Одиночество

Покормила чаек,
Знают рыбы точно -
Там, где чайка сядет,
Уплывайте срочно.

Поздний ноябрь. Если закрыть глаза, теплое солнце ласково вводит в заблуждение, возвращая в прошедшее лето и те дни, когда я еще не знала о приближающемся одиночестве. Чайки кричат, как и кричали раньше, подбирая куски засохшего хлеба, уже размякшие в соленой воде. Я по привычке ношу хлеб рыбам, а воровки чайки также привычно его подъедают. Все как всегда, с единственной лишь разницей в том, что летом я могла кормить рыб в воде. Так делают местные жители. Утром, с первыми лучами солнца, они приходят к морю со вчерашними багетами. Вода в это время девственно прозрачная и, как ни странно, теплая. Ну не теплая-теплая, а такая, как ладонь матери во время детской простуды. Помните? Когда в первое мгновение мамина ладонь касается лба, она кажется холодной. Но нежность, что есть суть этой ладони, согревает и лечит. Так и море.

От предстоящей дневной жары и, еще не остывшее после короткой душной  ночи, тело, жаждет прохлады. Но не холода. И когда входишь в утренний час в воду, медленно, словно боясь оступиться, потом также медленно ложишься на упругую поверхность, можно услышать тягучее шипение и увидеть легкое облако пара, что моментально приводит к равновесию. Ты становишься частью большой воды, каплей в море.

Рано проснувшись, не умываясь, не думая ни о чем, кроме предстоящей встречи с морем, я хватаю приготовленную с вечера пляжную сумку, бросаю пакет с остатками недоеденного хлеба и выбегаю на еще пустую улицу. Хотя нет. Это не так. Рядом располагается местный рынок, торговцы которого с раннего утра устанавливают свои прилавки, выстраиваясь в ряды, собирают металлические конструкции, громко перекрикиваются. Старая овчарка, которая помнит всех, с кем доводилось переглядываться хоть раз, медленно ходит между рядами, наводя понятный только ей порядок. Ее загорелая хозяйка, продавщица овощей, раскладывает спелые помидоры, горы салата, сочные дыньки. А вы пробовали дыню по-провансальски? Режете маленькую, типа нашей "колхозницы" дыньку пополам поперек,  убираете косточки, наливаете почти до краев выдержанный портвейн, а края густо посыпаете свежим разноцветным перцем. Есть нужно ложкой, погружая ее в мякоть дыни и одновременно зачерпывая вино. И отдельно от остальной еды. Думайте как хотите, закуска это или десерт. Это баловство.

На пляже уже (когда они успели?) мирно беседуют "четыре боевых товарища", я так их называю за глаза. Это старые джентльмены, благородство которых не вызывает сомнения. Не смотря на то, что они в одних купальных трусах, я готова быть приглашенной на светский бал. Сейчас же. Но сейчас к ним присоединятся их старые подруги, и начнется их утренний моцион. Дамы скинут с себя пляжные халатики, оголяя загорелые морщинистые тела. Сколько грации и достоинства в этих женщинах! Они будут всегда олицетворять собой красоту и женское счастье. Вот сейчас "капитан", который всегда первым начинает процессию, достанет свой припасенный пакет и войдет в воду. Он первый должен выразить восторг относительно "качества" воды, а затем первый, зайдя по пояс, начнет кормить завтраком рыб.

- Мсье Легур, как вода? - кричит с берега дама в черном закрытом купальнике.
- Превосходно! - не оглядываясь, отвечает ей старик.
- А как там наши подопечные? - вытягивает шею самый худощавый из них.
- Спят ленивцы. Просыпайтесь! Пора завтракать!

И начинает ритуал кормления, отламывая от отнюдь не черствого батона первый кусочек.
Вдруг целая стая разношерстных рыб вонзается в пространство старика и начинает радостно кружить. Да! Именно радостно!   Если бы я точно знала, что рыбы хоть что-то ощущают, кроме голода и боли, я бы сказала это увереннее. Но пока - что вижу, то и говорю.

- Проснулись! -  вопит старик.

И, как по сигналу, остальные участники этого утреннего пиршества входят в морскую гладь, чтобы встретиться со своими рыбками. Чавканье, говорю вам определенно, чавканье и чмоканье на всем побережье! Прошу верить на слово. Рыбы безмозглые? Кто вам сказал? Постарайтесь вспомнить лицо этого человека. Вспомните его глаза. Что они вам говорят? Неправду. Хватит лгать!

