Сказка о том, как Василиса стала Премудрой

Улетала однажды у Василисы голова в небо. Взяла да улетела – а туловище на матушке сырой земле осталось. Ох и плакала голова без плеч, а туловище – без головы. Да что  поделаешь? Погоревала-погоревала голова василисина и решила:  буду в небе жить, на туловище сверху смотреть и ждать:  вдруг оно в небо подняться сможет. А туловище по земле ходило, головы своей не находило, спотыкалось, падало, ушибалось, плакало...
Так жила Василиса, когда еще премудрой не была: туловищем на земле, а головой – в небе, пока однажды не повстречался ей добрый молодец.
– Как дела, красавица? – спросил добрый молодец, увидав василисино прекрасное туловище.
– Да так, – отвечала Василисина голова с неба. – Кажется, разделилась я. – А ты, добрый молодец, головушку-то свою подыми да мне в глаза посмотри, чтоб ясно  мне стало, с чем пожаловал.
Добрый молодец удивился очень, поднял голову кверху, да так и обмер: увидал премудрую голову в небе.
– Ты чья такая? – спросил добрый молодец голову.
– Я  – василисина, – отвечала голова. – А ты чей будешь?
– Я – правнук Даждьбожий,  Светославом зовусь.
– Смотрю, светлый  ты, правда. Хочешь добрую службу сослужить во славу богов и предков?
– Хочу, – добрый молодец отвечал ей.
– Тогда придумай, как мне туловище в небо поднять, чтоб вместе были – и туловище и голова, – сказала голова.
– Экую ты мне задачу задала! – воскликнул Светослав добрый молодец. – Мудрено туловище земное в небо поднять! Лучше уж голову на землю вернуть!
– Да ты подумай хорошенько! – загорячилась голова. – Неужто средства нету мне с туловищем на небе быть?
Добрый молодец призадумался, почесал-почесал в затылке, а потом говорит:
– Знаю одно средство... да боюсь, не подойдет тебе оно.
– Ну-ка, ну-ка – расскажи! – скомандовала голова. – Авось подойдет!
– Неееет! не подойдет! – решительно ответил Светослав добрый молодец.
– А ну говори – что за средство такое! – потребовала голова.
– А ругаться не будешь? Бить не будешь меня? – спросил добрый молодец.
– Бить тебя мне нечем: вишь, без рук я без ног,  туловище на земле ведь...
– Ладно... Знать, на роду мне написано умереть в неравном бою со Змеем-Горынычем, – вздохнул Светослав добрый молодец. – Но за честь рода моего и во славу предков светлых пойду на смерть – добуду тебе, голова, светье тело! Но с одним условием.
– Это с каким же? – возмутилась голова.
– Возьму  с собой твое туловище в царство Кощеево.
– Да ты шо! – закричала голова. – Смерти моей хочешь?! Али туловище мое тебе приглянулось и решил ты над ним непотребства учинить?
– Что ж ты бранишься, головушка-Василисушка! Я ж тебя спасти хочу! Смерти твоей мне не надобно, и пусть у меня у самого голова отвалится, если непотребства  допущу! Ты ж хочешь на небе с туловищем быть – вот мы его через кощеевы чертоги проведем и очистим, станет оно легкое, как перышко. А потом выйдет на свет божий и полетит к тебе в небо!
– Да правду ли говоришь, добрый молодец? – засомневалась голова.
–  Пусть язык мой отсохнет, если кривда это! – отвечал Светослав.
– Ну ладно... – произнесла примирительно голова. – Тогда  я согласна. Но смотреть буду в оба: коли что случиться с туловищем – пеняй на себя! Деду твоему пожалуюсь, Даждю, – он с тебя три шкуры спустит! Я ведь, знашь, тоже не лыком шита: матушка моя – правнучка Лады-Богородицы!
– Слово даю: беречь буду туловище, как зеницу ока! – отвечал ей Светослав.
На том и порешили. Взял Светослав добрый молодец туловище Василисы под белы руки и пошел к реке Смородине, на Калинов мост. Там, на мосту стоял Змей-Горыныч о трех головах. Подошел к нему Светослав и говорит:
– Здравия тебе, Змей-Горыныч! Пришел я на Калинов мост, чтоб тело девы Василисы через навье царство провести.
