На водах. Ги де Мопассан

ДНЕВНИК  МАРКИЗА  ДЕ  РОЗВЕЙРА

12 июня 1880. – В Лоеш! Доктор хочет, чтобы я провёл месяц в Лоеше! Будьте милосердны! Месяц в этом городе, о котором говорят, что он – самый грустный, самый мёртвый, самый скучный из всех курортов! «Город», я сказал? Это – дыра, это даже не деревня! А меня приговорили к месяцу купаний!

13 июня. – Я всю ночь думал об этом путешествии, которое меня пугает. Мне остаётся только одно: взять с собой женщину! Это может меня развлечь, не так ли? И, благодаря этой жертве, я пойму, созрел ли для женитьбы.
Месяц совместной жизни, месяц жизни с кем-то, жизни вдвоём, ежечасной беседы день и ночь. Чёрт возьми!
Взять с собой женщину на месяц – это не так уж серьёзно, как жениться на всю жизнь, это правда. Но это – серьёзнее, чем взять женщину на один вечер. Я знаю, что смогу отослать её, дав ей несколько сотен луидоров, но тогда я останусь один в Лоеше, а это – невесело!
Выбор будет трудным. Я не хочу иметь рядом с собой ни кокетку, ни дурочку. Нужно, чтобы я не стыдился этой женщины, не был смешным рядом с ней. Я хочу, чтобы обо мне говорили: «Маркиз де Розвейр – счастливчик», а не шептались: «Бедный маркиз де Розвейр!» Короче говоря, я должен предъявлять к моей спутнице по путешествию те же требования, что и к спутнице жизни. Единственную разницу нужно сделать между новым объектом и привычным. Хватит! Всё можно найти. Я подумаю об этом!

14 июня. – Берта!.. Вот кто подойдёт. 20 лет, хорошенькая, выпускница Консерватории, ожидает роли, будущая звезда. По манерам, по гордости, по духу и по… любви. Привычный объект, который может сойти за новый.

15 июня. – Она свободна. Её ангажемент и её сердце свободны, она согласилась, и я сам выбирал, какие платья ей взять, чтобы она не выглядела, как девочка.

20 июня. – Мы в Бале. Она спит. Я начну вести путевые заметки.
Она совершенно очаровательна. Когда она пришла на вокзал, я не узнал её: она выглядела светской женщиной. Определённо, у этого ребёнка есть будущее… в театре.
Мне показалось, что в ней всё изменилось: манеры, походка, осанка, жесты, улыбка, голос, - всё, всё стало безупречным. А причёска! О! Она божественно причёсана, очаровательно и просто, как женщина, которой больше не нужно привлекать взгляды, не нужно нравиться всем, чьей ролью больше не является соблазнять с первого взгляда тех, кто смотрят на неё. Теперь она хочет нравиться только одному мужчине. И это проявляется в ней во всём, изысканно и совершенно, метаморфозы показались мне такими полными, такими мудрыми, что я открыл ей свои объятия, как жене. Она приняла их с такой лёгкостью, словно она действительно – моя жена.
Когда мы остались одни в купе, мы сначала молчали и не двигались. Затем она подняла вуалетку и улыбнулась… Больше ничего. Улыбка хорошего тона. О! Я боялся поцелуев, нежной комедии, вечной банальной женской игры, но нет, она сдержалась. Она сильная.
Затем мы немного поболтали, как молодые супруги, но и как незнакомцы. Это было мило. Она постоянно улыбалась, глядя на меня. Теперь уже мне хотелось её обнять. Но я остался спокойным.
На границе чиновник в галунах внезапно открыл дверцу и спросил меня:
- Ваше имя, мсье?
Я был удивлён. Я ответил:
- Маркиз де Розвейр.
- Куда вы едете?
- В Лоеш, в Валэ.
Он записал это в журнал. Затем продолжил:
- Эта дама – ваша жена?
Что делать? Что отвечать? Я поднял на неё глаза в колебании. Она была бледна и смотрела в сторону…
Я почувствовал, что могу оскорбить её. И потом, я сделал её своей спутницей на месяц.
Я произнёс:
- Да, мсье.
Я увидел, как она внезапно покраснела. Я был счастлив от этого.
Но когда мы прибыли в гостиницу, владелец протянул ей журнал. Она почти сразу же передала мне его, и я чувствовал, что она следит за тем, как я пишу. Это был наш первый вечер вдвоём!.. Страницу перевернут, и кто будет её читать? Я вывел: «Маркиз и маркиза де Розвейр, направляются в Лоеш».

