Красные гвоздики

1

В третьей декаде мая в скверах, парках и на улицах города буйно зацвели белая акация, сирень  и чайные розы,  поплыл по ветру тополиный пух. Вместе с опавшими  лепестками акации он засыпал тротуары. Гендиректор МЧП «Сириус» Харитон  Андреевич  Трубин ощутил сладковато-тонкий запах акации.
С приятным томлением вообразил, что через месяц, когда прогреется вода в Азовском или Черном море, вместе с Моникой уединится в домике подальше от чужих глаз. Вот уже третий год, с того момента, как принял ее на работу в свою фирму, у них продолжается медовый месяц.
Это позволяет ему быть в отличной форме, поддерживать высокий тонус. Прежде за подобные служебные романы, прослыв аморальным типом, лишился бы работы и карьеры, а нынче он хозяин-барин, сам кого захочет, уволит, не моргнув глазом, и ни какой профсоюз ему не указ.
Наличие  любовниц для приятного времяпрепровождения  в одном ряду с особняком, коттеджем, иномаркой, дачей, яхтой являются непременными  атрибутами состоятельности и престижности.
«Чем я хуже других, мне не чужды  плотские  удовольствия», — этой фразой Харитон Андреевич  успокаивал слабые угрызения совести.
Но в последние дни он чувствовал себя неуверенно, испытал дискомфорт. И причиной тому сложные отношения с одним из деловых партнеров, чрезмерно темпераментным  и непредсказуемым Леонтием Резаком по кличке Халепа.
— Харитон  Андреевич, — привстала из-за стола двадцатилетняя Моника Цюпка, красивая с модной прической брюнетка, едва  Трубин вошел в приемную своего офиса. — Телефон с утра от  звонков красный. Вас спрашивал какой-то Леонтий  Назарович.
— И что ему надо? — с досадой поморщился директор, и его тревога передалась женщине. Ее глаза опечалились, зеленые зрачки потускнели.
— Он ответил, что по сугубо конфиденциальному вопросу. Мол, коммерческая тайна. Пообещал еще позвонить, такой настырный, что не приведи Господь,— сообщила Моника. 
— Спрашивал, где я нахожусь?
— Да, я ответила, что вы мне не докладываете.
— Правильно ответила. Ты у меня умница. А он что? — похвалил директор и сладко потянулся.
— Нагрубил наглец, намекнул на нашу интимную связь. Вместе, мол, спите, а не знаете, где искать друг друга, — пожаловалась  Цюпка.
— Вот сволочь, Халепа, и об этом навел справки, — посетовал гендиректор. — Но ты не расстраивайся, Моника, это он  из зависти. Сам бы за тобой с удовольствием приударил. Ты у меня  очаровательная, очень, очень сексапильная,, желанная...
Улыбнулась, слегка приоткрыв рот с жемчужно-белыми зубками.
— За делами, будь они прокляты, некогда о земных радостях подумать. Сколько той жизни осталось, — вздохнул Харитон Андреевич. — Эх, скорее бы лето. Запрячемся мы с тобой Моника в каком-нибудь укромном уголке на берегу моря, чтобы ни одна живая душа нас не нашла. Устроим пиршество любви.
 — Размечтался, Харик, а что скажет твоя жена? — напомнила любовница о суровой прозе жизни. — Она меня при первом удобном случае  из  ревности  опозорит или задушит.
— Жена,  не стена, — равнодушно ответил он. — Думаешь, что она не знает о наших сердечных отношениях? «Доброжелатели» давно донесли и расписали во всех подробностях, сгустив краски. Но Майя — женщина умная, как пчела  из мультика,  и отлично понимает,  что живет, как у Бога за пазухой за мой счет. Поэтому и не закатывает скандалы, не впадает в истерику, как некоторые другие слишком впечатлительные особы.
— До поры, до времени, — заметила Моника.
— Я для нее приобрел путевку в санаторий  «Родничок», что в Евпатории. Пока она там будет в мойнакских грязях барахтаться, жемчужные, радоновые и солнечные ванны принимать, мы с тобой устроим рай на берегу. Как говорится, каждому свое. Согласна?
— Конечно, — она подошла к шефу и поцеловала его в гладко выбритую щеку. Аккуратно вытерла кружевным платочком след от помады.
— Не шали, дождись вечера, — пообещал Трубин. — Вдруг кто-то из сотрудников  войдет  и застанет, неловко будет.
— Не  робей, Харик, сам ведь признался, что в офисе все давно знают, что я твоя любовница, твоя раба, — спокойно напомнила  Цюпка, оглаживая ладонями свои роскошные бедра.
— Одно дело плести сплетни, а другое давать для них повод, поэтому прошу сохранять дистанцию, сдерживать чувства.
Мы с тобой сотрудники, деловые партнеры, и  я, должен быть вне подозрения, — сухо произнес он. — Пойми меня правильно, это необходимо для безупречности деловой репутации.
— А я, глупая, думала, что и сексуальные партнеры, — Моника капризно поджала губы и с обидой отвернулась к  окну с жалюзи, с упреком прошептала. — Наверное, такая участь всех секретарш. Их подбирают не для работы, а для подачи кофе и постели.
— Не обижайся, — обнял  Трубин ее за плечи. — Ты же умная женщина и должна понимать, что мы обязаны демонстрировать коллективу свои сугубо служебные отношения, скрывая симпатии.
— Устала от этих демонстраций, шепота из-за угла, язвительных улыбок и зависти соперниц.
— А я еще не готов оставить Майю и привести тебя в свой дом. Многоженство у нас, к сожалению, юридически запрещено, — заметил он. — И давай больше вообще не задевать эту болезненную тему, а то мы поссоримся. Я разлуки  не перенесу, мне еще надо с этим Халепой разобраться. Завари лучше себе и мне по чашечке кофе. И улыбнись, пожалуйста. Помни, что ты рождена для любви и радости.