– Здравия и тебе, добрый молодец! А зачем тебе тело девичье в Навь отправлять?
– Да хочет та дева в небе целёхонькой быть, чтоб голова с туловищем срослась. А то, бедняжка, умаялась: голова – в небе, туловище – на земле.
– Мудрено такое сотворить, – покачал тремя головами Горыныч. Ну ладно, так и быть: пропущу  тебя, если сразишься со мной насмерть.
– Отчего ж не сразиться! Смерти я не боюсь – а коли жив буду, так доброе дело сотворю!
Начали они биться не на жизнь,  а на смерть: ударит Светослав Горыныча по одной голове, отсечет, окаянную, а та заново отрастает тут же. Ударит по другой –  и та быстро на место возвращается. Третью ударит – так и третьей его удары нипочем. Горыныч его пламенем злым палит, хвостом тяжким бьет, крылами огромными к земле пригибает. Не сдается добрый молодец, мечом-кладенцом машет в разные стороны, змея разит. Целый день бились, устали оба, к вечеру Змей-Горыныч не выдержал и говорит:
– Слушай, добрый молодец, устал я с тобой биться! Давай перемирие устроим на ночь, а утром, чуть свет, продолжим.
– Твоя правда, Горынушка, – отвечал Светослав. –  Утро вечера мудренее. Ты ложись поспи чуток, и я прилягу неподалеку, а завтра мы битву великую продолжим.
Легли добрый молодец и Змей Горыныч отдыхать, а голова василисина все время, пока  бились они, наблюдала: кто кого осилит? Как лег спать Светослав под ракитов куст, голова ему и говорит с неба:
– Слушай, Светославушка, чевой-то ты с этим змеем так  долго возишься – ты разве не знаешь, что рубить ему палицу надо волшебную? Тогда головы не отрастут уже.
– Да знаю, Василисушка, –  отвечает ей сонным голосом добрый молодец, –  дак ведь интригу соблюсти надобно, чтоб попереживала ты за меня малость.
– Ну нахал! – отвечала ему голова василисина, – С чегой-то я за тебя переживать стану?
– Да кто ж еще тебе светье тело добудет, ежели не я? – совсем засыпая, отвечал добрый молодец.
– Кто-нть добудет, мало ли добрых молодцев по свету шастает! Ты вот лучше расскажи, как туловище мое через кощеевы чертоги проводить собираешься? Эй, добрый молодец! Ты чего – спишь что-ль?
В ответ раздавался громкий храп. Вздохнула голова, поглядела на свое туловище, что рядом под елью лежало, всплакнула немножечко да и сама спать улеглась – на облаке.
Проснулся утром Светослав и давай будить Змея-Горыныча.
– Горыыыыныыыыч! Вставай! Биться будем!
Горыныч открыл один глаз на одной голове, второй – на другой, третий – на третьей. Показалось ему, что рано еще совсем, и закрыл он сразу три глаза. Но Светослав не отставал и все звал:
– Горыыыыныыыч! Утро уже – вставай на бой честной!
Поворчал-поворчал Змей сонно, но делать нечего – надо вставать, биться с молодцем.
Размяли кости враги и начали битву великую.  День бьются, два бьются – никак друг друга осилить не могут. Горыныч Светослава огнем палит, хвостом бьет, а тот его нещадно мечом рубит, щитом давит. Смотрела василисина голова на них, смотрела, надоело ей ждать – решила  деда Перуна позвать, чтоб порядок навел да молодцу выиграть пособил.
– Дед, а дед! Дед!
– Ну чего тебе, голова стоеросовая? Чего сон мой смущаешь?
Дед Перун выглянул из-за облаков и, нахмурив косматые черные брови, строго глянул на голову.
– Тут это... двое бьются не на жисть, а на смерть... давно бьются... можь, пособишь добру молодцу, хай он Горыныча Змея вконец укокошит?
– Ага, чего выдумала! А  Калинов мост стеречь кто будет? Так ведь каждый без спросу в Навь полезет – не ко времени, не по обычаю!