21 июня. – 6 часов утра. Баль. Мы уезжаем в Берн. Решительно, у меня было счастливое утро.

21 июня. – 10 часов вечера. Особенный день. Я немного смущён. Это глупо и забавно.
На протяжении всего пути мы мало говорили. Утром она немного рано встала, была усталой днём, ей хотелось спать.
Как только мы приехали в Берн, то захотели посмотреть вид на Альпы, совсем незнакомый мне, и проехали через город, как молодожёны.
Внезапно мы увидели огромную равнину и там – ледники! Издалека они вовсе не казались огромными, но, всё равно, от их вида у меня дрожь прошла по телу. Сверкающее заходящее солнце роняло на нас свои лучи, жара была страшная. Но эти ледяные горы оставались холодными и белыми. Юнгфрау, Вьердж, возвышаясь над своими братьями, простирали свой широкий снежный бок, и все остальные, насколько хватает взгляда, высились вокруг них, эти гиганты с бледными вершинами, вечные ледяные пики, которые умирающий день сделал ещё ярче, словно они были посеребрены на фоне вечерней лазури.
Их инертная колоссальная масса наводила на мысль о начале нового захватывающего мира, о застывшем, мёртвом районе, который привлекает к себе, как море, полный власти непостижимого очарования. Воздух, который ласкал эти вечно ледяные вершины, казалось, приходил сверху, с их узких цветущих спутниц, и был другим, нежели плодородный воздух долин. Чувствовалось что-то терпкое и сильное, стерильное, словно запах заморских специй.
Ошеломлённая Берта смотрела на них, не в состоянии произнести ни слова.
Вдруг она схватила меня за руку и сжала её. У меня самого была какая-то лихорадка в душе, восторг, который охватывает нас перед некоторыми неожиданными зрелищами. Я взял эту маленькую дрожащую ручку и поднёс её к губам. Клянусь, что поцеловал её с любовью.
Я был немного взволнован. Но кем? Ею или ледниками?

24 июня. – Лоеш, 10 часов вечера.
Всё путешествие было восхитительно. Мы провели полдня в Туне, чтобы посмотреть на грубую гряду гор, которую нам предстояло преодолеть на следующий день.
На рассвете мы пересекли озеро, самое прекрасное озеро в Швейцарии, на мой взгляд. Нас ожидали мулы. Мы сели им на спины и отправились в путь. Пообедав в небольшом городке, мы начали восхождение, медленно входя в лесистое горло между высокими вершинами. Время от времени на склонах, которые словно спустились с неба, мы различали белые точки. Это были шале, которые оказались здесь непостижимым образом. Мы пересекали стремнины и иногда замечали между двумя вершинами, покрытыми соснами, огромную пирамиду снега, которая казалась такой близкой, что я мог поклясться, что до неё можно добраться за 20 минут, но которой с трудом можно было достичь и за сутки.
Иногда мы пересекали хаос из камней, равнины, усеянные обрушившимися камнями, словно две горы столкнулись на этой арене, оставив на месте сражения осколки своих гранитных членов.
Утомлённая Берта спала на муле, иногда открывая глаза, чтобы осмотреться. Наконец, она совсем уснула, и я поддерживал её одной рукой, счастливый от этого прикосновения, чувствуя через одежду нежное тепло её тела. Наступила ночь, а мы всё ещё поднимались. Мы остановились перед дверью небольшой гостиницы, затерянной в горах.
И мы уснули! О! Уснули!
Когда рассвело, я подбежал к окну и издал крик. Берта подошла и замерла в восхищении. Мы спали в эту ночь среди снегов.
Всё вокруг нас, огромные горы, чьи серые кости выступали под белым покрывалом, вершины без сосен, угрюмые и ледяные, поднимались так высоко, что казались недоступными.
Часом позже мы вновь тронулись в путь и заметили в глубине этой воронки из гранита и снега чёрное озеро, на котором не было ни одной морщинки. Гид принёс нам несколько эдельвейсов – бледных цветов ледяных вершин. Берта приколола букет к корсажу.
Внезапно горло скал открылось перед нами, проявляя потрясающий вид: всю цепь пьемонтских Альп в долине Роны.
Большие вершины возвышались над более низкими. Мы видели гору Роз, величественную и тяжёлую, Сервэн – пирамиду, на которой погибло столько людей, Дан-дю-Миди и ещё сотню белых сверкающих пиков, похожих на бриллианты под солнцем.
Но вдруг тропинка, по которой мы шли, оборвалась перед пропастью, и в этом провале, в чёрной дыре глубиной в 2000 метров, ограниченной стенами отвесных коричневых скал, на скатерти газона мы заметили несколько белых точек, похожих на баранов на лугу. Это были домики Лоеша.
Мы должны были покинуть мулов, дорога была опасной. Тропинка спускалась вдоль скал, вилась серпантином, петляла над пропастью, и деревня всё росла и росла впереди. Именно это называют проходом Жемми – одним из самых красивых в Альпах, если не самым красивым.
Берта, опиравшаяся на меня, издала крик радости и страха, счастливый и боязливый, как у ребёнка. Когда мы были в нескольких шагах от гидов, скрытые выступом скалы, она меня поцеловала. Я её обнял…
Я говорил себе:
- В Лоеше мне нужно будет дать всем понять, что она – не моя жена.
Но везде до этого я представлял её, как свою жену, выдавал за маркизу де Розвейр. Я не мог теперь записать её под другим именем. Тогда я ранил бы её в самое сердце, а она была в самом деле очаровательной.
Но я сказал ей:
- Дорогая, ты носишь моё имя, меня считают твоим мужем. Я надеюсь, что ты будешь вести себя со всеми с величайшей осторожностью и сдержанностью. У тебя не должно быть знакомых, бесед, отношений. Пусть тебя сочтут гордячкой, но веди себя так, чтобы я никогда не упрекнул себя за то, что я сделал.
Она ответила:
- Не бойся, дорогой Рене.