—  Для любви и радости, — повторила она с блеском в глазах. — Если так, то назначь меня своим заместителем.
— Зачем тебе это надо? — удивился Трубин. — За красивые глазки и сладкие ласки я тебе плачу больше, чем заместителю.
— Знаю, спасибо, — кокетливо улыбнулась Цюпка. — Мне должность нужна для престижности, а то ведь чувствую себя на положении служанки. Хотелось, чтобы все меня знали и величали, как заместителя генерального директора.
— В этом есть здравая логика, — почесал он затылок. — Подумаю над твоим предложением.
«При ее амбициях и потребностях на этом не остановится, может и подсидеть, — мелькнула в его сознании мысль. — Как бы не случилось по сказке Пушкина «О рыбаке и золотой рыбке» с ненасытной старухой?»
—Если позвонит Халепа, что ему ответить? — по интонации ее голоса  Харитон понял, что Моника оттаяла, простила его сухость.
— Соединишь со мной, я должен знать его коварные замыслы, — смело заявил он. — Кстати,  Рудницкий еще не появлялся?
— Нет.
— Он мне позарез нужен. Где  его  только черт  носит, мобильник не отвечает? Как только появится, срочно ко мне.
— Хорошо, — улыбнулась  Цюпка и гендиректор скрылся за белой с тамбуром дверью кабинета.
Войдя в кабинет, он окинул взглядом привычный офисный интерьер и сел в уютное вращающееся кресло за белый стол с приставкой. Повертелся из стороны в сторону. «Что еще Халепе от меня надо? Неймется ему, — с тоской подумал Трубин. — Конечно, на той сделке, он прогорел. Но, как говорится, своя рубашка ближе к телу. На то  и бизнес, чтобы одни были с наваром, а другие в накладе. Риск — благородное дело. Вот я рискнул и не прогадал, а  Резаку крупно не повезло. Если не обманешь,  не проживешь. Надо спокойно относиться к финансовым потерям, особенно в период бардака, когда курс валют неустойчив и убытки неизбежны. А  он своими куриными мозгами не может этого понять.
Ищет на ком зло выместить. Нет простофиль для покрытия  чужих убытков. С меня взятки - гладки, выкусит». Его размышления прервала Моника, Она, грациозно покачивая красивыми бедрами, вошла в кабинет, держа в руках небольшой поднос с чашечками горячего ароматного кофе и   дольками лимона. Харитон отодвинул бумаги в сторону, и она поставила поднос на стол.
— Прошу, шеф, — ласково улыбнулась  женщина.
— Прошу, Моника, — ответил он, ощутив магию ее воздействия. Жестом пригласил на колени. Она охотно устроилась, овеяв его тонким запахом духов, толи “Фиджи”, то ли “Опиум”.
— Может по пятьдесят граммов коньяку для поднятия тонуса, — предложил Трубин, обняв  женщину, коснувшись ладонью упругой  груди.
— Харик, ты неисправим, — кокетливо произнесла она.
—Тогда будь добра, достань из бара початую бутылку коньяка «Аркадия» и два фужера. Надо снять напряжение, он указал взглядом на мебельную стенку. Она соскользнула с его колен, открыла дверцу бара и поставила на стол бутылку и фужеры. Наполнил их золотистым напитком.
— За тебя, моя отрада! — промолвил он.
Выпили  и пригубили чашечки с кофе. В этот момент на краю стола зазвенел телефон «Panasonic». Моника привычно потянулась к трубке рукой с золотым браслетом на запястье, но Харитон опередил  ее.
— Слушаю! — добавил он бронзы  в голос.
— А-а, это ты, Харя! Наконец-то, я тебя поймал, — услышал он негодующий голос бывшего компаньона. — Где ты  от меня скрываешься? Думаешь, что дело закрыто. Дохлый номер, я тебя из-под земли достану, а твою  длинноногую телку пущу по кругу.
— Не шуми, ой-ой, как испугал, аж  поджилки затряслись. С чего ты взял, что я скрываюсь? — возразил гендиректор.— Веду обычный образ жизни. Нет повода и смысла прятаться. А с тобой  мы квиты. Какие еще могут быть  претензии? Я разрываю с тобой  все отношения.  Прошу впредь  не беспокоить, иначе сообщу в компетентные  органы.
— Иди ты со своими органами  подальше, — грубо оборвал его Леонтий. —  Квиты говоришь, разрываешь отношения? Ха-ха-ха, зато я не разрываю. Ты меня, Харя  жирная, плохо знаешь, недооцениваешь,  а жаль. Кто мне возместит убыток?  По твоей милости я потерял две тысячи баксов. Это не сто, двести, за которые нередко пускают должников в расход, а тысячи. Ты мне обязан их возместить. Если вздумаешь заартачиться, то вернешь с процентами. Я включил счетчик.
— С какой стати, ведь арбитражный суд  не удовлетворил твой иск, — напомнил Трубин. — За кредит, как и договаривались, я  тобой по бартеру рассчитался  компьютерами и оргтехникой.
— Плевал я на твой продажный  суд, — огрызнулся Халепа. — Теперь  я для тебя и судья и прокурор. Ты  мне сознательно всучил залежалый, морально устаревший товар и к тому же по завышенной цене. Он не пользуется спросом у покупателей, сейчас в ходу компьютеры  и  ноутбуки японского производства.
— Невелика проблема, возврати мне товар, а я тебе баксы, — наигранно произнес он набившую Халепе оскомину фразу.
— Не паясничай! — вскипел Резак. — Ты же знаешь, что это невозможно. Товар конфискован налоговой милицией в  качестве  погашения  задолженности по налогам.
— Ну, это уже твои проблемы, у  меня и своих предостаточно, голова кругом идет, — равнодушно, зевнув, заметил Дубин.
— Вот что Харя, я никому не  позволю из себя делать лоха, — угрожающе  предупредил Леонтий. — Будешь платить?!