Дед Перун аж закашлялся от возмущения.
– Да ты его, Горыныча, на время – усыпи, а Светослав быстренько по мосточку пробежит  с туловищем моим! В Навь надо нам  попасть! Очень надо!
– Эк, голова дурная! – отвечал Перун, усмехаясь, – Я его усыплю, вы в Навь пролезете, а обратно как? Подумала?
– Дак ты на обратном пути его еще раз усыпи, – не унималась голова. –  А не то ему Светослав-добрый молодец палицу волшебную отрубит – и конец Горынушке, поминай, как звали! Придется тебе нового Горыныча лепить.
– Ладно, твоя взяла: усыплю Змея на время, – подумав, согласился Перун, – но токмо вы резво там, в Нави: одна нога здесь, другая там!
– Благодарю тебя, дедушка! – заулыбалась голова.
– Ишь, заговорила как... а то всё: «дед, дед»! 
Усмехаясь в усы, дед Перун исчез за облаками.

На исходе третьего дня битвы Горыныч опять не выдержал:
– Устал я, Светославушка, с тобой битву великую вести. Давай отдохнем, ночку поспим, а на заре продолжим?
– Быть по сему, – отвечал ему добрый молодец, – Уж и проголодался я, щас бы каши как навернул – целый ушат!
Разошлись воины каждый на свою сторону. Прилег добрый молодец под ракитов куст, а в животе урчит, голод спать не дает. «Эх, вот бы щей сейчас, да каши, да пирогов матушкиных...» – мечтал голодный молодец, ворочаясь с боку на бок. Но не долго он так ворочался –  сморил его сон все ж таки.
Наутро проснулся Светослав, смотрит: Змей еще дрыхнет. Подошел к Горынычу и давай ему в ухи орать:
– Горыыыыыныыыыч! Горыыыыныыыч! Вставай! Биться будем!
Горыныч как сопел в шесть дырочек, так и продолжал сопеть. Уж и толкал его Светославушка, и пинал его, и над ушами стучал мечом-кладенцом об щит свой железный  – дрыхнет змей беспробудным сном, не добудишься!
– Экая беда приключилась, – подняв вверх голову, сообщил Светослав василисиной голове. – Бужу я этого охламона, бужу, а ему хоть бы хны!
– Да ты не переживай за него, Светославушка: выспится Змей и будет снова – жив здоров, – улыбаясь хитро, отвечала голова. – Ты вот лучше бери-ка мое туловище да в Навь скорее беги!
– Ну то ж как-то не по-богатырски получается! – развел руками Светослав. – Я шо – не воин чи шо, чтоб от спящего врага убечь, не сразившись?
– Да как с ним сразишься-то – дрыхнет ведь! – убеждала василисина голова.
– И то правда, дрыхнет... Эх, ладно! Сражусь с ним на обратном пути! – решил  Светослав-добрый молодец и, взяв туловище Василисы, пошел по мосту Калинову в Навь темную.
Шел он шел, темно стало совсем. Вокруг звери лютые к нему подкрадываются, зубами щелкают, когтями царапают, рыком злым рычат. Стало страшно добру молодцу, но виду не показывает, тело василисино под белы руки ведет, думу думает, как ему Кощея одолеть да светье тело деве прекрасной добыть. И придумал.
А тут как раз чертоги кощеевы среди болот топких выросли, еще темнее вокруг стало, вороны черные  по небу  летают, кикиморы из болотной тины выглядывают, пальцами-крюками грозят, лешие дурными голосами ухают. Молодец Светославушка прыгает по кочкам болотным, спотыкается, так и норовит в самую грязь угодить, еле-еле тело девичье за собой тащит. «И шой-то я ввязался на свою голову, – мрачно думает молодец, вытягивая сапог, увязнувший в топи. – И на кой мне ляд дурехе ентой пособлять в деле таком несусветном! Где это видано, чтоб голова без тела в небо улететь смогла! И ничаво, что прекрасная, мало ли таких на свете... голов... и туловищ... угораздило ж меня слово дать, теперь вот мучайся, таскай ее по царству кощееву, того и гляди увязнем с ней совсем, поглотит нас болотина эта топкая!» Молодец зло посмотрел в небо, да голову василисину не увидел – в Нави сварожьи чертоги скрыты от взоров. Погрозил Светослав добрый молодец кулаком небу, подумав: «Вот  погоди, добуду тебе, готова стоеросовая, светье тело, все тебе припомню! И как три дня и три ночи со Змеем бился битвою лютою, и как не жрамши, спать ложился, и как тут по болотам шастал...  а ты мне ни словечка, ни полсловечка ласкового не сказала за все мои подвиги великие!» Подошел он, наконец, к хоромам кощеевым, заходит внутрь, а там, в большом каменном зале на троне золотом сидит сам Кощей Бессмертный.