Я долго стеснялась, хоть и на отдалении, повторить этот ритуал. Но я знала точно, где надо расположиться, когда "просыпаются" рыбы, и даже то, что лучшим лакомством для них является хлеб с сыром. Пока однажды "капитан", который, как и вся остальная группа, долго никак не обращавший внимание на мое назойливое присутствие, не подошел ко мне с вопросом:
- Бон жур, мадам! Сава?
- Мерси, сава. Э ву?
- Трэ бьен! Вы хотите кормить рыб?
- Да, Мсье, я только не решаюсь. Я приношу и уношу свой хлеб обратно, раздавая его по дороге голубям-попрошайкам.
- Почему?
- Я не хочу нарушать ваши традиции, Мсье. Я чужая.
- Откуда вы?
- Я из Руси.

Тут лицо капитана вытягивается. Я отчетливо вижу его устремленные за горизонт глаза. Его глаза молчат. Они вспоминают. Через некоторое время человек на пляже возвращается, переведя свой затуманенный взор из-за далеких далей ко мне.

-Ву красивая, - вдруг на ломаном русском говорит капитан. Я вас лублу.

Я начинаю хохотать, как подросток, хватаясь за живот и демонстрируя всем видом, что он победил.

- Откуда это у вас?
- О, это давняя история. Я служил. Задача моего подразделения (а он, действительно военный! Очуметь!) была перехватывать разговоры русских. Я понимал ваш язык. Но практики почти не было.
- Вы были разведчиком?
- Как сказать. Сегодня это, наверное, называется так. Но тогда была холодная война. Каждая страна сидела в своем окопе. Мои сослуживцы знали десятки разных языков - болгарский, польский, румынский. Мы собирали информацию о жизни простых социалистических граждан, чтобы успеть предотвратить войну. Мы вас боялись.
- Мы тоже, - сказала я, хотя не отвечала ни за то время, ни за страхи, ни за поступки моих соотечественников предыдущего поколения.
- Отставить бояться! - зычно прокричал старик.

Так я была допущена в круг этого рыцарского ордена. Только подумать! Теперь мне не возбранялось приносить свой хлеб и делить его с рыбами. А рыбы, похоже, тоже приняли меня. Потому что даже днем, когда от утренних эмоций в гвалте пляжной толпы уже не остается и следа, нет-нет, да и проведет своим ершистым хвостом какая-нибудь рыбка по моему тоскующему в воде телу: "Салют, мадам!",  - "Салют!", - только и остается ответить мне. А, может быть, рыбы, как та овчарка на рынке, учуяв в воде однажды твой неповторимый запах и силуэт, запоминают навеки?

Я, словно очнувшись, открываю глаза. И только холодное море озлобленно размывает пляж, не оставляя шанса иллюзиям восстановить картину былого счастья. Вот уже глыбы некрасивого берега ощерились своими кривыми ртами, то ли насмехаются, то ли жалеют меня. Кучи, кажущихся грязными водорослей, вперемежку с илом, тут и там высятся на пляже, делая его непригодным для моего измученного взора, который ищет и ищет, за что бы зацепиться, чтобы дать душе минутную передышку. Хочу забыться. Вернее, хочу обмануть себя, научиться думать, что ничего страшного не произошло, что самое лучшее еще впереди. Что я, наконец, не отвергнута, а лишь обманута, как пишут счастливые соотечественницы в интернете.  Солнце и море должны были помочь мне в этом. Но не сегодня.

Что значит "не быть отвергнутой, но быть обманутой?" Значит ли это, что кто-то очень большой и важный, тот, кто вершит чужие судьбы, решил снизойти и остаться после того, как не смог убить? Почему не добил? Не хватило смелости? Или это не входило в планы? Тогда, что входило в эти долбанные планы? Раньше, читая про чужие предательства и измены, я думала, что это монстры. И понятно же, что монстров мало, на всех не хватит. Я не особенная такая, чтобы мне в моей жизни достался один из них, была уверена я. Но вот достался.

Еще очень далеко до того момента, когда я решу как мне жить дальше. Сейчас время болеть моей душе. А по весне, как стрелянный, но недобитый воробей, я буду барахтаться в наполненных солнцем лужах, чистить перья и ждать любви. Я закрываю глаза и погружаюсь в теплую негу обмана. Все хорошо. Все еще будет хорошо.