— Нет! — повысил голос Харитон.
— Тогда до скорой встречи. Заказывай музыку... духовую.

 2

— Что ему от тебя  надо? — спросила  Моника, хотя  прислонившись к шефу, уловила суть разговора.
— Похоже, что Халепа  настроен  слишком агрессивно, — вздохнул Харитон. — Черт меня дернул с ним связаться. Ведь предупреждали умные, знающие люди, что он  непредсказуем и неадекватен. За копейку готов горло  перегрызть. Другие партнеры, хоть и прогорели на сделке, права не качают, проглотили горькую пилюлю, а этот не  от мира сего. Опасаюсь, Моника, что на тебе отыграется, узнал, что  мы любовники. Пригрозил  пустить тебя по  рукам.
— Подавится, — хмыкнула секретарь. — Ты же знаешь, что я занимаюсь в секциях восточных единоборств.
— У него тоже в бригаде  жлобы не хилые, так что не бравируй, будь осторожна. Я не хочу, чтобы ты из-за меня пострадала. От этих отморозков всего можно ожидать. Возьмут тебя в заложницы, устроят групповуху. Я не переживу такого насилия. Велю Рудницкому, чтобы подыскал  для тебя надежного телохранителя.
— Может все обойдется, побесится  и успокоится, — обнадежила Моника. — Мне будет неприятно чувствовать возле своего тела чужого мужчину. Ты у меня единственный и всегда желанный.
— Не успокоится, не тешь себя иллюзиями. Сказывают, что  впивается словно пиявка. Пока всю кровь не высосет, не отстанет, — сообщил Харитон и продолжил. — Выпьем еще немного.
Он наполнил фужеры. Коньяк закусили лимоном, запили кофе.
— Ладно, иди Моника, — велел он. — Мне надо подумать над ситуацией, найти оптимальный выход. В подобных поединках побеждает  не сильный, а умный и хитрый.
— Не отчаивайся, Харик, прорвемся, — с блеском в глазах утешила женщина. — Знай, что мое сердце и тело принадлежат тебе.
Она обвила его шею теплыми руками, и он поцеловал ее нежную кожу, выпорхнувшей из  декольте, пышной  груди.
Чтобы не заводить его (могут ведь застать в пикантной ситуации), Моника вышла в приемную.
Минут через пять на пороге появился заместитель гендиректора по коммерческим вопросам, крупный по габаритам, среднего роста с широкой залысиной  Макс Маркович Рудницкий.  Он подошел к столу, подал потную пухлую руку.               
— Привет, босс!  — тяжело дыша, произнес он. — Какой-то хмырь на малиновой «Маzda»  сел  на “хвост” моей тачке. Только у самого поворота к офису отстал.
— Это Халепа со своей братвой готовят наступательную акцию,— произнес Трубин. —  Он мне несколько минут назад позвонил и в угрожающей форме потребовал две тысячи долларов за  товар, который не пользуется спросом. Посулил смертные кары.
— Вот оно что, а я голову ломал, размышляя, по какому поводу эскорт, —  ухмыльнулся  зам. — Значит, Резак  объявил нам вендетту. Дело серьезное. Может заявить в милицию  или прокуратуру, чтобы привлекли его за шантаж и вымогательство?
— Не хочу я впутывать в это дело органы, себе дороже получится. Потребуются разные там  расходы на адвоката, подарки и банкеты,— возразил гендиректор.— Сами разберемся по-свойски.
— Халепу  из-за жадности жаба задавит, он же беспредельщик,— предупредил Макс. — Трудно даже предположить, что от него ожидать, какой финт выкинет. Во всяком случае, тебе надо на время уехать из города, либо где-нибудь затаится, пока страсти улягутся.
 — Дезертировать не собираюсь, это признак трусости. К  тому же у меня дел  по горло. Сам ведь знаешь, что наступил сезон для выгодных сделок,— твердо сказал Харитон.— А вот насчет тихого места, ты пожалуй прав. Залягу я  на недельку-другую в больницу, словно на дно. Полечу для профилактики свой хронический бронхит,  пока он не трансформировался в астму. И тогда дыхалке кранты.
— Правильное решение,— одобрил  зам.
—Предупреди сотрудников, чтобы на все запросы отвечали, что я нахожусь в длительной командировке в Чикаго. Пусть меня там поищут, слабаки в коленках, — велел он.— Гляди, чтобы не произошло утечки достоверной информации. Впрочем, о месте моего пребывания будешь знать только ты. Поэтому прокол  исключен.
— А как же твоя знойная Моника? Она же места себе не найдет и меня изведет расспросами?
— Ничего потерпит, не в море ведь на промысел ухожу. Ты лучше подумай о ее безопасности. Халепа пригрозил  изнасиловать Монику. Смотри, чтобы ни один волосок не упал с ее головы. Жене  я скажу, что уехал в срочную командировку. К тому же она докучать не будет, через пять дней у нее путевка в евпаторийский санаторий  «Родничок». В общем, Макс, остаешься на хозяйстве. Я тебе доверяю и рассчитываю, что этот наезд мы достойно выдержим.
 —Рад стараться. Благодарю за доверие,— слегка склонил большую голову Рудницкий. Гендиректор разлил в фужеры остатки коньяка, они выпили за крепкое здоровье  и удачу.

3

Прошло  три  дня с момента,  когда   гендиректора МЧП «Сириус» в  последний  видели в офисе. Сотрудники, в том числе и Моника, терялись в догадках,  потому, что  Трубин обычно поручал ей приобретение авиабилетов. Остальные — потому, что их шеф никогда так неожиданно не исчезал. Наслышанные о возникшем конфликте с Леонтием Резаком, они строили самые невероятные версии. Лишь Макс Маркович,  круто взявший бразды правления в свои руки, был немногословен и хладнокровен, сохранял олимпийское спокойствие. Все смотрели на него как на хранителя великой тайны. Он инкогнито навещал своего патрона.