– Здравия желаю, батюшка Кощей! – выпалил Светослав, на всякий случай поклонившись.
– Здорово и тебе, добрый молодец! – скрипучим голосом отвечал ему Кощей. – Ты шо, одурел совсем?! И кто ж тебя, живого такого, в Навь пустил, да еще с эдаким распрекрасным туловищем?! Змея Горыныча ты, што ль, укокошил? А ну, признавайся! Ежели укокошил – не сносить тебе головы! И вообще – ежели и не укокошил – все равно: живым отсюда не выйдешь, так и знай!
– Батюшка Кощеюшка, не обессудь, – запротестовал Светослав. – Расскажу тебе, что со мной приключилось, а ты сам решай, мог ли я иначе поступить.
– Ну валяй, – согласился Кощей.
– Иду я, значит, по дороге из деревни на торг, иду себе, никого не трогаю. Вдруг – туловище прекрасное на пути стоит, фигуристое такое, молодое... де-е-е-вичье. Ну, сам понимаешь, сердце внутрях запрыгало от радости.
– Сердце, говоришь, запрыгало? – ухмыльнулся многозначительно Кощеюшка.
– Ну да... ну чегой ты так ухмыляешься?!!! – покраснел до корней волос Светославушка добрый молодец.
– А, ничего-ничего – продолжай, – спохватился Кощей, подавив предательскую ухмылку.
– Дак вот... подхожу я к ентому туловищу, а сверху мне – хвать! Плевок на макушку. Поднимаю взор, вижу: голова в небе светится девичья. Да такая... что в ни в сказке сказать, ни пером описать!
– Ну, ну, дальше, дальше продолжай! – воодушевился ни на шутку Кощей.
– А дальше – что? Все как обычно: как звать, чей будешь, то да сё... Назвалась Василисой, потребовала от меня, чтоб я ей тело на небо отправил. Ну я, будь дурак, согласился. Сам не знаю, зачем, что на меня  нашло тогда.
– Ну, ну, а она тебе что взамен обещала??? – чуть не вскакивая с трона от нетерпения, выспрашивал Кощей.
– Она?.. Ничего... как будто... Мы об том не договаривались, – молвил добрый молодец и снова покраснел, как вареный рак. – Сослужи, говорит, молодец, службу во славу богов и предков. Ну я и согласился...
– Эк ты дурья башка! Кто ж так договаривается! – разочарованно руками развел Кощей. – Надо было заранее! С девками – знаешь как? Ты им – службу служи, а они тебе потом фигу кажут заместо благодарности! Умнеть тебе пора, добрый молодец!
– Да что же ты бранишься, Кощеюшко! – почесал в затылке Светослав. – Думаешь, не согласится она со мной потом быть?
– Да  кто ж их поймет, девок-то! У них семь пятниц на неделе! Сегодня ласковая вся такая, и пригреет, и приголубит, и накормит, и спать уложит, а завтра тебя голодом морит, метлой по хребту дубасит, – отвечал грустно-опечаленно кощный царь – Я вон скока с Ягой воюю! Как не прийдешь к ней, с букетом, при параде, все, как положено... А она мне – ну чё опять приперся, старый хрыщ! Иди баню топи сначала, да дрова коли, да всех, кто в Навь лезет, силой темной очищай!  А коли откажешься – такую волшбу наведет, аж кишки от страха сводит! Не-е-е, брат, так не годится: с девками порядок нужен, – сказал авторитетно Кощей, спрыгнул с трона, и, подойдя к Светославу, ударил по богатырскому плечу костлявой рукой.