26 июня. – Лоеш вовсе не грустен. Это – дикое место, но очень красивое.  Мне нравится эта стена из скал высотой в 2000 метров, откуда падают водопады, похожие на серебряные ленты, нравится вечный шум бурлящей воды. Эта деревенька похоронена в Альпах, и из неё, как из глубины колодца, видно солнце, пересекающее небо. Соседний ледник, совсем белый в полукруглой выемке горы, и долина со звенящими ручьями, в которой растут деревья, полная жизни, которая спускается к Роне и позволяет видеть на горизонте снежные вершины Пьемонта – всё это меня очаровывает и восхищает. Возможно… если бы Берты не было здесь?..
Она совершенна, это дитя, она держится очень сдержанно и аристократично. Я слышу, как вокруг говорят:
- Как мила эта маленькая маркиза!..

27 июня. – Первое купание. Из номера спускаются к купальням, где дрожат 20 купальщиков, уже одетых в длинные шерстяные рубашки, мужчины и женщины – вместе. Одни едят, другие читают, третьи разговаривают. Перед собой толкают маленькие плавучие столики. Иногда играют в верёвочку, что не всегда удобно. Когда на нас смотрят из галерей, которые окружают купальни, мы похожи на толстых жаб в лохани.
Берта пришла в эту галерею, она села и разговаривала со мной. На неё много смотрели.

28 июня. – Второе купание. 4 часа купания. Я бы лучше купался по часу в день. Мои спутники по купальне – это князь де Ванори (Италия), граф Ловенберг (Австрия), барон Самюэль Верне (Венгрия или что-то подобное), и ещё человек 15 не таких именитых, но все – аристократы. На водные курорты ездят только аристократы.
Они все просят меня представить их Берте. Я отвечаю «Да!» и удираю. Меня считают ревнивцем. Как это глупо!

29 июня. – Дьявол! Дьявол! Княгиня де Ванори сама пришла искать меня, желая познакомиться с моей женой, когда мы возвращались в гостиницу. Я представил Берту, но попросил её тщательно избегать встреч с этой дамой.

2 июля. – Князь схватил нас за шиворот, чтобы отвести в свои апартаменты, где все именитые купальщики пили чай. Берта, определённо, была лучшей среди женщин, но что делать?

3 июля. – Клянусь, тем хуже! Среди этих 30 джентльменов найдётся ли десяток с фантазией? Среди этих 16-17 женщин более ли двенадцати на самом деле замужем, а среди этих двенадцати найдётся ли шесть безупречных? Тем хуже для них! Они сами этого хотели!

10 июля. – Берта – королева Лоеша! Все без ума от неё: её приглашают на праздники, её угощают, ею восхищаются! Она действительно великолепна. Мне завидуют.
Княгиня де Ванори спросила меня:
- Маркиз, где вы нашли такое сокровище?
Мне хотелось ответить:
- Первая премия в Консерватории, класс комедии, ангажирована в Одеоне, свободна с 5 августа 1880!
Какое у неё было бы лицо, у бедняжки!

20 июля. – Берта действительно потрясающа. Ни одной ошибки в такте, во вкусе: чудо!