— Здравствуй, Харитон Андреевич, Как  поживаешь? — бодро поприветствовал он, войдя в палату №4 пульмонологического отделения, куда тот устроился с диагнозом «обострение хронического бронхита».
—Твоими молитвами,— сидя на кровати, без энтузиазма  ответил директор и крепко пожал руку зама.
—Ты, гляжу здесь неплохо устроился, словно в элитном санатории, поди уже холку наел,— по-дружески, присев  рядом, потрепал его по загривку Рудницкий. В палате находились еще трое больных на  койках.
— На  казенных харчах не шибко разгонишься,— заметил гендиректор.— Сижу, как в тюремной  камере. Оторван от мира, ни тебе телевизора, ни радио. Вот если бы удалось соседей выдворить или перевестись в отдельную палату, то была бы полная благодать.
 А то и днем, и ночью, как сурки, атмосферу отравляют, у двоих доходяг недержание. Через каждые  пять-десять минут орут, как будто их режут без наркоза, санитарку зовут то с  уткой, то с судном.
— Да, компания у тебя подобралась веселая, не соскучишься,— посочувствовал Макс Маркович, поочередно оглядев то одного, то другого лежебоку.— Кондиционер здесь бы не помешал.
— Поговорю с врачом, он мужик понятливый. Дам ему на лапу полсотни баксов,  чтобы поместил в отдельную палату с  телевизором и туалетом,— сказал Харитон. — А как дела на нашем фронте? Резак по-прежнему достает?
— Достает, сволочь,— сокрушенно покачал головой  заместитель.— Сбились с ног,  тебя  разыскивая. Сотрудники обеспокоены, но твое место пребывания  я держу строгой тайне. Клещами, каленым железом из меня эту информации никто не вытащит. Ни за какие коврижки не расколюсь.
—  Спасибо, Макс, я в тебе не ошибся.
— Моника тоже смирилась, но, похоже, догадывается, что ты в  городе. Надо выждать паузу,  — сообщил польщенный доверием заместитель.
— Правильно, время сейчас работает на нас,— воодушевился Трубин.— Сбережем валюту, пусть Халепа, хоть из кожи лезет. Нам она самим нужна, чтобы не вылететь  в трубу. Товарооборот хреновый, покупатели неплатежеспособны, налоги задавили.
Даст Бог, переживем кризис, не обанкротимся, удержимся на плаву, а начнется курортный сезон утрем конкурентам нос, развернемся в полную силу, потесним  с рынка. Конкуренция — вещь жестокая. выживает сильнейший, борьба насмерть. Ты, Макс, тоже будь осторожен, часто здесь не  мелькай, а то приведешь “хвост”, осложнишь ситуацию. Поди,  и сейчас на своем «Ford» прикатил?
— Нет, моя тачка им хорошо известна. Я осторожный, как лис, —  заверил  он босса.— Приехал  на автобусе. Ни одна собака не выследила.
Не ведал он тогда, что его визит к  Трубину не остался тайной. До самых дверей приемного покоя за ним следил человек Резака, да и сам Макс Маркович нередко  строил комбинации, чтобы в один прекрасный день занять место шефа вместе с соблазнительной Цюпкой.
— Может для постоянной связи, чтобы ты был в курсе событий, привезти мобильный телефон? — предложил Рудницкий.
 — Пока обойдусь. Переговоры могут засечь через  радиорелейную станцию, — резонно пояснил гендиректор. — Поэтому не стоит рисковать, подальше от греха.
В палату  вошла медсестра в белом халате и шапочке Инна Яхонтова. Приблизилась к одной из кроватей, на которой в полосатой пижаме неподвижно лежал, уставившись немигающим взглядом в потолок, худой старик. Медсестра была хороша собою и невольно напоминала Харитону  внешним обликом, голосом, мягким и певучим, Монику, за ласками которой он истосковался. Зам, также не равнодушный к красивым женщинам,  их хмельным чарам, загляделся на Инну. Она, ощутив на себе их откровенно похотливые взгляды, смущенно обратилась к  старику.
— Тихон Илларионович, вам необходимо сдать кровь из пальца, — окликнула она пациента. Он медленно приподнялся, оторвав от подушки седую голову, посмотрел на медсестру слезящимися с  поблекшими  от старости глазами.
— Не дам, не позволю, — прохрипел ветеран. — У меня  нет лишней крови, вся высохла, а новая не поступает. Все пальцы и вены искололи кровопийцы, вампиры... И когда только напьетесь?
— Это предписание врача-терапевта Стеллы Людвиговны. Кровь нужна для анализа, — уговаривала Инна. — Без  этих данных невозможно оценить, как проходит курс лечения, какие еще применить лекарства.
— Не хочу, — не уступал старик. — Мне и так мало жить осталось, а вы  хотите из меня заслуженного донора сделать.
— Сестра, принеси утку или судно, — глухо простонал мужчина, лежащий на соседней кровати у окна. — Сил больше нет терпеть.
— Сейчас я позову санитарку, — медсестра вышла из палаты. Рудницкий  проводил ее взглядом и вполголоса спросил у Трубина:
— А этого бедолагу, почему сюда засунули?
— Он после инсульта. В неврологическом отделении места не хватило, вот и удружили. Среди ночи стонет и кричит, будто его режут, — посетовал Харитон. — А ты еще и позавидовал, мол, здесь курорт, холку наел. Да я в этой зловонной атмосфере не только вес потеряю, но и психопатом стану. Дурдом. Часто заморгал покрасневшими от бессонницы веками.
— Теперь я окончательно убедился, что тебе надо срочно перебраться в приличное, тихое место, — вздохнул Макс Маркович.
—Я бы здесь и дня не выдержал. Угораздило найти «тихую гавань».