– Пойдем с тобой по чарочке выпьем да потолкуем еще, как делу твоему помочь. Да ты оставь тело-то, пусть тут отдохнет, ничё с ним не случится! – молвил Кощей, кивая на туловище василисино.
– Дак ведь обещал Василисе тело беречь, как зеницу ока, – засомневался Светослав, но, подумав, что с телом и вправду ничего не случится, пошел с Кощеем пропустить чарочку.
– Слышь, батюшко Кощеюшко, можь, у тебя поесть чего найдется? А то я четвертые сутки без еды и воды, оголодал совсем, – робко заговорил молодец, когда за стол дубовый сели.
– Отчего ж не найдется, – обрадовался Кощей. – А ну, скатерть-самобранка, подавай нам на стол!
Ударил в ладоши Кощей, откуда ни возьмись – на столе том яства пышные очутились: и куропатки жареные в черносливе, и царь-рыба в сметане, а колбас, а солений, а хлеба душистого сколько! А уж фруктов сочных, спелых, пряников да рогаликов, медовиков да пирогов – и не сосчитать! Загляденье, а не пиршество! Налегли оба на кушанья, и попивая из чарочек дубовых сладкое вино, беседовать продолжили:
– Ты, – говорит Кощей, – Светославушка, просто так из Нави темной не уйдешь теперь, сила тебе нужна для перерождения в светье тело. А силу ту добыть сможешь, коли три мои загадки отгадаешь, да сразишься со мной не на жисть, а на смерть.  Откроется тебе тогда путь в Правь светлую, где василисина голова живет теперь. 
– Это понятно, – уписывая за обе щеки, отвечал добрый молодец. – А тело-то девичье как в Правь отправить?
– Как отправить, как отправить, – заворчал Кощей. – Тебе девка приглянулась? Готов и дальше подвиги великие ради нее совершать?
– Ну готов, – сокрушенно произнес Светослав добрый молодец.
– Тогда перво-наперво разгадай мою первую загадку.
– Валяй, – молвил Светослав.
– В поле бранном рыком рычит, в лесу – топором стучит, в деревне – песни поет, – произнес Кощей.
– Загадка не мудреная, – подумав немного, отвечал Светослав. –  Удаль то молодецкая.
– Молодец, сообразительный, – похвалил его Кощей. – Но то разминка была. Теперь вторая загадка будет, потруднее.
– Хорошо, согласен, – уже изрядно захмелев, отвечал добрый молодец. 
– Что стоит – да движется, что молчит – да рассказывает, что творит – да не сотворяет?
Молодец, покачиваясь на скамье дубовой, подумал-подумал и говорит:
– Мысль это человеческая, батюшко Кощеюшко.
– Ишь ты, какой вумный попался! – заулыбался Кощей, тоже покачиваясь на скамейке. – Ну и последняя, самая трудная загадка. Отгадаешь – седьмая пядь во лбу отрастет.
– Да ты шо! – обрадовался Светослав. – Валяй же скорее!
– Мучает, исцеляет, всех перехитряет, тому открывается, кто в дите своем обретается.
Думал-думал добрый молодец, почти заснул от напряжения такого, носом клюя над тарелкой с куропаткой недоеденной. Вдруг очухался, встрепенулся, уставился покрасневшим взором на Кощея, что тоже носом стал рыбу трогать. Тряхнул его за костлявое плечо и молвил едва:
– Слышь.. Кощеюшко... это... это... любовь это...
Кощей, с трудом раскрыв старческие глазищи, вперил взор в Светослава, долго-долго его изучал, пытаясь соединить дебет с кредитом, а потом, когда, наконец, удалось сие мудреное дело, отповедал:
– Молодец... богатырь... Эх... не перевелись еще богатыри... на земле русской...  Дай я тебя поцалую!
И, не дожидаясь, схватил он кудрявую головушку Светослава и крепко, троекратно облобызал в щеки молодецкие раскрасневшиеся. После чего оба, счастливые, просветленные, уложили носы в тарелки и захрапели беспробудным сном.
