.
- Неужели напился и спит? Или забыл о нас и ушел? - Анатолию было явно не по себе.- Надо бы зайти, да домофон... Давай подождем кого-нибудь.
  Тут как раз какая-то женщина с сумками открыла дверь и они проскользнули следом.
Женщина опасливо обернулась:
- Вы к кому?
- Мы на первый этаж, к Алексею.
- Ааа, к этому пьянице...
  Ребята позвонили в обшарпанную дверь. Подождали. Случайно Анатолий взялся за ручку, и дверь оказалась открытой. Это насторожило. Замерли на пороге. Войти или нет? Прошедшая мимо женщина еще не вошла в квартиру, когда Анатолий окликнул её:
- Простите, вы не могли бы спуститься?
- А в чем дело?
- Мне кажется, здесь несчастье...
  Молчание... Торопливые шаги вниз... Любопытные глаза.
- Какое несчастье?
- Давайте вместе войдем в квартиру и увидим.
  Все трое вошли в кромешную тьму, пахнущую дешевым табаком, чем-то кислым (капустой?) - так пахнет нищета. Анатолий осветил телефоном стену, нашел выключатель, вспыхнул свет.
  Они стояли в большой кухне с обшарпанными стенами ядовито-зеленого казенного цвета. Лара знала, что с черного хода попадали в кухню, а не в прихожую, да тут и не было прихожей, вероятно когда-то это была дворницкая. Посредине - длинный стол, заваленный грязной посудой.
  Лару удивила не грязная посуда, не два прилипших к клеенке стакана и рассыпанный пепел, а валявшийся посреди кухни табурет. Дурное предчувствие кольнуло в сердце. Взгляд девушки скользнул под стол, там были видны ноги в ботинках. Она не закричала, но от слабости смогла только показать рукой в ту сторону. Подошел Анатолий, заохала тетка. Между стеной и столом лицом вниз лежал Алексей, возле его головы расплылась небольшая лужица крови.
  Анатолий начал вызывать милицию, тетка решила ретироваться, чтоб не давать показаний. Анатолий её остановил, напомнив, что известна её квартира.
- Господи, в какое дело втянули... Конечно, у этого были бесконечные пьянки да гулянки. А родители (царствие небесное) были вполне приличные дюди.

  Да, это был другой Петербург, знакомый только по романам Достоевского. Значит, и он никуда не исчез, а только меняет одну личину на другую. Лара чувствовала, что её понесло, остановиться не могла... Было такое впечатление, что она бесконечно собирает материал. Ей стало стыдно, но все же пока не приехала милиция, она успела подумать: - Как сумел поэт увидеть этот красный цвет зла в Городе. Кровь, разврат, реальность и фантастика... Вот и сейчас так.
  Приехала милиция, сняли первые показания. Потом Анатолий проводил Лару домой.

  Её не оставляла мысль, что настоящий поэт немного ясновидец. Она любила гадать, конечно, по Его стихам. Как он мог написать " и смерть с улыбкой наблюдать"? Что-то запредельное, то ли живой труп, то ли мертвая душа... Было уже два часа ночи, а ей все не спалось. Наконец Лара подошла к окну: от старого садика осталось только два дерева, остальное выпилили, по периметру выстроились машины, чуть дальше новые высотки, уродующие вид. Нет теперь любимой черемухи, зато время от времени противно пищит сигнализация машин. Роскошь бедняков -подвела она итог.
Даже прекрасная белая ночь не могла скрасить впечатления.
- Что там Москва и Воланд, все скрашивается юмором. Нет, вы поживите-ка в этой тягучей безысходности Достоевского, от которой либо в канал, либо в психушку... Разделить судьбу Петербурга не каждый может.
  Видишь странные бледные лица в обрамлении черных напомаженных волос, подведенные глаза с застывшей смертельной тоской, ярко-красные губы... Кто они, мужчины или женщины? Из какого времени - Серебряный век или сегодняшний гот? Пряная музыка, черные кружева, зеркала, дурман сигарет... Все это было и есть. Так же, как запах денег, войны и нищеты.
  Вспомнилось прочитанное у Достоевского: "Люди становились бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине". Вот оно - предвидение гения, нам нас же и предсказал...
Ощущение Ада нес в себе и Блок, принял в себя, отсюда и голос приглушенный, и взгляд потухший, и страсть под пеплом. Это и есть начало смерти. И стремление к уединению, когда другие прожигали жизнь в кабаре. Она с Никой не исключение: постоянно стремятся отгородиться, уйти, замкнуться, но не от гордости, тут другое - белые вороны.
  Мысль сама собой переключилась на Нику, представилось её тонкое измученное лицо, слезная молитва. Такое пережить... Это надо быть на самом краю. Но спросить нельзя, значит, и помочь нельзя. Хорошо бы, как раньше, пойти погулять, хоть по набережной Невы, чтоб дул свежий ветер. Будет тепло, солнечно, радостно, как раньше... Позвоню ей в воскресенье, должна же она когда-нибудь появиться!

Продолжение следует.
 Картинка - Г. Климт. Афина Паллада