В палату вошла высокого роста костлявая женщина пенсионного возраста  с пластиковой  литровой бутылкой из-под минеральной  воды в руке. Сбоку  в  верхней части бутылки, ближе к горлышку с пробкой было вырезано отверстие.
— Фу, запах мочи, как  в сортире, кто  обосался? Живо признавайтесь, а то шваброй огрею! — грубо спросила она.
Обвела цепким взглядом пациентов, но они молчали, словно рыбы.
— Сестра, подай утку, сил нет  терпеть, — попросил немощный пациент.
— Где я столько уток наберу? — развела она руками. — У тебя, что там, фонтан?
—Мочевой пузырь слабый, не держит и живот пучит, — пожаловался старик.
 — Завяжи морским узлом, — посоветовал кто-то из пациентов.
— Меньше пейте жидкости. Едва успеваю  носить и выносить, как белка в колесе кручусь. Вас лежащих  много, а я одна. — посетовала санитарка. Больной, что у окна, поманил ее рукой. Она приподняла край одеяла и пристроила пластиковую  бутылку.
— Вот смекалистый народ, — усмехнулся посетитель. — Вместо писсуара приспособили бутылку. Оригинально, впору запатентовать, как изобретение. Голь на выдумку хитра.
— Все это от нищеты, убогости медицины, — горестно произнес Трубин. Санитарка дождалась, когда больной управился. удалилась с бутылкой, овеяв  резким запахом мочи.
В палату степенно вошла Стелла Людвиговна, следом Инна.
— Что же это, Тихон Илларионович, не выполняете мое указание, нарушаете курс лечения? — строго спросила терапевт.
— У меня малокровие, — пожаловался со слезами в голосе старик. — Сосете, как пиявки. В последний раз сдам свою кровушку...
— Последняя у попа жена, — грубо встрял в осточертевший диалог Харитон Андреевич. Побаивавшийся его Тихон притих, расслабился, а затем полез под  кровать за банкой для мочеиспускания.
— Ситуация серьезнее, чем ты полагаешь, — продолжил прерванный разговор  Рудницкий, едва терапевт  и Инна покинули палату, чтобы пригласить лаборантку для взятия у Тихона крови.
 — Рано или поздно, Резак тебя обнаружит. Его шакалы сейчас рыщут по всему городу. Советую тебе перебраться в другое, более безопасное место, обзавестись охраной.
— Я и сам об этом думаю, — согласился гендиректор. — Найди какую-нибудь хату или дачу, и через пару дней ноги моей здесь не будет. Устал я от этих старых зануд.  Как  малые дети капризничают, стонут и кричат. Всю ночь не сплю, словно дневальный на посту.
— Жаль, лечение придется прервать, — вздохнул Макс.
— Да я здоров, как бык. Так, для профилактики, витамины колют, — признался он. — Чувствуешь, воздух в палате тяжелый, спертый.  «Божьи одуванчики»  запрещают  форточку открывать. Как черт ладана, боятся сквозняков, Не  ровен час, какую-нибудь опасную инфекцию здесь подхвачу. Давай, ищи быстрее хату. Тогда и  Монику приглашу. Ты же знаешь, что я ею очень  дорожу, как незаменимой сотрудницей.
— Знаю. Будет сделано босс, как  прикажешь, — заверил зам,  затаив улыбку по поводу любовницы. Макс Маркович крепко пожал  руку Харитона Федоровича и поспешил в длинный коридор, чувствуя подступившую к горлу тошноту от «букета» запахов.
               
 4

На следующий день во второй  половине, когда в больнице  царил «тихий час», кто-то сначала  долго звонил, словно палец прилип к кнопке электрозвонка. Никто не отреагировал и тогда  раздался настойчивый стук  во  входную дверь приемного покоя  пульмонологического отделения.
— Инночка, детка, сходи,  узнай,  кто это там такой настырный. Уже пять минут, как барабанит, — попросила медсестру Стелла Людвиговна. — Всю больницу переполошит. Скажи, чтобы не нарушали распорядок, а то вызовем милицию.
— Хорошо, Стелла Людвиговна, — улыбнулась Яхонтова  и, придав лицу строгость, поправив на голове белую шапочку с выбившимися золотистыми завитками  волос, ровной походкой под  теплым одобрительным взглядом терапевта направилась к входной двери.
«Прилежная, очень аккуратная и смышленая  помощница, — подумала о ней Заречная. — Еще и года не прошло, как работает после окончания медицинского  училища, а успела обрести любовь и уважение  не только  у медперсонала.
Внимательная, ласковая, добрая и трудолюбивая,  не неженка, как иные из ее ровесниц. Буду рекомендовать ее  на учебу  в  Крымский медицинский университет. Это тот редкий случай, когда человек избрал профессию по призванию и неравнодушен к чужой боли и страданиям».
Яхонтова тем временем подошла к двери и открыла оконце. По ту сторону прочной двери, на высоком крыльце стоял парень лет двадцати пяти от роду  в модных с узкими окулярами солнцезащитных очках. Смуглое лицо, короткая “ежиком” прическа, белая сорочка с короткими рукавами и коричневого цвета брюки, черные с квадратными мысами туфли. В одной  руке незнакомец держал перевязанную коробку с тортом, в другой  — красные гвоздики. И неведомо было Инне, что еще двадцать минут назад, мужчина в цветочном  киоске купил пять красных гвоздик.
Поинтересовалась для какого события и узнав,  что по случаю дня рождения любимой женщины,  миловидная девушка предложила белые. Он ответил, что юбиляр  обожает красные.. Взял цветы, отказавшись от их оформления в букет, всем своим видом показал,  что торопится. Что-то  в этом покупателе  показалось странным, она проследила  взглядом.
Пройдя метров тридцать по тротуару, незнакомец, отделил один из цветков, переломил хрупкий зеленый стебель и бросил в бетонную урну, ловко угодив в темное отверстие. Головка гвоздики  сиротливо и печально  повисла на внешней стороне урны.