Проснулись они оба на следующее утро (а может, то вечер был? кто там в Нави разберет?) оба хмурые, тяжелые, головушки, как скорлупки ореховые, под молоточком раскалываются. Увидали друг друга, помрачнели еще больше.
– Эк тебя, молодец, вздуло-то, – сообщил Кощей, увидев лицо богатыря.
– Иди ты... в баню! – разозлился Светослав, утирая с бороды мясную подливу.
– О, хорошая мысль! – обрадовался Кощей, вставая от стола и скрипя суставами. – Пошли вместе. А после – отдохнем и битву начнем.
– Ладно, – нехотя поплелся за Кощеем Светослав. 
Попарились они в баньке с веничком, весь хмель вчерашний выгнали, опять за стол сели, закусили, выпили по чарочке, но – уже культурно. Кощей, вставая, доложил:
– Теперь должно тебе сразиться со мной, но силой меня не одолеть! У тебя седьмая пядь выросла во лбу, вот ею и пораскинь, да внимательно смотри, как можешь в бою меня одолеть.
Взялись за мечи. У Кощея меч булатный, тяжелый, у Светолава меч-кладенец, бьются оба не на жисть, а на смерть: день бьются, два бьются, никто никого одолеть не может. Наконец, заметил добрый молодец, что Кощей света белого боится: чуть блеснет на его кладенце едва заметный луч, Кощея аж передергивает всего, щитом глазищи закрывает, орет благим матом:
– Кто сюда свет явный запустить посмел! Р-р-разобью! Р-р-растопчу! Р-р-разворочу! – и так наляжет на Светослава, что еле увертывается тот от вихрей меча его булатного.
– Ах вот ты чего страшишься, склеп ходячий! – обрадовался внутри Светослав. – Ну щас я тебя светом-то и угощу!
Взял добрый молодец свой меч в обе руци, да вспомнил, чему его волхв Светлояр учил на поле ратном:
– Держи, –  говорил он, когда премудрости волховские передавал ученику своему. – Как придет година тяжелая, станет невмоготу силой одной своей справиться с врагом, возьми меч в обе руци, глаза закрой, да богов светлых вспомни, пращуров твоих. Славу им вознеси да молви заговор: 
Меч-кладенец!
Силой тех, кого в сердце храню,
наполнись,
пути очисти
к Прави и Свету!
Да будет так!

И за то, что вспомнил ты про пути светлые, вольют боги силу свою в меч, и тогда – смело рази врагов, ничего не страшись!
Поблагодарил тогда Светослав учителя своего, да не было еще ни одного боя, где бы сила понадобилась не от мира явного. Только сейчас, с Кощеем, нужна она очень. Сделал добрый молодец все, как учил его Светлояр: на мече сосредоточился, богов и пращуров вспомнил, заговор волшебный тихо произнес. Не успел он последнее слово молвить, как вспыхнул его меч-кладенец острой молнией, ослепил все навье царство светом нестерпимым, все звери лютые разбежались по лесам да болотам, все птицы хищные попАдали в обмороке на землю, а Кощей, визжа от страха, бросился через болото в чертоги каменные, второпях роняя меч булатный, оставляя в топи вязкой сапоги на меху соболином, золотом шитые.
– Ой-ёй-ёй, он меня в могилу сведет! – верещал кощный царь, спотыкаясь и падая  на кочках по пути ко дворцу.
А добрый молодец, держа  меч, как факел, над головой, направился, не торопясь, за Кощеем, чтоб тело девичье из чертогов темных забрать. Когда же подошел ко крыльцу, сморил его странный сон: все поплыло перед очами светлыми, земля закрутилась, завертелась – упал богатырь на ступеньки в беспамятстве.
Когда ж очухался, почуял себя лежащим на траве, а над собой – голосок знакомый, красивый-прекрасивый, жалобный-прежалобный: 
– Добрый молодец!.. Светославушка!.. Родненький!.. Ты живой, что-ли? – лепетал плачущий голосок.   
Решил Светослав глаз пока не открывать, а послушать, что еще скажет ему дева прекрасная, ибо понял он, что то Василисушкин был голос.