10 августа. – Париж. Кончено. У меня тяжело на сердце. Накануне отъезда мне казалось, что все вот-вот заплачут.
Решили поехать посмотреть на восход солнца в Торренторне, затем вновь спуститься, чтобы успеть к часу отъезда.
Мы отправились в путь около полуночи на мулах. У гидов были фонари, и длинный караван петлял по сосновому лесу. Затем мы пересекли пастбище, где коровы паслись на свободе. Затем мы достигли каменного участка, где не было даже травы.
Иногда в темноте то справа, то слева мы различали белую массу – сугроб в расщелине горы.
Холод был сильный, мороз щипал глаза и кожу. Дул ветер, иссушающий вершины, обжигал горло, принося ледяное дыхание с расстояния в 100 лье от ледяных пиков.
Когда мы прибыли на место, была ещё ночь. Мы распаковали провизию, чтобы выпить шампанского на восходе солнца.
Небо над нашими головами бледнело. Мы заметили пропасть у наших ног, а дальше, через несколько сотен метров – ещё одну вершину.
Весь горизонт казался свинцово-серым, нельзя было ничего различить.
Вскоре слева мы заметили огромную вершину: Юнгфрау. Затем – ещё одну, и ещё, и ещё. Они постепенно появлялись, словно поднимались в наступающем дне. И мы были ошеломлены находиться среди этих колоссов, в этом пустынном краю вечного снега. Вдруг напротив нас развернулась огромная цепь Пьемонтских гор. Другие вершины показались на севере. Это была огромная страна больших ледяных гор, которые тянулись с самого Ринденхорна, тяжёлые, как само это название, до едва различимого призрака, патриарха Альп: горы Мон-Блан.
Одни горы были гордыми и отвесными, другие – съёжившимися, третьи – бесформенными, но все были одинаково белыми, словно какой-то бог швырнул на горбатую землю незапятнанную салфетку.
Одни казались такими близкими, что на них можно было прыгнуть, другие были так далеко, что их едва можно было различить.
Небо краснело, и всё кругом краснело. Облака казались окрашенными кровью. Это было великолепно, почти пугающе.
Но вскоре красное зарево побледнело, и вся армия вершин стала розовой, такого нежного розового цвета, как платья молодых девушек.
И над скатертью снегов показалось солнце. Тогда внезапно вся масса ледников стала белой, сияюще-белой, словно на горизонте располагались серебряные купола.
Женщины в восторге смотрели на это.
Они дрожали. Выскочила пробка из бутылки с шампанским, и князь де Ванори, подавая Берте бокал, сказал:
- Я пью за маркизу де Розвейр!
Все подхватили этот тост. Она поднялась на муле и ответила:
- А я пью за всех моих друзей!
Тремя часами позже мы сели поезд на Женеву в долине Роны.
Едва мы оказались одни, как Берта, которая только что была счастлива и весела, начала рыдать, спрятав лицо в ладонях.
Я бросился к её ногам:
- Что с тобой? Что с тобой? Скажи мне!
Она пролепетала сквозь слёзы:
- Теперь… теперь… с именем честной женщины покончено!
Клянусь, в тот момент я был готов сделать глупость, большую глупость!.. Я её не сделал.
Вернувшись в Париж, я расстался с Бертой. Я мог бы стать совсем слабым, если бы остался с ней.

(В течение следующих двух лет дневник маркиза де Розвейра не представляет никакого интереса. В записи от 20 июля 1883 года мы находим следующие строчки:)

20 июля 1883. – Флоренция. Грустные воспоминания. Я прогуливался в Кассинах, когда какая-то женщина остановила свой экипаж и окликнула меня. Это была княгиня де Ванори. Едва она меня увидела, она крикнула:
- О, маркиз, мой дорогой маркиз, как я рада вновь вас встретить! Скорее же, расскажите мне новости о маркизе! Это самая очаровательная женщина, которую я встречала в жизни.
Я был очень удивлён, не знал, что говорить, поражённый в самое сердце. Я пробормотал:
- Никогда не напоминайте мне о ней, княгиня, я потерял её 3 года назад.
Она взяла меня за руку:
- О! Как мне вас жаль, мой друг!
Она уехала. Я вернулся к себе грустным, недовольным, думая о Берте, словно мы только что расстались.
Судьба часто ошибается!
Сколько честных женщин были рождены для того, чтобы стать содержанками!
Бедная Берта! Сколько других были рождены для того, чтобы стать честными женщинами… А эта… больше других… возможно… когда-нибудь… но не будем больше думать об этом.

24 июля 1883
(Переведено 21 мая 2015)