«Вот чудак, цветок, что  ль не понравился? — подумала продавец  и пожала  плечами.— Я  ведь подобрала  свежие, стойкие. Как он с четырьмя гвоздиками на юбилей к женщине, избавился бы уже и от четвертого цветка. Впрочем,  это его  проблемы. Сколько людей, столько и характеров, нравов».
Она лишь приметила, как незнакомец сел в поджидавший  его у обочины автомобиль-иномарку,  в которых она  не разбиралась,  с тонированными стеклами. А то, что на заднем сиденье стояла коробка с тортом, конечно, увидеть она  не могла.
В ста метрах от больницы незнакомец остановил автомобиль в укромном от посторонних глаз месте и только после этого, осторожно взяв в руку коробку с  тортом  и гвоздики,  появился у двери приемного покоя. Долго звонил и стучал в стальную дверь. Обрадовался, когда послышались быстрые шаги  и  в окошечке  красивое лицо медсестры  в белой с красным крестиком  шапочке.
— Будьте добры, не шумите, — попросила Инна.— Сейчас  в приемном покое и  в палатах «тихий час», больные отдыхают после процедур  и  обеда. Не  нарушайте режим больницы.
— Извините, пожалуйста, — виноватая улыбка отразилась на смуглом лице мужчины.— Хочу  близкому другу передать подарочек...
— Здесь  больница, а не  проходной двор,— смело взглянула в его стального цвета глаза Яхонтова. — Существует  распорядок, режим,  которые никому не позволено нарушать. Прочтите, на дверях указано, в какие часы разрешено навещать  больных, когда и какие принимать продукты питания и вещи.
— Я уже назубок  изучил  ваш распорядок,— ответил он. — Но у меня время ограничено, на вес золота. В городе проездом, через полчаса самолет на Стамбул. Авиабилет  сгорит, если не успею.
— Кто у вас здесь? — сжалилась девушка.
— Коммерсант Харитон Андреевич Трубин. В какой палате, не знаю,— воодушевился незнакомец.— Я его беспокоить не  стану. Понимаю, что «тихий час», самому доводилось в больнице лежать и знаю, что вам из-за меня может влететь от дежурного врача. Вы  передайте другу торг и цветы.
— По какому случаю? — поинтересовалась Инна.
— У него день рождения. Помните, есть такая замечательная песенка, «день рожденья — лучший праздник  только раз в году», — напел он знакомую мелодию.— В день ангела хочу сделать человеку приятное, неожиданный сюрприз.
— День рождения? — удивилась медсестра. — Как это я проглядела. Надо бы еще заглянуть в его карточку. Мы именинников обычно скромно поздравляем. Такая у нас традиция.
— Хорошая традиция. Потом посмотришь, милая, — он нетерпеливо бросил  короткий взгляд на наручные часы.— Передайте ему, пожалуйста, порадуйте хорошего человека.
И, не дождавшись ее согласия, подал в оконце белую с орнаментом коробку с тортом, а  следом и цветы.
— Только, пожалуйста, прямо сейчас занесите в палату, поставьте  на на его  тумбочку. Представляете, если спит, то проснется, а перед ним торт «Киевский»,  его любимый, он неисправимый сластена. А это вам за услугу, — он вложил в ее ладонь плитку шоколада  «Театральный».
— Спасибо, — поблагодарила Инна и вдруг задержала его неожиданным вопросом.— Но почему только четыре гвоздики? Дарят обычно нечетное число, три, пять?
— Фу, ты,  черт, какая невезуха и  досада,— огорчился  незнакомец.— Наверное, так торопился, что уронил один цветок, а может и продавец обсчитала. Я от природы немного рассеянный, а тут еще времени дефицит. Прикупил бы. Вот что, родная, одну гвоздику  можете взять себе.
— Неловко как-то.
— Не скромничайте, все получится ловко, — посоветовал он.— Если  Харитон Андреевич спит, то поставьте торт на тумбочку, а сверху цветы. Пусть для  него это будет приятным сюрпризом. Вы ведь сами любите неожиданные подарки?
— Обязательно. Наверное, нет человека, который бы их не любил,— ответила девушка с милой улыбкой на мягких чувственных губах.
— Вернусь  из Стамбула, загляну к вам на огонек,— пообещал он. — Имейте в виду, что не с пустыми руками.
— Ладно, не связывайте себя обещаниями,— заметила Яхонтова и предложила. — Может торт поставить в холодильник?
— Ни в коем случае, он свежий.
— От кого подарок? Назовите свое имя, фамилию?
— Хотел остаться инкогнито, но для вас я Тимур,— признался мужчина.— Имениннику об этом не говорите, пусть сам догадается. Можете с ним даже заключить пари на  часть торта. Вкусный, объедение, пальчики оближешь.
— Знаю, приходилось пробовать,— улыбнулось Инна.
— Очень благодарен вам, Харитон Андреевич будет доволен, — заверил Тимур.— А я могу с легким сердцем лететь в Турцию. В салоне самолета подниму бокал  шампанского за ваше и его здоровье. До свидания, милая, вам большой любви. Вы ее заслужили.
Тимур сделал прощальный жест рукой, а  девушка закрыла оконце. Инна не в  первый раз, в нарушение распорядка принимала передачи продуктов, вещей для  больных стационара. Уступала настойчивым просьбам посетителей. По пути в палату № 4, она заглянула в ординаторскую и доложила Заречной:
— Успокоила посетителя. Он торопился на самолет.
— Я уже и сама догадалась, что успокоила,  по тому,  как прекратился грохот,— улыбнулась Стелла Людвиговна, оторвав взгляд от одной из карточек с историей болезни.— Откуда торт и гвоздики?
— Посетитель Тимур передал  для  пациента  Трубина. Сказал, что это ему сюрприз ко дню рождения.  Несмотря на дефицит времени, проявил чуткость, мир не без  добрых людей.