– Родненький мой... Светославушка... – причитала девица, – На кого ж ты меня покинул!.. Что ж я делать-то буду... без тебя, радость моя ненаглядная... Светик ты мой чудесный... Да я ж тебя, как увидела... так и полюбила сразу.. А ты... а ты умер совсем...
И, разрыдавшись вконец, дева бросилась на бездыханное, как ей показалось, тело добра молодца. Тут Светослав не выдержал, осторожно открыл оба глаза да тихонько девицу к себе и прижал покрепче. Василиса рыдать тут же перестала, помедлила чуток, да как рванула из объятий молодецких:
– Ах ты негодяй! Мерзавец! Подлый наглец! – кричала Василиса, хлестая добра молодца по щекам белыми дланями. – Я-то думала: помер, а он, значит, живой еще! Негодяй! Обещал тело мое в небо отправить, а сам – голову на землю стащил! Ух я тебе! Наглец, охламон проклятый!
– Да ты чего ругаешься, Василисушка! – едва увертываясь от ударов, кричал Светослав. – Я ж так и хотел сначала: думал, вот справлюсь с Кощеем, заберу тело твое из царства навьего,  водой мертвой и живой окроплю да и отпущу в небеса...
– Не верю, не верю тебе! – отвечала Василиса, все более разгорячаясь, так, что пришлось добру молодцу вскочить да деру давать, а девица – за ним, палку схватила и кричит вдогонку:
– Вот я тебя! Замочу, предатель!
– Не расстраивайся, милая, ты ж не знаешь, какие мне подвиги пришлось совершать ради тебя! – кричал богатырь, перелезая через высокий тын в огород свой. Девица подскочила вовремя, да сдернула молодца за ноги на землю и ка-а-а-к начала  дубасить по спине да по мягким местам.
– Ой, ай! – только и успевал отзываться Светослав. – За что!
– Ты просто наглый враль! – плакала от ярости девица. – Как я теперь жить здесь буду, негодяй! Моя светлая головушка в небесах уж была, с богами, как с родными, разговаривала, а ты! А ты ее снова на землю дернул!
Наконец, обессилев, упала Василиса рядом с молодцем на землю и беспомощно совсем расплакалась. Светослав, охая от боли, приоткрыл глаза и посмотрел в небо. А там...
– Васили-и-и-сушка!.. взволнованно прошептал он. – Там, на небе... Взгляни!..
– Ну чего тебе еще от меня надо, – всхлипывая, отозвалась девица, но лицо открыла, вверх посмотрела и ахнула:  через небо перекинулась огромная, яркая, широким коромыслом, радуга, а на ней сидели два прекрасных существа –  бог и богиня. Тела их сияли, словно солнца, оба молодые и такие радостные и красивые, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сидели они в обнимку, улыбались и лузгали семечки.
– Кто это?.. – прошептала в восторге Василиса.
– Дак то ж мы, Василисушка... – так же шепотом отвечал Светослав. Тела наши светьи там, на радуге... Понимаешь?..
– Не может быть!.. – все еще не веря, молвила девица.
– Правду говорю, честное слово, правду, – придвигаясь ближе к Василисе, говорил Светослав. – Мы с тобой уже там, и всегда там были! Просто на земле нам еще пару дел сделать нужно...
– Это каких же? – вдруг нахмурилась девица, недоверчиво  отодвигаясь от Светослава.
Светослав, приподнявшись на локте, глянул на Василису с такой нежностью  и теплотой, что смягчилось сердце строгой девы, как воск, поплыло.
– Любить друг друга... Служить друг другу верой и правдой... А еще в мире и согласии жить – вместе, насовсем. Хочешь?.. Я... я тебя...
Задрожал под конец предложения голос добра молодца, не смог довымолвить он слов заветных. Девице ж и надобности в том не было уже – улыбнулась она радостно, бросилась на шею любимому и расплакалась – от счастья.
С тех пор живут они в мире и согласии, хозяйство ладное ведут, детей растят, да часто на небо поглядывают: как там их светьи тела поживают?..
А бог и богиня каждое утро выходят вместе с солнышком по небу кататься – на радуге качаться, песни петь, стихи сочинять, танцевать, на Землю-матушку любовь и свет всему живому посылать.