— Ко дню рождения?  — повторила терапевт.— Странно, я утром во время обхода его слушала. Ничего по этому поводу не сказал, был чем-то очень озадачен. Надо бы  выяснить. Благо подарок  уже есть.
— Наверное, Харитон Андреевич поскромничал, чтобы нас не напрягать,— предположила Яхонтова.
— Такой, как он, наглый и нахрапистый от скромности не помрет, — возразила Заречная. — Ох,  Инночка, добрая душа, слабо ты еще в людях разбираешься. Ну, ничего, это дело наживное.
— Я ко всем больным, независимо от того богатые ни или бедные, отношусь заботливо и терпеливо, — ответила медсестра.
— А  почему в букете  четыре гвоздики? Должно быть,   нечетное количество,— бросила короткий взгляд на цветы терапевт и пояснила.— Это  покойникам несут четное количество, две, четыре, шесть...?
— Меня  этот факт тоже удивил,— призналась девушка.— Я поинтересовалась у Тимура и он ответил, что так торопился, у него самолет на Стамбул, и наверное,  цветок обронил, или продавец обделила. Предложил  один цветок  взять себе, подарил плитку  шоколада. Она достала  из переднего кармана халата плитку «Театрального»  и положила  на стол.
— Это нам к чаю, а от гвоздики я отказалась. Все-таки неприлично на чужой подарок посягать.
— Надолго ли этот Тимур  в Турцию полетел?
— Наверное,  по коммерческим делам, но пообещал возвратиться и навестить  пациента,— ответила  Яхонтова.
— Не будем слишком суеверными,— вздохнула терапевт.— Люди так проблемами заморочены, что не придают значения приметам.
— Подарок на любого человека благотворно воздействует. Это своего рода психотерапия, — заметила медсестра.
— И все  ты, Инночка, знаешь, умница ты моя,— улыбнулась Заречная.— Харитона Андреевича, этого богатого Буратино,  мы здесь держим только потому, что он коммерсант, денежный мешок, пятьдесят долларов  внес  в наш медицинский фонд. При его шальных капиталах, мог бы и  больше, но знаешь, есть такая закономерность: чем человек богаче, тем он жаднее.  С его хроническим бронхитом люди до восьмидесяти-девяноста лет живут. Хоть сейчас бы его выписала, но коль ему нравится у нас, то пусть валяется, он ведь на полном самофинансировании.
— Зачем тогда место занимает, когда тяжелобольные не могут дождаться своей  очереди? — возмутилась девушка.
— Такое жестокое время и с этим надо считаться,— вздохнула терапевт. — От состоятельности наших пациентов зависит наша зарплата. Чем больше будет лежать толстосумов, как их еще называют «денежных мешков и жирных котов», тем для нас лучше. Хоть зарплату вовремя получим. Так что привыкай, родная, к этой парадоксальной мысли.
— Это же несправедливо, противоречит гуманности нашей профессии?
— Такова жизнь. Давай лучше поговорим о светлом, добром. Ты такая молодая,  у тебя еще все впереди, и любовь, и семья, и учеба в медицинском университете. Я  помогу тебе поступить,— пообещала Заречная. — Познакомлю тебя со своим сыном Димкой. Он через неделю-другую со службы возвратится. Бравый и красивый  парень. Чувствую, что вы  полюбите друг друга, свадьбу сыграем. Из тебя хорошая невестка и жена будут. Я всегда мечтала о дочери, но Бог дал двоих сыновей. Завтра покажу фотографию сына в военной форме, старший сержант.
— В том случае, если сердце подскажет, то пойду под венец,— смущенно улыбнулась Яхонтова. — А без любви, сильного чувства ни за что … иначе потом всю жизнь придется страдать.
— Подскажет, подскажет, — с уверенностью промолвила Стелла Людвиговна, ласково оглядев, словно на смотринах статную фигуру девушки в белом накрахмаленном  халате, перетянутом тонким поясом.— Мой Дима, губа не дура , любит красивых, стройных  и  изящных. А у тебя не только прекрасная внешность, но и добрая душа, а это для семейной жизни главное. Хотя и говорят, что  любовь без ссоры, что суп без соли. Нарожаешь  мне внуков и внучек, будет  забота и забава на старости  лет.
— Вы меня, Стелла Людвиговна,  переоцениваете,  — смутилась Инна и румянец вспыхнул на ее милом лице.— Я, пожалуй, пойду, обрадую именинника, а то рука устала торт держать.
— Посиди еще маленько, отдохни,— мягко попросила терапевт.— Хотя у тебя  ноги молодые и резвые, но тоже нуждаются в отдыхе. Еще набегаешься по палатам. На наш век больных и немощных хватит, было бы только, чем их лечит, ведь средств на лекарства ,приборы и оборудование выделяют, что кот наплакал. Но при этом чиновники требуют исполнения клятвы Гиппократа. Мы  с тобой, Инночка, свой долг знаем, трудимся на совесть за жалкие гроши, проявляем милосердие. Такие мы люди в белых  халата, как в песне  поется.
— Кто-то же должен о больных позаботиться,— согласилась медсестра, переложив торт с одной руки в другую, так как узкая алая лента резала тонкие девичьи пальцы.
— Что ты над ним дрожишь, как над хрусталем, поставь на стол,— предложил Заречная.— Не из песка,  не рассыплется,  все равно буржуй  его за обе щеки уплетет.
— Хочу доставить сюрприз в целости и сохранности.
— Интересно, что за торт, может «Киевский» или  «Черный принц»? Сейчас уйма всяких названий, кто во что горазд, только бы рекламой заманить покупателя,— заметила врач  и, интригующе улыбнулась, проявив женское любопытство.— Может,  поглядим, что за сюрприз?
— Он хорошо упакован, да и неприлично,— замялась медсестра, румянец стыдливости разлился на щеках. — Тимур сказал, что торт «Киевский». Какой ему смысл обманывать.
— Ах, ты моя совестливая и скромная, тяжело тебе  с таким мягким и добрым характером в жизни придется. Нынче сплошь и рядом преуспевают наглые и напористые, преследующие только личные цели и интересы,— пожурила она девушку.—Ладно ты мне такой больше нравишься. Мой  Димка  тоже смирный и чуткий, будет прекрасная пара.
— Я пойду, оставлю торт, пока Трубин спит, и мигом вернусь, чтобы вы не скучали,— нетерпеливо произнесла Инна, сделав движение к двери.
— Хорошо, доченька, иди, иди, родная,  и возвращайся поскорее,— неожиданно даже для себя она впервые назвала Яхонтову  доченькой,  хотя мысленно давно видела в ней будущую невестку.
— Спасибо вам за добрые слова,— улыбнулась Инна осознав приятный смысл обращения. — Я мигом обернусь.
— А я  вскипячу чайник  и  взбодримся. Есть у меня  немного кофе и печенье,— с материнской нежностью в голосе произнесла терапевт.
Девушка вышла в коридор, с одной стороны которого были размещены ординаторская, процедурный кабинет, а затем палаты, с другой  — большие окна. Сквозь витражи  ярко светило майское солнце и Яхонтова ощущала теплоту его лучей. Она миновала три палаты и приблизилась к четвертой. И в тот момент, когда прикоснулась к дверной ручке, раздался оглушительный взрыв с ослепительной вспышкой и мир для нее навсегда потух. Осколки, ударная волна разорвала ее хрупкое трепетное тело. Посыпались стекла с вырванными обломками  рам.
Волной  вынесло дверь в четвертую палату, она обрушилась на кровать и пациента, лежащего у окна. Вихрь сорвал постель, опрокинул тумбочки и брызнул за пределы здания разящими зазубренными осколками. Почерневшая, словно сгусток  спекшейся крови,  гвоздика застряла на срезе  прошитого трещинами  стекла.
               
  5

— Кому предназначался торт? — спросил  у Заречной главный врач Рудольф Иванович Чагин, когда прошел первый шок  и в здании появились пожарные,  работники милиции и прокуратуры.
— Для коммерсанта Трубина из четвертой палаты, — ответила терапевт, давясь от подступивших к горлу рыданий.— Он здоровый, как бык, отлеживался, прятался здесь, а Инночки нет. О, Господи, за что ей такая смерть?! Если бы я  только нала, если бы я знала...
— Вот скотина!— не сдержал своего гнева Чагин. — Наверняка,  ведь знал, что за ним охотятся. Нашел  убежище, крепость подставил под удар невинных  людей. Жаль Инну, очень жаль. Хорошая была девушка. Погибла из-за алчного шакала, он даже царапины не получил. Не уберегли, не защитили. Что я теперь скажу ее родителям? Нет слов, чтобы объяснить эту страшную, нелепую смерть. 
Стелла Людвиговна, пожалуйста, возьмите на себя эту скорбную миссию, по-женски  утешьте ее родителей, а я займусь  организацией похорон. Всех коллег подниму на ноги, все машины «скорой помощи» выведем на траурное шествие.
Воем сирен устроим прощальный салют. Попрощаемся,  как следует. Это  все, что мы можем для нее сделать. Прости Инна, прости дочка...
Главврач встал из-за стола и зашагал вдоль книжного шкафа с  томами медицинской энциклопедии и справочниками. Закурил, хотя две недели назад на совещании медперсонала  публично пообещал избавиться от вредной привычки и до сего момента держал слово.
— Почему вы,  Стелла  Людвиговна, умная, опытная женщина, не проявили бдительность,— глуховато произнес он.— Настойчивость посетителя должна была насторожить, вызвать тревогу.
— Кто же мог предположить, что там взрывчатка, —  прошептала терапевт. — Ведь  и прежде, войдя  в положение, принимали передачи, в том числе и торты, все обходилось без происшествий. Своя кухня и столовая давно уже не работают  из-за дефицита средств.
— Да, все из-за дефицита  и нищеты,— вздохнул Чагин.
— Инна для меня была, что родная дочь,— разрыдалась Заречная.— Если бы я знала, что так случится, ни на шаг бы ее от себя не отпустила. Не послала бы  к  той проклятой двери. Пусть бы он там, хоть лоб себе расшиб. Была ведь мысль позвонить в милицию.
Она перевела дух, и глотая слезы, словно на исповеди продолжила.— Я, только я, виновата в ее гибели, отвлекла  Инночку  и это привело к трагедии. Если бы она сразу отнесла этот проклятый торт в палату, то живой бы осталась. Но кто мог знать об опасности, о дьявольской смерти в коробке с тортом... Ценой своей жизни она спасла и меня, и еще четверых пациентов в четвертой палате. Больно, горько, но ничего не переиначить, ничего невозможно изменить.
Сидела отрешенная, охватив ладонями низко опущенную  голову.
— Трубина сегодня же выпишите из больницы, чтоб духу его здесь не было,— строго велел Чагин.— Хрупкая, невинная девушка своим телом прикрыла этого борова. Если бы взрыв произошел в палате, то жертв и пострадавших было бы больше.
— Инна и меня спасла от верной гибели,— призналась Заречная. — Едва вышла,  через  минуту-полторы  раздался  взрыв. Какая ужасная смерть. Буржуем  занимается следователь из прокуратуры. Сам отсюда теперь сбежит, ни минуты не задержится.
 — Черт его к нам принес,— мрачно отозвался главврач.— Мог устроиться в элитной поликлинике или спрятаться от своих врагов где-нибудь за рубежом. Но нас подставил под удар.
— На все Господня воля,— с надрывом в голосе произнесла женщина. С гибелью Инны  рухнули ее радужные мечты.

г. Симферополь